№9.2024. Миляуша Кагарманова. Роковая тайна

Перевод с башкирского языка Гульфиры Гаскаровой

Разволновалась не на шутку. Даже от простого телефонного разговора. А когда встретимся с ним лицом к лицу? Может, убежать куда-нибудь? Нет, не могу собраться с мыслями, растерялась, как же быть-то... И себя ругала нещадно: «Угораздило же вмешаться... Умеешь создавать себе проблемы...»

Но все же пойду на встречу. Тот тип, который позвонил по телефону, предложил встретиться на рынке, куда он привезет мясо. Ладно, будь что будет.

...Года полтора назад, когда я занималась продажей книг, один знакомый отправил мне СМС-сообщение о том, что, мол, кому-то нужна книга. Ну, я и дала ему свой адрес. И скоро получила письмо с таким содержанием: «Женщина по имени Дилара передает тебе привет. Когда-то вы с ней были абитуриентами, но она не смогла поступить и уехала домой. Дилара сегодня лечится от онкологии. Она прочла несколько твоих рассказов и загорелась желанием лично встретиться с тобой. Может, говорит, и книгу свою принесет».

Я не из таких, кто сразу бежит на любой зов. Очень многие желают рассказать о сложных судьбах своих знакомых и друзей, о которых «можно книгу писать». Думают, так просто написать книгу о каждом человеке. Хотя, нет, тут написано, что она в онкологическом диспансере. Придется немного усмирить самолюбие. Звоню по указанному номеру.

– Ты меня помнишь? – слабеньким голосом произнесла женщина на том конце. – Вы – Гульдар, Сулпан и ты – жили вместе. Я приходила к вам по вечерам, вместе «духов» вызывали.

Нет, не помню таких вечеров. И ее не могу вспомнить даже по имени. Если б увидела, может, по лицу вспомнила бы... А так – нет.

– Ты не смогла бы прийти ко мне в больницу, ненадолго... Если не трудно, конечно.

...К счастью, мне еще не приходилось бывать в онкологической больнице, одно название которой вселяет тревогу в душу... Зашла, почти затаив дыхание. Нашла ее палату. А там четыре женщины на четырех койках. Разглядываю каждую – нет, не вижу знакомого лица.

– Мне нужна была Дилара...

– Это я, я! – машет мне рукой одна из них. Оказывается, она говорит шепотом, и я не сразу услышала... Села рядом с ней. Она довольно долго держала мою руку. Ее холодные худые пальцы никак не хотели отпускать мою ладонь. Дилара начала знакомить меня с женщинами из своей палаты. «А эту зовут так-то, тоже хорошая, знакомая с юных лет...» – шепотом продолжала она говорить. Казалось, ее голос слышала только я.

Все равно не могу вспомнить ее. Тех студенток, которых она перечислила при нашем разговоре, да, знаю. А вот ее... по-моему, ни разу не видела. И диалект у нее совсем не нашей местности. Казалось бы, даже по этому признаку можно было бы запомнить... Как бы ни было, ее это обстоятельство никак не смущало.

– Раньше я была полненькой, сейчас сильно исхудала, многие не узнают, – пыталась она оправдаться. Интересовалась, как у меня дела. Раз пришла и села рядом, придется рассказывать. Тем более такой страдалице. Пришлось начинать рассказ с тех времен, когда была абитуриентом, и далее все основные, на мой взгляд, события. А у нее вопрос за вопросом: а дальше что было? Сижу, дальше излагаю свою жизнь... Сама диву даюсь: ни разу еще не попадала в такое положение... Вроде ее совсем не знаю, а все рассказываю...

От моих гостинцев Дилара отказалась. Говорит, что кормят ее через трубочку. Удалили опухоль пищевода.  Поэтому и разговаривает шепотом. Я как зашла сюда с печальным от жалости лицом, так и сидела, не в силах избавиться от грустных мыслей. Не знаешь, то ли заплакать, то ли утешать ее. Не покидает желание скорее убежать отсюда. Женщина понимала мое состояние.

– Не бойся, это не заразная болезнь, – улыбается она.

Да я и сама понимаю это. Все равно тяжело. А им... Как нелегко, наверное, им самим...

– Как ты себя чувствуешь, Дилара? Есть какая-нибудь надежда?

– Не знаю даже... Пожить бы еще хотя бы год... – такой ответ меня просто поразил.

– Семья у тебя есть?

– Есть. Пятеро дочерей у меня.

– О-о!

– Большие они уже, слава Аллаху. Муж у меня такой хороший, – когда говорила об этом, лицо Дилары засияло, даже голос, казалось, зазвучал громче. – Все у меня нормально, и живем хорошо, никаких обид. Но есть у меня одна тайна. Хочу рассказать тебе...

Каким-то внутренним чутьем я догадывалась, что она пригласила меня неспроста, боялась, что будет какая-то просьба или еще что-то подобное... И правильно, значит, боялась...

– А зачем именно мне? – стараюсь при этом изобразить улыбку на лице.

– Ты же пишешь, возможно, пригодится мой сюжет, – сама, как бы пытаясь уговорить, погладила мою руку. – Никому не могу рассказать про это. И подружки есть, и родственники. Сколько раз хотела открыться, но не получается. Думаю, вот эта тайна и сделала меня больной.

Это было нашей первой встречей. Тогда она не смогла толком ничего рассказать. То ли от волнения, то ли силы иссякли... Ее уже клонило ко сну, и, видя ее состояние, я спросила:

– Устала?

Она не ответила, провалилась в сон. Мне не оставалось ничего другого, как тихонечко удалиться.

После этого свидания новая знакомая стала часто звонить мне. Берешь трубку, и она сразу по-простому: «Что делаешь?» Иногда хотелось просто засмеяться, а порой такой вопрос и раздражает. В основном даю короткий ответ: «На работе». То бишь нет времени на разговоры. А когда при настроении, рассказываю поподробнее. Тогда и у нее, чувствую, тонус поднимается. Начинает расспрашивать про мою работу, детей, родственников. Как будто знает их всех. То ли простая любознательность, то ли очень внимательна к людям... Когда на работе вся в бегах, не то что о родственниках, про себя думать некогда, а она вынуждала меня подробно рассказывать про всех и все. И возникало ощущение, что кто-то думает о тебе, заботится.

Второе наше свидание было коротким. Сколько до этого ни приглашала Дилара, не смогла я приехать к ней. И времени не было, да и ...желания тоже.  Я ее не знаю и знать-то особо не хочу. Наверное, только ее болезнь и заставляла продолжать общение.

Но однажды мы все-таки встретились в больничном саду. Бедолага сидела на скамейке под деревом, поникшая, словно угасающая свечка. Сердце сжалось от жалости. Обняла ее за худенькие плечики, погладила по спине. Увидев меня, она обрадовалась, как дитя.

– Книгу твою прочла. И плакала, и смеялась. Сейчас она кочует по палатам, – сообщила Дилара.

– Хорошо, главное – тебе понравилась, – говорю. Она, оказывается, два месяца побыла у себя дома. Сейчас опять положили в больницу.

– Сама опять попросилась сюда, зачем мозолить глаза домашним. Все равно ни на что не гожусь, – сказала женщина.

Муж ее – сельский фермер, скот разводит, мясом торгует. Все пять дочерей замужем, в разных городах живут. По очереди ухаживают за матерью. И муж часто приезжает, благо до их района недалеко отсюда. После обычных расспросов про мои дела, Дилара вернулась к нашему разговору на первом свидании.

– В тот раз я хотела рассказать про свою тайну. Помнишь?

– Да, ты говорила.

– Только не пиши про это, пока я не умру, хорошо?

    – Ужас. Дура ты! – у меня это само собой вырвалось. Хотя, конечно же, понимаю ее состояние.

– Попозже используешь, может. А может быть, и забудешь...

Дилара сделала глубокий вдох и начала рассказывать шепотом, можно сказать, прямо мне в ухо. Временами голос пропадал. Тогда я ее переспрашивала: «Что сказала?» Она делала небольшую передышку и опять продолжала.

– ...Вот как раз, когда приехала поступать, я ходила к тетеньке из нашей деревни. У нее был сын, вернувшийся из тюрьмы. Ну, он, конечно, взрослый уже. А у меня был парень, которого я проводила в армию. На два года старше меня, скоро должен был вернуться. Односельчанка уехала в отпуск, меня попросила приходить к ней в квартиру, чтобы поливать цветы. Сына обычно не было дома. Однажды я только искупалась и вышла из ванной. И он пришел. В хорошем настроении, пытался завести со мной шутливые разговоры. Этот дядя мне нравился. Он был намного старше меня и жил самостоятельно. Предложил выпить вина, и я неожиданно для себя согласилась. Видимо, хотела почувствовать себя взрослой девушкой. Потом еще по бокалу добавили. И я... осталась у него. Это повторилось несколько раз. Увлеклась сильно, или меня увлекли, но я забыла обо всем – и про экзамены, и про все остальное... Поступить, сама знаешь, не смогла. И вот вернулась хозяйка. С сыном отношения прекратились. Однажды я вышла ему навстречу, но он был резок: «Не привыкай ко мне, хорошей жизни не обещаю...» – и ушел насовсем. Где-то через месяц я почувствовала себя плохо. Тошнило после каждого приема пищи. Некуда идти проверяться, не с кем посоветоваться. Пока вот так маялась, как раз вернулся мой парень из армии. Ты можешь что угодно подумать, но я воспользовалась им. И через недельки две заявила ему, что, мол, забеременела от тебя. Мой парень, нынешний муж, быстренько организовал свадьбу. С тех пор и живем.

Дилара замолчала. То ли устала, то ли собиралась с мыслями. А я ждала продолжения – хотелось узнать, что же было дальше.

– Беременность протекала очень тяжело, – продолжила она. – Может, оттого, что все время душу жег огонь переживаний, постоянно боялась, что другие узнают про отца ребенка. В результате все время болела. Муж устроился на работу в городе, я там же встала на учет, и никто не допытывался про сроки беременности. Мужу сказала, что ребенок родился семимесячным. Он поверил. Лишь свекровь однажды проворчала, что дочь вовсе не похожа на семимесячную, вполне зрелый малыш. Но далее ни разу не упоминала про это. И это еще не все. В роддоме произошло что-то непонятное. Все несчастья на мою голову, наверное. Уже сказала, что тяжело рожала. И дочка была слишком маленькой, как будто недоношенной.  Когда взвешивали, видела, что чуть больше двух килограммов. Утром мне принесли какого-то ребенка без бирки. И черты лица как будто другие. «Это же не мой ребенок», – говорю. Медсестра пошла искать бирку, потом вернулась и говорит: «Все дети с бирками, только этот без него, твой ребенок, больше ничей...» Вручила мне ребенка и ушла.

– Как это – вручила и ушла? – останавливаю Дилару.

– Мне только восемнадцать, сама еще как ребенок, понимаешь... И глупость, и робость... Да и сил не было искать своего малыша. Видела, что не мой, а настоять на своем не смогла...

– И что дальше?

– Ушла из роддома с этим ребенком. Сейчас ей двадцать семь, сама уже мать двоих детей.

Посидели молча. Надо бы поддержать Дилару или дальше ее расспрашивать. Но не находила слов.

– Вся моя дальнейшая жизнь прошла под страхом – что же делать с этой тайной? Сейчас можно было бы, наверное, раскрыть эту тайну мужу или дочери, но опять возникает вопрос: чей же тогда этот ребенок, кто его родители... Что и как объяснить дочери?

– Даже не знаю, что посоветовать.

– Вот то-то и оно... Всю жизнь собиралась открыться, ведь нехорошо скрывать такое от самых родных людей, но не посмела. Эта тайна как будто держалась где-то на уровне моего горла, всегда чувствовала, что она жжет и временами даже душит меня. Затем она превратилась в роковую болезнь, постепенно отравляя меня... И смерть моя, я знаю, будет от этой болезни, от моей пожизненной тайны...

– Да-а... –  решила я заговорить. – Дочери, я думаю, не надо говорить об этом. Да и что скажешь, в самом деле... «Я тебя родила от другого мужчины, потом потеряла?..» Нет, никак не скажешь...

– Да, никак...

– А говорить мужу или нет, смотри сама. Хотя ему тоже зачем все это... Он же вырастил ее в любви, в заботах... И остальные дети считают ее родной сестрой. Зачем им это?..

Мы посидели еще немножко, пока у Дилары хватило сил, по-разному прикидывали, ничего путного так и не смогли придумать. Дальше наше общение шло только по телефону. Со временем эта женщина перестала мне звонить и на мои звонки не отвечала. Потом номер вовсе исчез.

Сегодняшний телефонный разговор состоялся именно с мужем Дилары. Сразу вспомнились наши беседы с ней годичной давности. Я думаю, Дилары уже нет на этом свете. А что ее муж хочет мне сказать? Сейчас узнаем.

...Осенняя ярмарка в самом разгаре. Несколько раз позвонила ему, уточняла торговое место и, наконец, нашла. Довольно-таки симпатичный сельский мужик. Как полагается, расспросили друг друга про житье-бытье. Дальше разговор не клеился.

– Дилара моя оставила мне очень душевное послание. Любовное письмо, – он отвернулся чуть в сторону, как бы застеснявшись своих слов.

– Да, она говорила, что вы живете хорошо.

– И то правда, неплохо мы с ней жили. В письме она написала, что «осталась одна тайна, если хочешь узнать, звони вот по этому номеру, не захочешь – просто пропусти мимо ушей».

– Ну, это... Как сказать...

– Я только про это и хотел узнать.

Я огляделась по сторонам, словно ища поддержки. Или места, куда бы скрыться.

Наверное, испуг был написан у меня на лице. Мужчина немножко подождал, видимо, понял, что вразумительного ответа не будет, и неожиданно произнес:

– Это про нашу старшую дочь?

– Ы-ы-ы...

– Вот это и есть тайна?

– Д-да... – только и смогла я выдавить.

– Ну, про это я давным-давно знаю, – показалось, что он даже немножко улыбнулся.

– Как? Откуда? – я не могла поверить своим ушам.

– Когда моя Дилара во второй раз была беременна, я сам устраивал старшую дочурку в садик. Когда сдавали анализы, я увидел, что ее группа крови не совпадает ни с моей, ни с маминой. Врач тоже подтвердила это.

– И что вы подумали? – спросила я, чтобы уяснить, про какую часть этой тайны идет речь.

– Что ребенка перепутали в роддоме. Но Диларе решил не говорить об этом. Вдруг она не вынесет такую новость. И ребенка было жалко. Оказалось, она сама знала и делала из этого тайну. Тяжело было ей, наверное, всю жизнь носить ее в себе. Если одна тайна на двоих, было бы намного легче...

– Вы, думаю, не скажете об этом дочери? – вопросительно смотрю на мужчину.

– Нет, конечно. Это же наша дочь. Теперь уже моя дочь. Какая будет польза от раскрытия этой тайны?

«А вреда? Сколько вреда от этой тайны?» – думала я, когда простилась с фермером и покидала рынок. Правильно говорила Дилара – роковая тайна. И сейчас часть ее намерена схорониться даже в моей памяти.

– Уйди! Улетай! Сгинь! Ты уже раскрыта, размотана, никому уже не нужна! – я трижды поплевала в разные стороны и зашагала дальше.