– Тасечка, а может, на автобусе? Смотри: это новый, газомоторный! Как голубой вагон почти. И пыхтит-то – как паровоз! Здорово, а? – Татьяна потянула дочку за руку.
Девочка упёрлась ногами в поребрик и сердито замотала головой:
– Ты обещала! Обещала на трамвае.
Она выдернула руку и указала в сизую от мороза даль. Там, где пути почти смыкались в единую точку, показалось едва различимое пятнышко.
– Околеем, пока дождёмся… минус тридцать почти! – Татьяна с досады взмахнула руками и вернулась к трамвайной остановке, стараясь не замечать пыхтящий автобус, набиравший ход. – И чёрт меня дёрнул взять билеты на эту ёлку…
Тася ткнулась матери в бок и виновато зашептала:
– Ну, мама… Мамочка, тошнит меня в автобусе, понимаешь?
Татьяна сердито дёрнула за помпон съехавшую на глаза шапку, заглянула дочери в глаза и тут же вспомнила, как та хватала ртом воздух, будто рыбка на берегу, стараясь не разреветься, когда они с Вадиком принялись обсуждать «отмену» злополучной ёлки. Муж, конечно, был прав: тащить ребёнка в такую стужу, когда и машина-то не заводится, в ДК… там ещё и детей больных будет куча. Хотя откуда же куча? Если «нормальные» родители дома сидят. Ну, пусть сам и сидит дома, нормальный. А Таська и так в саду утренник пропустила – проболела. Ничего. Платья нарядные в штаны заправили, шарфы намотали – и вперёд! Будет праздник. Татьяна прижала дочку к себе:
– Давай топай на месте. Или хоть пальцами шевели там в сапогах…
Трамвай оказался старым, с крашенными красной краской боками и заиндевевшими окнами. Ближнюю дверь от мороза заело, пришлось забираться через заднюю. Но Татьяна радовалась трамваю как родному: «Так… околеть уже не грозит. Теперь главное – не подхватить какую-нибудь заразу. Благо и народу в вагоне не много». Она села у окна и для тепла взяла Тасю на колени. Рядом тут же плюхнулся забежавший в последний момент пассажир и, тяжело дыша, начал пристраивать между ног поклажу. Татьяна посмотрела на него с недоумением: впереди было двойное свободное место, через проход – сиденье, ещё и рядом с печкой. Нет, надо было усесться именно сюда…
Мужичок выпрямился, засунул поглубже в карманы старого армейского бушлата рукавицы и, успокоив, наконец, дыхание, начал озираться по сторонам, явно в поисках собеседника. «Только не ко мне!» – взмолилась про себя Татьяна и, развернувшись насколько это было возможно, задышала вместе с Тасей на ледяную корку стекла.
Сосед тем временем определился и, предупредительно кашлянув, обратился к двум возрастным дамам, деловито обсуждавшим что-то позади:
– Девочки, а вы не знаете: борщевой набор уже подешевел?
Последовала настороженная пауза. Мужичок, однако, не отступил:
–Тут просто по «Маяку» передавали, что к Новому году обязательно подешевеет. А я так хотел борща поесть…
– А борщевой набор – это что?
– Да, что входит в него? – неожиданно втянулись в разговор дамы.
– Ну… картошка, морковка, капуста, свёкла… такое всё. Для борща, понимаете?
– Конечно, – чуть не возмущённо вскинулась одна из собеседниц. – Мы-то понимаем!
– А мясо-то? Про него по «Маяку» не передавали? – немного с вызовом бросила другая.
– Да! – тут же подхватил её интонацию мужичок. – Какой же борщ без мяса-то?!
– Неполный набор выходит.
– Да… а ещё бы горилки, хлебушка… – мечтательно пропел любитель горячего.
– Сальца опять же! – добавила женщина, переживавшая за мясо.
– Сальца? Ну, так я и говорю: хотел борща поесть. А тут по «Маяку» как раз… – с надеждой напомнил собеседницам мужичок.
«Ух, ты ж какой! – подумала про себя Татьяна. – Пикапер седовласый. Так и похмелиться, и закусить себе прямо в трамвае организует…» Она тайком глянула на соседа: лет семидесяти, может, поменьше, дедок, усы седые шевроном, тёмная вязаная шапка до бровей, в катышках, слева на рукаве из-под порванного камуфляжа утеплитель торчит… Татьяна припомнила, как в прошлом году ловко залатала Вадькин новый пуховик, заклеив прореху светоотражающей лентой. Тоже вот так где-то отпраздновал…
Женщины тем временем встрепенулись:
– Ой! Так ведь наша же остановка!
– «Универсам» и правда… а … Как же? Не тронулись вроде ещё…
– Водитель! Водитель, откройте!
Пассажирки, выбравшись, забарабанили в заевшую среднюю дверь и, навалившись, собрали-таки её в гармошку. Мужичок проводил взглядом спешащих к универсаму спутниц и безучастно уставился в свой чёрный мешок. «Не вышло-таки постоловаться», – усмехнулась про себя Татьяна и тут же мыслями вернулась к мужу: может, и оттает ещё, отогреет машину свою, приедет за ними с Тасей к ДК…
– Деда, а я стишок про борщ знаю, – включилась вдруг дочка.
Татьяна дёрнула коленями:
– Тася…
Но было поздно. Дедок встрепенулся, усы поползли вверх:
– Ну-ка, ну-ка! Что за стих такой?
Тася возбуждённо поёрзала и, не глядя на мать, затараторила:
– Хозяйка однажды с базара пришла,
Хозяйка с базара домой принесла:
Картошку, капусту, морковку, горох,
Петрушку и свёклу. Ох!..
– Ох! – обрадовался сосед. – Это же борщевой набор как раз! А дальше?
– А дальше, мам?
Татьяна вздохнула:
– Вот овощи спор…
– Вот овощи спор завели на столе –
Кто лучше, вкусней и нужней на земле…
Мужичок с готовностью охал в конце каждого четверостишия, а после громко похлопал в ладоши и полез в нагрудный карман. Татьяна всполошилась:
– Да Вы что? Не надо, не надо ничего!
– Да ты не боись, дочка… это хорошие, самые.
Он вытащил целлофановый пакетик, в котором лежало несколько конфет. Бережно высвободил одну и протянул Тасе.
– Ой, мама, гляди! Мишка… беленький.
Мужичок довольно улыбнулся:
– «Мишка на севере» называется! Видишь, льдины там какие? Мороз крепче нашего! Во-от…
– Спасибо, – Татьяна смущённо улыбнулась и зачем-то поправила Тасе шарф.
Дед потёр усы:
– Это я своей брал на Новый год, любимые её. Поздравить хотел. Да, прихворнул. Только вот второго числа, считай, еду…
Татьяна для приличия кивнула. А про себя тут же отметила: ну, ясно… подруга есть, значит. А сам провинился, видимо, – с конфетами едет. Но что-то негусто, конечно, для «проболевшего» праздник. Сам и подъел, поди.
– Вот уж кто мастерица-то по борщам! Хозяйка моя! – подмигнул он Тасе. – Но я тоже хозяйственный, пособлю вот немного – всё приятное сделаю.
Дедок прихватил за ручки стоявший внизу пакет. Тут только Татьяна заметила торчащий из поклажи веник и черенок детской лопаты. Нехитрый «мужской инструмент», однако.
– Ну, вот и мне пора, – мужичок встал и, подхватив пакет, направился к дверям: – А ты, Тасенька, борщ учись варить. Рецепт, считай, знаешь…
– Ладно!
– Научишься – позовёшь?
– Да-а-а!
– Ну?! – мужичок довольно улыбнулся, будто и впрямь поел. – Счастливо, девочки! Аккуратней давайте в мороз-то такой…
«Давайте, давайте… – передразнила его про себя Татьяна. – Вот и вся забота ваша – спровадить на мороз с пожеланьицем не замёрзнуть! Гуляете-шатаетесь по своим “делам”, и хоть бы хны. Про семью вспоминаете, когда борща захочется или куртку залатать нужно вдруг… Сунул конфетку ребёнку – молодец папа! Лопатой во дворе махнул разок – мужик в доме! Благо хоть лопатой, а то ведь так… без напрягу, совочком».
Татьяна расстегнула воротник и выглянула в окно. Внутри у неё разом похолодело. За невысокой тёмной оградкой белело Волковское кладбище. Мужчина в старом, рваном бушлате, с чёрным пакетом в руке скоро шагал вслед тронувшемуся трамваю и похлопывал себя по нагрудному карману – спешил к своей любимой Хозяйке, непревзойденной и незабвенной мастерице борщей.