№5.2023. Ринат Камал. Две жизни

Светлой памяти моей матери Марьям Мирзагаяновны.

Каждый человек проживает две жизни.

Л. Таннер

I

Дочь Аниса вместе с детьми ушла на празднование Дня Победы и всё не возвращалась – Баныубика заждалась их. Чутко вслушивалась в тишину и вздрагивала от каждого звука, вставала с постели и спешила к окну, чтобы поглядеть, не возвращаются ли дети. Вот и сейчас она стояла у окна и следила за улицей. Когда боль немного отпускала, она позволяла себе подняться с кровати.

Сама она не смогла пойти на нынешний праздник, хотя в прежние годы не пропускала ни одного торжества. В праздничные дни она всегда находилась на рабочем месте – в магазине. Там же рядом, у памятника собиралось много народу. Было очень весело. Вся деревня дружно праздновала 9 Мая...

В этом году Баныубика не в силах пойти на торжество. Впервые за сорок лет она не может принять участие в самом дорогом для сердца празднике. И душа её терзалась от сожаления, а голова – от невыносимой боли.

...Совсем недавно к ней приехала дочь Аниса с двумя детьми, младшая из которых – совсем ещё малышка. Жить в родительском доме, в родной деревне Магдане намного лучше, чем прозябать на военном полигоне. Здесь, рядом с мамой, привольно и тепло. Одно плохо: Баныубика чувствует себя неловко из-за своей болезни. Ей неудобно лежать, когда дома присутствуют гости. Бедняжка. И болезнь какая-то изнурительная: не дает ни лежать, ни ходить, совсем замучила. Поначалу её часто тошнило. Она подумала, что это от несварения желудка, и старалась есть меньше, чтобы не перегружать желудок. А головная боль не отпускала ни на минуту: будто череп готов взорваться. Боль становилась особенно невыносимой, когда её рвало, тогда казалось, что череп вот-вот лопнет. Аниса ворчала: «Не кушаешь как следует, вот желудок и болит… оттого и сил нет». Но куда там: откуда взяться аппетиту, если не ощущаешь даже вкуса пищи!

Баныубика вздыхает. К тому же дочка – деловая! – по каждому поводу ворчит на неё: «Совсем не заботишься о себе, только и знаешь жаловаться». Сыплет соль на рану. До поры до времени Баныубика терпит, а потом замечает: «Ладно, хватит тебе, ворчишь много». И успокаивает себя, мол, у кого только ни болит голова – пройдет. Вот и свекровка её до самой смерти мучилась головными болями. Всё время нюхала горький лук. И прожила с этим недугом двадцать – двадцать пять лет… Пройдёт и у неё – надо только перетерпеть. 

Баныубика-апай старается держаться, быть выносливой, терпеливой. Конечно, и дочке приходится совсем не просто: на ней дети мал мала меньше. Была бы здорова, сама помогала бы ухаживать за внуками. Не дала бы дочери заниматься домашними делами, ведь сама она уже на пенсии. 

*  *  *

Вот и сидит Баныубика-апай, предаваясь своим мыслям, воспоминаниям. Больному человеку нелегко: все время в голову лезут невеселые мысли, одолевает тоска. Словно ты отстала от жизни, всё идет мимо тебя, и никому ты не нужна. Никому нет дела до тебя, больной и бесполезной. Как будто тебя выбросили за борт посреди бескрайнего моря, а корабль жизни поплыл дальше. Ты одна на водном просторе без конца и края… И в дальнейшем все будут проплывать мимо тебя, как и этот корабль.

Оказывается, мир существует и без тебя, а люди могут жить и без твоих забот и трудов… А ты каждое утро бежала на работу, чтобы вовремя открыть магазин. Тебе казалось, что жизнь остановится, пострадают люди, если откроешь его позже. И вправду, стоило опоздать хоть на пять минут, и к твоему приходу магазин оказывался облеплен покупателями, как муравьями. Все с нетерпением ожидали продавщицу Баныу… Но вот она ушла на пенсию, оставила работу, а жизнь не прекратилась, люди так же продолжали жить. Ничего в мире не изменилось.

Женщина вспоминала первые дни после ухода на пенсию.

*  * *

Послышались шаги в чулане. Как видно, пришёл с работы муж Ахсан. Пенсионерка Баныубика ждёт, когда он зайдёт домой. А Ахсан всё не идёт. Наверное, пошёл посмотреть за живностью в сарае…

– Баныу, похоже, ты совсем не поила скотину… – влетают в дверь слова мужа до того, как он появляется сам. Выражение лица сердитое, взгляд строгий, движения резкие. Вид серьёзный.

– В полдень поила…

– А они вновь хотят пить. А картошку для кур натолкла?

– Нет ещё.

– Ай-й... я же говорил тебе, – Ахсан в недоумении разводит руками. – Получается, они весь день голодные? Зерна осталось совсем мало. Если насыпать им последнюю горстку… Говорил же тебе, да и необязательно напоминать…

Мужчина уходит во двор, продолжая ворчать и громко топая ногами. Он такой всегда: стоит взяться за какую-нибудь работу, как тут же принимает деловой вид.

Баныубика давно привыкла к характеру и поступкам мужа. Ещё когда ей исполнилось только пятьдесят лет, он сказал жене: «Бросай ты этот магазин, хватит того, что я зарабатываю – работа у тебя тяжёлая, отдохнешь». Но предложил он это только для ушей детей. Стаж у Баныубики большой, зарплата хорошая, так как план выполняла из месяца в месяц. А попробуй прокормить большую семью на восемьдесят рублей мужа, заведующего отделом кадров! 

Всю жизнь Баныу решала вопросы и за бабу, и за мужика. Это он только дома такой герой, а среди мужчин Ахсан тише воды ниже травы: ни бригадир, ни трактористы его ни в грош не ставят. Когда надо было подвозить дрова или сено, Баныу приходилось ходить самой, чтобы договариваться о тракторе. К ней прислушивались и никогда не отказывали. Все односельчане уважали её. Трактористы с желанием откликались на каждую её просьбу. Да если задуматься, обо всём, что нужно для дома и хозяйства, Баныубика хлопотала сама… 

II

С утра пораньше Ахсан начинает гонять всех домашних: готовится пойти косить сено на своей делянке. «Поспеши, дочь, двигаешься, как сонная муха». От него достается всем. Аниса в это время моет полы, Баныубика лежит и стонет, обхватив голову руками.

– Не убегут ваши полы! – распаляется Ахсан. – Хоть бы собрали мне еду с собой!.. – Громко крича и ругаясь, хозяин складывает в дорожный мешок хлеб, несколько луковиц, варёные яйца, сметану и варенье.

В другое время Баныубика сама бы занялась этим – а сейчас она не то что подняться с постели, даже слова не может произнести. Отчего-то с утра головная боль всегда усиливалась. Лежит, сжав зубы, не произнося ни звука. Словно отреклась от всего мирского и ничего в этой жизни ее не касается.

Наконец, косари уходят, дом пустеет. Но от этого Баныубике не легче. Суета и шум-гам стихают, а нестерпимая боль не отпускает, голова раскалывается. Бедняжка не знает, куда себя деть, пробует перелечь, положив голову то на одну, то на другую сторону кровати. Терпение и силы покидают её, она готова биться головой обо что-нибудь, чтобы отделить её от тела и избавиться от мучений.  

– Ай-й...

Нет, никто не услышал её стона. Баныубика оглядывается вокруг: слава Аллаху, никого дома не было!

Отворилась дверь, это зашла дочь, вылив воду после мытья полов. Баныубика лежит, сжав зубы, стараясь не стонать. Аниса не услышит от неё ни звука. Нет, дочка не должна знать, насколько ей больно! Намаявшись, она с трудом поднимается и начинает одеваться.

– Схожу в больницу, – говорит она дочери слабым голосом. – Если положат, лягу на лечение...

Выйдя за ворота, останавливается в нерешительности. Затем направляется к соседке, тете Файзаде. Не по делу, конечно, – она же собиралась в больницу… От безысходности…

*  *  *

Файзада-апай – близкий для Баныубики человек, почти как мама. Живёт у переулка на той же улице. Она навещает Баныубику, когда та страдает от сильных болей. Или же Баныубика сама заглядывает к ней. Они изливают душу друг другу, делятся переживаниями.

На этот раз Файзада-апай сообщила соседке такую новость:

– Эти, жители соседних деревень, ждали автобус. Одна из женщин спросила, кивнув на магазин: «Интересно, тут до сих пор работает Баныубика? Она ведь уже достигла пенсионного возраста». Другая ответила: «Наверное, работает. Нынешние пенсионеры не спешат на покой, изо всех сил держатся за привычное место…» Первая понимающе кивнула: «Получается, и Баныубика-апай не хочет уступать место молодым. Почему бы не работать, место-то доходное». – «При этом молодёжь гоняет ветер по улицам. Нет, не хотят старики дать дорогу молодым!» – добавила ее собеседница.

Баныубика как будто осталась безучастной, а Файзада-апай даже вскочила с места:

– Я не выдержала и ответила им: «Уже четвёртый месяц в магазине работает другой продавец!»

Как ни старалась Баныубика не выдать своей обиды, похоже, не выдержала и она:

– И-ий, несчастные, убогие люди! Если есть желание и умение, пусть сами встанут за прилавок и поработают! Кто им мешает? Меня три месяца не хотели отпускать из-за того, что некем заменить. В соседней деревне две девушки поработали восемь месяцев. За это время сделали растрату на четыре тысячи! – И продолжила не в силах остановиться: – Наверное, представляют, что торговля – это игра, знай себе раздавай чай, сахар и конфеты. Небось, думают, что весь товар в руках продавца и он может что угодно брать себе бесплатно. Всё, что в магазине, принадлежит ему, и любой продавец – это вор. Э-эх...

Она простонала то ли от боли, то ли от обиды. Когда соседка взялась за самовар, чтобы быстренько разжечь и подогреть утренний чай, Баныубика поднялась с места:

– Не надо, апай, не беспокойся, в последнее время что-то совсем не хочется есть.

Файзада-апай потопталась на месте и осталась стоять со сложенными руками, не зная, как помочь больной родственнице. Баныубика пошла по улице, погруженная в собственные думы. Она ощущала себя толстой бочкой, для которой было тесно даже на широкой улице – до такой степени распирали её разные воспоминания, мысли и чувства.

В тот момент она вспомнила о последнем собрании пайщиков.

*  *  *

На нем председатель райпо с большим уважением назвал имя Баныу:

– Баныу Галлямова – человек непритязательный. Обходительна и вежлива с покупателями. Ответственно относится к работе, никогда не допускает растраты…

От такой похвалы Баныубике стало неловко, хотя эти слова были не пустым звуком. И подруги согласны с руководителем: в его оценке не было ни капли преувеличения или желания уколоть кого-либо. Однако показалось, что искренние слова в её адрес пришлись не совсем по душе руководству сельсовета. Никто из них не произнёс ни единого теплого слова в адрес продавщицы. Там же находился секретарь парткома, двоюродный брат мужа Ахсана, но тоже промолчал. Подумал, что для партийного представителя неприлично хвалить собственную сноху, или он был другого мнения о ней? Скорее всего, от чувства соперничества и зависти между родственниками. Иногда людям не хватает великодушия, и они слишком мелочатся.

С того собрания она вышла с чувством обиды. Может, и не стоило, конечно... Но руководители деревни Магдан своим молчанием как будто унизили, притеснили её, показали, что не принимают её во внимание, не считаются с ней. Поэтому Баныубика была очень огорчена.

Об этом она никогда и никому не говорила. Но в ушах всегда звучал низкий грудной голос председателя райпо: «Баныу, мы выдвинули тебя на орден. – Заметив, как разволновалась продавщица, поспешил успокоить её: – Знаем тебя давно. Верим в твою отзывчивость и честность. Ты всегда была добросовестным работником. Так что орден стал бы выражением нашего большого уважения».

Орден... При этом воспоминании ей хотелось и смеяться, и плакать. Она никогда не гонялась за славой, высокими званиями, не ожидала похвалы за свою работу. Воспринимала и выполняла её как необходимость. Ею руководила единственная мысль: «Надо работать! Иначе и быть не может!» Ей не надо было ни орденов, ни признания. А в один прекрасный день ей вручили жалобу на себя. Буквы на белой бумаге показались ей грязными пятнами на чистом снегу.

«Продавщица Магдановского сельмага Галлямова Баныу привозит дефицитные товары и раздает из-под полы родственникам и друзьям. Как-то уже был выявлен один случай воровства, но её оправдали. Хитрая женщина  заявила, что на складе пиво протекло из бочки. Пиво из бочки текло на пол!.. Чушь, от пива из такой большой бочки образовалось бы целое озеро. Эта история с пивом стала настоящей комедией, анекдотом. Курам на смех! Только после обращения в органы умные люди устроили новую проверку. Состоялся суд над Галлямовой. С неё только взыскали стоимость недостающего пива. Плутовка знает, как подходить к нужным людям. Теперь эту женщину выдвигают на орден. За что? Председатель райпо на её стороне. Просто не понимаем: неужели воровка достойна ордена?.. Не хватило бы и несколько листов бумаги, чтобы описать все проделки Галлямовой.

Мы считаем, что Галлямова Баныу не заслуживает даже доброго слова, не то что ордена.

Пайщики деревни Магдан».

Это письмо сочинили после того, как распространилась весть о том, что Баныубику хотят наградить орденом. А товарищи наверху, видно, решили, что не бывает дыма без огня. Баныу ни на кого не держит зла: ей ничего не надо. Никогда не стремилась ни к каким наградам. Для человека, которому каждый шаг в жизни давался честным трудом, нет большей ценности, чем его доброе имя.  

Ей даже известно, кто написал жалобу. Это дело рук Рахили, приспешницы бывшего председателя сельпо Аухатова. Заведующей складом, которая в свое время посмела исправить число «1020» в накладной на «1920».

Ладно, Баныубика не собирается никому мстить. Пусть Рахиля продолжает жить как жила. А у Баныу свои радости и печали… Ей не жарко и не холодно оттого, что не получила ордена. В этом отношении Баныубика совершенно спокойна. А Рахиля, наверное, порадовалась, что отомстила за свой позор. Ведь у людей с мелкой душонкой и радости ничтожные.

III

Народу в участковой больнице оказалось много. У каждого своя печаль, свои заботы. Баныубике пришлось очень долго просидеть в очереди. Она каждый раз возвращается домой с твёрдым намерением никогда больше не приходить сюда. 

Участковая больница выглядит неприглядно как снаружи, так и изнутри. Кабинеты или совсем крошечные, или же огромные, как футбольное поле. Врачом работает незамужняя женщина за тридцать с довольно надменным нравом. Лилиана Салиховна носит очки, голову держит высоко, почти никогда не здоровается с людьми. Проходит мимо тебя с прямой спиной и взглядом, направленным строго вперёд. Словно её ничего вокруг не интересует, как будто она выше всяких мелочей жизни.

До неё Магдановская участковая больница целый год была без врача, потом прислали эту неприступную женщину. Заслышав её шаги в коридоре, женщины в палатах разбегались в разные стороны, как вспугнутые птички.

Баныубика пробыла неделю на попечении этой докторши и собралась сходить домой, чтобы помыться в бане. Только направилась в сторону процедурной, чтобы отпроситься у врача, и тут же остановилась, услышав необычный шум-гам в конце коридора. Там какая-то невменяемая старушка кричала на всю больницу:

– Умираю, спасите меня!.. Мне некуда идти! Пожалуйста, положите меня в больницу, иначе умру!.. Куда мне идти, в какую палату? – Безумная старушка открывала все двери подряд и заглядывала в палаты. Медсестры пытались остановить её:

– Бабушка, в больнице нет мест, идите домой.

– Нет-нет, мне некуда идти. Болею, лечите меня. Вот, здесь же свободно… – ответила старушка, открыв дверь в очередную комнату.

– Закройте дверь, бабушка, закройте!.. Там дети, напугаете ещё.

– Ха, неужели я похожа на пугало? – Бедняга зашла в одну из палат и нырнула в чью-то постель. – Вот моё место. Я лягу здесь и никуда не пойду. Отойдите от меня, уйдите, ведьмы! – Сумасшедшая стала истошно кричать на всю больницу, отмахиваясь от всех, кто пытался подойти к ней. 

Её с трудом поставили на ноги. Старушка, стуча палочкой об пол, рванула вперед. Убегая от преследователей, чуть не сбила с ног Баныубику. Раскрыв дверь палаты, где лежала Баныубика, она громко стала кричать:

– Вот же свободная комната! А вы говорите, мест нет. Ох, умираю, боль в животе, почему никто не спасает меня? О господи!

– Немедленно выйдите оттуда, тут лежит другая больная.

– Ай-й, вы хотите моей смерти... Тут же никого, совсем пусто. Зачем вы обманываете? Думаете, я сошла с ума? – Старушка успела сделать круг по палате, стуча палочкой об пол. Вслед за ней в комнату забежали Лилиана Салиховна и медсестры.

– Немедленно выйдите из палаты!.. Я вызову милицию! – Врачиха разъярена.

А старушка, словно ведьма, выписывала круги в центре палаты: возносила руки вверх, странно жестикулировала, как бы прося помощи у небесных сил. 

– О Всевышний, помоги мне, избавь меня от этих бесов! Почему они выгоняют меня, за что? Я тоже хочу жить… А они хотят меня закопать живьем, о Аллах! – Помешанная старуха сделала ещё один оборот вокруг своей оси, словно колдуя, оставила палату и побежала дальше по коридору, громко вопя на всю больницу.

Придя домой, Баныубика всё беспокоилась, что старушка может занять её место. А Файзада-апай, наоборот, отговаривала её от лечения в участковой больнице:

– Зачем тебе лежать там?! Неужели веришь их лечению? Только хуже будет. Лучше помойся в бане, попарься горячим веником – всё пройдет. Я так и делаю, когда ноги начинают болеть. Давай, вернись домой!

*  *  *

Тетя Файзада навещала соседку в больнице, переживала за неё. А вот младшая сестра Баныубики Раушания из Шигаево не приезжала к ней ни разу. Могла бы и уделить внимание родной сестре… 

Ещё с зимы между ними пробежала чёрная кошка. Если подумать, тут Баныубика вообще была ни при чём. Ахсан отказал свояку, когда тот попросил у него мотопилу. После этого Раушания закочевряжилась и с тех пор не переступала порог дома сестры. Хоть бы раз пришла проведать! Неужели стоит из-за такой мелочи разрывать родственные отношения?!

Баныубика сильно обижена на сестру. Она в таком состоянии, а единокровная сестра изводит её душу. Вместо того чтобы ценить каждую минуту жизни, люди растрачивают её на мелкие склоки, ссоры и скандалы. Завидуют соседям, обижаются на родных, взращивают в себе чувство мести. Зачем люди так изводят, терзают друг друга?

Хотя Баныубика очень ждёт сестрёнку, ей неудобно передавать через посторонних, чтобы та приехала к ней. Не может перебороть гордость, подумает-подумает и махнет рукой: мол, ладно уж, раз сама не понимает.

*  *  *

А ведь Баныубика в годы войны, можно сказать, выходила маленькую Раушанию. Когда началась война, ей было тринадцать, а в четырнадцать лет её назначили бригадным учётчиком. Муку тогда раздавали на количество едоков в семье, работающим полагалась небольшая добавка. Отец Баныубики был в трудармии. Поэтому она осталась за главу семьи, за кормильца. Целыми днями была на работе, а дома её с нетерпением ждали больная мать и младшие сестрички. Они во весь рост вставали на подоконник и наблюдали за улицей. Как будто Баныу – мама, а они – её дети. Баныубика приносила домой положенную пайку муки, соли. Взрослые женщины, работавшие рядом, восхищались малолетней труженицей: «Маленькая, а кормит всю семью...»

Да, были времена. Теперь все это кажется страшным сном не только Раушание, но и самой Баныубике. Иногда она вспоминает те годы и диву даётся: как вынесли, выдержали такие лишения и тяготы? В конце рабочего дня люди выстраивались вокруг телеги, на которой стоял бригадир и ложками отмерял муку для каждой семьи. Очередь двигалась так медленно, что казалось, ей не будет конца…

Слезы застилают глаза больной женщины. Сквозь их пелену она не замечает, что творится вокруг, порой даже не видит ни палату, ни кровати, ни других больных. Душа её переполняется, а тело как будто становится легким, как пёрышко, и взмывает ввысь. Женщина остается одна в бескрайнем небесном просторе и легко перелетает с облака на облако, которые укачивают её, и она впадает в забытье…

Проплакавшись, она успокаивается, на душе становится легче. Через некоторое время она снова взлетает в светлый мир небес, ныряет в мягкие облака и предается воспоминаниям.

IV

Баныу по-настоящему обеспокоилась: пожалуй, не получится выполнить план этого квартала! Как бы они с напарницей ни старались, не могли увеличить товарооборот. На первый взгляд в магазине как будто есть всё – полки ломятся от товара. Но того, что необходимо для людей, нет. Каждый посетитель спрашивает тёплую одежду на зиму, шерстяные платья, толстые мягкие костюмчики для детей. Просят наволочки, пододеяльники, простыни, тюль и занавески на окна. Но даже продавец их и в глаза не видел. Как это понять: полки полны товара, а необходимых вещей нет. Баныу попыталась поговорить с водителями межрайонной базы в Сулее, которые изредка появлялись в деревне с продуктами и промтоварами. Они и объяснили: «Товар на базе имеется, только некому грузить, не хватает и машин».

Баныу сказала об этом и председателю сельпо Аухатову, и товароведу, но те только плечами пожали: «А где взять машину?» Как будто отсутствие транспорта оправдывает их. Разве не они обязаны позаботиться о машине? Получается, проблему должен решать кто-то другой, только не они. И то верно – какой спрос со стареющего председателя и ленивого товароведа? У них своя поговорка: «Пало теля – прибыло хлеба». Организаторы торговли не утруждали себя лишними заботами. Как река бежит по привычному руслу, так и жизнь идёт своим ходом – зачем что-то в ней менять? Есть в магазине необходимый для людей товар или нет – им без разницы. Прошло то время, когда нечего было есть и нечем прикрыть наготу. Пусть не бесятся с жиру, а довольствуются тем, что есть.

Если товара будет достаточно и транспорт появится, из Сулеи сами доставят в магазины что надо. Зачем понапрасну утруждать себя, лезть на рожон? Так начальство выжидает удобный случай, надеется на милость Всевышнего. Их зарплата не зависит от товарооборота, получат её сполна. Зачем хлопотать о транспорте, заботиться о запросах покупателей, хотя это всё – их прямая обязанность. Насчёт машины можно было бы поинтересоваться в районной «Сельхозтехнике» или же договориться с правлением колхоза, которое находилось совсем рядом.

А Баныу не могла найти покоя, бегала как ошпаренная. Никогда не было такого, чтобы она не справилась с планом. Она привыкла считать, что его нужно непременно выполнять. Не могла ни есть, ни спать, пока не добьется своего. Неделями не находила себе места, портилось настроение, была недовольна собой, словно сама была виновата в том, что торговля не идёт. 

Хотя, что такое – срыв плана? Таких магазинов по сельпо пруд пруди. И никто не кричит «караул». Вроде обычное дело. А Баныу из другого теста. Что поделаешь, таков у неё характер. Если квартальный план не будет выполнен, под угрозой срыва окажется и годовой. Значит, надо найти какой-то выход.

Поломав голову, Баныу направилась к председателю колхоза. Она и раньше, когда исполняла обязанности председателя сельпо, обращалась в правление хозяйства по поводу транспорта. А сейчас выделят ли машину простому продавцу? Председатель – человек сухой, суровый. Говорит коротко и конкретно, колхозниками командует, как в армии, наверное оттого, что был участником войны. Строгий, каждое его слово звучит как приказ. Поди, попробуй найти подход к нему и договориться! Хорошо, если с порога не повернёт обратно.

Баныу собрала волю в кулак и направилась в правление. Разговаривая с ним, она почувствовала, что сердце стало биться чаще, её охватило чувство, похожее на страх. К тому же перед дверью кабинета председателя всегда было много народа. Приходили к нему как по делу, так и от безделья. Не всем удавалось попасть на приём. К председателю каждый приходил со своими заботами. И Баныу предстояло прорваться сквозь строй озабоченных односельчан, преодолев их сердитые взгляды. А в кабинете ожидало ещё более тяжелое испытание. «Будь что будет», – подумала бедная женщина и взялась за ручку двери. И вот она оказалась не просто в зоопарке, а в клетке свирепого зверя. 

– Только что распределили весь транспорт, – ответил председатель с насмешливой улыбкой, что означало: «Разговор окончен».

Но продавщица не сдавалась:

– Квартал заканчивается, год подходит к концу, агай...

– У нас тоже конец квартала, надо успеть забрать выделенный кирпич. Сегодня почти все машины отправил на завод. Остальные на перевозке скота – ещё не выполнен план по мясу.

– Зима на носу...

– «На носу»... Уже наступила!

– Хотела завезти зимнюю одежду, тёплые детские вещи. Спрашивают тюль, занавески, покрывала…

– Понимаю...

– Дайте одну большую машину. Привезу из базы достаточно товара для всего колхоза. Вместо одного рейса за кирпичом – целая машина товара! 

– А на Сулею я должен гнать машину порожняком? На неё же не погрузишь скот.

– Не надо грузить скот. Повезем пустую тару – ящики, бутылки. Всё же польза…

– Ну, и настойчивая же ты… – Председатель всё еще сомневался, тянул время. – А можешь привезти мне шубу? Старая совсем износилась, а пальто тяжело носить. Суставы болят, приходится одеваться теплее.

– Договорились. Привезу, агай.

Даже на базе было непросто найти подходящую шубу. Всё же Баныу добилась своего: зашла к директору базы и вымолила нужную вещь. Помогло старое знакомство – на должности председателя сельпо приходилось часто общаться. Директор хорошо помнил её. «Знаю, знаю Фаю, как не помнить», – тепло принял и внимательно выслушал он Баныубику. И вправду, как можно забыть женщину – председателя сельпо, ведь раньше их было совсем немного…

На базе Баныу сама выбирала товар, сама грузила на машину. Заведующий складом, который поначалу не хотел отпускать товар, сославшись на отсутствие грузчиков, от удивления лишь развёл руками, когда увидел, как она взялась грузить отобранный товар на машину: «Надо же какая неприхотливая… даже мужская работа не пугает её».

В деревне в течение двух-трёх дней разобрали весь товар. Это стало настоящей ярмаркой. Но не все остались довольны. Некоторые дошли до сельсовета с жалобами: «Мне не досталось тёплых штанов, цветного покрывала, наволочек, нижнего белья» или «Я не смогла купить тюль, детскую одежду, простыни. Купчиха Баныу неправильно распределяет государственное добро, не думает о справедливости. Ох, нет равенства на земле!». Это были те, кто от безделья постоянно крутился у магазина.

Но всё же большинство было очень радо такому событию. Сельчане смогли купить кое-какие тёплые вещи для семьи. Ведь не каждый может выехать за покупками куда-то далеко. Съездив ещё пару раз на базу, Баныу справилась с планом. Спасибо суровому, но отзывчивому председателю колхоза. На его должности без строгости никак. В хозяйстве своих проблем хоть отбавляй, он вынужден дни и ночи переживать по каждому поводу, искать пути их решения. Главная беда – нехватка транспорта. Спасибо, что даже в такой ситуации вошёл в положение продавца.

Баныу и в дальнейшем не раз обращалась к председателю колхоза по поводу машины. По мере возможности старалась удовлетворять спрос населения. Она сотрудничала с председателем колхоза больше, чем с председателем сельпо Аухатовым. При необходимости она даже могла бы заменить их обоих вместе с товароведом.

V

На еженедельной оперативке Лилиана Салиховна рассказала о больной Галлямовой, которая проходила лечение в Магдановской участковой больнице. Её вроде бы внимательно прослушали, но потом забыли и про неё, и про её выступление. Как будто отчёт участкового врача затерялся в кипе многочисленных бумаг.

После этого и сама молодая докторша стала спокойнее относиться к пациентке – раз болеет, конечно, боли будут. Почти каждый день заходила в её палату. Состояние больной не менялось: не было ни улучшения, ни ухудшения. Хорошо, хоть не кричит, ничего не требует, как та странная старушка. Врачи быстро привыкают к многочисленным больным рядом с собой, их страданиям. Для них что улица, что больничный коридор, что палата, что простая комната – равнодушно проходят мимо. Считают, что невозможно рыдать вместе с каждым стонущим больным или умирать за каждым покойником. Надо быть хладнокровным, обладать твёрдой рукой и сильным характером. Нужны трезвый ум и крепкая душа, нельзя поддаваться чувствам и раскисать.

Лилиана Салиховна часто ездит из Магдана в родную деревню: уезжает вечером в пятницу и возвращается поздним вечером воскресенья. Недавно десять дней находилась на лечении в Республиканской больнице в Уфе.  Захворала и легла, чтобы уточнить диагноз. В эти дни магдановских больных смотрела только фельдшер. Правда, один раз приезжали и врачи из районной больницы. Заходили и к Баныубике. Какая польза от одного посещения – вроде как и побыли, но толком не осмотрели. «Тяжелая больная?» – «Да, тяжелая». – «Лежит?» – «Да, лежит». А что остаётся больному – он лежит. А врачи… Что они могут понять о состоянии больного за одно посещение, просто постояв у его кровати?

Баныубика по совету сыновей выполняла все назначения врачей, принимала все таблетки. От некоторых лекарств её тошнило, но она через силу продолжала глотать их, раз назначили. В последнее время она начала страдать от бессонницы. В голову лезли разные мысли, воспоминания. Да и сон у неё чуткий. Подремлет немного и опять просыпается. Чаще всего лишь на рассвете забывалась глубоким сном. И во время такого сладкого утреннего забытья ей приснился странный сон.

*  *  *

За Тюлькунтау есть одна деревня, где жила та самая безумная старушка. Баныубика собирала душицу на горе Игентау и, оторвавшись от своего занятия, с восхищением стала оглядывать окрестности с самой высокой точки горы. Она стояла одна, окружённая закатными сумерками, посреди многочисленных гор. Вот они: Таштыгул, Тирмэнтау, Каранайтау, Ташкала, Бизэртау, Назибиль…

Посреди бескрайних просторов, в окружении гор неожиданно стало светлее. Наступал вечерний закат, а с востока небо вдруг начало светлеть. Стрелы лучей с подножия Тюлькунтау вонзились в небо. Одновременно и сама гора стала потихоньку взмывать вверх… Она поднималась всё выше и выше. Словно это вовсе и не гора, а всадник верхом на тулпаре взлетал на небеса.

Раньше Тюлькунтау напоминала Баныубике бобровую шапку сказочного богатыря. Как будто она на скаку слетела с головы хозяина и осталась лежать в окружении густого леса, тянущегося до самой вершины горы. Верхушки деревьев были похожи на мохнатые края шапки. А самая верхняя часть горы напоминала её остроконечную макушку. 

И вот окрестности этой самой горы теперь охватил волшебный свет. Постепенно он распространился на всю округу. Наступил настоящий рассвет! А ведь только что были сумерки. Странно: ночь не успела даже коснуться земли. Что за диво? Небо было совершенно светлым. Наступило ясное летнее утро.

Это было не единственное, что удивило Баныубику. В какой-то момент гора прекратила движение вверх и стала расти вширь, как бы надуваться. Скоро она закрыла почти четверть всего горизонта, словно огромная вытянутая дыня. Это ещё что?! Вдруг на дальнем склоне горы показалась Файзада-апай… Она была нарядно одета, как если бы собралась в гости к какой-нибудь соседке. На голове – ярко-розовый платок, лицо светится от широкой улыбки. Кажется, что её распирает большая радость, а она не может рассказать о ней окружающим. В длинном летнем платье с оборками по подолу, камзоле-безрукавке и блестящих ичигах она гордо стояла на склоне горы. Пытается подать голос соседке Баныубике, а лицо сияет, как полная луна на небе, льющая золотистые лучи на землю… 

Баныубика была околдована этим видением. Воспринимала родственницу как некую святую душу. К тому же Файзада казалась ей выше обычного, даже больше, чем обычный человек. Иначе как Баныубика смогла бы так четко разглядеть её черты с такого расстояния?!  

Стоя на косогоре, луноликая Файзада-апай жестами манила соседку к себе. Только Баныубика не смогла ясно понять: её звала Файзада или та обезумевшая старуха из больницы? Именно она в мгновение ока сменила улыбающуюся Файзаду-апай. Стоявшая на склоне горы старушка махала ей рукой, подзывая к себе. Баныубика вдруг растерялась, как застенчивая девочка, – не могла ни ответить, ни отозваться. А та всё манила к себе.

Баныубика стояла в нерешительности: послушаться её или нет? Мать всегда учила её: «Если зовут – иди, а прогоняют – уходи!» Но Баныубике почему-то не хотелось подходить к подбоченившейся старушке, шагнуть в волшебный светлый мир. Ведь её прежнее окружение было более привычным, родным… В какой-то миг она как будто потянулась вперёд, кажется, даже сделала несколько шагов. Но тут же почувствовала, что ноги увязли в земле, словно родная земля не хотела отпускать её. Дух горы держал её так крепко, что пришлось бы отрывать ноги от неё вместе с толстым слоем земной коры. Старуха тоже не собиралась отступать: настойчиво звала к себе. Бедную Баныубику охватило чувство сомнения. Ещё ни разу в жизни ей не приходилось испытывать такую растерянность.

Ага, это, оказывается, медсестра тянет её за рукав, прося вернуть градусник. Ай, бестолковая, получается, крепко заснула в предрассветный час и не могла проснуться. После ухода медсестры Баныубика стала вспоминать свой сон и ломала голову: «К чему бы это?» Сначала Файзада-апай, потом та безумная старуха, стоя на склоне горы, манили её к себе. Совсем её запутали… Кажется, Баныубика даже сделала несколько шагов в сторону старушки. В тот момент откуда ни возьмись появился старший сын Идрис и решительно крикнул: «Мама, стой, не ходи туда!» Баныубику поразила резкость сына, и она остановилась как вкопанная… А обезумевшая старуха продолжала подзывать её. Баныубика терзалась в сомнениях. Стоило ей чуть податься вперед, как сын вновь останавливал её… К чему бы всё это?..

Тогда Баныубика не сумела разгадать свой сон. А выписавшись из больницы, узнала, что старушка, поднявшая тогда шумиху в палатах, недавно ушла в мир иной. 

VI

К её возвращению из участковой больницы к ним приехал сын Идрис, работающий учителем в соседней деревне. Он и стал настаивать: «Поехали, мама, в Шигаевскую районную больницу!»

Баныубике с трудом  удалось остудить его пыл:

– Успеем, сынок. Чай, не последний день. Хочу хоть пару дней побыть дома – надоел больничный режим.

Аниса с Идрисом словно договорились заранее: один перестает спорить, другая тут же подхватывает:

– Честное слово, ты как ребёнок, мама. Не успеешь полечиться неделю, как ты торопишься домой. Вот и сейчас почти сбежала из больницы... Какой прок от такого лечения?

Баныубика молча лежала на кровати. Дети как будто и правы. Идрис продолжил слова сестры: 

– Кто же выписывается из больницы, не долечившись? Надо немного прислушиваться и к врачам. Ты доверила своё здоровье им, пусть дальше действуют они. Им и решать, когда можно будет идти домой. Не сумели вылечить в участковой больнице, пускай переводят в районную клинику. Таков должен быть порядок.

Молодой учитель рассуждал здраво. Мать ничего не ответила сыну. А из большой комнаты послышался голос мужа, бранящегося на внуков. Аниса поспешила к своим малышам. Забеспокоилась и Баныубика: «Как ей тяжело с маленькими. Особенно капризна младшенькая – привыкла к рукам, не даёт покоя матери».

*  *  *

Идрис очень надеялся на родственника, который работал невропатологом в районной больнице. Опытный, уважаемый врач Вахитов-агай давно работал в Шигае – пожалуй, сумеет вылечить мать. Они с матерью подъехали прямо к дому родственника. Но тот оказался в больнице, участвовал в какой-то срочной операции в стационаре. Поэтому Баныубику принял другой врач.

Настроение у Идриса стало лучше, он чувствовал себя, как будто сделал большое дело. Устроил маму в районную больницу и на обратном пути заехал домой к Вахитовым, купив две бутылки водки в гостинец. Они посидели за столом, хорошо выпили, пообщались. На прощание родственник успокоил Идриса: «Ладно, не переживай, всё будет хорошо. Сам поставлю на ноги Баныубику-апай».

*  *  *

Собирать сено было еще рановато, к тому же зарядили проливные дожди. Муж ворчал: «Хоть бы совсем не прибило к земле скошенную траву». На нервах ходил от окна к окну, не в силах успокоиться. Как будто погода зависела от его поведения. Небо было затянуто тучами, не было видно никакого просвета.

К ним пришла Файзада-апай.

– О Аллах... ай-яй... постарела я, детки, никаких сил, ничего не могу поделать, – начала она с самого порога.

Ахсан внимательно выслушал её и поддержал разговор:

– Ха-й, апай, ты ещё держишься молодцом, не сдаешься…

– Какое там… Сильно сдала после смерти старика, чай, горе не добавляет нам сил… 

– А сено скосила, апай?

– Вот поэтому и зашла… Как, отвезли Баныубику в больницу? Ладно, очень хорошо… Ахсан, скоси мою делянку для себя. Она небольшая, но всё же какая-никакая прибавка. Поэтому и пришла к тебе…

– Делянка у тебя хорошая, сена много…

– Хорошая, хорошая. Забери её себе. Я не собираюсь оставлять корову на эту зиму. Стара я стала.

Делянка Файзады-апай находилась на склоне Игентау прямо за деревней. В один из свободных дней Ахсан с сыновьями скосил там траву. А дожди всё не прекращались. С неба лило и лило, как на грех. Люди роптали: «Похоже, небо прохудилось». Ливни не давали людям собрать скошенное сено, а хлебам – созреть.

Из-за дождей Идрис долго не мог поехать в больницу. Собравшись, опять взял с собой две бутылки водки. Вахитов-агай не отказывался от жидкого гостинца. Снова весело провели время за столом. До этого Вахитов, конечно, один раз побывал в палате у Баныубики. А после появилось много дел, он замотался и забыл о родственнице.

Больные все одинаковы. Печальные глаза, бледные лица. Смотрят на тебя с надеждой, ожидая чуда. Баныубика очень обрадовалась, увидев Вахитова в своей палате. «Ага, я тут не одинока, меня будет лечить родной человек», – тешила она себя. Сказать по правде, как Вахитов мог повлиять на лечение троюродной сестры? Хорошо, что хоть нашел время и навестил ее.

Они немного пообщались с Баныубикой. Она сказала, что состояние у неё терпимое, и невропатолог окончательно успокоился. Даже подумал: «Зря дети бьют тревогу…» Баныубика-апай – человек пожилой, пенсионерка. Было бы странно, если бы ничем не болела. Всю жизнь работала с людьми, нервы расшатаны. Вот полежит, отдохнёт немного – и оклемается. Такие болезни века, как невроз, атеросклероз, нынче мучают многих.

Невропатолог покинул палату окончательно успокоившимся. Баныубика-апай выглядела хорошо – подвижна, приветлива. На широком худом лице играла даже искорка улыбки. Миловидные люди не теряют привлекательности даже при болезни. Выйдя из палаты, Вахитов забыл про неё, даже не заглянул в процедурный кабинет, чтобы посмотреть историю болезни.

...Вахитов вспомнил всё это и посочувствовал сыновьям больной. Напрасно они переживают и тратят своё время. Их мать полечится и встанет на ноги. «Зря только убивают драгоценное время». Невропатолог глубоко вздохнул и улыбнулся родственникам, стараясь выказать почтение. От души посидел с ними, говорил уважительно. Спиртное развязало ему язык. Но он не стал говорить парням в лицо, мол, напрасно переживаете. Не захотел разочаровывать родственников.

Говорил о пустяках, не касающихся работы больницы или состояния Баныубики-апай. Всё время старался перевести разговор на шутливый тон. Если случайно речь заходила о Баныубике, уверенно заявлял:

– Она поправится. Ничего страшного, нервы немного расшатались. Надо подлечить её. У пожилых людей сосуды изношены, в этом вся причина. Полечим уколами, и всё будет в порядке. 

Так успокаивал невропатолог Вахитов парней из Магдана. А Баныубика в это самое время вертелась на больничной койке, страдая от страшной головной боли. До самого рассвета она и глаз не сомкнула. В голове ощущалось некое жжение, череп раскалывался от напряжения. Словно её по макушке ударили обухом, а теперь из раны по одному выщипывают осколки костей. 

Баныубика до этого очень надеялась на родственника Вахитова. После того как он посетил её в палате, воспряла духом, верила, что он назначит сильные уколы и она скоро станет здоровой. В мыслях постоянно благодарила троюродного брата и неустанно молилась за него.

Проходил день за днём, а ей почему-то лучше не становилось. Со временем она начала волноваться, терять надежду. Вахитов больше ни разу не появился у неё. Бедная женщина предполагала, что брат, возможно, уехал куда-нибудь на отдых. Часто выглядывала в окно, надеясь, что хотя бы случайно заметит его во дворе больницы. Может, он тогда заметит её и заглянет к ней…

Баныубика беспокоилась, тревожилась. Лечащий врач тоже почему-то не говорил с ней открыто о её болезни. Вдобавок ко всему на днях ей окончательно испортили настроение.

Идрис советовал матери не лежать постоянно в постели, поэтому она старалась чаще ходить по палате, выходить в коридор. Искала возможность больше двигаться, чтобы кровь не застаивалась. Надеялась, что и головная боль отступит от движения. В палате были и другие тяжелобольные. Через кровать от неё лежал мальчик с несуразно большой головой, замотанной бинтами. Похоже, ему сделали операцию. У бедняги совсем не было сил, не мог даже оторвать с подушки голову на тоненькой шее. Как будто перед тобой лежит лошадь с большой головой – упала и не может подняться… Рядом с ним находилась мать, которая целыми днями сидела молча, не издавая ни звука. Только безотрывно глядела на сына.

Баныубика старалась не смотреть в их сторону. И чтобы не мешать несчастным, больше ходила по коридору. Дежурные медсестры часто менялись. И две из них просто задели Баныубику за живое. Проходя мимо поста медсестер, она случайно услышала их разговор:  

– Что этой бабке не лежится на месте, всё бродит по коридору.

– Да, как будто вынюхивает что-то или следит за кем-то…

– Наверное, тронулась умом...

Баныубику словно окатили горячей водой. Всё внутри запылало огнем, как будто она осталась внутри огненного кольца. Она поспешила в палату и легла на место, прикрыв глаза. Старалась забыть услышанное – но не могла успокоиться. Те слова лежали тяжёлым камнем на сердце. Переворачивалась с боку на бок, пытаясь уснуть, но сон не шёл. Ей бы махнуть рукой на слова медсестер – стоит ли так близко воспринимать слова этих ветреных девчушек.

Особенно больно задело её то, что медсестры даже не приняли её во внимание. Несмышленые эти девушки посчитали её выжившей из ума безграмотной деревенской старухой. Мол, что она понимает по-русски, при ней можно говорить что угодно о ней же.

Горькие слова, словно горячие угли, жгли всё ее нутро. Время перевалило за полночь, да и голова разрывалась от боли, и она никак не могла успокоиться. Пыталась трезво посмотреть на ситуацию, махнуть рукой и забыть слова легкомысленных девчонок. Но мысли и чувства не находили покоя. Душу жгла обида. Что хорошего в своей жизни успели сделать эти юные еще девчонки, какую принесли пользу стране? Кто дал им право так отзываться о людях? Как же они будут вести себя, если проработают, как она, сорок лет на одном месте? Она ведь не сумасшедшая старуха: голова на месте, память ясная.  Если уж пошло на то, у неё четверо детей вашего возраста. Старший работает учителем, средний и младший – инженеры-нефтяники в Сибири, дочка – учитель начальных классов.

Баныубика была обижена, оскорблена. Тяжесть несправедливых слов давила на грудь. Она всю ночь вертелась в постели. Чего только ни передумала за это время, перескакивала с одного воспоминания на другое, представляла всю свою жизнь, как кадры кинофильма. Она была весьма уважаемым человеком в Магдане. А в этом огромном, городского вида поселке её в грош не ставят: считают старухой, выжившей из ума. Над ней насмехаются девчушки, не успевшие посеять ни единого зернышка добра для страны, для людей. Неужели же она стала таким никчёмным существом, вызывающим отвращение у окружающих?

*  *  *

Иногда Баныубика выходит во двор больницы. Особенно хорошо на улице вечерними часами. К ней пару раз приезжали из деревни. Она не обижается – путь неблизкий, да и дожди не дают покоя. Но в последние дни ей стало тоскливо. Устала от палат и коридоров больницы, от лекарств. Одно дело, если бы ей становилось лучше. Никакого прока от этих уколов, была бы польза от них, она бы давно это почувствовала. Поэтому она была разочарована, потеряла веру в улучшение. Надоела больница, надоели и врачи. Ей ничего уже не надо. Наверное, надо принять состояние своего здоровья как есть, раз уж разменяла шестой десяток…

Но, успокоившись, бедная женщина сама пугается роковых своих мыслей. Ведь в сердцах думаешь одно, а позже в душу закрадывается страх, и начинаешь размышлять иначе. Нет уж, пусть всё останется только в мыслях, надо жить. Ведь она совсем недавно вышла на пенсию. Ещё не успела насладиться ни отдыхом, ни результатами своего труда. Рано, пока очень рано. Ей ещё предстоит дожить до возраста почтенных бабушек…

Страшно даже подумать о роковом конце, ведь она, по сути, ещё и не ощутила вкуса спокойной жизни. Детство пришлось на голодное военное время, да и в дальнейшем…

Так Баныубика останавливает поток мыслей о плохом. Поворачивается на другой бок и старается думать о других вещах.

VII

Намаявшись, впадает в забытье. Сон путается с явью. Она то находится у себя дома, то вдруг оказывается в тёмной пещере. И её охватывает страх одиночества. Потрясённая, крепко смыкает глаза, сжимая сердце руками. Потом открывает глаза, но напрасно: она спускается всё ниже на дно пещеры. А дна не видно, не за что и схватиться – кругом пустота.

Баныубика без оглядки начинает убегать. Быстрей, быстрей! Похоже, за ней кто-то гонится. Её преследовала неясная тень, напоминающая то ли мужскую, то ли женскую фигуру – разглядеть было невозможно.

Поостыв, Баныубика впомнила давний случай. Тогда она работала в продуктовом магазине. Печка там была старой, толком не грела, а ей приходилось фасовать и взвешивать муку и крупу, масло, конфеты и сахар. С этим не справиться в варежках. К тому же тяжело одной поднимать мешки с мукой, крупой или сахаром.

Она вместе с грузчиком быстро нагрузила сани мешками и ящиками с продуктами со склада сельпо и заспешила обратно в магазин. Там люди ждут. Как на грех, у сменщицы был выходной, а народу нужны продукты. Поторопила её и заведующая складом Рахиля, собравшаяся идти с отчётом в сельпо. По дороге в магазин Баныу схватилась за голову:

– Ох, я же забыла накладную… Дырявая голова! – Она попросила остановить лошадь на полпути и побежала обратно к складу, крикнув на ходу: – Ждите меня здесь, я быстро… Груз нельзя разгружать без документов!

Продавщица поспешила на склад неспроста. Всем известна хитрая натура Рахили. Плутовка могла придумать что угодно, ведь и подлинник, и копия документа остались у неё. В них можно добавить всё, что хочешь. «Тысяча!.. Товара было на сумму чуть больше тысячи рублей! – повторяла про себя Баныу, задыхаясь от бега. – Не более тысячи. Тысяча рублей!»

Баныу без устали рвалась вперёд, словно савраска, а в голове крутились всё те же цифры. Мозг кипел, мысли путались. Но она крепилась, твердя про себя: «Я набрала продуктов на тысячу рублей! Как бы хитрюга Рахиля не  надумала чего…»

Баныу, забыв о своём возрасте, неслась посреди широкой улицы. Обычно так скачут по деревне только мальчишки. Но она не обращала внимания ни на удивлённые взгляды, ни на насмешливые улыбки односельчан. Запыхавшись, упарившись от быстрого бега и волнения, она добежала до склада, стоящего чуть в стороне от деревни. 

И вот стоит она не в силах перевести дух и заговорить, а Рахиля уже издалека встречает её шутками-прибаутками:

– Ну и женщина! Пыхтишь, как паровоз. Что ты за торопыжка?! – Заведующая громко рассмеялась, сотрясая стены и потолок старенького склада. – Я бы сама передала эту накладную через кого-нибудь… Не стоило возвращаться с такой дали.

Баныу пробежала накладную глазами и всё поняла. Рахиля ждала, что продавщица развернётся и уйдет, а Баныу, наоборот, не спешила.

– Ну, пошевеливайтесь, опаздываю в сельпо… – крикнула заведующая продавщице соседней деревни. Сама сделала вид, что очень занята – стала перебирать бумаги, щелкать костяшками счётов.

– Рахиля, – сказала Баныу, перебивая её. – Я взяла товар всего на тысячу рублей, а тут написано «1920 рублей».

– Откуда мне знать… Сколько написано, столько и получено. Вот и подпись твоя… – сердито произнесла заведующая.

– Рахиля, окстись, я выбрала продуктов на одну тысячу, а в накладной указаны две тысячи!

– Не знаю, не знаю… Мне верить тебе или документу? Вот тут указана сумма в 1920 рублей, а здесь стоит твоя подпись. – И добавила громче, чтобы и другие услышали: – Ходят тут, отрывают от работы...

– Рахиля...

– Скажи – подпись твоя или нет?

– Моя!

– Чего ты тогда хочешь?..

– Рахиля, ты не кричи. Товар ещё не разгружен, всё на санях. Мы даже до магазина не доехали, лошадь стоит на полпути… Давай, пойдем туда! На месте и посчитаем.

– Нет-нет, даже не упрашивай, никуда я не пойду. Иди своей дорогой! Куда это годится, если я начну бегать за каждой продавщицей! Иди!

– Постой, Рахиля! Всё равно я это так не оставлю. Не стану разгружать товар без тебя. Сейчас же зайду в сельпо, возьму Аухатова, председателя ревкомиссии, да ещё милицию в придачу. 

– Иди, иди...

Баныу так и сделала: приказала грузчику не трогаться с места и собрала нужных людей. Послали и за заведующей складом.

Баныу ругала себя: недотёпа, не забрала такой важный документ. Призналась в этом и приглашённым представителям. Однако на самом деле она не забывала накладную в складе, а засунула её вместе с толстыми рукавицами в карман халата и направилась к двери. Выйдя на морозную улицу, вытащила рукавицы из кармана и в этот момент выронила накладную на снег. Но не заметила потерю, а сразу поспешила за санями.

Рахиля же кинулась к бумажке со скоростью белки и тут же внесла необходимую поправку. В разных местах между строк вписала несколько мешков продуктов, чтобы вышло ровно на 900 рублей. А потом итоговое число «1020» превратилось в «1920». Все записи сделала через копировку, так что подлинник ничем не отличался от копии. Сердце заведующей колотилось. Теперь ей оставалось только ждать, когда Баныу выгрузит весь товар в магазине. И тогда…

А Баныу твёрдо стояла на своем. Товар разгружали на глазах у свидетелей по счёту, поименно. Стоимость всего привезённого в магазин оказалась ровно на 900 рублей дешевле. Даже собирались отправить документ на экспертизу, но Рахиля успела признать свою вину. За данную аферу её сняли с работы с занесением в трудовую книжку записи о том, что «в дальнейшем не допускать данного товарища к работе в сфере торговли». Это был не первый грех плутовки. Все продавцы заявили, как один: «Нет ни жалости, ни пощады для той, кто заставлял нас плакать кровавыми слезами».

*  *  *

Проходит ещё немало времени. Забываются и пещера, и мир пустоты, остаются только нескончаемая боль и страдания. Женщина вертится в постели, не находя покоя. Она чувствует, как тело постепенно наливается тяжестью. Изо всех сил старается подняться с места, но тело не слушается, словно это каменная глыба на дорожной развилке. А голова как будто существует отдельно от туловища… Камень тяжёлый, его не сдвинуть… Голова раскалывается от боли, а тело ничего не чувствует. И женщина сокрушается: «Ах, отделить бы эту голову от туловища, тогда бы я избавилась от всех болей и страданий».

Изо всех сил она пытается сползти с подушки, как будто хочет и вправду отделить тело от головы и оторвать от постели только туловище.

...Она пришла к такому решению: попроситься домой, как только немного станет легче. Здесь она всё равно не поправится – хорошо, если хоть чуточку полегчает. У себя дома как-нибудь да обойдётся. 

Бедная женщина была безразлична даже к словам сына Идриса, который предлагал отвезти её в республиканскую больницу.

VIII

Спустя несколько дней после возвращения Баныубики из районной больницы установилась хорошая погода. Муж и дети до дождей успели собрать своё сено, а до делянки Файзады-апай руки не дошли: непогода не дала собрать скошенное. Туда и решили поехать. Баныубика тоже поднялась с места, словно былинка, почуявшая солнечное тепло. Забыв о своих страданиях, она уверенно повязала на голову платок. Ей хотелось побывать на просторных лугах, а то из-за болезни давно не бывала даже на улице, среди людей. Раньше она была охоча до работы. Пока дети были маленькие, сама подавала сено на макушку скирды. Ахсан стоял наверху, а Баныу так споро закидывала его сеном – только успевай принять и уложить! Уследить было невозможно за загорелыми руками расторопной женщины. Другой бы вслух высказал своё восхищение такой женой, а Ахсан словно и не замечал её проворства.

– На склонах Игентау всегда росло много душицы, я хоть травки соберу. Будем зимой пить целебный чай, – говорила Баныубика, радуясь своему намерению. – Чай с душицей очень полезен: и жажду утоляет, и изгоняет любую хворь.

Солнечные лучи слабо пробивались через тонкую кисею лёгких облаков, поэтому было не так жарко. Не чувствовалось и дуновения ветра – воздух был прозрачным и звонким. Хотелось побегать по косогору, поваляться на зелёном ковре из трав. Небо стояло высоко, заполнив собой весь мир. И земля, и небо излучали тёплый свет. Пора буйного цветения трав. Вокруг множество ярких цветов, которые дарили свет уставшей от страданий душе. Если долго смотреть на них, голова идёт кругом. Баныубике казалось, что даже боль поутихла.

Чуть ниже по склону горы Ахсан и дети ставили сено в стога. А Баныубика стала подниматься вверх. Чем выше, тем шире перед глазами открывались окрестности. Это её родные места… Вся её жизнь прошла именно здесь, у подножия Игентау. Эта гора знает все её мечты, является свидетельницей зарождения первых её чувств.

Баныубике тоже когда-то было семнадцать. Когда душа переполнялась эмоциями, она спешила на Игентау, чтобы поведать о своих секретах. Игентау… Величавая гора знала всё, была очевидицей всего. Как немой свидетель, она наблюдала за её детством, отрочеством и юностью. Когда начали строить дом, они приходили сюда вместе с мужем. Здесь до сих пор сохранилось место, где они добывали камень для фундамента. Как бы напоминая о прошлом, камни с острыми, как рога, углами, а также плоские и круглые валуны и нынче выступают из тела горы. Камни самых разных форм лежат слоями по всему склону горы. 

Здесь же, у подножия горы, Ахсан вместе с другими комбайнерами три года подряд убирал урожай. Баныу носила ему обеды вместе со старшим сыном Идрисом. Стелили скатерть прямо на стерне и садились в кружок. Теперь осталось лишь с тоской вспоминать о тех днях. 

Глаза Баныу наполняются слезами. Сердце сжимается, куда-то рвётся душа. Вроде бы ничего не случилось, всё на своем месте, но ей очень грустно и тяжёло… Глотая слезы,  Баныубика собирает душицу.

Игентау помнит и счастливые моменты жизни девушки. …Пора созревания ягод. Горный склон словно укрыт красным ковром! Ягоды так и просятся прямо в руки, манят к себе взгляд. А стоит их коснуться губами, тут же тают во рту. На горе витают запахи разнотравья и аромат ягод. Голова идёт кругом, а солнце печёт так, словно стоишь рядом с горящим костром!

После ягод начинается пора сбора душицы. Помнит Баныубика, всё помнит. Только теперь эти годы остались лишь в воспоминаниях. Всё осталось в прошлом, где-то вдали, за розовым туманом.

...Глотая слезы, Баныубика собирает душицу. Целебная трава с нежными розоватыми цветами растёт по всему склону горы, поэтому каждое лето Игентау покрывается её сиренево-розовым облаком, радуя глаз. Баныубике кажется, что её молодость затерялась именно здесь, в зарослях душицы. Когда она вглядывается в сиреневые глаза цветов, её душу переполняют чувства, и ей хочется петь. 

Вот и сейчас Баныубика тихо поёт слабеньким голосом. Поёт и собирает душицу. Посмотрит на букет в руках и напевает. Услышит какие-либо посторонние звуки и понижает голос, перестает собирать и траву. Затем успокаивается, вглядываясь в дальние окрестности. Далеко внизу виднеется долина реки Ай, которая извивается, словно игривый жеребёнок, скачущий то в одну, то в другую сторону, покачивая головой. Захочет – повернёт налево, захочет – направо, куда позовёт вольная натура. А поверхность воды блещет на солнце, ослепляя глаза. Красавица Ай тянется от края до края, путь её длинен, а жизнь бесконечна.

На воде, сверкая, играет множество солнечных бликов, маня за собой. Ай – река радости и счастья. Река детства и юности Баныубики. Ей посчастливилось родиться и жить на берегах этой реки… Вот родные хлебные нивы, милые сердцу рощицы. Таштыгул, Тирмэнтау, Ташкала, Бурташтау, Бизэртау, Тулькунтау…

Женщина поёт и собирает траву. Смотрит на собранный букет и вновь напевает. Приближает душицу к лицу, и её тонкая душа переполняется – в уголках глаз появляются слёзы. Крупные и подвижные, словно капли ртути, они сбегают вниз. Баныубика беззвучно плачет. И продолжает напевать – то ли поёт, то ли рыдает. Летняя дымка струится над полями, а пелена слёз туманит глаза. От этого кажется, что всё вокруг подрагивает и покачивается. А на слезинках играют цвета радуги, как будто утренняя роса на паутине. 

Расчувствовавшаяся женщина старалась не показывать слёз мужу и сыну. Отчего-то сегодня она особенно размякла. Перед глазами прошли все прожитые годы со счастливыми и горестными днями. Нахлынули воспоминания, вызвав поток непрошеных слёз. Поэтому Баныубика целый день чувствовала себя окрылённой, как будто вернулась в юношеские, молодые годы. Ей дела не было до заготовки сена. Сегодня она только пела.

Женщина старалась побольше набрать душицы, чтобы хватило на всю зиму, чтобы угощать детей и внуков ароматным чаем. Он хорошо утоляет жажду, лечит от всяких недугов. Женщины постарше советуют и ей самой пить травяные отвары. Может, и в самом деле ей помогут целебные травы родных просторов.

Баныубика давно так не пела. Повторила все знакомые песни. Потом, почувствовав усталость, расположилась на склоне горы, вытянув ноги. Снова долго-долго вглядывалась в родные окрестности. Душу переполнили грустные мысли, и она решила про себя: «Если с высоты горы оглядеться вокруг, как-то само собой начинаешь думать о жизни, прожитых годах».

Снизу ей махали руками, приглашая спуститься. Но она была не в состоянии ни увидеть, ни услышать кого-либо.

IX

Управившись с уборкой сена, Ахсан начал искать транспорт, чтобы привезти заготовленное домой. «В колхозе не нашлось свободной машины, придётся опять попросить в сельпо», – подумал он и только собрался в сторону конторы, как начался ливень. «Что за нескончаемая слякоть!» – озабоченно роптал   мужчина. Его можно понять. Год выдался особенно плаксивым: с небес всё лило и лило, как будто высшие силы намеревались вызвать потоп.

Такая капризная погода не нравилась и Баныубике. Словно только и ждали наступления августа, дожди зарядили в самую пору созревания хлебов. Стихнут ненадолго и вновь начинают лить. «Год выдался сырой, зерновые не успеют вызреть, да и скотинка каждый день возвращается со стада измождённая, промокшая. А что там готовит нам зима, не было бы какой беды», – переживала женщина. Она лежала у окна и наблюдала за погодой. Всё лето выдалось дождливым, как будто Всевышний решил наказать людей. Чем же они провинились перед Ним? В прошлые годы такого не было – а это лето словно сглазили.

За что она, ни в чем не повинная женщина, так страдает именно в этом году? Кто и за что проклял ее? Баныубика долго ломает голову и начинает думать, что в её болезни повинно именно состояние погоды. Устав от своих размышлений, приходит к выводу, что сырая погода вызывает всякие недуги, поэтому и она сама не может никак выздороветь.

На улице льет как из ведра. Вокруг никакого движения и никого не видно. Люди попрятались по домам, как насекомые, забившиеся в щели. Ахсан (теперь он тоже пенсионер) некоторое время бесцельно ходит по двору и заходит в дом. Но ему совсем не хочется домой: в большой комнате Аниса возится со своими детьми, в передней – больная жена. От сыновей-сибиряков ни слуху ни духу. Идрис тоже приезжает редко, ссылаясь на занятость. Хотя их тоже не тянет в отчий дом, где находится больной человек.

Ахсан охладел к собственному дому. Там – крики и плач малышей да поблёкшее лицо жены. Никаких перемен. Словно он очень давно живёт в таком окружении. Как не видно солнца на небосклоне, так же беспросветна и сама жизнь. У дочери Анисы, уставшей от капризов детей, тоже вечно недовольное лицо.

Поэтому Ахсан не находит себе места: крутится по двору и дому, как баран, страдающий от вертячки. Не знает, как вырваться из надоевшего кольца. Голова словно в тумане, целыми днями бродит взад-вперед, как будто потерял что-то важное. Переживает, что не смог хотя бы перевезти сено. Но при этом не теряет надежды на то, что погода установится: ходит от окна к окну, не отрывая взгляда от пасмурного неба.

Видя, что маме лучше не стало, Идрис собрался везти её в Уфу. К счастью, ему удалось выпросить у районного врача направление в республиканскую больницу. Поначалу Баныубика старалась крепиться и отказывалась ехать. Ей не хотелось, чтобы дети беспокоились из-за неё. Как бы ни было больно, пыталась громко не стонать, чтобы Аниса не услышала. Она ничего не просила у дочери, целыми днями молча лежала в постели.  Если головная боль немного отпускала, садилась на кровати, вставала, подходила к окну, которое связывало её с большим миром. На душе становилось теплее, когда замечала на улице какого-либо ребёнка, любое другое существо. Как зверёк в клетке, она скучала по свету, свободе, поэтому её тянуло к окошку. Если бы это было возможно, честное слово, разбила бы окно и шагнула на улицу. У окна она хоть немножко утоляла жажду жизни. А когда голова снова начинала болеть, она переставала дышать, без сил тихонько сползала вниз по оконному косяку. Если бы дома никого не было, она бы расселась посреди комнаты и без всякой жалости билась головой об пол… В такие минуты она не знала, что делать, куда девать себя. Начинала ходить взад-вперёд, то ложилась, то вставала: не знала, куда бы преклонить разрывающуюся от боли голову. Пробовала спрятать её под подушку, закутаться одеялом с головой – бесполезно.  Закутывала голову пуховой шалью, сверху надевала толстую шапку – ничто не помогало.

Бедняга была готова отдать всё, сделать что угодно, чтобы избавиться от болей, но не находила такого средства. Если дочка выходила в переднюю комнату, Баныубика кусала губы и, как раненый зверь, сильнее вжималась в подушку. Только бы не застонать, не показать свои страдания! Если Аниса заметит, она снова начнет ворчать: «Что ты всё мучаешься дома, иди в больницу! Какой толк от твоего лежания?» У детей одно на языке: надо лечь в больницу. 

Баныубика не издаёт ни звука. Тем не менее Аниса находит повод расшевелить маму:

– Мама, иди попей чаю – с утра ничего в рот не взяла. Идём!

Баныубика отказывается – ей не до еды.

– Как ты собираешься выздороветь без питания? Нельзя же лежать целыми днями, – снова начинает ругаться Аниса.

Из большой комнаты выбегает девчушка с растрёпанными волосами и бросается к кровати бабушки:

– Олэсэй, олэсэй, он опять описался...

– И-ий, моя ты хорошая…  Сообщаешь бабуле все новости. А бабушка вот… 

– Олэсэй, олэсэй...

– И-ий, внученька... Знает, кому рассказывать о новостях. Малышка моя… – Баныубика ласково хлопает внучку по спине. Недавно, когда Анисы не было дома, несмотря на боли, она поменяла пелёнки малыша. Аниса даже не заметила этого, а внучка в курсе всего происходящего. 

Баныубика рада бы налить себе и попить чаю после каждого приглашения Анисы, но она боится. Её рвало после каждого приёма пищи. Поэтому Файзада-апай не раз говорила ей: 

– Твоя болезнь – в желудке. Не верь врачам, они будут смотреть тебе в глаза и утверждать, что желудок здоров. Они ведь не скажут: «Мы ничего не понимаем, знаем даже меньше тебя самой и не хотим хоть чуточку пошевелить мозгами». Не доверяй им! Поедешь в Уфу – попроси проверить желудок. Пусть внимательно посмотрят, а не относятся к пенсионеру наплевательски, как к отработанному материалу. 

Баныубика теперь и сама стала умнее – собирается на этот раз обследоваться более обстоятельно. Никакого терпения не осталось. Целыми днями изнывает от болей. Что это за напасть, покоя не даёт! Мозг давит так, как будто готов разорвать череп. Она уже не знает, как описать эту болезнь, как оценить свое состояние и что делать. Просто вертится в постели. Опять впадает в воспоминания, начинает дремать и видит сны…

(Окончание в следующем номере)

Перевод с башкирского Гульфиры Гаскаровой