№2.2023. Хатип Кашапов. Век нескончаемой прозы. Рассказы

Перевод с татарского Ильшата Имангулова

Мошкара

Сижу, читаю журнал «Ветеринария». Вдруг в комнату влетает какой-то мужчина.

– Вы ветеринар? – выпалил он с ходу.

– Да. У вас живность заболела какая? Садитесь. – сказал я.

– Нет, дело в другом, – ответил незнакомец. – Вот посмотрите-ка на это. – Он вынул из кармана спичечный коробок.

Внутри копошились какие-то насекомые.

– Откуда ты взял их?

– На снегу собрал.

– На улице лютый мороз, ты что, сбрендил?

Я взял в руки лупу, пинцет и начал внимательно изучать животинок. Они оказались очень мелкими черненькими насекомыми с длинным хоботком.

– В каком месте ты их собрал?

– Да что их искать-то? Вон на снегу горами лежат, – ответил мой собеседник. – Поехали, там увидишь своими глазами – недалеко от Зубовки.

Направились мы в Зубовку. В садовое товарищество. И у моего посетителя имелся там участок. Вышли из машины, вошли в сад.

И видим: сплошной полосой лежат на снегу эти насекомые. Полоса – метров на сто тянется.

Я собрал мошкару в стеклянную банку. И, все удивляясь необычному явлению, направился к калитке. А хозяин сада никак не успокоится: «Какая-нибудь зараза не была бы, господи».

Такие мысли и мне закрались. Поэтому поехал напрямую к председателю районного комитета обороны. Он сразу позвонил в Уфу. Там приказали привезти насекомых им.

Вскоре получили ответ. Будто бы эти комары (название на латинском приписали даже) зимой, когда солнце пригреет, имеют обыкновение выползать из-под коры старых деревьев, куда забрались осенью на зимовку.

С трудом верилось. Под солнцем, может, там-сям и выходят они по несколько штук. Но, во-первых, в тот день было более двадцати градусов мороза. Во-вторых, лежала эта мошкара не по одному и вразнобой, а сплошняком.

– Что это за аномалия-то такая? – вслух произнес я.

– Не аномалия. Это «утечка», скорее всего! – сказал оборонник.

Далее обсуждение мы не стали продолжать.

Кузница

Соседский мальчуган Сабит забегает к нам, и мы с ходу, перепрыгнув через задний плетеный забор огорода, бежим к кузнице. Ее построил отец Сабира – Кабир-абзый, который к этому времени давно за работой.

– Детишки, если мне поможете, я вам рабочий день запишу, хорошо?! – говорит, завидев нас Кабир-абзый. Мы вне себя от радости!

Слово «рабочий день» на нас подействовало волшебно. И, заслышав с утра первые удары кузнечного молота, теперь стараемся прибыть «на работу» как можно скорее. Наша обязанность одна: двигать меха, нагнетая воздух. Верхняя часть мехов жесткая, а нижняя – похожа на гармошку. Через прицепленную к нему цепь меха связаны с палкой, а палка прикреплена к балке потолка.

Вот конец палки двумя руками жмем то вниз, то вверх. Меха то наполняются, то ниспадают, вдувая воздух в огонь горна.

В первый момент, как попадаешь в кузницу, в ноздри бьет запах железа. Да здесь кругом оно. Вот по одну сторону на стене железные клещи, крюки. По другую сторону: очищенные оглобли, оси для телеги, колеса – все на своих местах, все лежит в порядке.

Кабир-абзый у нас и кузнец, и плотник: делает телеги, гнет полозья, настоящий мастер, от Бога. А вот самое главное место кузницы – прибитая на столешницу из толстенного дерева наковальня. Все дела с железом делаются на ней.

Утром, если с прошлого вечера в горне еще остались несгоревшие угольки, Кабир-абзый берет большую лопату, выходит с ней наружу и, набрав из кучи углей, закидывает в горн, перемешивает с остатками еще живых огненных угольков. Поудобнее прихватив меха, начинает медленно нагнетать воздух. Огонь загорается, взметнув искры. И как только костер в горне разгорается в полную силу, на наше счастье, работа по мехам переходит к нам с Сабитом. Мы по очереди начинаем давить на меха.

Сегодня Кабир-абзый принялся изготавливать железные шпонки для граблей. Он берет куски железа одинаковой длины, кладет в горн, нагревает и, положив на наковальню, начинает молотить по ним. Готовые шпонки ныряют в бадью с водой, тут же на полу. Накаленные докрасна шпонки весело шипят, выпуская белый-пребелый пар. 

Когда доходит черед ковать лемеха для плугов или другой работы посерьезнее, тут уж один Кабир-абзый не справится. А поднять кувалду у нас силенок мало. В таком случае, бросив другие дела, на помощь приходит старший брат Сабита Ахмет.

Работа кипит жарче, ведь ковать лемех – непростое дело. Уложив красный ломоть железа на наковальню, Кабир-абзый ударяет своим молотком, указывает – куда положить всю массу кувалды Ахмета. Ахмет прилежно ударяет по указанному. Один за другим голосок молотка и бас кувалды сменяют друг друга, наполняя все вокруг звоном: то слабым, то громким, то слабым, то громким…

Для нас работы хватало: крутим огромное колесо точильного камня, заносим уголь для горна, подметаем полы, воду таскаем…

У Кабир-абзыя работы настолько много, что и курица все не выклюет. Вот сегодня явился Зуфар-абзый с поломанной при перевозки семян тележной осью.

– Поменяй уж, Кабир-абзый, – говорит он. Тот не споря меняет.

– Не забывай смазывать, сынок! – прибавляет кузнец. На самом деле, хоть смазывай, хоть нет – деревянная ось со временем постепенно съедается. Видимо, в те времена железо было в цене и дефиците. Железная ось имелась только на тарантасе председателя колхоза.

Да вот он сам явился – председатель. Конь его Кирьян будто бы прихрамывает.

– Кабир, найди уж способ! С раннего утра в район надо ехать, а тут такое… – восклицает председатель Вазетдин-абзый.

И действительно на одном копыте Кирьяна подкова еле держится.

– Я ж тебе давно говорил, – говорит Кабир-абзый, несколько притворно злясь на председателя. – Кончаешь Кирьяна. Кого запрягать будешь? Любое дело должно делаться вовремя!

Кузнец завел стреноженного Кирьяна в станок. Каждую ногу по очереди привязывал к особому приспособлению, снимал с копыт вконец изношенные подковы. Прошло совсем немного времени, и, очистив копыта, мастер прибил к ним новые подковы. Посмотрите-ка на Кирьяна! Он аж подтанцовывает, вроде мальчишки, получившего новые ботиночки.

– Держи! Береги немного жеребца-то! – передает под уздцы коня кузнец.

– В сорока пяти километрах Николо-Березовка, а он меня за час довозит! – поглаживая Кирьяна по шее, нахваливает его председатель.

Напоследок кивком головы еще раз поблагодарив кузнеца, он и был таков.

Вот такой мастер был у нас Кабир-абзый! Не было на свете такого, чего бы он не умел или не знал: и коня подкует, и серп наточит, и косу скует…

Есть ли сейчас в окрестностях деревень тот, кто сможет подковать коня? Нет, наверное. В коровниках на бетонных полах работают из последних сил лошади. Видели небось? Груз еле движется, копыта скользят, ни мат, ни битье не помогают. Будь бедняги подкованы, как бы они легко двигались.

Вот и вечер. Работа на кузнице заканчиваются. Кабир-абзый хвалит нас, поглаживает по головам: «Молодцы, мальчишки, молодцы, сыночки!» Не знаю, как повлияли такие слова на Сабита. Я – безотцовщина (отец погиб на войне), произнесенное слово «сынок» и руки мужчины на голове рождали во мне чувство непередаваемого счастья. Не только телу, но и душе становилось тепло…

Лапти

Тетушка Фагиля проснулась терзаемая болями.

– Хади, сынок, сходи-ка на болото, одно ведро хотя бы принеси, – сказала она.

Хадию идти за торфом не впервой.

– Торфа много! Сейчас мама! – ответил сын.

– Торфа-то много, да две ноги только, – произнесла она с болью в голосе.

Тетушка Фагиля берет из казана в ведро с торфом, добавляет кипящую воду, немного дает остыть и держит там ноги.

Да и как могут не болеть эти ноги?

В пору весенней распутицы она идет через снежно-ледяную кашу грунтовок (как и любая деревенская вдова) и несет на себе мешок с семенами для колхоза. И это ведь не единожды. Почти через день. Когда с ночевкой, а когда и в день возвращались. Из Николо-Березовки, Карманово, Янаула несли они на себе семена. Десятки километров. Если тетушка Фагиля шла с ночевкой, за детьми присматривала ее мать – бабушка ребятишек.

Вот и сейчас вдовам пришлось заночевать. Далековато, видимо, ушли, и дороги очень плохи были. На обратном пути, как только прошли болото Аксаз, внезапно похолодало. Ногам в лаптях сначала зябко, а затем они вконец замерзли.

Ровнехонько два пуда семян высыпала Фагиля в клеть колхозную, еле живая пришла домой. Попросила Хадия помочь снять с нее примерзшие к ногам лапти. Хади попробовал быстренько, да не тут-то было: лапти не отдирались от ног. Примерзли.

Дети росли, учились, а вот ногам лучше не становилось. И торф не особо помогал. Ладно хоть в деревне открыли фельдшерский пункт. Появились лекарства от суставных болезней, и дома постоянно пахло как в аптеке. За свою жизнь множество мазей испытала Фагиля-эби.

Вышла на пенсию, а голова из работы не вылезла. Дети подросли, тетушка Фагиля выучила их в институтах, свадьбы организовала. Хади очень удачно женился на девушке по имени Разиля.

На старости за старой пенсионеркой она присматривала. А ноги тетушки болели все сильнее и сильнее. Сил у нее оставалось все меньше следить за скотиной, помогать по хозяйству, и Хади привез ее к себе. Так они вместе прожили двадцать лет.

Под восемьдесят лет Фагиля осталась совсем без ног, слегла. Приезжали врачи из районной больницы, не осталось неиспытанных лекарств, но болезнь не отступала. Не зря говорят: «Боль суставов по сердцу бьет». Дела у тетушки на лад не шли. Невестке Разиле пришлось тяжело. И на работу ходила, и за свекровью лежачей ухаживала. Работу оставлять рано: до полного трудового стажа немного осталось. Как только стаж набрался – оставила она работу.

Разиля услышала краем уха, мол, если присматриваешь за стариками, кому за восемьдесят лет, это входит в стаж, и успокаивалась.

Тетушка Фагиля ушла из жизни в восемьдесят шесть. Очень тяжело она болела в свой последний год, лежала. Полностью ее обихаживала Разиля: кормила, обмывала, носила в баню. Нелегко ей было, ой нелегко. Понимая, старушка безмерно благодарила невестку. Наверное, таких ухаживающих за чужими матерями очень мало в мире.

Пробовала Разиля годы ухода за свекровью включить в свой стаж, ходила пороги обивала. Дело не вышло: попросили справку с подтверждением от соседей, де она действительно смотрела свекровь. Справку сделали. Теперь затребовали бумагу от ВТЭК на получение инвалидности Фагилей. Просили с помощью врачебной комиссии подтвердить инвалидность умершего человека…

Эх, эти законы! Да, что сказать, когда они были на пользу человеку? Иначе неужели в те времена, пока дороги не развезло, не перевезли бы эти несчастные семена на лошадях или даже быках?..

Маяк Шаймурзы

Раньше в наших краях, в деревнях, близких к Агидели, бытовала традиция: как только заканчиваются сабантуи у нас, все едут на сабантуй в Актанышском районе Татарстана. Праздники эти также назывались джиен – сход.

Не только мы. Туда стекался народ со всей округи. Агидель переплывали, кто на лодке, кто на пароме. Для этого подходили к маяку Шаймурзы. В дни схода попасть на паром – та еще проблема, вилами по воде писано. Между всадниками, пешими, шоферами крик, перебранка, спор, ругань. Каждый старается на праздник попасть быстрее. На обратном пути с праздника такая же картина.

Главный интерес этого большого схода-сабантуя в соперничестве двух республик. Если в один год в конных скачках первыми оказался Татарстан, то по борьбе-курешу – победителем будет Башкортостан. На другой год башкирские лошади первые, а татары побеждают в куреше. Вот так поочередно победа завоевывается в разных соревнованиях.

Вот и мы собрались на сабантуй в Актаныше. Остановились у маяка Шаймурзы. Нас двое – я да заведующий ветучастком Уммат-абый. Для нас джиен начинался по эту сторону Агидели. Наша задача – проверить здоровье лошадей, идущих на скачки с окрестностей.

День стоит красивый, правда, шедший два дня кряду ливень успел испортить все дороги. Чернозем липнет к ногам пеших, наматывается на колеса машин и телег. Тяжело шагать, и все же дороги полны народа. Как же не идти?! Ведь сегодня Актанышский сход!

Не доезжая до маяка Шаймурзы, у берега заметили некое замешательство. В чем дело? Когда приблизились, самым первым на глаза попал сам Шаймурза-абый.

– Вон, смотрите! – произнес он, волнуясь. – Пристань осталась в воде, паром не ходит.

Вот он, итог двухдневного ливня. Лившая с небес как из ведра вода наполнила Агидель, а пристань, ведущая к парому, и вовсе оказалась под водой.

Пока другие беседовали, мы с Уммат-абыем принялись за работу. Измеряли у лошадей температуру, пульс. А председатель сельсовета Гаффанов и участковый милиционер Харисов разговаривали с народом.

– Видите же, товарищи, пристань, ведущая к парому, непригодна, по ней невозможно пройти, опасно, могут случиться разные непредвиденные ситуации. Потому выход на другую сторону – на Актанышский сход – запрещен. А если очень хотите, так устройте «Актанышский сход» вот прямо здесь. Но указываю строго – самое главное, чтобы был порядок, – сказал предсельсовета.

В тот же момент из гущи народа вышел незнакомец и на башкирском языке спросил: «С конями-то что будем делать? Они же просят скачек. Мы издалека, с родины Салавата Юлаева, сюда приехали…» – начал он свою речь.

Народ, услышав такие слова, загудел.

– Так-так, добро пожаловать! – произнес Гаффанов. – С руководством района о лошадях был разговор. Если татарские паромщики согласны, коней перевезем на ту сторону. Сейчас разузнаю. – Сказал и направился на другую сторону в лодке. Все уставились на приткнувшийся к берегу паром по другую сторону реки. Долго ждали. И вдруг паром шевельнулся, двинулся, направился на нашу сторону.

– Ура-а! Значит, в скачках и лошади Башкирии побегут! – послышались радостные крики. Заведение на паром уже походивших по воде, привыкших к ней лошадей не представляло трудности. Животные с хозяевами, молодые мальчики-всадники – все пришло в движение. Переправившийся на нашу сторону предсельсовета Гаффанов еще раз дал наказы и с пятью-шестью людьми на лодке снова двинулся в сторону Актаныша.

Как только лошади перебрались на ту сторону, в народе проснулись живость, задор. В тот же миг открылись автолавки, торговля пошла. По берегу Агидели поплыли песни.

А наш Шаймурза-абый до войны в пароходном агентстве работал бакенщиком. В его обязанности входило зажжение маяков-бакенов на водной глади Агидели. Бакены – говорить только легко. Хоть полный штиль, хоть волна на реке, да хоть ураган – надо подплыть к бакену на лодке да керосиновую лампу «семилинейку» нужно поставить в фонарь бакена.

Да. У бакенщиков считай вся жизнь проходит на воде. До самого закрытия навигации они не оставляют свой пост. И жилье-то у них было не особо… «Изба» Шаймурзы-абыя представляла простейшее укрытие – яму, вырытую в крутом береговом обрыве Агидели. Стены изнутри обшиты досками, потолок – из жердей. Внутри стол с вкопанными в землю ножками, у дальней стены – нары, по двум сторонам – скамейки. На одной полке посуда, на другой – керосиновые лампы, а сбоку рыболовные снасти. В самом центре – место печки-буржуйки. Сейчас она не нужна, хозяин кашеварит снаружи.

         Когда мы собираемся на Актанышский сход, не бывает случая, чтобы не проведать Шаймурзу-абыя. Да и он нас ждет. А к нашему возвращению с праздника неизменно готовы большущие рыбы-подарки. В этот раз, как будто зная точно, что на другую сторону нам не попасть, хозяин «маяка» давно снарядил верши, повесил казан. Он подозвал меня к себе и указал на казан:

– Сынок, присматривай за рыбой, пожалуйста, чтобы не разварилась. – Положил передо мной три разделочных доски. – Рыба недолго варится.

Шаймурза-абый выдал мне две деревянные ложки и тарелку. Рыба сварилась. На траве организовали дастархан.

– Давайте, родные, добро пожаловать к нашему столу, – произнес Шаймурза-абый, приглашая всех, кто находился в этот момент на берегу, и дал наказ угощавшимся: не бросать рыбьи кости на берег.

Только этого ожидавшая «родня» моментально сорвалась с мест.

Эх, рыба-рыбонька, с маслом-то выскальзывает с рук! Как только мы покончили с едой, Шаймурза-абый взял слово, как будто хотел нам поведать интереснейшую новость.

– Стоп! Никто не сдвинется с места! Я решил организовать конкурс по поеданию рыбы. Кто сколько съел – будем судить по кучкам костей на тарелках.

Мы все устремили оценивающие взоры на кучки косточек на своих и чужих тарелках: у кого больше, у кого меньше?

– Самая большая горка – вот у них! – произнес Шаймурза-абый, осмотрев нашу посуду и указывая на меня и моего знакомого, сидевшего напротив. После качественной и количественной оценки все признали во мне победителя. Выдали приз – копченых линей. Вот это я понимаю – сюрприз!

В этот день на берегах песни-пляски, игры-веселье не прекращались. Со стороны актанышского берега показался паром с лошадями. Народ приготовился встречать наездников. Возник майдан.

– Товарищи! Для всех большая радость! В конных скачках победила наша башкирская лошадь! – произнес Гаффанов на импровизированном митинге.

Эта лошадь встала прямо перед нами, поэтому удалось хорошенько разглядеть ее. Действительно, она была очень красивой, статной. Со всех сторон посыпались аплодисменты, слова благодарности.

– Это лошади из племени лошадей самого Салавата! Они ходили по стопам героев. Спасибо им! – произнес предсельсовета.

Каждого участника сельчане проводили как большого гостя, а память о сабантуе запечатлелась в душе навечно.