№12.2022. Владимир Ощепков. Родительский день. Рассказ

Все звали его просто Венькой, хотя вообще-то по возрасту надо бы Вениамином Петровичем. Ну, или просто Вениамином. Или Веней хотя бы. Но нет: Венька – и все.

Многие не удивлялись его очередной пьяной выходке, которая часто заканчивалась в милицейской КПЗ – комнате предварительного заключения. Только и говорили:

– Венька, он и есть Венька, чего с него взять!

Боялись ли его? Да, в общем-то, и нет. Так, сторонились на всякий случай. А некоторые даже жалели. Особенно те, кто помнил его в молодости. Помнили, как он выходил на сцену местного Дома культуры в составе самодеятельного вокально-инструментального ансамбля. Такой же патлатый, как все, тоже в широченных брюках клеш по моде того времени. И когда ведущий концерта заканчивал представление участников ВИА словами: «Ударные – Вениамин Худяков!» – он, ловко перебросив барабанные палочки из одной руки в другую, выдавал такое, что зрительный зал приходил в полный восторг. И кто-нибудь обязательно кричал:

– Давай, Веня, давай!

И он давал… А вообще хороший был ВИА. И две гитары – соло и ритм, и контрабас. А уж руководитель – мастер на все руки: и на баяне, и на духовых, и солист, каких мало. За ним и другие тянулись. Веня и в хоре пел, и юморески всякие рассказывал, стараясь подражать известным артистам. И все в его жизни складывалось нормально. А потом как-то все разладилось.

Была мать, известный и уважаемый в селе человек, фронтовичка, между прочим, – и ее не стало. Была семья – ее тоже не стало. Точнее, она осталась, но вот Веньке в ней места больше не было. Друзья, правда, остались, но больше из числа таких же, как он, беспробудных алкашей. Потом и эти куда-то исчезали один за другим.

С того времени и стали его звать исключительно Венькой. Приглашали иногда сделать какую-нибудь простую и грязную работу, хорошо зная, что Венька за нее много не попросит. Он и не просил, не брезговал ни вонючей самогонкой, ни фанфуриками с каким-то вроде бы лекарством. Потому и оказывался обычно к вечеру в КПЗ (по-местному – ментовке), где к нему тоже привыкли и особенно не обижали. Проспится – поругают и отпустят: взять-то все равно с него нечего…

Но был один день в году, когда Венька с утра не опохмелялся. Он одевался почище и шел на кладбище. Туда в этот день шли и ехали многие. Второй вторник после пасхи, родительский день, радоница, радуница или даже радовальница – как его только не называли. День поминания умерших родных и близких. Раньше о нем помнили только самые старые люди, а потом стали отмечать все.

Чтобы не ходить на кладбище дважды, Венька с утра пораньше брал лопату, грабли и, пока на кладбище еще никого не было, быстренько приводил в порядок могилу матери. Садился на скамеечку, отдыхал. Другие надгробия уже были прибраны, венки на них обновлены, а оградки покрашены. Но одну могилку не посещал никто уже давно: сухая прошлогодняя трава не убрана, простенькая пирамидка покосилась, веночек на ней совсем выцвел. По железу расползалось пятно ржавчины. Оградки не было совсем.

– Эх, люди, люди! Родную мать забыли… – вздыхал Венька и принимался за работу. Тряпочкой протирал табличку на пирамидке. Фамилия покойницы была незнакомая, видимо, нездешняя. Но какое это имеет значение? Нет, Венька совсем не собирался обвинять кого-то в чем-то: сам был далеко не безгрешен. И еще ему временами казалось, что он имеет какое-то отношение к этой забытой могилке. Хотя с памятью у него давно уже неладно: часто не мог вспомнить, проснувшись наутро, где был и что делал вчера…

А потом начиналось главное. К этому времени на кладбище собирался народ. Где два-три человека, где целая компания. Кто стоит, кто сидит на скамеечке. На столике разложена принесенная из дома еда. Несколько конфет, пряников и еще чего-то положено на могильный холмик. Все остальное идет на закуску. Выпивают, понятно, по очереди, из нескольких стаканчиков, а то и из одного.

К большой компании Венька не подходил. Особенно если видел, что в ней верховодила какая-нибудь бойкая бабенка. Она строго следила за тем, чтобы соблюдалась очередь, сама не пропускала свою и отгоняла от могилы малолеток, промышлявших сбором сладостей. Еще она горделиво посматривала на соседние компании. Похоже, ей хотелось сказать: «Вот как здорово у нас все организовано! Все честь по чести! Чтим, значит, память!..»

Хотя ни о какой памяти, а уж тем более о печали и скорби по усопшим,  и речи не было. Так, показуха какая-то. А если Венька подойдет, то эта бабенка оттолкнет его, как бывало раньше, да еще скажет что-нибудь обидное. Мол, нечего здесь попрошайничать!

Но Венька и не попрошайничает! Он просто подойдет туда, где у могилы два-три человека, встанет рядом, прочитает надпись на памятнике, вздохнет:

– Знакомы когда-то были!..

Он действительно знал многих, и его знали многие. Только имена и фамилии их уже большей частью переместились на могильные памятники.

И мужичок протянет ему стаканчик:

– Помяни с нами! 

Венька, конечно, не откажется. А потом, слово за слово, они вспомнят, что и сами-то раньше пересекались. Или что мужичок (конечно, в то время еще паренек) бывал на выступлениях их ВИА и хорошо помнит, как они исполняли то одно, то другое.

– А еще, да ты сам вспомни, вот это: «Лай-ла-ла-дилайла!»

Жена осуждающе толкнет его в бок: нашел место! – и мужичок завиноватится и предложит:

– А давай еще по одной!

Больше Венька не задерживался. Он благодарил и шел дальше. Обязательно приходил на могилу руководителя их ВИА. Тот умер рано, в 50 с небольшим лет. Остался в памяти молодым, красивым, дружелюбным ко всем. И еще чертовски талантливым! Хотя и большим любителем выпить, как, к сожалению, многие музыканты.

Здесь Венька предпочитал быть один. Сидел, вспоминал. В голове вертелись одна мелодия за другой. Он даже про себя напевал:

– Па-ба-па, па-ра-ра-пам па-ба,

Та-ту-ра та-ти-да там-па-рам пам-пам…

Как же полюбилась им мелодия этой песни, которую пел французский певец Джо Дассен! Называется «Индейское лето». Или, по-нашему, «Бабье лето»…

Где же ты и где искать свои следы?

Как тебя зовут – никто не может мне подсказать.

Лишь во сне порой приходишь ты ко мне,

Чтоб уйти наутро опять...

И тут Володя, их руководитель, выдавал такое соло на саксофоне, что у всех на летней танцевальной площадке сердце на миг замирало, а потом куда-то падало:

– Та-ту-ра, та-ти-да там-па-пам…

Как же это было здорово! Они выступали на концертах, ездили по другим районам. Везде их принимали хорошо. Конечно, на концертах ВИА исполнял совсем другое, что-нибудь комсомольско-молодежное, но после концерта наступало время танцев. Вот тут вдруг и раздавалось:

– Та-ту-ра…

Венька смахивал слезу, почему-то появившуюся на щеке, вставал и шел дальше. Останавливался в другом месте. Потом еще и еще… Утром просыпался обычно в КПЗ. Отдел назывался уже полицией, но ничего, в общем-то, не изменилось.

В этот раз Венька набрался здорово, но решил уйти с кладбища пораньше и, главное, на своих ногах. Он вернулся к могиле матери, чтобы забрать инструменты, и увидел у соседней могилы двух пожилых людей. Мужчина и женщина стояли и говорили о том, что могилку надо бы привести в порядок, сделать оградку и вообще. Другие-то вон и тротуарную плитку кладут, и мраморные памятники с портретами ставят. Сейчас в их городе можно все заказать. И удивлялись тому, что кто-то за могилой все же смотрит.

Венька подошел поближе. Он только хотел сказать, что это он сегодня могилку в порядок привел. Но только начал говорить, как женщина тонким визгливым голосом прервала его:

– Не надейся, что я тебе выпить дам! Ходят тут алкаши всякие!..

Вид у Веньки был, конечно, уже не очень, да и запашок соответствующий. Но ему стало обидно. Очень-очень обидно. Он ведь действительно прибрал могилку просто так. Безо всякой выгоды. А эти приехали из города раз в десять лет, да еще и ругаются. Венька посмотрел на дамочку и понял, что она, конечно, хоть и городская, но натура-то та же самая, что у крикливых деревенских дур. Ему больше не хотелось подбирать более вежливые слова и выражения. Хотя он еще ничего не сказал вслух, все держал в себе.

А этот мужик чего молчит? Венька повернулся к нему и… Постарел, поседел, как-то даже ростом ниже стал, но узнать можно. В очках опять же. Но, конечно, это он! Коля, Николай, когда-то комсомольский вожак. Отчество только никак не вспоминалось, да и знал ли Венька раньше это отчество? Все молодые были, все друг к другу на ты, какое тут отчество?..

Венька был рядовым комсомольцем, а Николай – секретарем райкома комсомола. Но встречаться им раньше приходилось, да не раз и не два. То райкому надо концерт к очередному празднику, то какая-нибудь эстафета, то смотр… Словом, и знали друг друга, и за руку здоровались.

Венька и сейчас хотел поздороваться, но без отчества было как-то неудобно. И они стояли и молча смотрели друг на друга. А тетка все разорялась и разорялась. Алкаш, мол, и все такое…

Венька понял (как тут не понять?), что это жена Николая, которая на самом деле была городская. И утащила мужа за собой в город, когда поняла, что больше никакой карьеры он в районе не сделает. А в могиле, глубоко под землей, ее мать, потому и фамилия на памятнике неместная. Мать приехала в гости и внезапно умерла. Здесь ее и похоронили. Венька даже вспомнил, что в тот день был сильный дождь. Венька и гроб помогал нести, и могилу закапывал. Потом его обедом покормили, да и водкой не обнесли.

– Ну, вспомни же! – без слов обращался Венька к Николаю, а тот молчал и глядел куда-то вбок. Может, и узнал, но только вида подать не хотел. И тетка тоже замолчала, похоже, и она кое-что поняла.

Венька забрал инструменты и пошел к выходу по извилистой дорожке. Народу на кладбище стало гораздо меньше. И машин на стоянке у входа тоже. Венька обратил внимание на яркий кроссовер, запыленный, но по-городскому ухоженный. И номер соседней области. Значит, это их машина.

Венька подошел ближе, встал, опершись на лопату. Кроссовер прищуренными глазами-фарами нагло смотрел на него и, похоже, посмеивался про себя. Венька знал, что произойдет дальше. Он возьмет свою тяжелую лопату и ударит ей. Со звоном разобьются фары, на землю посыплются стеклянные осколки.  Потом размахнется и ударит по лобовому стеклу. Оно не разобьется, но помутнеет и покроется трещинами. Заорет автомобильная сигнализация. На Веньку набросятся и скрутят руки, отберут лопату. Он ведь, идиот, и другие машины может изуродовать! Набрался уже, скотина… Подъедет полицейская машина. Веньку увезут в КПЗ. Все как всегда…

– А вот вам! – Венька сложил в кармане кукиш. – Не дождетесь сегодня, суки!

Венька тихонько пошел стороной дороги. Торопиться ему было некуда.