№11.2022. Мухаммедсагит Шарипов. День сплошных переживаний. Рассказы. Перевод И. Имангулова

Мухаммедсагит Шарипов (1932–2005) родился в деревне Старое Хазино Илишевского района БАССР. Скульптор, плотник, слесарь, столяр, писатель, художник. Получив пять классов образования, начал трудиться. Сначала возчиком в колхозе, затем плотничал. С конца 50-х по 70-е работал плотником в леспромхозах Красноярского края и Архангельской области. С 70-х по 90-е трудился в НГДУ «Южарланефть»

Перевод с татарского Ильшата Имангулова

Мухаммедсагит Шарипов

День сплошных переживаний

Рассказы

Гости

Когда я очутился в этой деревеньке, наверное была самая середина ночи, сейчас уже не могу точно сказать. Здесь я еще никогда не был, и, постояв приличное время на том же месте, где вышел из машины, двинулся – все равно в какую сторону. На улице ни души, в домах свет потушен – пора самых сладких снов. А я как раз в это время шагаю по улице.

«Где же они живут-то?! Может, совсем на другой стороне дороги? И ноги совсем некстати начали мерзнуть», – думал я, неуверенно направляясь куда глаза глядят. Пройдя приличное расстояние от места своего «приземления», я вдруг увидел, что в одном доме включили свет. Обрадовавшись, направился в сторону этого «маяка» и зашел во двор. Не сделал и трех шагов, как свет выключился, в тот же момент около меня очутилась собачонка, габаритами дающая фору любому теленку. От страха у меня так вздыбились волосы, что чуть шапка не свалилась с головы. В то же время тело, которое только что мерзло, обдало жаром, будто кипятком полоснули.

– Фу, фу! – резко выкрикнул я в надежде успокоить собаку, а сам, собираясь быстренько убраться, повернулся было к воротам. Но собака очутилась прямо предо мной. Она толком и не лаяла, но грозное «р-р-р-р-р» оставляло всякую надежду двинуться к заветной свободе. «Надо позвать хозяев», – подумал я и начал тихонечко звать:

– Хозя-я-и-и-и-н, хозя-я-я-ин…

Пробую и погромче – ни свет не зажигают, ни голоса не подают, тишина… Очень долго простоял так и решил: эта собака, наверное, уже привыкла ко мне.

– Шарик, Шари-и-и-к, хорошая собака, хоро-о-ошая, – сказал я и, желая взять чемодан, начал было к нему тянуться. Через секунду я чуть не лишился кисти, добро, вовремя отдернул руку, а собачонка, не сумев меня схватить, начала остервенело лаять. «Наверное, я ему надоел, – подумал я, – ладно, хозяин услышит и проснется».

А на голос собаки проснулись соседи.

– Смотри-ка, Валя, что это разлаялась собака Петра? Уж не лезут ли в наш сарай? – будит свою половину Михаил. – Его собака запросто так лаять не будет.

Михаил с Валей вышли во двор. Услышав их, собака Петра разлаялась с еще большим остервенением. Проверив наличие своей скотины, Валя и Михаил пошли проведать соседа. По пути Михаил прихватил ружье, а Валя – ухват. С таким вооружением они предстали предо мной.

– А-а-а-а-а!!! Попался! Вчерашний день ищешь?! Вкусная была баранинка-то?! Давай шагай к участковому! – Михаил вытолкнул меня на улицу и пошел сзади, как конвой, вперив в мою спину ружье.

– Я приехал издалека. Здесь живет моя сестренка, она сюда замуж вышла. Меня в гости позвали, – пытаюсь объяснить ситуацию своему конвоиру.

– А кто они, как их имена?

– Сестренка Фарида, а имечко зятя запамятовал.

– Я таких людей здесь не знаю, – строго отвечает Михаил, продолжая тыкать в мою спину дулом.

– Да ты вот мой паспорт посмотри хотя бы, если не веришь.

– Твой паспорт капитан посмотрит. Думаешь, у воров паспортов нет? – не верят они мне. – Ты того старика обокрасть хотел.

Оказалось, что старик-то глуховат и не услышал ни лая собаки, ни мои крики. Также по пути выяснилось, что прошлой ночью в деревне пропала одна овца, и, видимо, Михаил принял меня за вора.

– Вот покушаешь ты у меня баранинки! Так-то ее кушают! Погоди, дойдем до капитана, узна-а-аешь, как едят ворованное! – все присказывал по пути Михаил.

Подойдя к дому участкового, он собрался было постучать в дверь, но тут же отдернул руку, как ошпаренный – третий час ночи, каково нарушать сон, что скажет капитан? Постояв немного в нерешительности, Михаил поправил шапку, постукал по полам шубы и, выпрямившись, словно по армейской выправке, постучал в дверь.

– Кто там? – спросил, открыв дверь, полусонный участковый в одних кальсонах.

– Это я, Михаил. Вот привел того вора, – ответил мой конвоир, щелкнув каблуками, – забрался к деду Петру, чтобы обокрасть его.

– Зачем сюда привел? Мое рабочее место в сельсовете, идите. Сам охраняй его до завтрашнего дня. Приду к девяти утра, – сказал участковый и закрыл дверь. Михаил, казалось, сгорбился и уменьшился, словно получив неожиданный удар. Он поглубже нахлобучил шапку, а ружье засунул под мышку:

– Айда, пошли, – сказал он мне немного обиженным голосом. – А ты, Валя, возвращайся домой.

В сельсовете старик-охранник принял нас тоже без особых почестей. У старика, видимо, было время самых приятных сновидений.

– А-а-а, ты, что ли? – встретил он Михаила без особого энтузиазма. Его взгляд говорил: «Ну, какой еще выкрутас ты состряпал на этот раз?» И, показав на диван в углу, с небрежностью произнес:

– Идите вон, садитесь.

Только здесь я смог присмотреться к своему конвоиру. На вид ему было лет пятьдесят. В его прямом взгляде была какая-то тайна, словно он говорил: «Вот я что нашел, угадай-ка!» Худощавый, среднего роста, человек, который не вызывает к себе никакой симпатии. Его округлые, словно рыбьи, глаза не моргая, пристально смотрят на тебя, а впечатление еще более усиливают закрытый рот и сильно прижатые губы.

А старик-сторож спокойно улегся на широкую скамью у стола, решив спокойно поспать, пока тут есть люди. И я тоже заснул – там же, где и сидел.

         Когда я проснулся, уже показывалась полоска зари. Бодрствующий сторож успел затянуться несколько раз «козьей ножкой». Он неторопливо сходил во двор. А Михаила и след простыл: ушел домой, меня поручив старику. Видимо, решил, что до прихода капитана уйти будет самое то, почувствовав, что перегнул палку – его надежды на похвалу, а может, и медаль от капитана улетучились, как пыль на большой дороге. А у старика-сторожа тем временем окончательно улетучился сон.

– Вы откуда и куда, идете ли, возвращаетесь ли? К кому пришли? – начал меня выспрашивать он, не ожидая ответа на свои вопросы. Словно эти вопросы накапливались в нем с самой середины ночи и теперь самопроизвольно изливались.

– Здесь живет моя сестренка, вышла замуж, зовут ее Фарида. А имя зятя позабыл, никак не могу вспомнить.

– Хм-м-м. Что-то я не знаю такого человека, – с сомнением потер меховой подбородок сторож, но через некоторое время: – Не тот ли это Рашит? Говорили, что он женился, – как бы про себя сказал он в задумчивости.

– Да-да, Рашит, Рашит! Где живут? На какой улице? Куда мне идти? Какой дом? – теперь уже я, не давая ему опомниться, начал выстреливать вопрос за вопросом, собравшись уходить.

– Постой уж. Немного подожди. Пусть капитан придет, без этого нельзя. Тебя нужно будет хорошенько допросить и проверить, – сказал дед со значением, положив на стол большие руки и разглядывая их.

Зимняя ночь длинная, и все еще темень на улице. Вскоре явился и капитан. Поздоровался со стариком. Разделся, сел за свой стол и вдруг увидел меня:

– А вам что?

– Дык, а я тот самый вор, который по ночам ворует овец. Вот ждал вашего прихода.

Только теперь капитан вспомнил прошедшую ночь. Я не торопясь рассказал о случившемся. Показал паспорт, справку о нахождении в отпуске.

– Вам все равно по пути, покажите товарищу дорогу, – дал участковый указание сторожу.

Мы вышли.

– А что, Михаилу не то что орден, даже медаль не попалась? – спросил я у старика. А тот словно этого только и ожидал.

– Э-э-эй! У него причуд уж много было, – и начал свой рассказ. – Однажды мы работали возле колхозных амбаров. Этот чудак приготовил мешок зерна и запрятал в уголке, чтобы вечерком спокойно унести. Кто-то это увидел и вложил в мешок кирпичи и камни. Зерно было приготовлено для одинокой старушки Анисьи в обмен на бормотоху. «Бабуся, приготовь свою бормотуху, а я приду попозже, когда жены дома не будет», – сказал он, закинув ей во двор мешок. Когда он ушел Анисья попыталась было поставить мешок в нужное место, но не смогла – слишком уж тяжелым он оказался. «Черт! Как он поднял такое?» – в сердцах произнесла старушка и открыла мешок. На другой день, когда Михаил пришел за зельем, старуха, давая завернутую в тряпицу банку, произнесла ему на ухо шепотом: «Не открывай, сынок, пока не дойдешь до дому. Я его приготовила особым образом – это лечебный. Все недуги уйдут, милок!» Михаил пришел домой и обнаружил: в банке простая вода. Пошел опять к бабке: «Анисья, ты же мне простую воду дала!» А бабуся ответила, глядя ему в его рыбьи глаза: «Дык, сынок, в банку твои кирпичи-то не поместились ведь».

А вот еще случай. Михаил плохо проговаривал татарские слова. Были времена, когда вечерами на поляне пасли скот после дойки. Однажды у Михаила лошадь застряла в болоте. Рядом в лесу находился сосед – татарин Ахматьян. И Михаил начал кричать: «Атматтан, атбаттан, тибега, тибега!» Ахматьян услышал призыв о помощи и, решив, что напали волки, побежал в деревню. «На скотину напали волки, Мишка на помощь зовет!» На место побежали люди – кто с кистенем, кто с топором и вилами. Прибежали, а никаких волков-то и нету. Оказывается, Михаил кричал «Ахматьян! Ат баткан, дильбега, дильбега» (тат.: «Ахматьян! Лошадь тонет, вожжи, вожжи»).

         На этом мой провожатый прервал свой рассказ и повернул к одному из домов:

– Вот и пришли, сынок, это и есть дом твоих!

А в доме уже давно бодрствовали: деревенские люди встают рано и перед уходом на работу садятся пить чай. Сторож Магсум-карт, завел меня впереди себя, словно арестанта:

– Вот привел! Ваш! Сказали вручить лично! – отрапортовал он.

Тут показалась сестренка из-за печки. У нее еще не было времени разглядеть, кто пришел. Проходя, она мимоходом посмотрела на меня, подойдя к столу, еще раз повернулась, чтобы рассмотреть получше. Долго она смотрела в мою сторону, вдруг ее руки словно ослабели, и посуда посыпалась прямо на пол, а сама вся так затряслась, тоже чуть не упала. Я успел ее поймать и посадить на полати. Через некоторое время Фарида пришла в себя:

– Братишка, ты ли это?! Откуда ты взялся?! – проговорила она вся не своя от счастья, обняла меня.

Никто не ожидал и не думал, что я появляюсь в такую рань – это было удивительной чудесной неожиданностью. А старик-сторож оказался парень не промах – в его голове, укрытой сединой, как февральским снегом, зрели большие планы: около гостя побыть самому гостем и напиться беленькой до отвала. Во время всех этих событий он стоял у дверей и старался обратить на себя внимание – и так повернет разговор, и эдак, а хозяевам не до него.

– Ладно уж, Магсум-бабай! Потом придешь. Спокойно посидим. Дай немного нам прийти в себя!

Только после этих слов старик нехотя удалился. Мы же не торопясь познакомились со сватом, сватьей и зятем Рашитом. Чинно попили чайку. Через некоторое время Рашит пошел в магазин, видимо решив по-свойски, что в доме нечем гостя угостить. А мы разговорились на тему жизни, здоровья, о происходящем в мире. Но дед Магсум себя не заставил долго ждать и вскоре явился, запыхавшись. Выходя из дома, он наказал своей половине: «Я, старуха, быстро не вернусь. Меня позвали в гости – к деду Галию сват приехал. Наверное сегодня совсем не получится вернуться. Днем напоишь скотину, дашь сена, а вечером спусти только солому», – несколько раз повторив это, он ушел.

А Рашита все нет и нет. Очень долго ждали. Сватья Марьям не стерпела:

– Ладно, пойду-ка я поищу его.

Вскоре она вернулась, не найдя Рашита: «Продавщица Файруза саказала, что Рашит купил у нее две бутылки водки и ушел», – сообщила Марьям, заходя в избу.

– Да вы не знаете, где он! – сказал Магсум-бабай, отправляясь, в свою очередь, на поиски пропавшего Рашита.

Но и он вернулся ни с чем.

Пошла Фарида искать мужа – и тоже не нашла.

Уже наступил вечер, стемнело. Рашит возвращается, да не сам – его везут на маленьких санях. Трое сильно пьяных мужиков затащили его домой и положили на полати. Оказывается, Рашит по пути в магазин зашел к одному приятелю, а там сидят квасят: «О-о-о-о, Рашит, ты откуда? Давай с нами!» Долго они сидели. Тут Рашит вспомнил: «Постойте-ка, ребята, у меня ведь гость есть, я ведь шел в магазин», – с этими словами он покинул собутыльников. Купив две бутылки, он решил одной угостить приятелей и опять зашел к ним. «Как одну пил, помню, а больше ничего не помню – опьянел», – вспоминал он после. Так мы посидели-посмеялись. Наконец-то все были в сборе.

Сватья Марьям, среднего роста, краснолицая и улыбчивая старуха лет семидесяти. Сват Гали, немного худощавый, на человека во время разговора прямо не глядит, а смотрит куда-то через окно, словно что-то высматривает в стороне леса. Разговаривает сват не торопясь, немного улыбаясь и все время крутит правой рукой вокруг большого палца левой руки, будто наматывает веревку. Что бы он ни рассказывал – начинает с того, что вспоминает, как в молодости с лошадьми перевозил разные грузы: «Я всегда ходил с двумя лошадьми. На одну сажусь и еду впереди, а другую привязываю к саням или телеге…»

– Хватит тебе, старик! Уже сколько лет рассказываешь это, – останавливает его старуха.

Оказывается, старик рассказывает эти свои истории каждому, кто бы ни заходил к ним домой. Каждый раз он немного изменял свой рассказ, что-то прибавляя, что-то убирая. Тут сватья вспомнила про хозяйство:

– Постойте-ка, я окончу свои дела во дворе, – так приговаривая, она вышла из дома и тут же прибежала обратно, словно ошпаренная.

– Ой, Аллах! Старик, козы-то нашей нету!

– Да как нету-то, ведь только что во дворе была! – недоумевал дед Гали и пошел проверить сам: правда ли? Не прошло и минуты, как и он зашел озадаченный, не найдя животину.

Посмотрели на улице, поспрашивали у соседей: козы нигде нет. Куда может деваться коза со двора?!

– А вчера была? – начал расследование старик.

– Да как не быть-то, ведь вчера днем я подоила ее. В кормушке сено есть, сарай заперт. А козы нет. Наверное прошлой ночью украли ее, родимую, – отрапортовала, как на допросе, сватья.

Сват тут же схватил суть, куда дует ветер:

– Наверное уж в Казань только и ушла! – что подразумевало: очень далеко она сейчас, не видать больше козы, как своих ушей.

Теперь уж и все начали только одно и говорить:

– Да, в Казань ушла, в Казань!

Посидели, посоветовались и решили: нужно обойти всю деревню – у кого со двора несет вареным мясом – к тем нужно зайти и проверить. Услышав такое, Рашит оживился – только это ему и нужно было, чтобы улизнуть из дома. Каждому выделили улицу:

– Ты, сват, с невесткой обойдете Большую улицу, – сказали нам с Фаридой. Нам это было только на руку, ведь со времени встречи мы с сестренкой ни разу толком еще не поговорили. А Рашит быстренько оделся и вышел – мы его понимали, ему было не до козы.

После нас, самыми последними, вышли дед со старухой. Только они начали запирать дверь, как в сенях начался страшный грохот – падали ухваты, ведра, кастрюли и еще бог весть что. Услышав это, старики, не успев толком и дверь запереть, выбежали на улицу. «Бичура!» – вспыхнуло в их голове. В давние времена, рассказывают, бывали такие случаи – если разозлишь бичуру (на востоке – что-то среднее между домовым и лешим) или если он невзлюбит хозяев – было у него в натуре бросать вещи, находящиеся в доме. У стариков теперь коза из головы совсем вылетела, не до нее: как теперь попасть в дом с бичурой? Ходят по улице туда-сюда, боясь приблизиться к своему дому.

– Смотри-ка, дед, – наконец проговорила Марьям, – слышала, что раньше гоняли бичуру, стреляя из винтовки по углам.

– Да, но у кого попросим?

– Дык, здесь только у Акмаша есть ружье, давай пойдем к нему.

– А около дома как пройдем? Вдруг бичура выскочит?

Решили пройти на другую улицу и, обойдя свой дом, выйти опять на свою же только в другом месте.

         Акмаш, оказалось, хорошенько принял на грудь и спал без задних ног. Еле разбудили. Он долго не мог ничего понять. Попробовал было попросить у жены похмелиться, но бесполезно. Потом, кажется, ему в голову пришла хорошая идея:

– Ладно, давайте пойдем!

– Смотри, Акмаш, ведь говорят, в каждый угол надобно стрелять, ты уж возьми патронов, чтобы хватило, – подметил Гали.

Когда они втроем возвращались, мы с Фаридой стояли у ворот.

– Ох, Аллах! И вас, что ли, выгнал? – принялась причитать Марьям.

– Кто, зачем, откуда? – недоумеваем мы.

– В доме-то у нас поселилась бичура. Нас выгнал. Вот привели Акмаша.

Акмаш бесстрашно зашел первым и выстрелил по всем четырем углам. В дом невозможно было зайти – все плавало в пороховом дыму. Я, конечно, не верю в бичуру – много раз сам убеждался в выдуманности подобных вещей. «И этому наверное существует какое-то объяснение», – подумал я и зашел в дом. Говорили, что кидались ухватами – похоже, так и было, все сходится: старуха то ли торопясь, то ли от забывчивости ухват не повесила, а только прислонила к стене. Во время хождения по сеням, когда закрывали-открывали дверь, ухват понемногу наклонялся, а когда старики выходили из дома и с силой закрыли за собой дверь, в это момент он и свалился, по пути прихватив кастрюли, миски, половники, лежащие пониже противни, хлебницы и другие вещи. Вот, оказывается, как бичура появилась! Плюс ко всему один из патронов Акмаша оказался заряженным дробью – стоящей в углу квашне потребуется хорошенький ремонт! На этом мое расследование закончилось.

         Ладно, с бичурой разобрались, дым от пороха рассеялся. Старики рассказали о пропаже козы. Акмаш посоветовал сходить к ведунье: «Ушла в Казань или живая – она все расскажет», – констатировал он и объяснил, зачем пришел. Получив свое, стрелок удалился восвояси.

– И действительно, как мы совсем забыли! Айда, старик, сходим к гадалке! – встрепенулась Марьям.

Ладно еще в этой деревне была гадальщица на картах Сайма. Говорят, очень правдиво открывала карты. К ней приезжали со всей округи.

– Не берите на душу, коза ваша уже не живет на этом свете, – открыла Сайма ошарашенным старикам горестную участь животины, серьезно глядя на разложенные карты.

Старики очень сильно переживали. Всю дорогу до дома они плакали.

– Когда у нас была козушка, к людям за молоком не ходили, старик, – причитала старуха. – Что сейчас будем делать? Без молока-то чай не хочется пить!

– В Казань ушла, в Казань, – не переставая, причитали старик со старухой.

Так закончился этот день сплошных переживаний. Мы легли спать, а Рашит так и не вернулся.

Наступило утро. Сели пить чай. Рашит явился: ему опять не до козы – у самого состояние не ахти. Я с ним вышел во двор, попробовали поговорить о том о сем, разговор никак не вязался. От безысходности Рашит снова куда-то удалился. Оставшись один, я начал ходить по двору, вдруг около сарая я услышал шуршание листьев. Какие листья зимой?! Открыв калитку, выходящую в огород, вышел туда. Неожиданно послышалось приглушенное «э-м-м-м-м». Я направился в сторону шалашика из стеблей подсолнуха. Смотрю – а там коза стоит и как ни в чем не бывало жует листья подсолнуха. Вот в чем дело, оказывается: пока старушка готовила козе корм, та вышла в огород да там и осталась, а старуха заперла пустой сарай. Очень удобную «дачу» нашла коза в огороде!

Охотник

Помню я еще с детства, как охотники ходили на тетерева с чучелами. Наш сосед – заядлый охотник, поставит, бывало, два чучела на одну березу, а на конце поля другой охотник тоже поставит свои чучела. Они заранее договариваются. Недалеко от дерева сооружают шалашик, чтобы птицы не заметили.

На рассвете слетаются птицы. Они садятся на дерево, где установлено чучело. Иногда их так много, что с одного выстрела падает сразу несколько пернатых. Остальные тут же улетают на то дерево, где сидят чучела тетеревов другого охотника. Потом оттуда обратно сюда. Вот так приносят охотники домой птицу-добычу. Сосед поговаривал, что иногда до сорока штук доходило.

         И у меня однажды проснулся охотничий инстинкт. Стащил соседское темно-коричневое пальто, которое у него висело в сенях, – оно как раз годилось для чучела тетерева. Начал я шить чучело.

Жил я тогда в общежитии в поселке Горновское. Это в самом центре сибирской тайги. Мы добывали сосновую смолу – живицу, работали вздымщиками. Среди нас трудился пожилой уже человек, звали его дядя Андрей. И вот однажды, когда все было готово, я обратился к нему с просьбой.

– Дядя Андрей! Разбуди меня, пожалуйста, завтра утром, часов в шесть – я пойду на охоту! – попросил я у него вечером.

– Сагит, вставай, кажется, уже светать начало, – разбудил он меня. Как назло, ни у кого нет часов. Чувствую, что еще не выспался – тяжело подняться. Но охотничий азарт берет свое, встал побыстрей и побежал. От нас в пяти километрах было поле на берегу речки Бирюсы, принадлежащее деревне Соколовке, оно так и называлось – Соколовское поле. Вот туда я и направился.

И вправду рассветать начало, думаю. Иду, иду, а все темнеет и темнеет, потом и тропинка стала еле заметной. Тут я начал понимать, что ночь еще только наступает. Все равно иду. Вдруг впереди, в нескольких шагах взлетели глухари: «Фррр!» – и сразу резкий выстрел, прямо около меня. Сквозь страх жду, когда же упаду: думаю – стреляли в меня. А это, оказывается, я сам от неожиданности так испугался, что не заметил, как надавил на спусковой крючок.

Пошел дальше. Дошел до поля. Темно. Подошел к стогу соломы. Немного посидел, отдохнул. Ладно, думаю, надо поставить чучело.

Легко сказать – в поле деревьев-то нет. Благо, что топорик с собой взял – из леса притащил небольшую березку и установил недалеко от стога. А сам залез на стог, закопался в солому и сижу жду.

Снизу идет тепло, я совсем разомлел и незаметно для самого себя заснул. Несколько раз открывал глаза: еще темно, до рассвета далеко. Затем окончательно заморился и заснул крепко. Проснулся от какого-то шуршания и стука, вроде по земле.

«Медведь!» – первое, что мне пришло на ум. Что делать, что предпринять? От страха я стал не в состоянии думать. Не помня себя, я вскочил на ноги и тут увидел: оказывается, это были две стреноженные лошади. Они испугались меня еще больше и понеслись со спутанными ногами в сторону леса. При этом они так испускали газы, что до самого их исчезновения из виду слышался своеобразный свист.

Вроде отошло... Немного успокоившись, снова залез на стог, долго сидел. А рассвета все еще не заметно. Я снова заснул. Наверное долго спал – проснулся, когда было совсем светло. Смотрю – на березке сидят штук двадцать тетерок. Я выбрал покрупнее и выстрелил. Все улетели. А в которую я выстрелил – осталась.

Оказывается, я стрелял в собственное чучело. Больше тетерева не прилетали. Сижу-сижу, и ничего нет.

Только собрался идти домой – издалека вдруг послышалось: «Га-га-га» – стая гусей, сделав круг, села в метрах пятистах от меня. Потихоньку пошел к ним. Сначала на четвереньках до вспаханной полосы, а там уже по-пластунски – на пузе. Земля – мокрая от росы, да еще немного подморозило. На мне спецодежда из толстого брезента зеленого цвета, ее так облепило мокрой глиной – руки-ноги не поднять. И соскоблить невозможно.

Кое-как прополз полосу, вышел на стерню. Теперь уже на эту глину солома липнет. И гуси какие-то тревожные сигналы начали подавать. Я тоже не лыком шит: все равно вас обведу, не зря же у меня охотничий инстинкт проснулся. Снял с брюк ремень и этим ремнем на голову пучок соломы привязал: пусть думают – двигается куча соломы. Продвинулся еще немного в сторону гусей, но они окончательно поняли, что к ним надвигается опасность, и встали наготове.

Больше делать нечего, придется бежать к ним, а пока они поднимаются, выстрелить на бегу. Но не тут-то было: ноги, руки, вся одежда и ружье так облеплены грязью и соломой – куда там бежать, двигаться трудно. Все же выстрелил вдогонку – в последнюю птицу. Видимо, поранил ее: она все более и более отставала и постепенно скрылась за Бирюсой.

После этого случая при встрече с ребятами у меня всегда спрашивали: «Ну, Сагит, расскажи, как ты охотился на тетерева?!» Или: «Сагит, пойдем на охоту?!» А я больше никогда не брал в руки ружье. Да, эта была моя первая и последняя охота.