№6.2022. Гульназ Кутуева. Сундук без ручек. Рассказ. Перевод с башкирского Н. Алсынбаева

Гульназ Кутуева

Гульназ Миратовна Кутуева родилась 1 января 1974 года в деревне Ишкулово. Башкирская поэтесса, филолог, журналистка. Работала в башкирском книжном издательстве, консультан том, руководителем в Сибайской писательской организации. Кандидат филологических наук. С 2013 года – главный редактор журнала «Башҡортостан ҡыҙы». Лауреат республиканской молодёжной премии им. Ш.Бабича

Перевод с башкирского Нияза Алсынбаева

Сундук без ручек

Рассказ

В дверях показался запыхавшийся сосед Алтынбай. Сердце Сафии екнуло, предчувствуя беду. В глазах потемнело, пальцы ослабли, и чашка с чаем выпала на пол. Разбилась вдребезги... Словно табун неистовых лошадей, пронеслась тысяча мыслей в голове, но старуха старалась свести все это к доброму, хорошему. Алтынбай, пряча глаза, негромко произнес:

– Сафия-иняй^[1], а дед Сулейман, это, заболел... Забрали в больницу. Если хочешь, поезжай со мной. Я подожду в машине.

Вышел, оставив соседку в бушующем море вопросов, на которые никто не знал ответа. «Еще утром был как огурчик, – подумала старуха. – Словно джигит молодой, запрыгнул в “Беларус” и был таков! Уехал. На мельницу...»

А ведь ничто не предвещало беды. Старушка достала рюкзак, положила туда половину испеченного вчера вечером хлеба, сигареты. Дед Сулейман никогда не был сторонником «зеленого змия» – спиртного. Его отношение к «огненной воде» было скорее исключением среди друзей – плотников, газосварщиков, каменщиков и тому подобной братии с золотыми руками.

Сафия закрыла двери, ключ оставила на привычном месте и еще раз обвела взглядом свой двор.

Потом накормила кур, гусей, уток. Добавила воды в их тарелки, предупредила соседей, чтобы открыли калитку для коров с телятами.

Вышла на улицу. В саду поспевали вишни. «Эх! Надо было набрать их, хотя бы чуть-чуть, угостила бы деда своего», – с нежностью подумала бабушка Сафия. Хотела вернуться за мешочком для ягод, но Алтынбай нетерпеливо нажал на сигнал. Раздался громкий звук, а машина вся гудела и дрожала, но пока еще не трогалась с места. Пора, давно пора было ехать!

– Кто сказал, что увезли его в больницу? – спросила Сафия.

– Ребята звонили...

– А что случилось, сказали? Еще утром носился он по двору, как мальчишка, бодрый такой, веселый...

– Даже не знаю, тетя. Там скажут.

– Никогда ведь не ходил на мельницу, а на этот раз решился, – беззлобно ворчала старуха. – Задела его честь, наверное... Не надо было мне говорить лишнего...

Алтынбай молча нажал на педаль газа, и старенький уазик резко тронулся с места. Водителю не хотелось говорить о беде, всю дорогу не проронил ни слова...

Да, на сельскую мельницу всегда ходила Сафия. Люди не понимали такого, осуждали, видимо, за глаза. Действительно, это по крайней мере было странно. Ведь муженек ее – такой здоровяк, мастер на все руки, но мельницу неизменно обходил стороной.

Вначале на Сафию смотрели с удивлением, ведь «ходить за мукой» было не женским делом.

– Вот это баба!

– Не баба, а мужик! Почти...

– Ха-ха-ха!

– Супруга своего ревнует!

– Боится, что уведут!

Скоро разговоры прекратились, Сафия по-прежнему продолжала «ходить за мукой». Да и помогала мужу в его нелегкой работе: то подаст топор, то гвозди. Случалось, копала яму под столб, траншею для фундамента.

Сафия отлично готовила. Радостно было заходить в дом: тут всегда пел самовар, на сковороде пеклись пирожки, на столе радостно шипел кумыс или айран.

Нет, она не была ревнивой. «Не была» до того черного дня, когда некая смазливая баба оставила ночевать ее мужа – «золотых дел мастера».

Вести, особенно такие, интимные, быстро расходятся по селу. Донесли об этом случае и Сафие, да в таких подробностях, словно по телевизору показывали... Что остается делать обманутой жене? Пошла, разобралась. После этого случая та любвеобильная особа больше не ступала на порог их дома. Да и возможности «свободного передвижения» муженька Сулеймана были резко ограничены...

Мастерицей на все руки слыла и сама Сафия. Когда вернулись из Магнитки в деревню, начала принимать заказы со всей округи, шила на машинке красивые платья. Так она вносила свою долю в благое дело обеспечения одеждой деревенских модниц. Денег ни у кого не было, но тут сработала бартерная система: люди приносили кто молока, кто яйца или картошку. Так поставили на ноги ни больше ни меньше восьмерых детей. Все выросли трудолюбивыми, получили образование, у всех ныне свои семьи.

...Тогда она была беременна самым младшим из детей. Не помнит почему, но вышел спор между ней и Валлямом – первым бегуном села. Поспорили, кто же придет первым на сабантуе. Сказано – сделано! Пришла первой, да с таким отрывом, что все ахнули от удивления! Ведь она уже носила под сердцем бесценное свое сокровище... Валлям позже приезжал на своей старенькой машине к ним домой, все извинялся, хотел, мол, только пошутить.

Будущая мать не решилась бы на такое, но взыграло самолюбие, гордость. Она не привыкла отступать.

На память приходит та черная осенняя ночь. Почему-то все она запомнила в деталях. Тогда ей было всего семь лет. Да, семь годиков. Отец работал председателем колхоза.

...В дом ворвались какие-то люди. Они скрутили руки отца, вывели на улицу и увезли куда-то. Плакала мама с детьми, к ней присоединилась и маленькая Сафия. То была первая жестокая встреча с жестоким миром. Хорошо запомнила, как долго и жалобно скрипела калитка за страшными людьми, что увезли ее любимого папочку. Боялись, что увезли навсегда...

Сказали, что он, их отец, враг народа. Потом ее начали дразнить «дочкой врага народа», соответственно, маму – «женой врага народа». Отца увезли, и волосы матери поседели за ночь. А ведь ей не было и сорока лет.

Девочка начала работать с самых ранних лет. Ей было тринадцать, не больше, когда попала на добычу торфа. В шестнадцать перебралась в Магнитку, где и встретила молодого стеснительного парня по имени Сулейман. Поженились. Когда детей стало больше и встала задача их накормить, вернулись обратно в деревню. Поставили новый дом и стали простыми сельчанами...

Дети рождались регулярно, и каждый раз, беря в руки нового младенца, Сулейман подшучивал над супругой:

– Как это у тебя получается? Этот, новенький, пожалуй, покрасивее будет, чем тот, предыдущий!

Отец вернулся... Теперь это был седобородый старик, совсем не похожий на того, кого когда-то забрали страшные люди в страшную осеннюю ночь. Человек он был верующий. Поэтому ритуал имянаречения внучке провел сам. И постоянно настойчиво всем доказывал, что он не враг народа. То ли оправдывался перед близкими, то ли перед советской властью. Видимо, под его влиянием в душе Сафии тоже возникло чувство вины. Она теперь стала очень мнительной, все время казалось, что вслед ей говорят разные пакости, ведь она «дочь врага народа»... Сафия всегда и везде старалась быть хорошей, первой, исключительной. Радовалась, когда у нее все получалось, и получалось лучше, чем у остальных. Этим стремлением – быть лучше всех – она и жила.

Все шло неплохо, но Сафие было обидно, что ни один из её детей не остался в селе, рядом с ней. Все устроились в городе. Младшенький, Расих, попал в чеченскую войну и погиб там, как утверждало командование, «смертью храбрых».

Сердце заколотилось от нахлынувших горьких воспоминаний, на глазах навернулись крупные слезы.

Затем заглянула в мастерскую. Там, в углу стоял недоделанный сундук без ручек. Лежали на полках рабочие инструменты. Сердце опять застучало, та же горечь охватила ее сущность. Она бросила взгляд на сундук, стало невыносимо тяжело, в память пришла картина позапрошлого дня. Сулейман стоял у этого самого сундука и говорил, что осталось только приделать ручки. Да, только ручки, и считай, что изделие готово... Но приехал из города сын и отвлек отца своими проблемами. Нужно было срочно отремонтировать забор («достали» проклятые козы, все норовят попасть в огород), и в результате старик таки не успел приделать ручки к сундуку.

– Это будет мой последний сундук, – ошарашил дед супругу и сына за ужином. Это прозвучало столь неожиданно. – Да, последний... Руки уже не те, да и глаза ослабли.

Действительно, труд мастера только кажется простым и легким. Но сколько труда, забот, знаний и опыта кроются за изящными движениями рук! Поистине золотых. Чтобы сделать, к примеру, вот этот пресловутый сундук, деду Сулейману пришлось отыскать подходящие сосновые доски, сушить их больше года, строгать, пилить, «доводить до ума», как любил говаривать старик. И самое главное, без определенного настроя, желания или, как выражаются поэты, без вдохновения, нечего и браться за дело. Все равно что-то пойдет не так, все равно проскочит какой-то «косяк», и не будет полного душевного удовлетворения.

Нет, деду Сулейману не приходилось краснеть за свои сундуки, кресла, кровати, сани, печи. Все у него получалось на отлично – заказчики оставались довольными. Последний сундук, пусть и без ручек, но был сделан на совесть. Мастер написал химическим карандашом свое имя под крышей и привинтил шурупчиками жестяную табличку, тем самым закрыв надпись. Износится когда-нибудь, лет этак через сто, двести, деревянный сундук, люди снимут крышу и увидят за железной табличкой его имя.

– Лишнего в этом сундуке ничего нет, – рассказывал дед Сулейман супруге, молча слушавшей его. – Но есть дух, «ҡот» по-башкирски! То, что придает красоту и тепло изделиям...

Рассуждения отца не понравились сыну-горожанину.

– Какая душа, атай? Что за отсталось? Лучше пошли, поставим до темноты евроокна. Из города привез, ты видел. Нужно шагать со временем в ногу!

Так и на второй день руки Сулеймана не дошли до сундука.

Да, сундуков этих за свою жизнь Сулейман-бабай смастерил немало. Первый сундук подарил старшей дочери Салие, последний – Гузели. Когда родилась самая маленькая дочь, Салия заболела страшной болезнью. Она почти ослепла, парализовало руки и ноги. Сказали, что простудила нервы.

– Что бы со мной ни случилось, не бросайте ребенка, – просила мать девочки.

Когда младенцу исполнилось сорок дней, на санитарном самолете отправили Салию в Уфу. Пролечилась она полгода и вернулась, почти здоровая, домой. Как-то одна ясновидящая сказала, что, пережив одно неприятное событие, проживешь долгую жизнь. И оказалась права. Вот ведь, после тяжелой болезни действительно выздоровела!

А младенца кормили козьим молоком, и этим, наверное, вырвали из рук Газраила... Выжившая девочка росла здоровой и веселой. Старик хотел подарить последний сундук своей внучке в день ее свадьбы.

Да, что и говорить, сундук удался на совесть. Ну, нет ручек, пока нет... Будет, значит. Работы всего на тридцать минут. Сулейман как-то нервно подшучивал:

– Полчаса плотной работы, и ручки будут на своем законном месте...

А в глазах застыла тоска, старик явно предчувствовал, что не успеет приделать эти проклятые ручки. Сафия пару раз поймала его полный обиды взгляд. И все из-за этих ручек... Или от ее жестких слов насчет «хождения по мукам»?

Свекровь ее любила собирать дикую вишню. Сына своего, Сулеймана, родила там же, в горах, и вернулась с младенцем и с ведром вишни – коричневых, сладких, вкусных. Когда переехали из города в деревню, в семье родилась новая традиция: в день своего рождения Сулейман в одиночку отправлялся в горы собирать вишню. Как мать когда-то... Вот почему бабушка Сафия не находила себе места – все ругала себя, что не смогла, не успела собрать домашней вишни для заболевшего мужа.

…Алтынбай, мрачный и молчаливый, нервно курил и гнал машину по плохой деревенской дороге. С ним не поговоришь...

Сафия представляла мужа лежащим в белоснежной постели, над кроватью торчат какие-то шланги, видны небольшие пластиковые сосуды, на белой тумбочке – шприцы и таблетки. Белые тумбочки, белые стены, врачи в белых халатах. Вишен его любимых тут нет... А она приедет и завтра, с утра пораньше, и непременно с баночкой спелых вишен....

Последние годы Сулейман никуда не выезжал. Все укреплял хозяйство, построил новую баню, отремонтировал забор, заменил окна на новые. «Вот помру, – говорил он то ли в шутку, то ли всерьез, – все это хозяйство должно стоять еще лет десять. Без ремонта!»

А сегодня с утра ходил, нет, носился как угорелый. На мельницу собрался, видите ли, поехать... Астагафирулла! Но Сафия-эбей знала, что душу ее мужа поранили ее слова о том, что она всю жизнь ходила на мельницу. Ходила вынужденно, из-за него, получается... В его глазах была тоска и обида...

Подъехал Хайдар на своем пыльном «Беларусе», старик занял место рядом с парнем. Сафия-эбей пыталась отговорить мужа:

– Может, останешься? Сама я съезжу, дело привычное. А ты ручки приделаешь сундуку-то? Сундук-то надо доделать...

Не послушался, уехал. Сказал, что на мельнице всегда бывают молодые парни и мужики, помладше его. Помогут... Но не уберегли, получается. Снова слезы – горячие, крупные – навернулись в глазах. Не уберегли... Вот и лежит ее супруг в белоснежной палате среди трубочек и шприцов...

Так молча доехали до участковой больницы. Это было одноэтажное кирпичное здание.

Старуха Сафия вышла из машины, навстречу шла молоденькая медсестра. Поздоровалась. Алтынбай сообщил, показывая взглядом на Сафию-эбей, что привез бабушку. Медсестра участливо спросила:

– Заходить будете?

– Будем, будем... – спешно ответила Сафия-эбей.

– Ну, вы, это, не бойтесь, ладно?

– Чего, доченька, мне бояться? Мужа бояться? С которым всю жизнь прожила?

Медсестра, смущенная, пошла к зданию, остальные – Сафия-эбей и Алтынбай – последовали за ней.

Ожидания не обманули бабушку Сафию. Палата оказалась такой, как она себе представляла – с белыми стенами и тумбочкой. Только не было кровати, не видно было и шприцов. Муж ее, с которым прожила более полувека, самый дорогой человек на свете, лежал на полу. Лежал бездыханный.

Бабушка Сафия легонько коснулась его щеки, ласково приговаривала:

– Пошел за мукой, да? Зачем пошел? Не послушался меня... И не вернулся...

Слезы потекли по морщинистому лицу старухи. Голос ее звучал тихо и как-то очень спокойно. Она знала, что беда придет, придет непременно и постучится в их дом. Об этом Сафия-эбей знала еще с самого утра. Знала с той самой секунды, когда поймала его мимолетный взгляд. Взгляд, направленный на недоделанный сундук. Взгляд, полный горечи и отчаяния. Не хватило лишь полчаса. Остался бы он дома, доделал бы ручки к сундуку... Тридцати минут не хватило, всего тридцати!

Не раз слышала, что те, кто родился вне дома, находят свою погибель также вне дома. Но Сулеймана редко можно было встретить дома. Он работал по заказу – делал великолепные печи. В день своего рождения уходил в горы собирать дикую вишню. Но в моменты его отсутствия Сафия-эбей никогда еще не испытывала щемящую боль в сердце. Она знала, что муж ее, до боли близкий человек, с которым прожили всю жизнь, сегодня уйдет. Навсегда. Ее слова, вырвавшиеся сегодня утром, убили Сулеймана:

– Всю жизнь я ходила за мукой на мельницу-то!

В нем взыграла гордость, была задета мужская честь... Сафии-эбей захотелось заплакать. От горя неожиданного, от боли. Но какая с этого польза? Было слишком поздно.

После похорон мужа Сафия-эбей продолжала жить по-прежнему. Глушила себя работой: возилась в огороде, ухаживала за скотом, поддерживала чистоту и порядок в доме. Сафия любила порядок.

А сундук все еще стоял на своем месте в мастерской, новенький, но унылый, красивый, но без ручек.

Жизнь продолжалась. Время от времени пытались познакомить ее с одинокими стариками. Мол, ты еще ничего, на здоровье вроде не жалуешься, вон и хозяйство есть, крепкое. Но без хозяйской руки, без мужской руки, скоро все зачахнет... Бабушка Сафия отвечала твердым отказом. Она просто не представляла, как можно пить чай с чужим человеком? И о чем с ним говорить? Пусть со знакомым человеком, но чужим? Мужа покойного никто уже не заменит...

Старалась бабушка Сафия не горевать сильно (хотя вряд ли возможно такое): общалась с соседями, целый день возилась со своими курами и гусями, коровами да овцами. Вместе с сельчанами ездила в город и продавала овощи из собственного огорода. Не потому, что нужда заставляла, нет. Просто ей становилось легче среди людей, среди городской суеты, постоянного гула, звуков, грохота.

Как-то Сафия-эбей зашла в мастерскую. Долго сидела рядом с сундуком без ручек. Ей хотелось открыть жестяную табличку, которая в свою очередь прикрывала надпись, выведенную химическим карандашом на внутренней деревянной части крышки. Сафия-эбей понимала, что это какое-то послание, вроде последнего письма. Интересно, что он хотел передать незадолго до своей смерти? Сундук без ручек – тоже письмо от мужа, но какое? Возможно, он хочет передать людям простую истину: ничего земного туда, в небеса, не прихватишь. Жизнь сама, деньги, машины, другие богатства – все это как сундук без ручек. Их не возьмешь с собой. Они – сундук без ручек.

Бабушка Сафия постепенно привыкла к своей одинокой жизни. Часто приезжают дети из города. Заходят соседи, вместе пьют чай, обсуждают сельские новости... Бесконечные заботы по хозяйству. Все это помогает убить время. Потом наступают долгие, грустные, одинокие дни с не менее жестокими ночами. Вот что убивает душу старой беспомощной женщины. От этих страшных вечеров и ночей остаются на лице борозды, рано седеют волосы... Она давно приняла старость, но от этого легче не становится.

Когда общается с внуками и внучками, она чувствует себя доброй бабушкой, сильной женщиной. Вручает всем подарки. Срывает осенние цветы в саду, дарит школьникам, проходящим мимо ее дома. Ощущает себя нужной, а поэтому – счастливой. Временно счастливой. Дни, когда из города приезжает ватага детей с родителями, самые яркие в ее печальной жизни. В оставшейся жизни...

А сундук без ручек как стоял, так и стоит в углу мастерской, тоже одинокий, грустный, ненужный.

Однажды в гости приехали внуки. Они придумали «интересную» игру. Забрались на крышу мастерской, уселись там понадежнее. И организовали конкурс – кто подальше всех помочится, как мальчишки... Соревнование получилось славным. В результате капли мочи попали в сундук, в том числе и под жестяную табличку с «письмом» Сулеймана...

Сначала Сафия-эбей не знала об этом. Обнаружив случайно, что табличка поржавела, вынесла из дома наждачную бумагу, почистила надпись. Потом Сафия-эбей помазала поврежденную часть таблички техническим маслом. Открыла крышку сундука, просушила внутреннюю сторону сундука.

Так сундук без ручек пережил большое испытание. Но оставался на своем месте никому пока что не нужный. Старшая внучка не спешила выходить замуж.

Прошло лет десять. В день своего семидесятилетнего юбилея Сафия собрала за одним столом детей, родственников, близких. Она сияла от счастья, от красивых и искренних слов поздравлений.

Но вот пришла Большая Тоска, нахлынула внезапно, подобно огромной и неумолимой волне... Сафия-эбей горько и неутешно заплакала прямо за столом, в самый разгар праздника.

– Мама, что случилось?

– Мы обидели тебя ненароком?

– Что-то хочешь сказать, да, мам?

– Скажи!

Близкие всполошились, забегали вокруг юбиляра. А та никак не могла остановиться, не удавалось ей успокоиться... Наконец, пришла в себя, волны в душе чуть улеглись. Ей дали слово.

Бабушка Сафия поднялась со стула, поблагодарила всех за прекрасный праздник. Но вот хлынула вторая волна, такая же мощная и беспощадная, как и первая. Именно в этот момент произошло прозрение. Сафия-эбей вдруг поняла, осознала весь ужас своего положения. Она сама как сундук без ручек! Никому не нужный сундук. Не нужный потому, что без ручек. Не поднять, не унести...

– Соскучилась по своему мужу!

Все замолкли. Потом снова заговорили, зашумели. Успокоили себя, что в принципе ничего страшного не случилось. Бывает, да, бывает со старыми людьми. Ностальгия, понимаешь, чувство одиночества, душевная боль по ушедшим... С кем не бывает. Печально, но бывает.

Наконец, бабушка взяла себя в руки и объявила, что проживет еще этак лет десять. Близкие успокоились и, заставив себя поверить в обещание, шумно разошлись. В небе загорались крупные осенние звезды.

И после юбилея колесо жизни продолжило свой привычный путь по старой, заезженной колее. Сафия открыла сарай – нужно было проветрить помещение, где стоял последний дедов сундук. Сын привез и разгрузил во дворе березовые дрова, начала вязать из их веток удобные густые веники. Вдруг тело ее пронзило острой болью. Было такое чувство: то ли оборвалась тоненькая струна в сердце, то ли ударили обухом топора по голове. В глазах потемнело, тело перестало слушаться, и полетела она куда-то вверх, легкая, как ветер, яркая, как звезда…

Жалобно скрипела дверь сарая. Пахло свежими вениками, которые обещали праздник в этом старом, обветшалом доме. Тяжелые грозовые облака закрыли усталое солнце. Стало темно и невероятно грустно. Завыла где-то совсем по-волчьи собака, тревожно заголосили гуси. Сафия опустилась, словно прося защиты, на сундук без ручек. Она чувствовала, и не только чувствовала, но как бы наблюдала со стороны свое долгое падение в темную бездонную пропасть. Но она уже не представляла себя в образе злосчастного сундука без ручек. Светлая и чистая, летела она в космическом, внеземном пространстве… Летела навстречу любимому человеку, вернее, к родной душе… Ведь только предстоящая встреча была способна утолить ту жажду, называемую ностальгией. То, что дает душевное спокойствие двум любящим сердцам...

[1] Обращение к женщине старше матери.