№12.2021. «Как мы жили…». Конкурс «Соло на смартфоне – 2021»

«Как мы жили…»

Конкурс «Соло на смартфоне – 2021»

«Не зря же я с детства мечтал о литературе», – пытался объяснить Сергей Довлатов неизбежность своего «первого литературного импульса» в уфимском младенчестве. Это могло случиться у него и в более сознательном возрасте, в том же Ленинграде, где он жил, творил и выпивал в компании выдающихся, как теперь выясняется, поэтов и писателей. Но великих среди современников признать трудно, а Андрей Платонов находился на таком почтительном расстоянии, когда разглядывать недостатки бессмысленно, и даже явно выдуманный эпизод в эвакуации кажется полным глубокого смысла. Он ведь не просто пытался ущипнуть за щечку постороннего мальчика, Платонов экстравагантным образом обрекал младенца на судьбу, когда нельзя прожить ни дня без строчки. Так Довлатов со свойственной ему иронией нашёл, кого упрекать в своём «счастье и проклятии».

Сейчас «Соло на Ундервуде» – безусловная классика жанра, одним из основателей которого был Сергей Довлатов. А на первом чтении своих «Записных книжек» писатель, по воспоминаниям его подруги, фотографа Нины Аловерт, внутренне готовился к отпору. Потому что нет в литературе более несносного критика, чем другой такой же, который не писать не может. Конечно, какие-то герои, которые там упомянуты, даже тогда были широко известными только в узких кругах. С годами таких историй становится всё больше. Но всё же о том времени мы можем судить и по довлатовским «Записным книжкам» тоже.

Идея уфимского фестиваля в честь любимого земляка возникла за год до его 80-летнего юбилея. А 3 сентября 2021 года он проводился уже во второй раз. Так уж получилось, что Сергей Довлатов сам подсказал не только название, но и форму самого мероприятия. «Литературный импульс» – это не только напоминание о том, что в Уфе Довлатов родился и заразился сочинительством. Это еще и попытка побудить к творчеству наших современников, чтобы осталось воспоминание о том, как мы жили, грустили, радовались и даже шутили в самых тяжелых и нелепых ситуациях здесь и сейчас. Всё логично: Довлатов получил литературный импульс от Платонова и передал его нам, читателям, которым, оказывается, тоже есть что рассказать.

Конкурс коротких историй в довлатовском стиле мы решили назвать в подражание писателю – «Соло на смартфоне». Теперь записная книжка есть под рукой у каждого, главное – найти время, чтобы открыть в себе рассказчика. Для многих участие в конкурсе было первым литературным опытом, многих это увлекло настолько, что они уже никогда не остановятся. Ну, а стоит ли им писать дальше, решать вам. Можете сделать это прямо сейчас.

Артур Валеев

Раиль Альмухаметов

Про велосипед

История из детства

Жили мы тогда в деревянном доме рядом с телецентром. Дом топили дровами, и мать при зарплате в сто рублей ежемесячно откладывала по червонцу, чтобы запастись дровами на зиму.

Напротив нас начали строить четыре девятиэтажки. Стройка идёт, бесхозяйственность процветает. Мне было тогда одиннадцать лет, и мне придумали задание на лето: таскать доски со стройки. Почти воровство, но сделать иначе никак. Противься не противься, а пришлось. Мучаясь детскими моральными нормами, я приносил потихоньку «условные дровишки» в наш сарай. Но если рядом строители были, то спрашивал – фраза всё ещё а голове сидит: «Вам доски не нужны, можно их забрать?» Иногда отдавали, иногда нет. Примелькался, порой доски специально мне оставляли. Когда никого не было, доски всё равно в нашем сарае оказывались. Улица длинная, и соседи смеялись надо мной, фраза у них была: «Вон пацан, молодец, доски опять потащил домой». Знаете, как было стыдно.

Доски были грязные, в штукатурке, мы их отбивали и с восьмидесятилетней бабушкой распиливали на дрова. За лето я обеспечил полный зимний запас дров, принес доход в сто рубликов.

Ну, думаю, наконец моя мечта сбудется, купят мне велосипед. У всех велики были, у меня одного нет. Считал, что я заслужил, за те унижения и стыд, которые я перенес (с досками). Но у мамы была более крутая мечта – приобрести ковер, голубая мечта всех советских граждан.

Вот и купили ковер два на три (мой вклад – полтора на два), чуть добавили и купили. И радовались все, кроме меня. Помню, родственники, соседи приходили, чай пили, рюмашки пропускали и хвалили-хвалили ковер. Только я с несбывшейся мечтой грустно за всей этой радостью наблюдал. Так я и остался ни с чем, было очень обидно, и эта обида так и не выветрилась с годами. Всегда всплывал вопрос: как бы все сложилось в жизни, если бы был у меня друг-велосипед?..

Так и не было у меня ни одного велосипеда.

Но эта история научила меня одному – что в любую мечту полностью окунаться нельзя, а так «сбудется – не сбудется».

А этот ковер всё ещё жив, но не висит, как раньше, на стене, а лежит в зале на полу и иногда мяукает за компанию.

Флюр Асадуллин

Банки трехлитровые и не очень

Я сын почтальона. Мама работала на почте 30 лет, знала наизусть весь наш городок, жители, даже незнакомые, на улице с ней уважительно здоровались, называя по имени. На каникулах я помогал ей разносить письма и газеты.

Мама часто заходила домой с полной сумкой газет и журналов, и я первым в нашем городе прочитывал их, бережно доставая из огромной тяжеленной брезентовой почтальонской сумки с широким ремнем через плечо. Уже после меня конспектировал лимитированную в те годы одним экземпляром на район газету «Аргументы и Факты» усталый и тревожный секретарь райкома, ревновал к очеркам в «Литературной газете» пишущий в стол свои нетленки главред местной сплетницы-районки, вырезал чудные пейзажи из журнала «Вокруг света» тучный директор Дома пионеров в неизменном коротком и широченном, как совковая лопата, галстуке.

Однажды, как обычно, тщательно вымыв и вытерев насухо руки, я с увлечением листал очередной номер любимого и не доступного мне в обычной жизни журнала «Наука и жизнь». В рубрике «Уголок домашнего мастера» наткнулся на разные советы, сейчас это называется лайфхаки.

Особенно понравилось про пустые стеклянные банки. Вечно они занимают много места, бьются и мешаются под ногами, как у нас в погребе. За картошкой спускаться, или лестницей в них уткнешься, или наступишь впотьмах. Совет из журнала был прост до гениальности – прибить пластмассовую крышку снизу к полке, надеть на нее банку, и место свободно и банка в сохранности, висит себе и не падает никуда. Такой роскоши, как на картинке в журнале, то есть – полки – у нас отродясь не наблюдалось. Пузатый облупившийся комод был и, кстати, смотрел на меня из темного угла двумя сощуренными узкими выдвижными глазами-ящиками, из-под тюли со слониками, волнуясь: что этот «юный наукотехник» опять задумал?

Так как все разнокалиберные банки, от трех до пол-литровых, мирно возлежали на картошке в погребе, постукивая друг о дружку, юный техник, то есть я, решил там же их и обустроить, как говорится по месту прописки, в помощь и на радость маме. У меня редко расходились планы и их воплощение в жизнь, задумано – сделано. Крышки были прибиты к потолку погреба, то есть к обратной стороне пола (интересное выражение получилось, как про луну...). Банки все были – как бы это сказать – не закрыты крышкой, а наоборот – закрыты в крышку. Красота! Стою я в погребе, подбоченившись, гвозди в зубах, молоток в руках, картошка под ногами перекатывается, знакомо пахнет плесенью и мышами, а банки висят рядком под потолком погреба, мерцают отблесками тусклой одинокой лампочки Ильича, с его времен висящей там без замены.

Дело сделал, гуляй смело. Вот думаю, какой хороший сын у мамы, и помощник, и «Науку и жизнь» читает, и все хорошие идеи в жизнь воплощает. Сам себя не похвалишь, кто это сделает? Мама, конечно! Но это потом, предполагаю, как увидит труды умного сыночка-помощничка. Как оказалось впоследствии, зря я заранее не презентовал маме свой лайфхак... Кто же знал?!

В тот же день вечером «нарисовались» у нас очередные гости. Дом наш был в самом центре города, в двух шагах от авто и ж/д вокзала. Всем родственникам, да не только (земляк с одной деревни – уже родня), было очень удобно вечером приехать из деревни на автобусе, переночевать у нас, и в 06:00 на электричку в Уфу, а потом обратно, также через нас, не зайдешь, не переночуешь – обидишь же нас смертельно... Батя мой был широчайшей души человек, любой гость – самая важная фигура в доме, накорми, напои, уложи спать на кровать, а сами с детками можем и на полу. Такие правильные обычаи у нас в Башкирии. Или были такие правильные?..

Раз очередные гости в дом, батя сразу мать – в погреб, огурчики соленые, грибочки разные к столу. Я тут где-то рядом кручусь, верчусь. Супер-банки из головы вылетели совсем. Мама бегом – лестницу в погреб, ныряет вниз, три-четыре минуты... и страшный душераздирающий крик из-под пола, следом мать, как ядро из пушки, вылетает, не касаясь ступеней лестницы, глаза – как блюдца, волосы расхлестаны, в руках тревожно поблескивает открывашка, задыхаясь и глотая звуки: «Там... там... ааа.. они взлетели! Хотели улететь! Уперлись в пол... ааа...» – стон, слезы, всхлипы…

Тут батя, уже изрядно принявший с гостями на грудь, останавливает очередное плавное движение полной рюмки к точке назначения, приоткрывает глаз и не спеша выдвигается к месту предполагаемого ЧП, к погребу. Солидно приспустившись на одно колено, как перед знаменем на присяге, заглядывает в чрево шахты вылета неустановленных летающих объектов (коротко – НЛО), трезво оценив, кто улетал, кто не улетел, кто не смог. Поднимается, легкомысленно присвистывает, чем во второй раз (после вылета хозяйки из погреба) изрядно удивляет слегка ошалелых гостей, элегантно отряхивает, классику тех лет – трико со стрелочкой, внезапно ловко поддевает ногой крышку погреба, точно отправляя ее на родное место, усаживается за стол и ничтоже сумняшеся продолжает степенные беседы с гостями про надои, отёлы и цену колбасы в Уфе, на этот раз без разносолов из погреба...

Мавлида Ахмедьянова

С моста надо

Нет в нашей улице человека скромнее Гаян-бабая. А вот же, с криком: «Утоплюсь», в колодец прыгнул. Уж лучше бы с моста. Потребовал: «Поставь», а жена Хамдия-эбей ни в какую.

Собралась у колодца вся улица. На детишек покрикивают: «Идите играйте». Какая, к черту, игра, когда тут такое! Не каждый день Гаян-бабай в колодец прыгает. Глядя в глубь, Абдулла гудит, как его трактор: «Гаян-абый, держи, аркан кидаем. Поймал?» Голос будто из-под земли: «Не достаю...» Хамдия-эбей ревет: «И голоса уж не слышно. Останусь я одна с оравой!»

«А у нас – все!» – кричит Абдулла, будто через трубу, тряся разлохмаченным концом аркана. Посовещались и меня отправили за арканом.

Привязали, кричат: «Держи!» Из колодца голос: «Держу». – «Айдате, хватайте, тянем!» Показалась лысая голова Гаян-бабая, как у воробушка. Помогли ему встать. Стучит зубами: «Не утопиться! – Наклоняется и ладошкой показывает, докуда доставала вода – ровно по голенищам кирзовых сапог: – Даже до колен не достает!» Абдулла гремит: «А ты что думал? С моста надо! Там уж точняк!»

С тех пор в нашей деревне, если у кого-то не заладилось задуманное, так и говорят: «С моста надо!»

Артур Валеев

ЛЕЧЕБНЫЙ СОН

В каждом санатории орудует банда храпунов. Они специально выбирают процедуры, где отдыхающие лечат нервишки под убаюкивающую музыку. Действуют они организованно, занимая в кабинетах стратегически важные позиции. Одного – бодрого пенсионера – я вычислил сразу и лег в самый дальний угол от него. Все-таки я очень наивный. Женщина под шестьдесят прокралась в комнату, когда уже наигрывал «Deep Forest», и я потерял бдительность. Она легла на соседнюю кушетку и, повернувшись ко мне румяным лицом, виртуозно засопела. Жизнеутверждающий храп из другого угла заполнил паузы, в которые женщина набирала в легкие целебный воздух соляной камеры. Она выдавала фуги. Он – буги-вуги. В конце сеанса мужчина встал первым и, сладко потянувшись, подошел к моей соседке. «Так они – сообщники!» – догадался я. Поднимаясь с кушетки, женщина заговорщически подмигнула храпуну: «Ну что, теперь детензор?» Тем временем в соседнем корпусе укладывались на матрасы для вытяжения позвоночника ничего не подозревающие курортники.

РЕШЕНИЕ ПРОБЛЕМЫ

После прогулки по крепости с подземными переходами и прекрасными видами на залив и город экскурсовод спрашивает гостей:

– Вам понравилось? Было интересно?

Самый мрачный (возможно, после долгого перелета):

– Меня трудно чем-то удивить...

– ?

– Я – похоронный агент. Вчера кремировали одного генерала. Он никак не помещался.

– И как решили проблему?

– За пять тысяч...

Ирина Ентальцева

В дороге

Спешу добраться до церкви в паломническую поездку и уже в шесть утра я подхожу к автобусной остановке. Там сидят мужчина и женщина лет тридцати. Женщина горячо что-то рассказывает, а мужчина сочувственно ей кивает... Я застаю конец разговора.

– Ненавижу Мишку, не могу его больше терпеть!

– А Мишка – это кто? – вдруг пьяным голосом спрашивает мужчина.

– Мой гражданский муж, – растерянно отвечает женщина.

– Эх, где бы найти такую женщину, чтобы взяла меня с собой в Дубай, – говорит мужчина, – пусть даже если она и в очках, – и вглядывается в меня. – Нет, вы едете не в Дубай, вы едете к маме и работаете в библиотеке.

Женщина отсаживается от него, а я сажусь на скамью подальше от них обоих. Подходит автобус, и мы все садимся в разные концы салона.

– А давайте я за вас заплачу в автобусе, на это у меня денег хватит, – громко кричит мне мужчина.

– Спасибо, но у меня тоже хватит, – огрызаюсь я.

Входит девочка лет семнадцати.

– А вот на ней я бы женился. Молодая, красивая. Выходи за меня замуж!

Девочка отворачивается от него и садится рядом с водителем.

– Мне пора уходить, – объявляет пьяный. – Всем счастья, добра!

И вываливается на следующей остановке. Мы все облегченно вздыхаем. Но как он догадался, что я работаю в библиотеке?

Фарит Ишмуратов

Ренегат Фишер

Мне довелось «в живую» познакомиться со знаменитым ренегатом, когда призвали в армию. Служба моя началась в Семипалатинске, в учебной роте связистов, где и встретился с таким же, как и я, новобранцем Фишером. Как раз в это время по радио яростно клеймили позором какого-то ренегата Фишера. Сёмка Карлович Фишер с самого начала с достоинством рекомендовался: «Ренегат Фишер, ревизионист, космополит и аполегет!»

Вообще-то он не очень был похож на «аполегетов» из журнала «Крокодил». Те непременно были во фраках и цилиндрах, пузатые, на тонких ножках, а на лицах – все пороки человечества. Наш Фишер был худ и лицом и телом. Армейская форма висела на нём, как на огородном пугале, и хотя наш герой уверял, что он чистокровный немец, в одежде, как и во всём остальном, был совершенно неряшлив.

Насчёт немецкого происхождения: кроме «хенде хох», «аусвайс» и «алфидерзейн» ничего путного добиться от него мы не смогли. Зато Валерка Кунов, весьма ядовитый товарищ, «подарил» Фишеру фразу: «Алле киндер шляфен» («Все дети спят») и объяснил ему, что это будто бы означает: «Вы не туда попали», а если буквально, то «не в ту дырку». Этой фразой Фишер очень гордился и вставлял её всюду, к месту и не к месту.

Поскольку образ ренегата не очень вязался с нашим Фишером, откуда-то появилась кличка «шифер», и она приклеилась к нему намертво.

Никогда не унывающий Шифер постоянно попадал впросак; перехитрить самого себя – это у него было в крови.

Первый месяц до присяги назывался «курсами молодого бойца». Бесконечные построения, зубрёжка уставов, строевая подготовка, вся жизнь, от подъёма до отбоя расписанная по минутам, причём у всех на виду, – все это выматывало. В редкие минуты перекуров можно было хоть как-то расслабиться, уйти в себя. Смолили почти все, даже те, кто на гражданке никогда не курил. Естественно, курева всегда не хватало, стрелять у своих бесполезно, и вот тогда в первый раз и пригодился Шифер.

Воинская часть, где была наша учебная рота, располагалась почти в центре города. Целый квартал был обнесён высоким бетонным забором с колючей проволокой поверху. Приподнимали палкой колючую проволоку, подсаживали Шифера, и он, просунув голову наружу, умирающим голосом вопрошал прохожего: «Товарищ, закурить не найдется?»

Надо сказать, местное население города Семипалатинска очень хорошо относилось к военнослужащим СА. Сигареты и папиросы никто не жалел, и частенько целые пачки перебрасывали через забор. Шифер был героем. Однако на второй или третий день этого промысла случилось нечто непредвиденное. Какая-то девочка лет десяти появилась перед забором и после нескольких попыток перебросила через забор пять пачек папирос «Беломорканал». Все были счастливы, и особенно Шифер был горд собою.

А на утреннем разводе капитан Смоленский, начальник учебки, в первый раз пообещал «подвесить этого ренегата за яйцы». Досталось и сержантам за то, что недоглядели. Оказалось: дом, где жили офицеры нашей части, был напротив, через дорогу. После этого Шифер «прописался» на кухне посудомойщиком.

В столовой с Шифером случилась следующая история. В один из «праздников» приёма пищи в проходе появился измождённый Шифер с банкой хлорки в руке – её применяли для мора тараканов на кухне.

А за нашим столом с краю сидел Калимуллин, маленький яростный татарин из Омска, который был старше всех нас. Так вот Шифер, проходя мимо, неожиданно сделал движение, будто бы собирается насыпать хлорку в миску с кашей Калимуллину. Тот, естественно, инстинктивно прикрыл кашу ладошками, все рассмеялись, и наш ренегат стал весело гыгыкать. Калимуллин убрал руки и взялся было за ложку, и в этот момент Шифер бухнул ему изрядную порцию хлорки в миску. Все покатились со смеху, а Калимуллин моментально взъярился, схватил одной рукой шутника за голову, а второй влепил ему в лицо миской с кашей и стал её втирать, мол, жри, гадина.

Теперь завыл Шифер: раствор хлорки с тёплой и жидкой «кирзухой» – не самый лучший коктейль. Дежурный по кухне с помощниками насилу оторвали рассвирепевшего Калимуллина и поволокли Шифера в посудомойку, где окунули его в ванну с грязной посудой и стали отмывать его лицо. При этом чуть не утопили бедолагу, но всё обошлось. Самое главное, глаза остались целы, а красные пятна на лице за недельку прошли. Ренегат был готов к новым подвигам.

Шифера сослали в кочегарку, чтобы не мозолил глаза начальству своим непрезентабельным видом. Так он стал моим напарником. Меня определили туда ранее по другой причине: я окончил курсы радистов в ДОСААФ от военкомата, поэтому в учебке мне делать было нечего. А вот Шиферу приходилось каждое утро переодеваться в «цивильное» и до обеда страдать вместе со всеми на занятиях.

В нашей части было несколько казарм и все со своими кочегарками. Это было «хлебное» место, и обычно в них обитали уважаемые люди – «деды» с особыми привилегиями. Исключение представляла только наша казарма, где все были новобранцы, если не считать сержантского состава. Таким образом, если деды затевали ночные посиделки, то вопрос, кто побежит в магазин за водкой, не стоял.

Технология посылки гонца была простой: один дед палкой приподнимал колючую проволоку, Шифер взбирался на мою спину, ухватывался за верх забора, два других деда поднимали его за ноги и перебрасывали на волю. Обратно приходилось ставить друг на друга два деревянных ящика из-под водки, которые «случайно» валялись неподалеку. Дед, стоя на моей спине, втаскивал Шифера домой, ухватив его за руки.

В тот памятный вечер дежурным по части был старший лейтенант Скотников, разумеется, по кличке «Скотина». Законченный службист, ему всегда было больше всех надо. Он-то и устроил засаду возле забора у тех злополучных ящиков. Чтобы поймать с поличным, Скотина дождался, когда Шифер вернется из магазина и взберется на ящики, затем приказал своему наряду снять бойца с забора. Не тут-то было – Шифер уже частично был дома, по крайней мере его голова, а за руки его уже ухватил дед. Двое помдежа повисли на ногах Шифера снаружи, а Скотина грозным командирским голосом требовал: «Товарищ солдат, немедленно слезайте с забора!» С той стороны дембеля тянули ренегата молча. Библейское мудрое Соломоново решение здесь не срабатывало. Шифера, наверное, просто бы разорвали пополам, если бы не подменные сапоги не по размеру, доставшиеся ему по наследству в кочегарке.

В общем, дедам достался Шифер, босой, в распоротом от колючей проволоки по всей спине бушлате, но самое главное – с двумя неповрежденными полулитрами. А дежурному по части – два сапога и пара «благоухающих» портянок.

На утреннем разводе капитан Смоленский, никогда не стеснявшийся в выражениях, на этот раз превзошел самого себя. Из получасовой речи, состоящей исключительно из отборного мата, можно было уловить лишь, что будущее Шифера весьма незавидно: начальник пообещал лично заняться воспитанием этого негодяя и для начала отправил Шифера на губу на трое суток.

А в кочегарке у меня появился новый напарник – Валерка Кунов из Томска. Он был постарше меня. Его отчислили за драку со второго курса института, и чтобы не присесть годика на три, он срочно побрился в ряды СА.

За горючим теперь бегал Кунов. Он сам мог подтянуться и перевалиться через забор. Деды обычно не делились спиртным, но Валерка, как правило, добавлял свои грошики, а они у него водились, и дембеля по-честному наливали ему его долю. Перепадало и мне; я должен был всю ночь ублажать дембелей «жалистными» песенками под гитару. Особенно они любили хором простонать «Колокола» и «Сиреневый туман»

Но вернемся к ренегату Шиферу. Кочегарку он не оставил в покое. Никогда не унывающий, наш герой частенько, два-три раза в неделю, появлялся у нас и радостно объявлял: «Алле киндер шляфен – музыканты на выход!» Это означало, что мне с Куновым придется перетаскивать мебель и другой домашний скарб приезжающего или убывающего к новому месту службы офицера. Как назло, семейные офицеры непременно считали пианино символом благополучия и достатка. Так что не зря нас стали называть «музыкантами».

Всё-таки это задание нас не очень огорчало, хуже было раз в неделю грузить уголь для всех кочегарок нашей части. Долбить смёрзшийся уголь на сорокаградусном морозе или на пронизывающем до костей ветру – та ещё «работёнка». Особенно обидно было то, что в это время этот гад Шифер сидит в тёплой котельной и радуется жизни.

Справедливость, однако, иногда случается. Однажды Шифера послали на склад НЗ (склад неприкосновенного запаса) отгружать на утилизацию просроченные продукты. Разумеется, он не смог не умыкнуть пару вздувшихся консервных банок тушёнки. Поскольку банки были маленькие, всего по 160 граммов, вечно голодный ренегат оприходовал их самолично, тайком от всех. Похоже, сделал он это в единственном уединённом месте – кабинке туалета (именно там в одной из корзин дневальный обнаружил пустые банки из-под консервов). А ночью у Шифера началась жуткая рвота и понос, его срочно «десантировали» в медсанчасть.

В медсанчасти Шиферу пришлось плотно подружиться с клизмой и другими малоприятными процедурами, а кормили его исключительно угольными таблетками. Теперь, когда Шифер приходил в кочегарку нам на подмену, Валерка Кунов ему внушал: «Ты уголь-то не жри. Если оставишь без тепла казарму, тебя по головке не погладят».

Как бы то ни было, мало-помалу время ползло, и наступили выпускные экзамены, после которых нас раскидали по разным точкам. Здесь наш ренегат отличился в последний раз.

Капитану Смоленскому позарез нужен был «отличный» выпуск, а для этого почти все курсанты должны были сдать экзамены на пятерку. Допускался какой-то процент четвёрок и ни одной тройки. А наш «певец» Шлёнкин, совершенно несуразное создание, так мандражировал, что не сумел простучать ни одной цифры на телеграфном ключе. Комиссия вынуждена была поставить тройку. Это не устраивало нашего капитана. Выскочив в коридор вслед за Шлёнкиным, он вкатил ему пинка и «обласкал» его всякими нехорошими словами.

Затем Смоленский вернулся в аудиторию и объяснил комиссии, что, мол, курсант немножко переволновался и просит разрешения на пересдачу. Зашёл бледный, трясущийся Шлёнкин в полуобморочном состоянии. Председатель комиссии, понимая, что курсант вряд ли дойдет до своей парты, сказал: «Я думаю, он вполне заслуживает четверки. Идите, товарищ курсант». Шлёнкин пролепетал: «Есть», – и вышел, заплетаясь на ватных ногах.

Разумеется, это не осталось без внимания Шифера. Он сообразил, что, оказывается, можно пересдать экзамен, и решил исправить полученную ранее четвёрку на пятёрку.

Комиссия завершала работу, их уже ожидал накрытый стол в канцелярии, когда в аудиторию попросил разрешения войти Шифер. Комиссия состояла из трех человек: один подполковник – председатель комиссии и два майора – экзаменаторы. По Уставу, чтобы обратиться к младшему по званию военнослужащему, необходимо спросить разрешение у старшего из присутствующих здесь же. Шифер зачем-то стал перебирать всех в аудитории по старшинству:

– Товарищ подполковник, разрешите обратиться к товарищу майору.

– Обращайтесь – сказал заинтересованный подполковник. Поскольку майоров было двое, Шифер, недолго думая, объединил их в один пучок.

– Товарищи майоры, разрешите обратиться к товарищу капитану.

– Обращайтесь, – хором сказали они.

– Товарищ капитан, разрешите пересдать экзамен с четвёрки на пятёрку.

– Кто это? – спросил изумлённый председатель.

– Да это Фишер, наш ренегат! – досадливо сказал Смоленский и, уже обращаясь к Шиферу:

– Вы идите, товарищ курсант, и не просто идите, а иди-ка Вы на ...! Кругом! Шагом марш!

– Есть, – ответил Шифер и вышел строевым шагом.

Курсанты, подглядывавшие из коридора, услужливо распахнули дверь. А сержант Емельянов, как регулировщик движения, одной рукой указывал на выход, другой – вращал, мол, не останавливайся, иди куда послали.

После учебки наши пути-дорожки разошлись.

Иван Лившиц

ПРО ЕГОРА

Ленинград встретил Егора сорокаградусными морозами, которых не помнили даже старожилы. По местному телевидению тревожно вещали, что если такие морозы продержатся еще неделю, то город начнет буквально разваливаться. Ленинградцы в модных легких курточках задорно мчались по домам, с завистью поглядывая на высокого худощавого подростка, неторопливо шагающего по Невскому в тулупе и меховой шапке.

Егору очень хотелось увидеть нечто такое, что потом останется в памяти, застрянет там навечно рядом со словом «Ленинград».

Конечно, сам статус города нескольких революций уже заставлял с большим уважением относиться к великолепию зданий, к жителям, покупающим в магазине сто пятьдесят граммов колбасы. Даже к уткам, плавающим в полыньях в эдакий морозище. Но подобное было у всех и как-то не проваливалось в душу. Поэтому Егор с любопытством разглядывал все вокруг в надежде найти и ухватить что-то свое.

Вдруг он увидел, как навстречу друг другу движутся молодая девушка и пожилая ... именно дама. Егор еще подумал, что она, наверное, «из бывших». Столько в ней было невызывающего достоинства. Впереди каждой бежали собачки, которые встретились и начали привычную процедуру знакомства.

– Это у вас кто? Мальчик или девочка? – приветливо спросила девушка.

– Это – юноша, – ответствовала дама.

«Вот он, Ленинград! – подумал потрясенный Егор. – Город, где живут советские люди с царственным достоинством».

Ирек Муктасаров

Член Политбюро

Дорога Уфа – Ижевск была хорошо знакома супругам Шариповым. Приспособив свой гардероб к городу, Галимзян и Марьям сидели в зале уфимского аэропорта. Через два часа ожидания Галимзян утратил покой неподвижности и направился в святая святых любого аэропорта – справочное бюро. Прочистив горло, он наклонился к квадратному отверстию типа окошка и высказал гипотезу:

– Рейс Уфа – Ижевск задерживается?

Блондинка, скучающая за столиком, прокуковала, словно кукушка из часиков:

– Самолет Уфа – Устинов вылетел по расписанию, два часа тому назад.

– У-у-устинов? – повторил Галимзян и начал пугаться, не пропустил ли он свой самолет. Без всякого нахрапа он повторил свой вопрос, налегая на слово «Ижевск».

После неизменного: «Не ори, не глухая», – справочное бюро выдало ответ:

– Ижевск был Ижевском, а теперь Устинов!

– Иди ты! – только смог сказать Галимзян, и на его лице появляется что-то такое, черт побери, нипочем не возьмешься его описать, хотя, видели ли вы когда-нибудь барана, смотрящего на новые ворота? С озабоченным лицом, озабоченными глазами, озабоченным усами Галимзян вернулся к своей старухе.

– Слушай, ты не знаешь, кто такой Устинов? – спросил он.

– Не знаю, – ответила Марьям.

Галимзян с опаской покосился на небо. Из в года в год он летал к сыну в Ижевск, а вот на тебе, оказывается, теперь летит в Устинов. Нет, не перевелись еще чудеса на свете. Галимзян попытался представить город Устинов, но у него ничего не получилось. Ему бы перематериться, чертыхнуться и обменять билет на следующий рейс, но Галимзян был сложной натурой и, говоря языком авиации, уже вошел в штопор. Готовый поверить, что Ижевск уже не Ижевск, Галимзян снова направился в справочное бюро и, будто ловя струю свежего воздуха, наклонился к окошку:

– А кто такой этот самый, У-у-устинов? – спросил он как краевед или студент-заочник.

– А хрен его знает, – ответила девушка, и в глазах Галимзяна замерцал огонек интереса к истории, к своей стране, ее людям. – Впрочем, через двое суток будет дежурить Карл Федорович, а уж он точно знает, кто такой этот самый У-у-устинов.

Что было делать? Истощая запас ругани в адрес человека, в честь которого переименовывают города, Галимзян смещался с толпой пассажиров и обратился к первому встречному.

– Устинов? … Не знаю такого. Он в какой пивной работает?

Галимзян еще сильнее почувствовал обиду. Никуда не хотелось лететь. А в летном деле это опасный знак – тут уж непременно жди какой-нибудь беды. Понятное дело, Галимзян не стал дальше мешкать и направился к начальнику аэропорта.

Человек в кожаном кресле снял очки, протер их и снова надел.

– А в чем, собственно, дело?

Чувствуя, что заболевает аэрофобией, Галимзян выскочил из кабинета и схватил за рукав лысого очкарика в шляпе. Как и другие ученые хлюпики, он выслушал со вниманием и сочувственно развел руками.

– Извините. Чисто по интеллигентской забывчивости не взял в дорогу энциклопедию на букву «У».

Так как у Галимзяна не было высшего образования, он решил порыться в собственной памяти: Уинстон – премьер-министр, Урбан – папа римский, Устинов – ….?

Каким образом Галимзян узнал, что Устинов – бывший член Политбюро ЦК КПСС СССР, навеки останется тайной.

Член Политбюро?!

Казалось, теперь можно лететь, ничем не рискуя? Но Галимзян вынул из кармана складной нож с деревянной ручкой и счистил с левого сапога присохшую грязь. Галимзяну если что-нибудь не по нутру, он не станет долго терпеть. И хотя Устинов был неотличим от Ижевска, как одна горошина от другой, Галимзян купил билеты на рейс… Уфа – Тюмень. От Тюмени до Ижевска 250 километров асфальтной дороги с твердым покрытием. Галимзян был уверен: с севера-востока Ижевск еще оставался Ижевском. Пока еще сменят дорожные указатели…

Эта история случилась 1 апреля 1985 года в Уфе.

Набережные Челны – Брежнев, Рыбинск – Андропов, Ижевск – Устинов. Башкирию также ждал сюрприз. Смешно сказать, Стерлитамак мог стать городом Сусловом, а его счастливые жители – ах, какая радость! – сусловцами и сусловками.

К великой радости, этого не случилось.

Янина Свице

Лекарство от всех болезней

К Оле Евдокимовой заходила Таня – старая дева лет под сорок. У Тани было множество различных недугов. Бледная и печальная, она, посидев и поговорив с подругой, уходила. Иногда приносила «задание». Чтобы развеять её грусть-печаль и чем-то отвлечь от ненужных мыслей, Оля просила что-то вышить, связать варежки для общих знакомых и проч.

Проработав года три, я уволилась, но время от времени встречала бывших коллег.

Повстречала как-то Олю Евдокимову. Она рассказала о многих новостях. Что да как.

Боясь услышать нерадостные вести, спросила про Таню.

– Представляешь? Замуж вышла! Ни с того ни с сего вдруг нашла мужика. Да мало того, уже двух детей родила!

– О! Счастья ей! А болезни?

– Переехала к мужу в Шакшу. А там у него частный дом, усадьба и даже корова. Муж, дети, хозяйство. Все болезни прошли!

Евгений Соколов

Самый-самый

Приближался Новый год. В редакции собрали оперативку – горел праздничный номер.

– У кого какие будут предложения? – спросила Алена Семеновна, выводя маркером на доске контуры елочки. – За лучшую идею – приз.

– Спасибо, мне не нужен пригласительный в кино, – пробурчал Виктор Ухов. – Смотреть нечего.

– А ты не переживай, твои шансы равны нулю, – успокоила главред. – Твой прошлогодний репортаж до сих пор вспоминаю с содроганием. Это ж надо такое придумать было – проникнуть под видом лешия в детский сад – эффективность охраны проверить.

– Какого такого лешия? – вздрогнула Софья Ветрова. – Что за моя-твоя-не-понимай?

– Так было в оригинале. Хотя, – Алена Семеновна сделала паузу, – в этом что-то есть. Красиво.

– Не, ну а че, – равнодушно ответил Ухов. – Думаете, я склонения не знаю? Это же специально для колорита.

– Не знаю насчет склонений, но падежи уж точно, – хихикнула Софья. – Стоп, что-то я запуталась. Леший – лешия. Так, что у нас там есть – падежи, склонения…

– Синекдоха, е...тыть!

Последнюю фразу громко произнес Сергей Криков, внезапно появившись в дверях.

– Здарова, журики, – поздоровался он с коллегами. – Опять дискутируете?

– Дискутируем на предмет, какого ты опоздал на полчаса, – парировала редактор. – Где пропадал?

– Я не опоздал, это парадоксы времени, – невинно пожимая плечами, пробормотал Криков. – Вам, скорее всего, этого не понять, но попытаюсь пролить свет знаний сквозь тьму вашей дремучести. Всем известно, что Земля – не идеальный геометрический шар, а…

– Квадрат! – прервал его Ухов. – Что-то такое слышали.

– Практически – кивнул Сергей. – Но если быть точнее – эллипс вытянутый. И поэтому время течет в разных его уголках по-разному. Сферические метаморфозы вступают в коллизию с механическими механизмами, и стрелки часов отстают от своей орбиты.

– Спасибо, просветил. Садись, профессор. – Алена Семеновна начертила рядом с елкой звезду. Итак, кто расскажет что-нибудь более земное? Чем будем заполнять номер?

– Давайте напишем про самые невероятные новогодние истории, – предложил Виктор Ухов. – У меня как раз есть одна на примете. Когда я учился в школе, мы каждый год, в последний день перед зимними каникулами украшали класс. А сразу после каникул дружно убирали все эти гирлянды и мишуру. Прикольно, да?

– Если мы об этом напишем, нас засмеют, а меня уволят.

– А чего ты боишься больше?

– Не скажу. У кого еще какие идеи?

*  *  *

В конце концов номер вышел с новогодними рецептами, поздравлениями от известных личностей и правилами пользования пиротехникой.

– Теперь понятно, чего на самом деле боится Алена Семеновна, – вздохнула, пожимая плечами, Софья Ветрова.

Елена Таипалмаа

С Новым годом

Моя трудовая деятельность начиналась в счастливое время тотального дефицита. По окончании самого престижного в те годы учебного заведения под многообещающим названием «Техникум Советской торговли» я получила направление на работу в магазин «Мужская одежда» в центре города. Коллектив радушно принял молодого специалиста. Я со всей энергией и комсомольским задором переходила от теории к практике. Накануне Нового года проводился конкурс витрин и оформления торгового зала. Мы дружно вырезали снежинки, наряжали манекен в костюм Деда Мороза, вешали блёстки и мишуру на стены и заодно на себя. Я, как опытный член редколлегии, разрисовывала гуашью витрины… Старались мы не зря, победили в конкурсе. Коллектив, сплоченный общей победой и грамотой, решил отметить это событие и наступающий Новый год. Это был феерический вечер. После закрытия магазина накрыли в зале столы. Спиртное лилось рекой… Откуда мне, вчерашней студентке, было знать, на что способны опытные работники торговли. Выпив фужер шампанского, я наблюдала происходящие с коллегами метаморфозы. Завскладом залихватски отплясывала с грузчиками ламбаду, бухгалтер обнималась с манекеном и изображала из себя снегурочку… Наша дородная директриса кружилась, наматывая на себя свисавшую с потолка гирлянду. Продавцы во главе с уборщицей водили вокруг неё хоровод, видать, приняли её за ёлку. Праздник удался, все пили и пели, пели и пили… В один момент всем захотелось продолжить веселье на свежем воздухе. Решили идти на площадь Ленина кататься с горок. Собрались, закрыли магазин, включили сигнализацию и сдали на охрану. По пути вспомнили, что забыли взять выпивку. Я осталась ждать на улице, а остальные ринулись обратно в магазин. Там-то их всех во главе с директором и повязала милиция. Просто в угаре они забыли отключить сигнализацию, и на пульт охраны поступил сигнал. Увидев, как к магазину подъезжает с сиреной милицейская машина, а потом выводят наших, ещё пытающих танцевать в дупель пьяных работников, я благоразумно уехала домой. Кстати, коллектив провел эту ночь в вытрезвителе.

Не знаю, как им, а мне приятно вспоминать этот вечер…

Юрий Татаренко

НОЧЬ ПРИНЯТЫХ РЕШЕНИЙ

Я шел на дембель в театральном училище. Но приглашение отработать новогоднюю ночь в одном из пансионатов на берегу Обского моря получил впервые. За два часа работы мне была предложена сумма, превышающая размер совокупной выплаты Деду Морозу, проводящему пятьдесят утренников подряд. Весомую роль в принятии решения играла и соблазнительная близость Академгородка. Я настроился, отработав и получив деньги, не оставаться в незнакомой компании, а, не переодеваясь, махнуть прямиком к родителям, преподнести им сюрприз.

И все складывалось как можно лучше. Не сломалась машина, не забыт мешок с мелочами для конкуров, все деньги новыми крупными купюрами выплатили сразу по приезде. Музыканты уже вовсю готовились к своему марафону. На этом отрадные моменты закончились. Скоро выяснилось, что пришла пора уравновесить хорошее посредственным. Но небеса перестарались.

В ту ночь судьба словно проверяла, способен ли я принимать только правильные решения. С утра в подготовительной суматохе чувство голода не спешило напоминать о себе. Сказывалось волнение, как все пройдет. Все-таки вести два часа в одиночку программу, управляя веселой толпой в пятьсот человек, – это не шутки! И я настраивался отпахать, честно выложиться на полную. Чтобы услышать на уходе искренние слова благодарности. Мне их сказали. Радостно. Что не окрылило меня. Впрочем, я забежал вперед.

В отличие от других праздничных персонажей, Деду Морозу часто просто некогда перекусить. Чтобы качественно загримироваться, расчесать бороду, прикрепить парик и облачиться в костюм, тратится не менее часа. А еще надо осмотреть площадку, промерить ее микрофонным шнуром, прикинуть, откуда выходить – максимально эффектно и при этом незаметно для курильщиков – решить, где какой конкурс наиболее выигрышно смотрится, уточнить, возможно ли зажечь елку по команде «Раз, два, три», понять, хоровод вокруг или все же – возле лесной красавицы…

За пять минут до курантов я поздравил всех с наступающим и услышал громогласное со всех сторон: «Спасибо за поздравление, дедушка! Теперь у нас – дискотека! А тебе пора к другим ребятам!» Врубился проверенный восьмидесятыми «Модерн Токинг», все соскочили со своих мест, и никто больше не обращал на меня внимания. Я стоял посреди беснующейся в танце толпы, кивая на редкие приветствия: «С Новым годом!» – «С новым счастьем, Дед Мороз!» – «А где Снегурочка?» Это походило на обстрел криками. Мне надо было уцелеть.

Обескураженный донельзя, я разыскал за столами директора пансионата, которая, узнав, что со мной расплатились, заулыбалась: «Юр, все в порядке, вы отработали! Они будут плясать до утра. С Новым годом!» Я понял, что здесь не останусь. Проходя мимо бара, вздрогнул. Это чувство голода стиснуло все нутро во всепрощающих новогодних объятиях. Я узнал, как сильно может хотеться есть. До озноба. Но пожилая барменша пожала плечами: вся еда на столах. Я попросил бокал шампанского. В баре не оказалось сдачи. Растерянность на моем лице принимала угрожающие позы. Я присел за барную стойку и начал анализировать ситуацию.

Итак, что у меня есть? Деньги, два часа сэкономленного времени, желание поздравить себя с Новым годом и намерение поскорее вернуться домой. «Эй, дедуля, поехали с нами на соседнюю базу! Поздравишь народ, они тебе тоже нальют!» – окликнула меня компания распаренных праздником парней. «А до Бердского шоссе не подвезете?» – спросил я. «Не совсем по пути! Этак братва всю водку выпьет! – услышал я в ответ. – Ну так ты с нами? Тачанка прогрелась уже, мы стартуем!»

Я ехал в набитом весельем микроавтобусе и разглядывал свои новые туфли, купленные специально к Новому году. «Ты приехал, дедуля, до шоссе недалеко!» Подобрав полы нарядной красной шубы, я молодцевато выпрыгнул на улицу. Следом из салона вылетел мой мешок. Меня встретили абсолютная темень и жуткая холодрыга. Очень быстро я понял, что костюм Деда Мороза шьется в расчете на энергичного актера, работающего в отапливаемом помещении. Но стоял, не двигаясь, ошарашенный в течение часа вторично. Единственной возможностью не сразу окоченеть стал для меня разговор с самим собой. Причем вслух и с усиленной артикуляцией.

Я нащупал в мешке бутафорские рукавицы, надел их и принялся декламировать. «Лес. Ночь. Передо мною три дороги. По правой все уехали балдеть. Так сколько для прогулки остается? Конечно, две! В мозгу еще не лед! Так, значит, по какой сейчас ты срочно двинешь? А что тут думать? Правильно, назад! Туда, откуда ты приехал!» Переведя дух, я перешел на прозу: «А вот если ты попрешься наугад вперед, да неизвестно куда забредешь, то кто и где будет тебя искать? Навряд ли еще одна компания безумцев рискнет сегодня навестить соседние пансионаты. Все пьют, танцуют, веселятся. Всем и так хорошо. Даже зашибись – в тепле-то и сытости! Кому куда взбредет подрываться? Только тебе!»

Передвигаются по заснеженной дороге в полной темноте – медленно, но верно. Порхают в сильные морозы – лишь к самому себе вопросы. А в воздухе их было больше, чем снежинок. «Юр, вот ты возвращаешься в пансионат. А что тебе там не сиделось-то? Зачем надо было рисковать, скажем все же так, своим здоровьем, если ты в конечном счете окажешься там, откуда сорвался? Разве мерзнуть в безлюдном лесу лучше, чем предаваться массовым нетрезвым танцам?..» Друзья, не упускайте случая поговорить с самим собой, и вам будет так же везти, как повезло тогда мне! Не знаю, чем это объяснить, но я вышел… к Бердскому шоссе. Но на этом мои приключения не закончились.

Было три часа ночи. Сказочной и волшебной. И по трассе проезжали десятки машин. Возле голосующего Деда Мороза не притормозило ни одной. Я не верил своим глазам. Это был мой третий новогодний нокаут. Вряд ли я выглядел очень уж подозрительно в костюме Деда Мороза с мешком на плече, но факт остается фактом. 5 км до поста ГАИ я проделал пешком. Особенно тяжело мне дались последние 800 метров. В крутую гору. В концертных туфлях.

Румяные автоинспекторы в черных тулупах останавливали всех без разбору. Практически каждый водитель платил штраф за свое объяснимое и допустимое легкое опьянение. А я к этому времени был уже невменяем от холода и переживаний. Я плюхнулся в чей-то автомобиль и выдавил из себя пять слов: «С Новым годом! До мебельного!»

Дома я очутился в шесть утра. Это лучшее время для контрольных выстрелов на добивание. Их оказалось четыре. Родители ушли встречать Новый год к друзьям. Опустошив холодильник. По телику уже не работала ни одна программа. В кранах текла только горячая вода. Дед Мороз налил в ванну кипятка и сел ждать, пока вода остынет. Я провалился в небытие. Очнувшись, понял, что дедморозил в ту ночь два раза: первый, и он же последний.