№10.2021. Тихон Синицын. Заметки аргонавта

Тихон Борисович Синицын родился 26 декабря 1984 года. Учился на художника в Севастополе и Ялте. Окончил аспирантуру на кафедре философии в Гуманитарно-педагогической академии Крымского федерального университета имени В.И. Вернадского. Стихи опубликованы в журналах «Нева», «Октябрь», «День и ночь», «Москва», «Сибирские огни», «Юность», «Кольцо А». Автор трех поэтических книг. Стихи входили в шорт-лист Волошинского конкурса (2018), в шорт-лист премии «Лицей» (2018). Живёт в Севастополе.

Тихон Синицын

Заметки аргонавта

В гостях у Адама

Когда отключат газ и свет,

И мы очнёмся без вайфая,

Я приготовлю на костре

Тебе изысканного чая.

– Зачем в эпохе цифровой

Нужны твои образованья?

– Чтоб птиц узнать над головой,

Чтоб всем предметам дать названья.

1

Адам построил свой дом из подручных материалов прямо на берегу моря. Пока держится тепло, он ловит рыбу и добывает мидий, а ещё собирает кислую ежевику. Лицо его покрыто сетью морщин и крупными пигментными пятнами. От постоянного ветра и прямых солнечных лучей тело – почти бурого цвета. На скулах всегда легкая небритость. На плечах – выцветшие зелёные татуировки. Сколько ему уже лет, никто толком и не знает. Я предполагаю, что он почти ровесник века. Вечером он сидит в кресле, в тени дикой маслины, непрерывно кашляет и курит: папиросу за папиросой. На столе – несколько початых бутылок дешевого вина, надрезанные скибки арбуза, половина луковицы и горбушка бородинского хлеба. В первой половине дня Адам возделывает сад вокруг самодельного «одомашненного» гаража, задрапированного лианами винограда и цветущим лиловым вьюнком. Вместо окна – иллюминатор. Возле порога брошен ржавый якорь, покрытый белесыми раковинами морских уточек. Утром хозяин поливает кабачки и помидоры, выдергивает сорняки, давит виноградных улиток, подрезает веточки граната и липкие побеги инжира. Сейчас наступило традиционное время для вечернего безделья и наслаждения тишиной. Курортников на пляжах не увидишь. На дворе начало ноября. Над садом мерцает одинокая красная стрекоза.

2

Мы уверенно движемся в резиновой лодке к дому Адама, в его крохотный прибрежный Эдем. Он заброшен на склоне песчаного обрыва, между садовыми товариществами и пляжами. Слева виднеется скала, напоминающая огромную оранжевую пирамиду. Солнце почти село. Остроконечные тени обрывов причудливо отражаются в текстуре волн. Шкипер Игнат непрерывно бешено смеется, проворачивает на максимум рукоятку над японским мотором, скорость увеличивается до предела, и мы буквально взлетаем. Игнат нечаянно роняет за борт раскуренную ароматизированную сигариллу «Captain Black». На этом его запасы курева истощаются. Шкипер в бешенстве. Я ухмыляюсь. К счастью, сам я не курю. Ну и не могу разделить досады Игната. От двух бортов лодки тянется внушительный фонтан брызг. На горизонте уже отчётливо виднеются пляжи. Рыжие безлюдные побережья в конце сезона словно пейзажи сюрреалистов: Д. Кирико и Рене Магритта. Возле прибрежных диких скал можно повстречать картавых воронов и хохлатых бакланов. В небе над пляжами пикируют стремительные ястребы и разбойницы-чайки. Гигантские каменные обломки напоминают марсианских чудовищ, рога ископаемого лося, куски халвы с арахисом, шлем пожарного, усатую морду бенгальского тигра и даже ожившую шляпу. Один большой рыжеватый мшистый валун похож на чайный гриб, который возвращается обратно в банку... Это мы различаем даже из моря. С фантазией у нас проблем нет. До берега остаётся каких-то сто двадцать метров. Но тут происходит катастрофа: мотор выходит из строя. Пытаемся его починить на месте, но он лишается всяческих признаков жизни. «Ямаха» заглохла намертво… Солнце окончательно садится на западе за горизонт, а нас плавно относит в открытое море. Ветер усиливается; как назло дует от берега. Шкипер Игнат не теряет присутствия духа. Он грубо ругается и командует мне – налечь на вёсла. Но я едва справляюсь с этой задачей. Нас продолжает выносить в открытое море. Прыгать в остывшую осеннюю воду – ни у кого желания нет. В итоге приноравливаемся синхронно грести вёслами. Мы медленно продвигаемся навстречу побережью. Над водой сгущается туман, и теперь немногочисленные огоньки из окошек дачного поселка почти неразличимы. Из темноты уверенно мерцает лишь зыбкий луч фонарика от мобильного телефона – на пляже давно поджидает Влад, он временно исполняет функцию маяка. Наконец, мы подгребаем к берегу. Шкипер Игнат в плавках, модной белой рубашке и пиджаке прыгает за борт. Влад напрягает мускулы и вытаскивает нос лодки на берег. Прибыли! Игнат дрожит от холода, но продолжает командовать. Я снимаю с кормы тяжеленный японский мотор. Влад поддерживает его, аккуратно передает Игнату, но «Ямаха» выскальзывает из замёрзших рук и падает ничком в сырой песок. Крышка предательски открыта. Кажется, в жизни мотора наступили самые тяжелые времена… Шум прибоя слегка перекрывает негодование шкипера. Его ярость и знатное сквернословие смешиваются с плеском накатившей волны. Влад открывает термос и угощает Игната крепким чёрным чаем. Чай слишком горячий. Шкипер обжигает язык и нижнюю губу; резко дергает рукой и в итоге обливается кипятком. В этот момент откуда-то появляется большущая лисица. Рыжая пляжная разбойница запрыгивает в лодку и лезет худой мордочкой прямо в рюкзак нашего шкипера. Там припрятаны: блины, несколько бананов, икра сазана и плавленый сырок.

Так нельзя! В рюкзаке гостинцы для Адама. Размахиваю над лисой руками и ору:

– Пошла прочь, конюга земноводная! Рыжая воровка, брысь из лодки, живо!..

Лиса прихватывает тонкий блин, без энтузиазма покидает борт и неторопливо отскакивает в сторонку, растворяясь в сумраке.

3

В полном молчании, в размытом лунном свете мы поднимаемся по склону холма к Адаму. Впереди шкипер Игнат – в пиджаке, в плавках, с пустым термосом в руках. На модной рубашке – пятно от крепкого чая. Пятно напоминает карту Африки. Следующим шагает мускулистый Влад: тащит сломанный многострадальный мотор «Ямаха». Затем иду я с рюкзаком и одним веслом. Второе весло потеряно в суматохе на мелководье. Лодка временно оставлена на песке. Замыкает шествие тощая пляжная лиса. Её уже никто не замечает, хотя она провожает нас почти до порога.

Адам открывает калитку, улыбается и жестом приглашает зайти в сад. На костре выкипает содержимое почерневшего от копоти чайника. Из чайника выглядывают горячие рыжие панцири крабов. Они приготовлены нам на ужин. Завязывается долгожданный разговор. Адам приносит трёхлитровую банку ежевичного компота, тетрапак вина и ворсистую терпкую айву. Над керосиновой лампой носятся бражники и летучие мыши.

Наконец отогреваемся и успокаиваемся от вечерних волнений. Уверен, что скоро мы погрузимся в крепкий сон. В ракушечном гараже Адама закутаемся в обрывки больших старых парусов и уснём на узких шезлонгах. И нам приснятся приключения в портовых окраинах, забытые южные анекдоты, хриплый смех матросов, ржавые катамараны, пляжи, пропахшие креветками и медовой пахлавой. Такие сны нередко снятся, когда вы в гостях у Адама. А где он живёт? Здесь, в прибрежном Эдеме! Приезжайте сюда, пока не похолодало!

Будьте внимательны. Синоптики обещали снег.

Весёлые аргонавты

Кто-то считает, что он родом из детства, кто-то говорит, что он родом с Донбасса, ну а мы с Серёжей родом с улицы Аргонавтов. Впрочем, какой он вам Серёжа? Известный ныряльщик Сергей Сергеевич и меня лет на десять будет постарше. Он уважаемый человек – подводный фотограф, художник от Бога.

Сергей многое видел в солёной пучине: устриц и скатов, морских мышей и корнеротов, сфинксов и дракончиков. Он большой друг светлым горбылям и морским уточкам, бородатым налимам и усатым барабулькам. Он их не уничтожает, а просто внимательно рассматривает через тонкое стёклышко маски для подводного плавания.

Дома у него имеется аквариум с морской водой. Там живут суетные креветки, флегматичные актинии и один придурковатый краб. С точечками на клешнях.

И, кстати, даже на аватарке «в контакте» в профиле у него размещён весёлый морской конёк на фоне бескрайнего моря.

Август. Улица Аргонавтов позади, мы идём по жаркой летней степи к морю. Солнце уже в зените. На косогорах из норок выглядывают трусливые суслики, им неловко громко свистеть в нашем присутствии, они боятся степных чаек и бродячих собак. Очень хочется продекламировать громким тембром радиоприёмника:

– Дорогие суслики, просьба сохранять спокойствие. Мы вам не враги, мы больше не будем подло заливать ваши норы морской водой, мы вас просто должны сфотографировать. Фото на память. Пожалуйста, оставайтесь на своих местах! Это ведь так интересно!

Сергей Сергеевич улыбается:

– Старик, оставь уже этих сусликов в покое. Не получится ведь отснять всё на свете. Ты просто запоминай!

Суслики недоверчиво на нас поглядывают, грустно пищат и прячутся по домам. Впереди по раскаленной полынной степи грохочет бронетранспортер. Горячий южак подхватывает чёрный мусорный пакет и уносит его прочь. Отсюда, с прибрежного полигона открывается любимый вид на открытое море. В горле слегка горчит; от загара и соли потрескались губы. В глазах рябит от солнечных бликов и невыразимого сияния. Такое нередко случается летом в Крыму. Вот она, тёплая вольница, солёная стихия, наше многоценное золотое руно, которое охраняем мы – весёлые аргонавты.

Учащается стук сердца. Впереди погружение!

Новогодний краб

Ты видел свалки и заборы,

Осколки стёкол там и тут.

Старик, а я увидел горы,

Заметил, как сорокопут

Присел на веточку фисташки,

Как небу кланялся тростник,

Как черный шмель заснул в ромашке...

Всё дело в оптике, старик.

Первое января 20** года мы с Владом отпраздновали на диком берегу моря. Не скажу, что в Крыму морская вода особенно прогревается к главному празднику из нашего общего советского детства. Скорее даже наоборот. Если температура +8 по С, то уже хорошо.

В десять утра затарахтел мой мобильник. Состоялся примерно такой нехитрый разговор:

– Ну, что ты, друже, купаться-то идём? Давай рыбы настреляем, с маской поныряем, даже крабов наловим, может быть!

– Хорошее предложение, погода вроде солнечная, я готов. А гидрокостюм у тебя имеется запасной?

– Да, не переживай, всё «на базе»! Жду тебя у полигона. Заплыв будем делать возле островков под Обрывом!

– Отлично, тогда до связи!

Я и не переживал. Быстро собрал рюкзак, протёр от пыли резиновые красные ласты, наспех заправил термос чёрным чаем и зашагал по пустынным новогодним улицам приморского городка. Снега у нас на Новый год почти никогда нет. Бетонные джунгли спального района в первое утро года окрашиваются безобразными следами от взрывпакетов. Под ногами отвратительные хлопья мусора: мотки изоленты, погнутые ножки бенгальских огней и ошмётки от петард. Скукота...

На побережье прибавилось праздничного оптимизма. Порадовали ясное небо, яркое январское солнце. Кобальт крымского зимнего неба не перепутаешь ни с чем:

«Цвет небесный синий цвет, полюбил я с малых лет»… Освещенные известняковые скалы напоминают в такое время свежие ломтики торта «Наполеон». Кроме нас и компании чёрных бакланов – никого!

Абсолютного штиля не было, так… лёгкая качка. Со дна к водной поверхности поднимались миллионы мельчайших пузырьков. Побережье пахло йодом и мандариновой кожурой.

Признаюсь, я впервые решил длительно купаться в море, да ещё и с плавательной маской в такое время года.

Однако назад дороги нет, так же, как нет и нормального зимнего гидрокостюма.

На мне: легкая «непромокаемая» майка, длинные резиновые шорты, маска, трубка… Без плавательной шапочки, босиком стою на колючей поверхности скалы. Стою и дрожу.

Влад растирает руки, подбадривает меня:

– Не бойся, всё будет очень интересно; готовься к заплыву.

Я и не боюсь, я просто в шоке. Делаю шаг в сторону моря и плюхаюсь в ледяную воду. Сначала тело мгновенно обожгло, будто обдало волной кипятка. Чувствую, как бешено бьется сердце, ощущаю прилив крови, усиленное давление, особенно в области висков. Смотрю под воду: там натуральная подводная пустыня! Словно у меня во дворе в новогоднее утро. Никого! Делаю хаотичные взмахи руками, пытаюсь проплыть хоть метров десять. Вода кристально-чистая, видимость превосходная: ни одной рыбы или медузы, мерцает светло-охристое дно, по камням плавно движутся тени от волн. Солнечные лучи проникают в подводные пещеры. Ноги сводит от холода. Быстро гребу к берегу и буквально пулей вылетаю на сушу. Влад растирает мою спину махровым полотенцем, а я пытаюсь отогреться терпким горячим чаем. Изо рта валит пар.

Следующим в море ныряет Влад. Наблюдаю, как он уверенно гребет за скалистые островки. Вскоре теряю его из виду. Отсчитываю на берегу минуты. Начинаю сразу волноваться и гадать: куда он исчез. С пятнадцатой минуты его отсутствия уже не нахожу себе места. Мобильной связи здесь нет. Вокруг неприступные скалы. Кроме плеска волн и дуновения ветра – ничего! Влад возвращается на девятнадцатой минуте из-за скалистого мыса, он тяжело дышит. Смотрю на его красное «осовевшее» лицо. Такое впечатление, что его борода покрылась инеем. Понимаю по выражению глаз, что он хочет рассмеяться, но от лютого холода не может этого сделать. Он раскрывает окоченевшие ладони, а там краб! Небольшой краб «камяха» вяло поднимает к небу пятнистые клешни. Садок для рыбы – пуст. Ржавая гавайка валяется у мелководья. Вот и весь наш улов. Влад расправляет обмерзшие рыжие усы и лихо смеется, шевелит согнутыми руками, подражая крабу. Краб тоже расправляет усики, поворачивает медленно лиловой клешней и пускает порцию пузырей. Оказывается, в новогоднее утро пустынны не только улицы приморских городков, но и подводные акватории. Все отсыпаются после тяжелого года. И люди, и рыбы, и крабы. Вспомнил рассказ одного большого русского писателя «Крещение рыбой». Легкое дежавю.

Пока Влад отжимается и разогревается, я бойко придумываю юмористическую легенду о том, что этот приблудный краб намедни хорошенько подгулял на подводном новогоднем корпоративе и с утра решил в одиночестве возвращаться домой! Тут-то его Влад и сцапал. Делаем памятную фотографию. Отпускаем крабика в море, плыви, малыш! В морозном небе бешено хохочут огромные средиземноморские чайки.

Кстати, а того самого краба я потом нарисовал акварельными красками. Если вы придете к Владу в гости, то обязательно его увидите в рамочке под стеклом над диваном. Заходите обязательно!

Он ждёт.

Вечерний Дзэн

1

Сегодня вечером мне отчётливо подмигнул Маяк, я переключил передачу и с фанатизмом покатил на велосипеде к морю.

Успел заметить, как низко над пыльной разбитой дорогой пролетает мешковатая сова. Её чудной тёмный силуэт хорошо заметен в жидких сиреневых сумерках. На холме вульгарный бодяк живой колючей изгородью тянется к холодному небу, сплетается в модерный орнамент. В сумерках артишок превращается в арт-нуво.

Я стою на гребне берегового обрыва и пытаюсь утолить жажду. После копчёной мойвы жадными глотками прихлебываю «Pepsi». Редкостная дрянь, но бодрит, подавляет дремоту. Действует кофеин. В студенчестве я «подсел» на эту газированную гадость и не могу теперь отучиться.

Прибрежные сады нарочито пахнут сиренью, горящими помойками, вялыми «петушками» и сыростью.

Мои рваные джинсы в сухих колосках; подозрительно расскрипелась велосипедная втулка, руки искусаны комарами...

Знаете ли вы, как это мне дорого: прикатить к обрыву на раздолбанном велосипеде и молча смотреть на морское полотно? Всматриваться вдаль. А вдруг там мелькнут острые чёрные плавники дельфинов! Лучше не спорить ни о чем, не ворчать; хоть секунду, хоть долю мгновения. Отключить мобильный телефон, захлопнуть форточку Фейсбука.

Пусть в памяти всё упорядочивается. А потом преодолевается ворох разнообразной ерунды, всяческой чепухи и суеты житейской, глупости несусветной…

Впереди только: море, море, море!

2

Слышу сбивчивый разговор неподалёку. Два неопрятных, растрепанных бомжа беседуют на берегу:

– А мне вот, знаешь, больше всего нравится дзэнская философия!

– Ясное дело, ещё Кант говорил…

Дальше разговор, к сожалению, перекрывает рокотание волн. Ничего уже не расслышишь. Какое-то неразборчивое мычание и клокотание.

Бронзовые от загара пляжные бомжи поднимаются с пустыми пятилитровыми баклажками к вершине холма. Внешне они очень напоминают кроманьонцев. Видимо, собрались за водой к источнику. Привет, киммерийские киники!

Еду по бескрайней приморской степи в абсолютной тишине, улыбаюсь и размышляю:

А ведь про «философию» забавно вышло. Эта сценка очень бы приглянулась моему другу, поэту Андрею Дзэнскому. Правда ведь, Андрей? Особенно после заката, за несколько секунд до темноты. Когда облака похожи на прозрачные лепестки лотоса...

Лунолов

Как будто весь креветками пропах ты.

Гигантской чайки наблюдаешь взмах.

Заходишь в рай. Там чартерные яхты

На трансцендентных светятся волнах!

Зачем растил ты чеховский крыжовник,

Спешил в континентальный Вавилон?

Как блудный сын, волнения виновник

Встречай же с пирса —

Отчий небосклон!

Мерный соленый шелест, почти шлепанье плавных волн, словно убаюкивающая медитативная музыка. Сырая оболочка гидрокостюма приятно обволакивает тело. Ещё секунда, и всё решительно изменится: исчезнет белесый мерцающий маяк, россыпь звезд, черные зубцы береговых скал и все, что связывало с привычной жизнью.

Легкие заполняются жадной порцией воздуха... И, наконец, погружение!

Иная планета! О дивный, мокрый мир!

Здравствуй, живое антрацитовое море! Буль-буль!

Меланхоличные ставридины в лимонном луче подводного фонаря словно миниатюрные сабли, парящие в невесомости. Ночью рыбы никуда не спешат. Такое чувство, что можно их погладить рукой. Серебряные чешуйки переливаются в дорожке подводного луча.

В небольших гротах таятся ярко-синие морские ласточки, почти ультрамариновые. Почему-то днем они кажутся черными или бурыми, а в подводном луче – совсем иное дело. Ласточки похожи на тропических коралловых рыб. Особенно занимательны изящные бирюзовые мальки морских ласточек.

Они не ускользают шустро, как днем, а с удивлением смотрят круглыми недоуменными очами, как будто пытаются что-то поведать о подводном бытии, о тайнах и легендах «Кара Дениза»!

Колючие пучеглазые скорпены вообще почти неподвижны. Их рогатые чудаковатые морды повсеместно выглядывают из подводной чащи. В аллеях морской капусты парят хрустальные дирижабли – медузы аурелии. В густой темноте чернеют угловатые подводные горы. Здесь не верится в существование мерцающего вдали маяка, забываются грозди спелых июльских звезд, трансформируется восприятие пространства и времени.

Всё совсем по-другому. Поднимаю голову: на матовой сюрреалистической поверхности плывет беспристрастный холодный блин располневшего месяца...

Кто это нам тут попался? Рыба-луна?

Когда-нибудь к нам прилетят фламинго

Однажды к нам опять прилетят фламинго. Помнишь, как тогда прошлой зимой, в конце февраля? К нам снова прилетят сказочные фламинго, как утешение в мёрзлой будничной мгле. Бежевые, почти белоснежные крупные птицы с розовыми крыльями и чёрными маховыми перьями. Их забавные изогнутые клювики лишь подчеркнут, лишь усугубят общую грацию. Лишь добавят неправдоподобности и фантасмагории.

Они не будут бояться людей, они будут приплясывать в заливе и медленно размахивать крыльями над морем. Они помогут снова поверить в чудо. Дети нарисуют их яркими акварельными красками. А у взрослых замёрзнут и разрядятся смартфоны с некачественными камерами. Они больше не будут близко подкрадываться к заморским птицам для селфи. Придётся научиться заново просто запоминать всё хорошее.

Будут рады встрече даже банальные местные утки, и простодушные лысухи, и одинокая куцая серая цапля. Встрече с фламинго будут радоваться все.

И больше ни один отморозок их не будет пугать, не кинет в них камнем, не подкрадётся с собакой.

Мы все увидим долгожданных розовокрылых гостей, голенастых ангелов. Как тогда: на фоне сухих камышей, прелых бурых водорослей и скучной февральской природы.

...Минувшей ночью на окраинах моего городка клубился густой кисломолочный туман, а теперь немного прояснилось. Дует колючий северо-западный ветер. На берегу моря теплится мой робкий костёр.

Отсыревшие дрова потрескивают, шипят, а иногда сипло свистят и переворачиваются. Я бросаю прямо в огонь бесполезную использованную медицинскую маску и мятые фантики от батончиков. Пламя костра ощутимо усиливается. Вспыхивает горячий огненный язычок. Я разламываю чёрные доски, сжигаю найденный деревянный ящик и согреваюсь от появившегося жара. Теперь в камнях синеют раскаленные угли. От едкого дыма нестерпимо слезятся глаза, а в горле горчит. Потом покашливаю, дую в кострище, ловко размещаю над пламенем металлическую турку и завариваю эфиопский кофе. Тот самый, который подарила мне Света. Рядом на побережье грустит неподвижная инфантильная гагара.

Кофе помогает окончательно согреться и придаёт заряд бодрости. Я всматриваюсь в смазанный горизонт, в белесое небо над зимним морем: нет ли там кого? Потом беру сухой обломок ветки алычи и пишу на песке:

«Дорогие фламинго, жду вас с нетерпением.

Прилетайте скорей!

С уважением».