№7.2021. Алла Докучаева. «Я не плачу…» Из цикла «Невыдуманные истории»

Алла Анатольевна Докучаева родилась 7 января 1935 года в г. Горьком. Автор книг «И лишь однажды осветила», «Убийство в реликтовой роще», «Тайны старого дома», «Про Женю и Андрюшу» и др. Заслуженный работник культуры РБ, лауреат премии им. Ш. Худайбердина. Член Союза писателей России и Союза писателей РБ.

 

Алла Докучаева

«Я не плачу…»

Из цикла «Невыдуманные истории»

 

Над пропастью во лжи

 

Горестный вскрик водителя дяди Лёши врезался в память, и всякий раз, когда Галя возвращалась мыслями в тот страшный летний день, сначала возникал этот полувсхлип и уже потом визг тормозов, толчок, подбросивший так, что она достала головой потолок машины. И дальше то зрелище, что ужаснуло своей кровавой реальностью, так не вязавшейся с тихим вечером, с гладким пустынным шоссе, по которому только что мчались «с ветерком», как радостно комментировал папа.

Галя, может, и не вспомнила бы второго велосипедиста, если бы не закрытый судебный процесс, где он выступал в качестве свидетеля «о наезде со смертельным исходом» на его лучшего друга. Он был настойчив: «Еще раз повторяю: вы судите невиновного или, возможно, менее виновного. Я прекрасно помню, кто сидел за рулем». У нее ладони стали мокрыми от понимания, что его слова могут погубить папу, и в то же время совесть была на стороне этого юноши, который говорил правду.

Галины родители собирались приобрести машину, и папа, которому некогда было посещать автошколу, понемногу учился у своего водителя. Дядя Лёша, опытный специалист с двадцатилетним стажем, пересаживал начальника за руль только в местах безлюдных и неопасных. Шоссе тогда было совершенно пустое. В те минут пятнадцать, как отъехали от Зеленого городища, им навстречу едва ли попались две-три машины, и как из-за поворота вывернулись эти велосипедисты, уму непостижимо. Причем тот, кто ехал впереди, без проблем пересек шоссе, а другой на полном ходу был отброшен автомобилем, что мчался, увы, «с ветерком». Дядя Лёша сам уговорил Виктора Сергеевича не признаваться, что был за рулем: «Зачем? Как ни крути, все равно я виноват – сам ли человека сбил или управление доверил новичку без водительских прав. В любом случае мне отвечать. А вы, надеюсь, о моей семье позаботитесь…» Так что Галя, когда с ней беседовал следователь, сказала то, на чем настаивал дядя Лёша: вел машину шофер, отец сидел с ним рядом, а она – сзади. Мама оставалась с младшей дочкой в Зеленом городище на даче.

Виктор Сергеевич Пахомов был большим начальником областного военного ведомства, и его либо вина, либо даже просто присутствие в дорожно-транспортной трагедии, к тому же закрытый процесс, рождали в городе ненужные слухи и перешептывание в верхах. А потому его очень быстро перевели в той же должности в другую область. И Галина жизнь, налаженная, привычная и явно более комфортная, нежели у остальных одноклассников, разом кардинально поменялась.

Буквально накануне той злосчастной августовской субботы 1952 года она получила уведомление с факультета иностранных языков о том, что золотая медалистка Пахомова Галина Викторовна зачислена на первый курс без вступительных экзаменов. И вот теперь ее родители и сестренка уезжали, и она оставалась одна. Из шикарного правительственного дома, из их просторных четырех комнат они съехали в течение одного дня. Ей папа все-таки выхлопотал жилье – небольшую комнату в доме напротив, со всеми удобствами и телефоном, правда, с соседкой.

Велосипедиста, потерявшего друга, с которым, как он рассказывал на суде, был знаком с детского сада и вместе учился в университете (оба перешли на третий курс физмата), звали Юрий Галанин. Галя его увидела в университетском дворе на второй день своего студенчества. Первокурсников всех факультетов собрали перед главным корпусом. Играл оркестр, пел хор – им демонстрировали местную самодеятельность. Потом выступал ректор, а за ним слово дали Юрию Галанину, который оказался круглым отличником, победителем межобластной научной студенческой олимпиады, и он приветствовал «университетское пополнение».

Значительно позже, когда Галя перебирала в памяти историю своего знакомства с Юрием, ее удивляло, с какой странной закономерностью он тогда постоянно встречался на ее пути. Готовилась к семинару, пошла в фундаментальную библиотеку конспектировать нужную книгу – он читает какой-то фолиант через стол от того, за которым она. На кафедре немецкого языка (это ее специализация!), куда забежала за газетами, чтобы сдавать «тысячи», он о чем-то беседует с лаборанткой. Видимо, иностранный у него – немецкий.

А потом они оказались в одной компании, едущей в электричке за город, на лоно природы. На ее однокурсницу Леру Федину «положил глаз» Вова Крутиков с физмата и пригласил в эту поездку – поиграть в волейбол, даже позагорать, пока конец сентября еще по-летнему теплый. С ним собралось несколько однокурсников, а Лера позвала Галю – они были неразлучны с первой же лекции. Вова высмотрел Леру в фундаменталке, куда за нужной литературой приходилось обращаться чуть ли не через день.

На поляне, где расположились, тут же образовался широкий круг любителей покидать мяч. Все, что касалось физкультуры, было не для Галиных способностей. Театр, книги, пластинки – вот это ее. Она и тут расстелила коврик и устроилась с книгой. Мяч под смех и крики со звоном перелетал от одного игрока к другому. Пока не упал и не подкатился прямо Гале в руки. И за ним прибежал Юрий Галанин.

– Здесь прячется готовый вратарь, – пошутил, принимая от нее «трофей». Швырнул мяч ребятам и, увидев, что она собралась подняться, протянул руку, помогая встать. Заметил обложку:

– О, Ефремов! Мой любимый писатель.

– Мой тоже, – кивнула и не устояла от легкой насмешливости, – благодарю за галантность.

– Это исключительно из-за «Туманности Андромеды», – улыбнулся и помчался к волейболистам.

Когда поздно вечером, сойдя с электрички и распрощавшись, вся их братия рассеялась в разные стороны, им двоим оказался подходящим пятый трамвай. Более того, выходили на одной остановке и выяснили, что живут по соседству: у нее номер дома девять, у него – девятнадцать. Возле ее подъезда пожелали друг другу спокойной ночи. Но она уснуть не могла очень долго, испытывая какое-то волнующее беспокойство от краткого общения с этим Юрой Галаниным, который при близком рассмотрении очень симпатично улыбался…

В последующие дни ловила себя на том, что на ум снова приходит его реплика о вратаре и как в трамвае он воскликнул: «Сегодня сплошные совпадения – то с Ефремовым, то с общей остановкой. А мы случайно не в одном доме живем?» Когда Юрий ей еще и приснился, она призналась себе, что определенно влюбилась. Иначе почему ее тянуло лишний раз проехаться в пятом трамвае? Или прогуляться вверх по своей улице? В университете его не было видно. Даже специально заходила в главный корпус, где базировался физмат, придумывая себе разные поводы для посещения там же студенческого клуба.

Повезло однажды с трамваем. Хотя какое там повезло, если он вошел не один, а, скорее всего, с мамой – настолько друг на друга похожи: высокий лоб, волнистые темные волосы, очки, придающие лицу «умный» вид. Они сели на освободившееся в задних рядах сиденье, а Галя стояла почти у кабины водителя, готовясь к выходу. Был бы он без сопровождения, возможно, пропустила бы нужную остановку и совершила марш-бросок в конец вагона – так, по крайней мере, анализировала потом свое желание с ним повстречаться, да еще бы и проверить: а может, и он не прочь увидеться, может, и она ему понравилась?

Внимательно рассматривала себя в зеркало: длинные пушистые косы – плюс, яркие карие глаза – тоже, но щеки толстоваты и совершенно не годится нос – аккуратный, но без той легкой курносинки, которая придает особый шарм ее подруге Лере. Недаром у той образовался хвост поклонников, однажды Крутиков с кем-то из них даже подрался. А у Гали всего один воздыхатель – Толя Лынников с химфака, который с Крутиковым учился в одном классе. Вовка их и познакомил. Лера проговорилась, что тот сам подойти не решался. Парень серьезный, положительный, как определила Галина соседка Вера Павловна, когда однажды он зашел по просьбе Леры передать (якобы необходимо срочно!) тетрадь с лекциями и был усажен в кухне за чаепитие. Пару раз Галя ходила с ним в филармонию – он не просто ценил классическую музыку, но мог рассказать о создании почти каждого произведения, не говоря уж о занимательных байках из жизни композиторов. Одним словом, Толя увязался за ней капитально. Это было приятно, но однажды вызвало такую досаду, что смотреть на него не хотелось. Но это произошло позже, на втором курсе.

В ноябрьские праздники Лера и Вова Крутиков пригласили на свадьбу. Юрий опоздал и сидел в противоположном конце длинного стола. Галя встретилась несколько раз с ним взглядом. А когда заиграла музыка, Толя ее не отпускал с танцевального пятачка. Она наблюдала, кого пригласит Юра: один раз танцевал в обнимку с женихом и невестой, потом с однокурсницей, еще раз его какая-то родственница Леры увела на белый танец. С белым танцем Галя было сама намеревалась к нему подойти, благо Толю перехватила соседка по столу. Показалось, что Юрий ее порыв заметил и как будто бы шагнул навстречу, но не случилось… И она вышла в вестибюль в тайной надежде, что вдруг и он захочет парой слов перекинуться. Возможно, он и вышел бы, но Толя успел раньше: «Галя, ты где потерялась?»

После выходных дней чуть не проспала первую пару, а когда почти бегом выскочила из подъезда, не поверила своим глазам: у порога стоял Юрий Галанин.

– Доброе утро! Мы рискуем опоздать на занятия, – произнес так обыденно, будто они ежедневно отправлялись в университет вдвоем. – Придется поспешить к трамваю…

Уже по пути продолжил с шутливым укором:

– Полчаса ждал у подъезда. Мог замерзнуть.

Галя успела прийти в себя от его появления и поиронизировала:

– Можно было и в шесть утра подойти, тогда бы не полчаса получилось, а полтора…

– Что правда, то правда, – засмеялся. – Просто возникла одна идея, надо было ее озвучить и повидаться.

– Мы же позавчера виделись. Разве нет? – спросила, полностью овладев собой и чувствуя, что внутри у нее ликующе бьют литавры.

– Да, но охрана там была непробиваемая.

– А говорят: смелость города берет…

– Вот и попробуем взять, – откликнулся, подсаживая ее в тесноту до отказа забитой трамвайной площадки. Сам остался на подножке. Время поджимало, от остановки припустили бегом. У ворот главного корпуса едва смогла выдохнуть: «Номер моего телефона 3-45-17». Ей еще надо было свернуть к зданию гуманитарных факультетов. Все-таки опоздала на немецкий к неудовольствию строгой Фаины Семеновны. Она обычно вообще не пускала опаздывающих, но сжалилась над лучшей своей студенткой, которая пыталась отдышаться после спринтерского рывка.

Все три пары Галя сидела как на иголках, мысли витали далеко от лекций. Гадала, что за идея толкнула его к ожиданию у подъезда. А впрочем, по-прежнему пело у нее внутри, главное, что он появился не в мечтах и не во сне, а наяву. Лера посматривала на нее с беспокойством, на перемене даже спросила: «У тебя не температура?» Как в воду глядела: почти полтора года бросает то в жар, то в холод. И ведь никому ничего не расскажешь… Та трагедия на шоссе – ее мучительная тайна, о которой ни слова, чтобы не навредить папе и, как ни крути, самой себе…

Счастье, что Юра Галанин ее не узнал. Собственно, вряд ли и заметил в той жуткой сумятице. Она ведь его тоже тогда не разглядела, фактически увидела только на суде. А он на суде был занят своими показаниями, а не рассматриванием присутствующих в помещении, тем более что оно удивило Галю своей убогостью и еле тлеющим освещением. По молодости лет представлялось, что суд – это большой зал с рядами кресел для посетителей, а не облезлая комната с расшатанными стульями. Юра, наверное, и фамилию ее не знает, а если и знает, то вряд ли ассоциирует с той историей. Пахомовы – слишком распространенное обозначение российских семейств. Только на ее курсе Пахомовых две – еще Лида Пахомова, причем тоже Викторовна. И у Лынникова на факультете есть Валера Пахомов…

Телефон был на паях с Верой Павловной и крепился в прихожей на стене. Галя кружила вокруг да около, чтобы первой снять трубку. Не сразу вспомнила, что соседки-то и дома нет, нынче она дежурная медсестра в вечернюю смену. Увы, звонка не последовало, и она полночи вертелась на подушке в сомнениях, не зря ли толковала его утреннее поведение, да и собственное подзадоривание насчет «взятия городов» как открытое обоюдное желание общаться.

Лишь вечером в пятницу Юра позвонил, измучив ее ожиданием, колебаниями настроения и продумыванием мстительных мер на предмет «случайной встречи». Сразу извинился, что надолго пропал – срочно отправили в Тулу на шахматный турнир: «Прямо в тот день и уехали вчетвером после второй пары». Стараясь справиться с волной радости, спросила как можно спокойнее: «И каков результат?» Не без гордости сообщил: «Стал кандидатом в мастера».

– Поздравляю. А как другие ребята? – она интуитивно продлевала разговор, все-таки опасаясь, что та «идея» не совпадёт с ее радужными предположениями.

– Все в выигрыше, – ответил и, чуть помолчав, добавил: – Кроме меня…

Она удивилась:

– Кандидат в мастера – и в проигрыше?

– Конечно! До сих пор не имею согласия на воскресную лыжную прогулку…

Ее торжественные марши разом смолкли, угаснув последней нотой. Как показаться ему на лыжах со своими бесконечными падениями и дрожащими коленями перед каждой горкой? На первом курсе еле сдала зачет по физкультуре – спасибо мальчишкам из группы, которые обманули молодого педагога, протащив ее через перелесок и скостив тем самым лыжную трассу почти наполовину. Помогла еще и стрельба в тире – тут она оказалась в числе «снайперов»… Лихорадочно крутилось в голове: что сказать, чтобы не было похоже на отказ…

– Юра, сожалею, но воскресный день забит до предела немецким. На конференции, посвященной Гейне, делаю доклад… Другого времени на подготовку нет…

– Вот тебе и на… А я уже в нашей компании заявил участие на двоих.

– Придется искать мне замену, – произнесла это провокационное изречение и спохватилась – вдруг в ответ услышит: «Да, придется…» А услышала: «Все настроение пропало…» Понимая, что жестоко подставляет Толю, ухватилась за спасительную ниточку:

– Не знаю, исправлю ли настроение, если приглашу в воскресенье вечером на концерт Эмиля Гилельса. Надеюсь, часам к шести лыжная вылазка закончится?

– Даже раньше… Во сколько быть у дома № 9? – голос у него точно повеселел.

Как хорошо, что не успела сообщить Толе про билеты. Он мечтал об этом концерте, говорил про аншлаг, что им надо будет спрашивать лишние билетики у входа. Она попросила бывшую папину сотрудницу, которая перешла на работу в обком партии, и та подарила пригласительный. Что теперь врать Толе? Тоже про «срочную» подготовку к докладу о Гейне? Сколько раз придумывала всякие «уважительные причины», а он терпел и делал вид, что  верил. Или в самом деле верил? Странно, но с ним она никаких своих комплексов не стесняется. Прошлым мартом Лера с Вовой их затащили в парк – попрощаться со снегом, там оказался прокат лыж, и ее уговорили покататься. Она визжала перед каждой горкой, но Толя ее так удачно подстраховывал, что ни разу не упала. Юра, возможно, вел бы себя так же, но она даже не представляла, чтобы в его присутствии столь позорно выглядеть.

Толя произнес по телефону со вздохом: «Значит, одному стрелять лишний билетик…»

В толпе у входа в концертный зал его сразу заметил Юра: «О, охрана уже тут как тут». К счастью, Толя их не видел, он как раз отвернулся, видимо, к какому-то обладателю «билетика».

Но Галя чувствовала себя неспокойно, тихонько оглядывалась по сторонам, в конце концов отвлеклась на прекрасную музыку. В какой-то момент придумала для Толи версию, что лишний билет оказался у Юры – его мама приболела, и он пригласил ее, случайно встретив буквально за полчаса до концерта. А пока в антракте они потягивали коктейль, и Юра со своей милой улыбкой, чуть смутившись, припомнил школьные годы: «В десятом классе мы с девчонками из соседней женской школы с такими бокалами шипучку пили на брудершафт. Иначе только «выкали». А мы, Галя, вообще ни на «вы», ни на «ты»…»

– Разве? Я и не заметила, – слукавила.

– А я очень даже заметил. Потому и хотел бы вернуться в те времена…

– И перейти на «вы», – поддразнила его.

– Уточняю, – он вытащил соломинку из пенящегося коктейля. – Конечно, в буфете неудобно проделывать положенные перекрещивания с бокалами, но мысленно…

Она перебила: «У студентов нравы демократичнее, чем в раздельных школах, можно обходиться без брудершафта».

– Можно, – согласился, – но в данном случае я об этом сожалею.

Его манера говорить откровенно, даже когда это не очень ловко, на сей раз заставила Галю покраснеть и благословить третий звонок, позвавший в зал.

Зато как сладко было услышать от него первое «ты», пусть в самых банальных фразах: «Галь, я помчусь за пальто, а ты меня высматривай. Народу в гардеробе будет тьма, не растворись в толпе».

Весь обратный путь обсуждали феномен Гилельса. Что такое гениальность? С ней рождаются или она приобретается с развитием способностей, с опытом, с постоянной работой? Разговор затеял Юра, и приводимые им мысли великих философов, писателей, физиков и математиков плюс собственные суждения открывали в нем такую глубину, что Галя, хоть и поддерживала «уровень» – больше вопросами, нежели своим на этот счет мнением, – где-то в тенетах подсознания сомневалась, сумеет ли ему соответствовать. В том, что их отношения продлятся, она после этого вечера уверилась. И не напрасно. Увидев ее в середине недели в библиотеке, Юра просиял: «Замечательно, Галя, что ты здесь. А я звонить тебе собирался. В субботу у нас на факультете традиционный сбор выпускников с концертом и танцами. Я был в оргкомитете и имею пригласительный на два лица. Ты согласна быть вторым лицом? Нет, лучше первым…»

– Я не тщеславна.

– Но ты свободна в субботу? Да? Прекрасно! Кстати, сравнишь наш вечер с химфаковским, – проговорил вроде как мимоходом. Она промолчала. Не признаваться же ему, что игнорировала Толины попытки увлечь ее на химфаковские посиделки – было известно, что их факультетский «Смехотеатр» очень даже неплох…

Юрину проницательность (или все-таки его особый к ней интерес?) Галя недооценила. Когда возвращались вместе из библиотеки, она с опозданием спросила про ту воскресную лыжную компанию, в которую не попала. А он ответил совсем про другое: «Насколько я выяснил, конференция о Гейне должна совпасть с днем его рождения. До 13 декабря в минувшее воскресенье оставалось больше месяца… Ты просто образец для подражания».

Ого, с ним надо держать ухо востро: «И как же тебе удалось выяснить дату?»

– Сначала прочитал автобиографию «поэта-романтика», как его там описывают. А потом поинтересовался у Фаины Семеновны, она у нас в группе вела немецкий до III курса.

– Она оценила твой порыв?

– Да, была рада, что продолжаю проявлять любознательность к языку.

– А на самом деле шпионить за мной, – засмеялась Галя. – Но я правда занималась докладом, – легко солгала.

– Я разве усомнился? Я действительно потрясен, что планируешь заранее труды праведные. У меня не всегда получается.

– Тебя же рвут на части, как гордость университета. То оргкомитет, то шахматные сборы, то научный симпозиум…

– Насмешничаешь?

– Ничуть. Я действительно потрясена, – ответила ему в тон.

…На встрече выпускников физмата Галя чувствовала себя так свободно, как нигде в последнее время. Она никого здесь не знала, и, главное, ее никто не знал. В этой толпе она словно ощущала себя наедине с Юрой. Его, правда, останавливали, с ним здоровались, но он отвлекался на минутку и опять был с ней. А когда пригласил на танец и обнял за талию, у нее на миг перехватило дыхание от этого мягкого прикосновения и от теплоты ладони, в которой утонули ее пальцы…

– Посмотри, Галя, тот пожилой толстячок с бородкой – это академик Адриганов. Мы с Крутиковым делаем проект под его руководством. Он директор НИИ, Вова у него лаборантом подрабатывает. С тех пор, как надумал жениться и стал кормильцем, – Юрий остановился после вальса около стульев, что выстроились вдоль стены. Галя присела, обмахиваясь платочком. Музыка заиграла танго, и толстяк с бородкой двинулся в их сторону.

«Позвольте ангажировать вашу даму», – склонил голову, обращаясь к Юрию. Танцевал он по-старинному, крутил ее вокруг себя, она сбивалась с такта, но в конце что-то стало получаться. Он церемонно поблагодарил, поцеловав ей руку, а возвращая на место, вогнал в краску, произнеся при Юре: «Держитесь, милая барышня, этого кавалера, он весьма перспективный ученый». Кажется, «кавалеру» тоже стало неудобно, он замешкался, не отреагировав. Тут фортуна повернулась к Гале – в группе выпускников заметила свою школьную учительницу по физике и поспешила к ней через весь зал.

Почти извиняющимся тоном объяснила Юре, что среди незнакомого людского потока наконец выделила одно узнаваемое лицо. Он усмехнулся: «А я подумал, что ты академику продемонстрировала, дескать, к «перспективным» отношусь совершенно индифферентно…»

– Академик пусть увидит, что я пришла обратно, – опустила глазки как можно более кротко…

С Толей она так не кокетничала, воспринимая его как верного товарища. С Юрой обоюдная занятость, его в особенности, превращала их нечастые встречи в желанные и с нетерпением ожидаемые. А Толя чуть ли не ежедневно провожал ее после занятий, ориентируясь в расписании II курса иняза лучше, чем она сама. Был ли он осведомлен о ее свиданиях с Юрой? Мог и не знать. Например, на концерт Гилельса он не попал. Хотя от возлюбленной парочки – молодоженов Крутиковых, которые Лынникову симпатизировали и всячески сводили его с Галей, вряд ли ей удалось скрыть, как ни старалась, появление рядом Галанина. Вова своему закадычному дружку вполне мог об этом намекнуть. Он, конечно, и с Юрием на почве научных интересов был близким приятелем, но не сравнимым со школьным почти братом, с которым вместе взрослели, начиная с первого класса. Как бы ни происходило, но Толя своего поведения не менял, и его надежное плечо ненавязчиво оказывалось необходимым в разных обстоятельствах.

 

 

*  *  *

 

Генерал Пахомов в области, что считалась рангом пониже, видно, неплохо проявил себя, раз сумел устроить перевод в свой родной Харьков. Там родился, там в молодости познакомился с мамой, и их теперешний переезд оказался Гале на руку: при случае могла легализовать место жительства родителей, а не соблюдать табу на обозначение города, куда папу отправили после аварии. Она была не настолько наивна, чтобы не учитывать немалое число знакомых и полузнакомых, кто знал подробности ее биографии. Но нынешнее окружение вряд ли к этим осведомленным относилось. Потому и предпочитала помалкивать, особенно опасаясь каких-то нежелательных упоминаний в присутствии Юры. Ей и без того казалось невероятным везением, как сложились их взаимоотношения. Она гнала от себя мысли, которые возникали по ночам, когда порой не спалось, и погружали ее в такое минорное состояние, что хоть плачь от отчаяния. Чем ближе и нужнее Юра для нее становился, тем печальнее представлялся день, когда он либо вспомнит о погибшем Вадиме, и ей придется откликнуться, либо узнает, из каких Пахомовых она происходит…

Между тем затеяла игру в молчанку для Лынникова про свой доклад на конференции о Гейне 13 декабря: Юра явно держит этот день «на контроле», спрашивал про аудиторию, где планируется проведение. Не хватало, чтобы оба там встретились. В результате не пришел ни тот, ни другой. Вечером Юра позвонил: их с Крутиковым задержал академик, заявился проверять, как идет эксперимент. А назавтра раздался тревожный звонок от мамы: у отца микроинфаркт, лежит в реанимации. Галя помчалась к декану – отпрашиваться с занятий. А за билетом ездил Толя, и он же провожал в аэропорт.

У папы обошлось благодаря своевременному врачебному вмешательству. Прописали ему месячное восстановление в санатории, и родители отправили Галю сдавать зимнюю сессию, ожидая в феврале на студенческие каникулы. Юра не был осведомлен о ее недельном отсутствии, ближайшим утром ждал ее возле подъезда, и они неспешно прогулялись до университета, обсуждая его предложение о встрече Нового года: «Одобришь ли культпоход в оперный театр 31 декабря? Премьера «Летучей мыши». В билет включен фуршет после спектакля и новогодний бал вместе с артистами». Она одобрила, понимая, что опять погрузится в свой бесконечный обман: Лера, с которой всегда в сессию занимались вместе, уже обмолвилась, что 31-е надо сделать выходным, несмотря на первый экзамен 3-го января, и собраться у кого-нибудь на квартире. Юра вызывал белую зависть своей обескураживающей прямотой, не имеющей ничего общего с тем незамысловатым простодушием, над которым потешаются народные пословицы, а заставляя его уважать за искренность и открытость. Вот и теперь он спросил, что называется, «в лоб»: «Лынников еще не успел подтвердить готовность охраны в новогоднюю ночь? Как он поживает?»

– Поживает, – ответила холодно. – Подробности у Владимира Крутикова.

Зимняя сессия выдалась на редкость сложной. Легким оказался только первый экзамен: их специализация – немецкий язык. А дальше они с Лерой переехали к ее родителям, у которых Галя с первого курса считалась родным человеком. Лера простилась с мужем, он остался в одиночестве в их небольшой квартирке, подаренной его бабушкой, перебравшейся к детям. Подруги расположились в бывшей Лериной «детской», занятия затягивались далеко за полночь. Университет был очень близко, достаточно перейти дорогу. Жизнь сосредоточилась вокруг книг и тетрадей с лекциями. С Юрой у Гали была только односторонняя связь: если он звонил или подходил к подъезду, она же никогда не позволяла себе сделать шаг навстречу, хотя имела номер его домашнего телефона. Придерживалась ли общепринятой в те годы морали о девичьем достоинстве или следовала воспитанной в семье сдержанности по отношению к молодым людям, но скорее давал о себе знать слишком гордый нрав. Толя не проявлялся, поскольку наверняка «разведал обстановку» у Крутикова. По Юре Галя скучала, но так и уехала в Харьков на каникулы не повидавшись. А когда вернулась, нашла в почтовом ящике пролежавшую много дней записку, что повергла почти в шоковое состояние: «Галя, тщетно разыскивал тебя и по телефону, и даже пытаясь на факультете разобраться в твоем расписании экзаменов. Очень жаль, что не удалось попрощаться перед долгой разлукой до конца семестра. Как всегда, в свалившейся в сессию спешке оформлял массу документов для неожиданной поездки в Томский университет по обмену ректорскими стипендиатами. Как только там обоснуюсь с адресом, пришлю тебе письмо. Придется до середины лета встречаться, увы, только в эпистолярном жанре. До свидания, всего тебе хорошего. Юрий». Это «увы» несколько примирило с его отъездом. Хорошенько посчитав время предполагаемого отсутствия, она с грустью констатировала, что увидеться они смогут лишь в начале следующего учебного года: папа на днях сообщил, что договорился провести отпуск с семьей в Сочи в военном санатории с 15 июля по 15 августа…

Письма от Юрия приходили редко и не очень длинные, всегда с извинениями, что из-за страшной занятости не успевает сразу ответить. Своим пребыванием в Томске был доволен, попал под крыло самого ректора, очень видного физика, который запомнил его, будучи в жюри одного студенческого конкурса, и уже заранее приглашает в Москву, куда на будущий год переезжает директором вновь образуемого физико-технического НИИ. «Представляешь, как это ценно для меня в смысле будущей работы. Ведь следующий учебный год – дипломный, а в аспирантуру поступлю заочную» – за всеми деловыми подробностями Галя пыталась уловить знаки особого внимания к себе. Он не был щедр на откровения в чувствах. Но все-таки порой прорывались отдельные штрихи: раза два обратился к ней «Галочка», иногда в конце письма мелькало слово «скучаю», а в мае в свой день рождения прочла напоминание о том, что и сама часто возобновляла в памяти с волнением: «Поздравляю с твоим днем. Так хотелось бы повторить то прекрасное мгновение у твоего подъезда после новогоднего бала…»

Тот новогодний бал в оперном театре на протяжении всей своей жизни Галя, а потом и Галина Викторовна, всегда причисляла к самым волшебным событиям, которые временами казались нереальными, привидевшимися в счастливых снах. Веселая оперетта с розыгрышами была так музыкально зажигательна, что на губах не исчезала улыбка. Искоса поглядывала на Юру, он тоже улыбался. Галя положила руку на поручень кресла – просто чтобы коснуться его локтя, а он накрыл ее кисть ладонью, так и досидели до антракта. Больше она свой трюк не повторяла, но, когда после спектакля поднимались по длинной лестнице на третий этаж, где были приготовлены фуршетные столы, он опять взял ее за руку, поспешив оправдаться: «Здесь крутые ступеньки, осторожно…»

Зрителей, которые купили билеты на новогоднюю встречу, оказалось совсем немного, все перезнакомились, обстановка сложилась радостная и непринужденная. Танцевали, дурачились, играли в «ручеек», в фанты. Кто проигрывал, должен был петь вместе с артистами. Гале такой фант достался, и она в паре с молодой солисткой довольно прилично исполнила известную песню по довоенному фильму: «Звать любовь не надо, явится нежданно…» Во всяком случае, Юра отметил: «Тебя вполне можно приглашать к ним в труппу». А когда ей выпал фант второй раз, она так умоляюще взглянула на Юрия, что он вышел ей на замену и старательно подпевал народному артисту-басу «Вдоль по Питерской». Артисты подготовились к этой вечеринке и выдавали листочки с текстами песен. Потом начался танцевальный конкурс, и их с Юрой признали лучшей парой, вручив большую плитку шоколада.

Возвращались, когда уже рассвело. Снег хрустел под ногами, искрился при свете еще не выключенных фонарей. Постояли возле подъезда молча. На прощанье Юра притянул ее к себе, голос у него дрогнул: «Можно я тебя поцелую?» Она повернула голову, подставив щеку, и вырвалась, открывая дверь. Её переполняла тихая нежность.

…Семейные неурядицы обрушились на Толю. Врачи запретили его маме работать, она вышла на пенсию, а Толя перевелся на заочное отделение и устроился на завод синтезспирта. Это далеко за городом, дальше, чем его дом, который тоже на окраине. Изредка звонил по телефону-автомату, а увиделись только, когда за ней заехали Крутиковы, чтобы поздравлять друга с днем рождения. Тогда она познакомилась с Толиной мамой, очень милой и еще совсем нестарой женщиной, с его старшей сестрой, которая пришла с мужем и дочкой. Было легко, тепло, уютно. Толя сидел рядом, шепнул: «Я уж почти забыл, как ты выглядишь». – «И как?» – спросила не без лукавства. «Потрясающе. Лучше, чем когда-либо. Просто светишься изнутри». Так оно и было, потому что как раз утром она получила письмо из Томска…

Встретились с Юрой действительно только перед самым началом следующего учебного года. Он позвонил, назначил время на набережной. Они обнялись, и он ее поцеловал так естественно, будто это было в их обычаях. Он не преминул обычаем и сделать – для каждого свидания. Они случались не часто, можно было успеть соскучиться. Однажды после особо долгого перерыва поцеловал в губы, и она непроизвольно ответила. Было заметно, как он обрадовался, видимо, утвердившись в осознании, что она к нему далеко не равнодушна. И чем ласковее с ней обращался, тем тревожнее становились ее предчувствия надвигающегося конца.

В одно из воскресений надумал съездить за город – «на ту полянку, помнишь, где ты по-вратарски мяч поймала…» Стоял такой же теплый сентябрь, как и тогда. Только электричка почему-то ходила туда лишь в дневные часы, а Юра разбудил ее по телефону ни свет ни заря. С вокзала отправлялся в те края автобус, правда, маршрут оказался не прямой, а с заездом на окружные станции. Одна из них – Зеленое городище. И когда въехали на то шоссе, знакомое Гале по расположению правительственной дачи, она опять перенеслась памятью в самый злополучный для своей семьи день. И то ли ее боль передалась Юре, то ли и сам он мысленно окунулся в переживания не такого и далекого несчастья, но он вдруг заговорил: «Галя, я тебе никогда не рассказывал… Три года назад погиб мой самый дорогой друг. Вот здесь, на этом месте… На него наехал и сбил насмерть любитель быстрой езды. Большой чин без водительских прав. Между прочим, твой однофамилец. Меня до сих пор жжет, что он даже не наказан, живет себе где-то, здравствует, а Вадика нет больше на этом свете. Он был такой талантливый, такой умница. Пел прекрасно, играл на скрипке… Единственный сын… Конечно, бываю у его родителей, но разве его заменишь…»

Смятение, которое испытала Галя, он сразу заметил, взял за руку: «Ты побледнела… Прости, не надо было вспоминать. Это в самом деле ужасно больно…» А она еле сдержала порыв признаться, взять и сказать правду, так, как умеет он… И не смогла, окончательно ввергнув себя в ту бездну лжи, за которой есть только полный разрыв. И пустота…

После заключительного экзамена зимней сессии она уезжала домой поездом. Юра ее проводил на вокзал и позавидовал, что не может тоже поехать. «В чем же дело? – пожала плечами. – Купил билет, сел в вагон…» – «Но ты же не зовешь…»

– Так ты со мной собираешься? – протянула вроде шутливо. – Это меняет дело. Надо подумать…

– Времени достаточно, чтобы подумать и решить… – резюмировал чересчур серьезно.

«Это уже не намеки, – размышляла во время долгого пути, –  это почти предложение поехать вместе к ее родителям…» Она в ужасе отогнала эту придумку, живо представив, как Юра входит в дверь, видит папу, убившего его друга, и бежит прочь, оставив ее в муках стыда и отчаяния…

Все-таки пришлось свести Юру с Толей. В свой день рождения Галя собрала у себя друзей. Крутиковы без Лынникова ни на шаг. А Юра загодя вопрошал, где бы она хотела провести свое 20-летие. Пригласила двух школьных подружек, мальчишек из группы. Под руководством Веры Павловны соорудила праздничный стол, испекла даже «Наполеон» по маминому рецепту. Середина мая одарила яркой зеленью, почти летним солнышком. Галю засыпали тюльпанами и нарциссами. Было весело, Лера читала свои шутливые стихопосвящения, Крутиков захватил баян. Чай пили на балконе. Галя бдительно следила за своим поведением, по возможности распределяя симпатии поровну. Больше всего внимания доставалось Борису и Леше, ее спасителям от гнева физрука во время зачета по лыжам. Один раз танцевала с Толей и один с Юрой. Вера Павловна при всей ее опытности не заметила никакого крена в сторону Юрия, потому что спросила: «Я что-то не поняла, тебе Толя хоть нравится?»

На лето Галя отправлялась в Харьков, и хоть длительные расставания с Юрой давались непросто, в этот раз хотелось отвлечься от постоянных угрызений совести – зачем обманывает его, привязывая к себе. Да и сама не в состоянии оборвать сладостное чувство обретения такого дорогого, такого любимого человека. Всего-то голос в телефонной трубке, а целая гамма волнений и ожиданий. Вот и сейчас: «Галя, можно к тебе зайду, есть разговор…» Сердце глухо стукнуло и покатилось куда-то вместе с ее проклятой интуицией, которая всегда сбывается, когда грядет негативный поворот событий.

– Юра, я лучше выйду к тебе, ладно? Хоть воздухом подышу. Голова что-то разболелась.

Стоит на углу – высокий, красивый, в белых брюках…

– Ты не заболела? – спросил обеспокоенно.

– Нет, просто устала от экзаменов.

– Знаешь, я бы поехал вместе с тобой. Но у меня через неделю госэкзамен. Я могу прилететь позже. Надо же познакомиться с твоими… Ты когда уезжаешь?

– Пока не знаю, – привычно солгала, хотя точно собиралась завтра.

– Адрес дашь?

– Пришлю телеграмму… Я пойду, хорошо?

Сама обняла его, почувствовала его губы на своих губах, его дыхание и шепот где-то возле уха: «Люблю тебя…» Бежала к дому, в виски бились и повторялись прощальные перед гибелью слова Анны Карениной: «Господи, прости мне всё!» Теперь отрубать разом так больно, просто невыносимо. Давно бы распрощаться с этой колдовской эйфорией безмерного счастья… Только где было взять душевные силы? Вот и дотянула до последнего. Отступать больше некуда, выход – единственный…

Будильник прозвенел в шесть утра, да она и не спала толком. Позвонила в аэропорт: во сколько вечерний рейс, есть ли билеты? Вызвала такси – успеть, пока не ушел на работу. Толя отворил дверь: «Галя? Что-то случилось?»

– Случилось. Ты сможешь срочно взять отгул? Или отпуск… Рейс на Харьков сегодня в 22:50. Пора тебе предстать перед моими родителями.

 

 

*  *  *

 

Когда Галине Викторовне Лынниковой исполнилось 72 года, она передала кафедру, которой заведовала два десятилетия, своему бывшему студенту и аспиранту, успешно защитившему докторскую диссертацию. Сама осталась на полставки профессора, освободив наконец время для завершения очередной монографии. Начался для нее необычный учебный год, когда на неделе появились два творческих дня. Правда, ими поспешила воспользоваться старшая внучка, иногда подкидывая ей свою четырехлетнюю Маринку. Только что посмотрели мультик, девчушка убежала в свой уголок к игрушкам, а Галина Викторовна переключила канал и застыла от неожиданности: с экрана на нее смотрел Юрий Галанин, почти такой же, как полвека тому назад – высокий лоб, «ученые» очки, только волосы наполовину побелели. Внизу бегущей строкой сообщалось о 75-летии академика РАН, лауреата Государственной премии Юрия Павловича Галанина. Да, конечно, сегодня же второе октября… Известная тележурналистка вела с ним беседу. Похоже, интервью подходило к концу, поскольку она провозгласила: «Напоследок вопросы не о науке. Есть ли у вас любимчики среди учеников и продвигаете ли их «по блату»? Чем увлекаетесь в свободное время?» И тот, что заставил замереть Галину Викторовну: «Можете ли рассказать о своей семье?»

– Пожалуйста. Женат, два сына, два внука, – ответил сверхкратко, что вызвало дальнейшие расспросы.

– Внуки взрослые?

– Нет, совсем малыши. Один ходит в садик, другой в первый класс. Мой старший сын не женат, а младший еще молодой человек, и дети у него маленькие. Я довольно поздно женился.

– Занятия наукой помешали?

– Помешала любимая девушка… Мне казалось, она меня тоже любит, а вышла замуж за другого. Обиду за коварство и ложь я перенес на всю женскую половину человечества, – мягко улыбнулся и продолжил: – Пока совершенно случайно не узнал, какие обстоятельства нас разделили.

– Неужели их нельзя было преодолеть?

– По истечении времени думаю, что возможно. Если бы правда честно призналась. И если противостоять судьбе вдвоем…

Галина Викторовна нажала кнопку. Экран погас. Правнучка подбежала с куклой и остановилась:

– Бабулечка, ты почему плачешь?

– Я не плачу, солнышко. Глазки устали и слезятся. Нельзя так долго смотреть телевизор…

 

 

Долг платежом…

 

Николай оказался в Уфе, женившись на Лиане, и последние десять лет мечтал отсюда уехать. Несмотря на удобную квартиру, подаренную ее родителями, на свой сложившийся бизнес, на успешную работу жены концертмейстером. Собственно, озвучивал свою мысль о переезде в Москву как заботу о дочери – чтобы училась на столичном уровне. Конечно, ее будущее учитывал, но и самому хотелось жить и проявлять себя «в центре событий», а в своих коммерческих способностях был уверен. Еще с той юношеской поры, когда в своем поволжском селе наладил засолку осетровых рыб, что плескались в их заводи, и продавал их дачникам, массово наезжавшим в их райские места. Там однажды и с будущей женой познакомился. Студенткой у подружки гостила, вот Шура и попросила на лодке их покатать. Про таких, как Лиана, говорят «хорошенькая», но хорошеньких девчонок вокруг немало, а эта привлекала живым нравом, острым язычком, да и, что греха таить, тем, что жила в столичном городе. Правда, про Башкирию он тогда и слыхом не слыхивал, даже в школьную библиотеку по старой памяти заглянул, и неизменная библиотекарша, узнав одного из своих юных книгочеев в симпатичном крепком парне, с удовольствием разыскала красочный фотоальбом с названием «Мой край любимый». Николай был очарован горными склонами, лодками сплавщиков на бурных реках, стройными лесными рядами то белоствольными, березовыми, то таинственными, хвойными. Немалую роль в его ухаживаниях сыграли Шурины рассказы о просторной даче на берегу озера, где она не раз бывала в семье Лианы – с ней училась в одном институте.

Николай, как человек конкретный и решительный, потратил определенные усилия, чтобы из заочников своего вуза стать заочником в Уфе по тому же профилю. Так что на сессии туда и катался. Вместе с дипломом обмывали пышной свадьбой брачное свидетельство.

Устроился инженером на завод, но денег платили мало, и он продумал «транспортный конвейер» с рыбаками родного села. Тетку, у которой рос, рано лишившись родителей, уговорил на кооператив по засолке, и постепенно рыбные прилавки прижились – попробовал в Уфе, но выгоднее оказалось в окрестностях. Аппетиты его росли, на родине познакомился с правящей верхушкой области – засветила идея о рыбном заводике. И тут уж Москва приближалась к реализации не только географически, хотя и это важно – оттуда до знакомых с детства пенатов ближе, не то что от Уфы сутками на машине добираться, а самолетом не любил, побаивался. В общем, поскольку финансовая основа, чтобы стать москвичами, была заложена, начал наведываться в Белокаменную «в разведку». И в конце концов, усадив рядом Лиану, поверг ее в шок своим планом.

– Самое сложное – получить прописку. Есть такая возможность тебе, Ланочка, поехать первой и через некоторое время этот штамп в паспорте заиметь.

– Каким образом? – усмехнулась жена.

– Выйдешь там замуж, – произнес Николай и выдержал ее недоумевающий взгляд. – Послушай, пожалуйста, я все устрою. Можно сказать, уже договорился. Дело за тобой. Не смейся и не возмущайся. Дай сказать.

– Говори, – кивнула и тут же вскинулась: – Ты что, с ума сошел? Как ты это представляешь? Я буду с двумя мужьями? А кто этот второй? – она вдруг залилась смехом. – Коля, ты пошутил? Признайся, что неудачно, – и оборвала смех. – А почему бы тебе не жениться? Пропишешься, потом мы с Регинкой к тебе переедем. Давай действуй, ты же глава семьи!

– Этот вариант я тоже просчитывал, – ответил совершенно серьезно, – но твой прямо приплыл в руки. Я нашел человека, согласного на фиктивный брак. За вполне скромное вознаграждение.

– И во сколько же московский муж меня оценил? – Лиана вскочила с дивана и вырвалась, когда он попытался ее обнять.

– Может, ты все-таки успокоишься и выслушаешь меня до конца? Это он не тебя, он так самого себя оценил.

Она ходила по комнате, глаза горели гневом. Казалось, вся ушла в себя, его слова едва ли доходили до нее. Но он не отчаивался:

– Ланочка, пойми, я тебя нежно люблю. И тебя, и Регинку. Неужели нам всем не хочу добра? Сядь рядом, прошу тебя…

В конце концов она вернулась на диван, устроилась с краю.

Кандидат в «московские мужья» был представлен Николаем как человек тихий, замкнутый, опустившийся, давно потерявший работу.

– Он вдовец, бездетный, живет в доме старой постройки с высокими потолками, у него две отдельные комнаты, их разделяет кухня… Ты его даже видеть не будешь.

– Он, конечно, пьет, – перебила его Лиана.

– А вот и нет, в рот не берет спиртного.

– Денег, видно, на водку не хватает. А после твоего «скромного вознаграждения» дорвется. Из тихого превратится в дебошира. Если изувечит фиктивную супругу, ты будешь доволен? – задала ехидный вопросик. Саркастическая улыбка не сходила с ее лица.

– Ладно, дорогая моя, на сегодня хватит, – ласково откликнулся Николай. – Ланочка, я напугал тебя. На самом деле все будет нормально, я обо всем позабочусь. Подвинься ко мне, посиди спокойно…

Но Лиана выбежала в спальню, довольно громко хлопнув дверью.

Николай терпеливо ждал, зная метаморфозы в характере жены: буря уляжется, и она поведет себя так, будто ни на что и не злилась. Злопамятством никогда не страдала. Но на сей раз эта пауза затянулась, лишь на третий день она спросила без раздражения: «Надеюсь, распрощался со своими дикими фантазиями?»

– Напротив, ты мне предоставила время для размышлений. Только утвердился в правильности найденного варианта. Готова выслушать?

– Я вся внимание, – забралась с ногами в кресло напротив. – Полагаю, ты мне сделаешь фальшивый паспорт без пометки о нашей регистрации. Так? Сколько за подделку придется заплатить?

– Какая подделка? Зачем такой риск? Мы просто временно разведемся.

Она аж задохнулась от неожиданности, но отреагировала без видимых эмоций:

– Не понимаю, как ты до такого додумался! Может, у тебя появилась любовница? Тогда никаких препятствий – давай разведемся. К чему весь сыр-бор городить, в Москву меня отправлять…

Он возмутился:

– Я что, повод когда-нибудь давал? Как ты смеешь каких-то баб мне приписывать?!

– Как смею? – она опять начала закипать. – А как смеешь ты так легко предлагать: давай разведемся…

Дверь в спальню снова негодующе стукнула.

Николай, обычно хладнокровно уравновешенный, понемногу начал беспокоиться: время уходило в песок, и столь удачно найденный им москвич, который, похоже, до их встречи в хлебной лавке даже и не помышлял о подобном выходе из своего морального тупика, тут мог подыскать себе другую невесту. Хотя с бесстрастным своим анализом Николай не верил в самостоятельные телодвижения «этого слабака». Другое дело, что здешняя договоренность о быстром разводе может вдруг сгореть: хоть деньги и великая вещь, но порой обстоятельства могут вторгнуться нежданно-негаданно.

Вот и у него обстоятельства в один момент перевернулись, удивив, почему такое даже не приходило ему в голову…

У Регинки закончились каникулы, она вернулась от бабушки с дедом, из их дома у озера, где чувствовала себя хозяйкой. Особенно, когда те изредка уезжали на работу. Тесть и теща крутили какими-то делами в швейных кооперативах. Николай никогда не вникал в подробности и вообще держался на вежливом расстоянии, предоставляя жене и дочери пользоваться их бесконечными модными подношениями. Регинка приехала, и надо было родителям держать ухо востро, не показывая ей холодок разлада. Однако на следующий же день их сообразительная дочь учуяла неладное и ласковой лисонькой вопрошала отца: «Папуль, ты почему какой-то хмурый? Ты мне не рад, да? А я так соскучилась…» Ходила за ним следом и даже чуть не расплакалась: «Пап, ну я же вижу, что-то у тебя не так…» В конце концов он выпалил в сердцах:

– Есть возможность в Москву переехать, а мама не хочет!

– Как не хочет? В Москву! И не хочет! Мы когда на теплоходе туда плавали, она же была в восторге.

Так Регинка внезапно переломила ситуацию, устроив мощную жизнерадостную атаку на маму и расписав предстоящую жизнь в столице так, будто вопрос давно решен. Лиана и сама была совсем не прочь переехать в Москву, тем более что год назад туда перебралась с семьей ее коллега, скрипачка, и сообщала: устроиться в музыкальном мире – не проблема. Только методы смущали, но Регинкины восторги перебороли сомнение и обиды. Зато лишний раз поразилась всемогуществу взятки: им даже не задали официального вопроса о причине развода.

У Николая будто открылось второе дыхание:

– Сейчас же мчусь нам с тобой за билетами. Поедем на поезде, хорошо? Насчет машины, чтобы там ездить, – мне приятель один обещал…

– Стоп, стоп, дорогой Коля, – все еще с металлом в голосе возразила Лиана. – Ты меня на амбразуру бросил, так я и буду Матросовым до конца. Можешь покупать билет, но только один. Мне.

Он даже спорить не стал, боясь спугнуть ее «боевую готовность».

 

 

*  *  *

 

Партнера по обману с московской пропиской звали Черемисин Павел Артемьевич. Он был на пять лет старше Лианы и по какой-то злой нелепости родился с ней в один месяц и день. Об этом она узнала на следующее утро после своего приезда – в загсе, куда поспешила пригласить странного хозяина квартиры, встретившего ее без единого слова. Кивнул на ее «Здравствуйте» и показал дверь комнаты. Позже выяснила у Николая, что тот послал предварительно телеграмму во избежание лишних сложностей при знакомстве. Поначалу этот человек казался если не глухим, то почти немым со своими односложными «да» и «извольте». Эти его старинные «извольте» и смешили, и приводили ее в недоумение. Впрочем, меньше всего ее занимала его личность, гораздо важнее представлялось быстрее подать заявление на брак, после чего еще ждать целый месяц, а значит, и прописка отложится, и устройство на работу, и, что хоть и далеко, но едва ли для нее не самое главное, – скорей бы затем оформить развод и воссоединиться с семьей. Кстати, кое-какая работа появилась почти сразу. В музыкальном училище, на невзрачную доску объявлений которого случайно скользнула взглядом на соседней улице, требовался педагог, и, поговорив с ней, директриса обещала месяц ждать. Зато Римма, та самая коллега-скрипачка, порекомендовала ее эстрадному певцу, некому Эдуарду, который искал аккомпаниатора, и он тут же договорился об оплате, «без всяких документальных официозов». Так что трижды в неделю она начнет с ним репетировать. А пока занялась приведением хоть в какой-то вид жилья, обшарпанного и обтрепанного до последней степени, правда, без пыли и мусора.

Ее комната, видимо, когда-то служила кабинетом, потому что, кроме стола, кушетки, двух стульев и тумбочки, узкий книжный стеллаж тянулся до самого потолка, возле него стояла стремянка. Ни одного сколько-нибудь понятного названия в книгах не обнаружила, сплошь сложные термины – «Теория множеств», «Теория колебаний», «Расчет индуктивностей», «Введение в комбинаторный анализ» и все в том же духе. Стены давно выцвели, кое-где проглядывала прежняя краска. Но в общем вполне терпимая обстановка. Хуже всего выглядела кухня. Обои висели клочьями, плита приобрела серый оттенок, линолеум на полу – в подтеках и пятнах.

Купила обои, развела клей, вытащила стремянку. И лишний раз оценила Николая: ремонт всегда был на нем, по мелочам возился сам, но обычно нанимал кого-то, и весь бедлам укладывался в минимальные сроки. Ее первый «блин» получался комом, никак не хотел ложиться на стену ровно, морщился и вырывался из рук. К тому же руки уставали тянуться вверх к высоченному потолку. Надо было случиться, чтобы именно в такой момент показался в дверях хозяин этих безобразий, и Лиана обрушилась на него со всей страстью:

– Вы мужчина или как? Я что, только для себя стараюсь? Мучение с вашим дурацким потолком. С обоями туда не добраться. Вы что, не видите? Я не достаю. Помочь даже в мыслях нет?

– Извольте, – прошелестел он, направляясь к стремянке, с которой она уже соскочила, бросив на пол искореженный кусок обоев. Ярость переполняла ее – не из-за него, просто под руку попался, а потому что ничего у самой не получалось. Устыдилась своего крика и закрылась в комнате. Надо было успокоиться и собираться на репетицию к певцу. Поздно вечером, когда вернулась, даже вскрикнула, застыв от удивления: кухня была оклеена, рулон – остаток обоев прислонен в углу.

Утром принялась отмывать плиту. Очень боялась: хозяин появится, и надо будет что-то сказать. Извиняться глупо, благодарить тоже – им накопленные заросли неряшливости, запустения она разгребает. И еще «спасибо» говорить! Дверь его комнаты скрипнула, и она произнесла совершенно неожиданно для себя:

– Давайте-ка чаю попьем на обновленной кухне.

Свое «извольте» он сопроводил подобием улыбки. Скрылся в комнате и вышел в чистой, хотя и не выглаженной рубашке.

Чаепитие его не разговорило. Отламывал кусочки от булки. Лиана пододвинула варенье, поблагодарил кивком головы, положил немного прямо в чашку.

В другой раз позвала его к столу, когда отскребли кляксы на линолеуме. Чувствовала неловкость, раздумывая, что бы такое у него спросить и нарушить это нависшее молчание. Первое, пришедшее в голову: «Где находится ваше домоуправление?» Пожал плечами, вроде смутился. И выдал чуть ли не первую фразу за неделю ее пребывания: «Раньше было во дворе. Уже давно куда-то переехали». У нее вся скованность почему-то разом прошла, и она рассмеялась: «Вы, оказывается, говорить умеете!» – «Умею, – опустил голову. – Только не знаю зачем…»

– Павел Артемьевич, да вы что? Как это зачем? – его признание настолько изумило, что она даже не заметила, как впервые назвала его по имени-отчеству. А он тут же отреагировал: «Просто Павел. Надо привыкнуть – соседям по жилплощади через три недели расписываться. Иначе в загсе будем выглядеть странно».

– Хорошо, пусть Павел, – согласилась, не обратив особого внимания на последнюю реплику, а продолжая испытывать удивление и необходимость оспорить фактически объяснение им своей постоянной изоляции и нежелания ее прерывать. – В жизни много чего страшного и грустного происходит, но чтобы полностью перестать общаться, стать затворником? Почему?

– О, это слишком долгая песня, Лиана Артуровна…

– Просто Лиана, – ответила ему в тон. – А я не тороплюсь, да и вам, похоже, некуда спешить.

Но он замотал головой:

– Нет, нет! Не в моих правилах навязывать свои проблемы, – и поднялся. – Спасибо за обед, я отвык от разнообразия меню…

Его странности и недомолвки не возбуждали в ней особого любопытства, вообще забывала о них, захваченная мыслями о доме и возросшей занятостью из-за подготовки эстрадника-«работодателя» к концерту. Но едва возникала унылая фигура, приближаясь к плите еле слышной походкой, как жалость накатывала: как бы чем-то помочь? Потом останавливала себя: не узнав толком причины, невозможно лечить их следствие. И откладывала свои попытки до лучших времен, пока однажды ее случайный вопрос не задел в нем какие-то доселе спрятанные чувства.

– Кто вы по профессии, Павел? Я в ваших книгах ни единого слова не понимаю – такие они умные…

– Когда-то учился в политехническом, – ответил, явно растерявшись от неожиданности. – По диплому инженер.

– А не по диплому? По факту?

– Работал в научно-исследовательском институте. Старший научный сотрудник.

– Вас уволили?

– Нет, что вы! Уговаривали остаться. Уже докторскую доканчивал.

– Так вы сами ушли? Почему?

– Вы все-таки добиваетесь своего… Упорная Лиана… Зачем ворошить прошлое? Оно совсем не веселое.

– Кто ж гонится за весельем? Расскажите, вам легче станет…

– Мне давно легко. Я отринул тяжелое, я просто существую без чувств и мыслей… Впрочем, если хотите послушать…

Ей показалось, что он с некой усмешкой произнес свое обычное «извольте».

 

 

*  *  *

 

Собственно, в целом его рассказ не расходился с краткой справкой, что она получила от Николая: умерла жена, потерял работу… С той разницей, что с работы ушел сам. Времена были лихие, производство сворачивалось, учреждения закрывались. Лаборатория, которую с невероятными бюрократическими препонами выбил под свои исследования, прекратила существование из-за финансового коллапса. Отдел соединили с другим, совершенно иной направленности. В вузе, где мог бы со временем защищаться, распустили докторский совет. С этим можно было как-то справиться, если бы болезнь Светланы, которую удавалось сдерживать, не начала бурно прогрессировать. Он и до этого раздумывал, не написать ли заявление на увольнение, а тут решился в один момент, чтобы быть с ней и не отправлять в больницу, о чем она умоляла. Три с половиной месяца боролся за ее спасение. Но она умерла, и жизнь потеряла всякий смысл. Ничего не хотелось – ни вставать, ни умываться, ни идти за хлебом. Друзья, коллеги пытались до него достучаться, он не открывал, а телефон отключили за неуплату. У него и денег-то почти не осталось – после дорогих лекарств, после похорон и при отсутствии зарплаты. Правда, на работе ему оформили увольнение не по собственному желанию, а по производственной необходимости и поначалу платили минимальное выходное пособие. «Встреча с бизнесменом из Уфы, который заботился о переезде дальней родственницы, явилась для меня неким спасением от грядущей голодной смерти», – подытожил он свое повествование. Излагал события сдержанно, стараясь оставаться бесстрастным. Видимо, это давалось немалым усилием, потому что тут же поднялся и, простившись взмахом руки, поспешил к себе...

– Вам надо устроиться на работу, – выпалила без всякого приветствия сразу, едва он появился на кухне после нескольких дней, когда, похоже, намеренно избегал попадаться ей на глаза.

– Так и предполагал, что не оставите в покое, – буркнул недовольно. – Потому и откровенничать не хотел.

– Быстро поняли мою натуру. Я действительно не отстану, пока не добьюсь результата.

– В моем случае вряд ли…

– Поживем – увидим, – и мягко предложила: – Хотите кофе? Только что сварила. И деньги возьмите, я же вам должна платить.

– Кофе хочу. А деньги возьму, только когда заработаю – после загса.

– Воля ваша.

– Да, моя. Сам удивляюсь, что она появилась. А насчет работы… Тут сложности. В моем институте мои изыскания теперь не нужны, а другие мне не интересны.

– Вы чересчур разборчивы. Сейчас для такого не время. Приходится выживать. Вы инженер, найдите что-то техническое.

– Да я уж нацелился на завод поблизости.

Однако нацелился безуспешно. Завода просто не стало. Окна крест-накрест заклеены…

Он теперь ежедневно куда-то отправлялся. Надевал приличный костюм – видно, висел в шкафу невостребованный. Обходился старьем. Благо стоял теплый сентябрь, начинался золотой листопад. Они почти не общались. Ей, кроме «личного» певца, навязали еще и его партнершу по предстоящему концерту. В смысле репертуара везло – их классические романсы знала наизусть, но сложился дефицит времени. Утром Павел уходил рано, она возвращалась с двумя пересадками на метро чуть ли не в полночь. Да и не получалось у него, видно, с трудоустройством, иначе, может бы, похвалился.

…Их зарегистрировали безо всяких проволочек точно в указанное время. Свидетелями Лиана пригласила симпатичную пару, что ждала своей очереди после них. Едва вышли на улицу, как она заторопилась к автобусу. Буквально накануне, когда звонила домой с переговорного пункта (сотовые телефоны только еще входили в категорию импортных редкостей), Николай огорошил радостным возгласом: «Завтра приеду на полтора дня в Москву». – И пояснил: «По делу вызвали. Время расписано чуть ли не по минутам, уже есть обратный билет, в Уфе должен быть на важном совещании. Так что не опаздывай, жду в гостинице “Прага”».

– Сколько минут на меня? – не удержалась от колкости.

– Три часа, включая обед, – хохотнул. – Не шути, я соскучился.

Он ждал в вестибюле и, едва поднялись в номер, обнял так крепко, что она задохнулась.

– Еле дождался, – он сдернул с нее плащ.

– Ты как на пожар, – попыталась охладить его пыл. – Дай передохнуть…

– Не надейся, не дам.

Уже в ресторане, за обедом смогла, наконец, расспросить о дочери, о ее учебе, о причинах его срочного приезда. О Регине отчитался по полной программе:

– Очень хотела со мной поехать, но объявили что-то вроде репетиции экзамена по математике. По физике с репетитором проходит вузовский курс. Потерпите до зимних каникул, раньше вряд ли повидаетесь…

Он посматривал на часы, и Лиана не удержалась от холодного тона: «Поезжай, если пора. Я сама расплачусь». Кивнул, оставил деньги, чмокнул в щеку. Можно было ехать домой, у певцов на сегодня заранее отпросилась, опасаясь, что может задержаться в загсе. Но от метро повернула в другую сторону – хотелось прогуляться, снять нервное напряжение. Почему-то было не по себе во время пустякового на первый взгляд эпизода – обманного бракосочетания: чужой мужчина надел ей на палец ее собственное обручальное кольцо, предусмотрительно снятое еще в поезде из Уфы, а ей для себя передал какую-то дешевую железку. А ведь у него, наверное, могло быть свадебное кольцо, но он-то его не предал… И эта спешка с приездом Николая. Недоуменный вопрос в глазах «соседа по жилплощади» – куда она сорвалась, ничего не объяснив. И затем свидание с Николаем, торопливое, оставившее осадок какого-то досадного отчуждения.

На кухне горел свет. Павел сидел у стола все в том же выходном костюме, что надевал с утра. Встрепенулся, спросил встревоженно:

– Я вас чем-то обидел? Сделал что-то не так? Вы от меня спешно убежали…

– Не от вас… Просто я очень спешила. Николай приехал из Уфы… Который с вами договаривался… Это мой муж.

– Ваш муж?.. – и через длинную паузу: – Как же вы обошлись с паспортом? С записью о браке?

– А мы развелись, – произнести равнодушно не получилось, голос дрогнул. Он посмотрел очень внимательно и, как показалось, со скрытым укором.

– Осуждаете? Но вы ведь тоже согласились на обман. Почему же мне нельзя?

– Помилуйте, какое я имею право…

Но она не в силах была остановиться. Все первоначальные переживания, сомнения, обиды, что притаились в глубине души, нахлынули, нуждаясь в оправдании.

– Вы не верите в обстоятельства, которые не обойдешь? Мой переезд был необходим, и развод его ускорял, – и опять перенесла весь огонь на него: – Простите за жестокость, но если бы у вас выздоровление жены поставлено было в некую зависимость от ее брака, вы бы не пошли на развод?

– Вы берете крайний случай. Жизнь и смерть. Тут без вариантов.

– Ну, вот вы и согласны, – запальчивость ее погасла, стало стыдно за очередной свой взрыв. Но снова задала ненужный вопрос, что беспокоил ее совесть предполагаемой чистотой его помыслов: «Вы со Светланой носили обручальные кольца?» Он понял подоплеку ее интереса, постучал по пальцу: «Вы про это колечко? Я его специально купил, такие есть в любом газетном киоске. А те кольца, мое и Светланы, да, есть. Они у меня хранятся отдельно. Их наши мамы подарили, сбросились на десятилетие нашей свадьбы. Теперь и мам давно нет, и Света ушла…»

– Сколько лет вы прожили со Светланой?.. – и спохватилась: – Если вам тяжело, то не надо, простите, ради бога…

– Нет, наоборот, мне приятно, что вы о ней спрашиваете. Она была замечательным человеком. Прожили мы в браке девятнадцать лет без двух месяцев, а вообще вместе всю свою жизнь.

Он помолчал. Продолжил не сразу:

– Мы с детства жили в одном доме, играли во дворе. Я в Свету влюбился в шестилетнем возрасте, в жмурки ее поймал… А поженились, когда институты закончили. Она в медицинском училась, это была ее мечта. К учебе относилась серьезно и условие поставила: распишемся после защиты диплома. Скольких людей на ноги поставила! Она блестящий кардиолог… Только себя не спасла.

– Покажите ее фотографию, – попросила Лиана. Он тут же принес.

– Какое необычное лицо, – произнесла, разглядывая портрет. – Доброе, умное и печальное…

– Спасибо, – его глаза увлажнились. – Именно такая она и была. Добрая, умная. И печальная – про свою болезнь слишком хорошо знала…

На следующий день певцы репетировали с утра до ночи: в ближайшее воскресенье назначен концерт. Лиана еле доплелась до дома. Чайник был горячий – видно, Павел позаботился. Он и в самом деле ее поджидал, тут же отворил свою дверь:

– Я ведь вчера тортик купил, хотел отметить…

– Что отметить? Наш с вами обман? Это же кощунство, – Лиана, как всегда, кипятилась, если с чем-то была не согласна. Он заулыбался: «Остыньте… Я не договорил. Отметить хотел свое возвращение к жизни. Это ведь совсем немало. И вашу роль тут не переоценить. Я вам, честное слово, премного благодарен. Вы мне кем-то свыше посланы… Победили жуткую депрессию. Так что от тортика уж, пожалуйста, не откажитесь».

Чай ее разморил, она почти засыпала. Хотела было убрать чашки, он остановил: «Отдыхайте. Я сам». И когда она пошла к двери, догнал вопросом:

– А не могу я на концерт ваших певцов напроситься? Как большой любитель музыки…

– Конечно, – она обрадовалась. – Поздно закончится, не одна домой поеду…

Воскресенье выдалось дождливым, но к вечеру распогодилось, и после концерта дышалось такой чистой озоновой свежестью, что Лиана предложила пройтись до следующей станции метро.

– Давайте ваши букеты. Поместим их в пакет, – Павел вытащил из кармана полиэтиленовую сумку, и Лиана восхитилась его дальновидностью. Он засмеялся: «Это чистая случайность, не перехвалите. А прогулку, если вы не против, можно продлить до самого дома – я тут все ходы-выходы знаю и могу показать более короткий путь».

– Как вам концерт? – спросила почти из вежливости, полагая, что он также из вежливости даст стандартный положительный ответ. Он, однако, не высказал восторга: «Понравился ровно наполовину. Эдуард, на мой взгляд, интересный исполнитель, со своей индивидуальной манерой. А певица никудышная, голос есть, а души ноль. И если хотите знать и не сочтете за лесть, то больше всего мне понравился ваш аккомпанемент. Он углублял содержание романсов, был в ключе композиторских трактовок…»

Она слушала молча. Он еще что-то пробовал пояснить, потом тоже смолк. Через некоторое время поинтересовался: «Вы не согласны? Или скромничаете насчет себя?»

– Нет, отчего же? В Уфе вокалисты считали за честь, если удавалось поработать со мной. Особой скромностью, как видите, не отличаюсь. Вот вам еще одно разочарование к не лучшей оценке моего морального облика.

– Не понял…

– Ну, вам же не понравилось, что я спокойно развелась с мужем во имя столичной прописки…

– Так вы ведь сослались на обстоятельства. Правда, их не расшифровали, – он придержал ее за локоть. – Остановимся ненадолго? Вот скамейка… Лиана, я не хочу, чтобы между нами возникали недоговоренности. Вы для меня не посторонний человек. Даже не так… Много значите… И если вы что-то хотите объяснить, я буду только благодарен. Если не считаете нужным, значит, так правильно. Только не сердитесь на меня зря. И не расстраивайтесь сами понапрасну…

– …Мне было очень непросто и с разводом, и с согласием на этот брак, – она заговорила, ощутив какую-то необъяснимую потребность высказаться и открыться этому человеку в ответ на его искренность и прямоту. – Я долго не давала согласия, Николай злился… А потом вернулась после каникул дочка, и я сдалась. Регина – очень способная девочка, победительница нескольких олимпиад по математике. Физику изучает с репетитором по вузовской программе. Нынче школу заканчивает. Спит и видит поступить в Физтех. Она так обрадовалась, что будет не в общежитии, а с родителями. Мы ей сказали, что знакомый может прописать только одного человека, а дальше, мол, видно будет. Про ложь эту безобразную она ничего не знает. В общем, я оказалась не на высоте, уважаемый Павел… Кошки на душе до сих пор скребут. Как поется в песне: «…Моей душе покоя нет…»

– Ну, что вы, дети – это особая статья. Ради них сделать что-то доброе – не грех, наверное… Впрочем, не мне судить. Я в этой истории тоже не святой, хоть вы и назвали меня уважаемым.

– Кстати, уважаемый, – она благодарно улыбнулась, – а как вас называют попросту – Паша, Павлик?..

– Не угадаете… Паня.

– Похоже на женское имя. Павла или Прасковья, а дома – Паня.

– У меня мама псковская, из тамошней деревни. Так в ее родне три Павла. Какой-то прапра еще в крепостных ходил, до седых волос не иначе как Панькой именовали. Видно, в тех местах распространено именно это уменьшительное от Павла… А Регина у вас в честь кого-то имя получила?..

– Просто понравилось. Я в какой-то книге вычитала. Молоденькая была, хотелось чего-то особенного. Я замуж рано вышла, на третьем курсе.

– А мы потеряли ребенка. Сын должен был на свет явиться. А умер, не родившись… – вздохнул, поднялся со скамейки, сделал несколько шагов, встал напротив. – Света тяжелейшую операцию перенесла, больше рожать не смогла. Подозреваю, что тогда заложились корешки той болезни, что ее потом и погубила…

Вечер после концерта затянулся до глубокой ночи. Потом уже шли молча. Было темновато, она взяла его под руку, так шагать стало более споро. Пока возилась с букетами, он ходил на кухне из угла в угол.

– Постарайтесь уснуть, Паша, – она пожалела, что заставила его снова переживать не самые счастливые минуты.

– Спасибо за Пашу, – откликнулся. – Спокойной вам ночи…

Через пару дней протянул ей аккуратный квадратик бумаги:

– Вот номер нашего домашнего телефона. Я же теперь богач после ваших выплат. Восстановил телефон. Можете с дочкой общаться не с переговорных пунктов… И с мужем…

Ей, однако, что-то мешало звонить отсюда. Регинке пару раз попробовала, зная время, когда она с репетиторшей дома. А с Николаем разговаривала только с почты, в Уфу вообще никому домашний номер не сообщала. Ее сковывало присутствие Павла. Не хотелось, чтобы слышал, о чем ее споры с мужем. Последнее время получались именно споры. Николай со свойственным ему напором «продавливал» ускорение процессуальных формальностей здешнего развода. Она уставала толковать про те бюрократические сложности, что еще не завершили эпопею с пропиской, про то, что на работе в музучилище пока в подвешенном состоянии. И еще она с замиранием сердца представляла, что должна в эти постыдные хлопоты опять ввязывать Павла и снова переживать укоры собственной совести, зачем согласилась на всю эту мерзкую аферу.

В череде безрадостных дней с их не самым лучезарным тонусом выдался один более приятный, когда она нетерпеливо постучала в дверь к Павлу:

– Паша, я вам работу нашла!

Он заулыбался и пошутил:

– Неужели баянистом в музыкальном училище? Или балалаечником? Будучи первоклассником, я поступил в музыкальную школу, меня взяли на балалайку. Я, правда, бросил через полгода, но, может, что-то и вспомню…

– Не ерничайте. Работа именно в музыкальном училище. Заместителем директора по хозяйственной части.

– Лиана, вы смеетесь? Я до мозга костей наукой ударенный сухарь. Какой из меня хозяйственник?

– Не прибедняйтесь, вы почти Левша. Аккуратнейшим образом оклеенная кухня. Кран в ванной капал, пока вы его тайно от меня не исправили. Ну, и лампочку под потолком вкручивали.

– Да, список впечатляющий. Готовый Кулибин.

– Справитесь. Тем более есть слесарь в штате.

– О, так я еще над кем-то начальник! Это меняет дело. Думаете, надо согласиться?

– Не хорохорьтесь. Пока же никуда еще не устроились.

Он вздохнул: «Не берут. Образование мешает. Я уж надумал говорить, что кончил восемь классов. Честное слово, отчаялся. Вчера чуть в дворники не согласился. Между прочим, зарплата вполне приличная».

Посочувствовала его неудачам:

– Знаете, есть такая закономерность. Надо начать. Пусть пока не так, как хочется. Позже само как-то вырулит в правильную сторону. Я уверена, что в конце концов вам повезет. Вы опять займетесь тем, что вам близко…

– Вашими бы устами да мед пить, – проговорил обреченно. – Ладно, пойду завтра устраиваться с вами. С моим ангелом-хранителем…

Отныне их утренние сборы начинались одинаково. Павел будил ее стуком в дверь. Чайник закипал на плите, хлеб был нарезан. Лиана обливалась под душем и становилась варить кашу. Он было поначалу отказывался, покупал сосиски, но она убедила в полезности гречки и пшена. И тогда он вытребовал себе ответственность за салат и с вечера производил для него овощные заготовки. Кофе Лиана предпочитала настоящий, покупал ей зерна Эдуард в артистическом буфете. Павел мыл посуду, пока она наводила марафет. К метро двигались дружной парой.

Такой их и увидела в одну из суббот прилетевшая к маме сюрпризом Регина. Лиана ойкнула от неожиданности, бросилась обнимать дочь:

– Ты почему не сообщила? Как тебе удалось вырваться? Я бы встретила…

– Мамочка, праздничный день плюс суббота-воскресенье. Папа и отправил меня.

– Риночка, познакомься. Это Павел Артемьевич, хозяин квартиры, который меня любезно прописал.

– Лиана Артуровна, у вас занятия, а я могу и опоздать. Вы скажите Нине Петровне, мне как раз насчет смены окон надо съездить. Я Регину провожу, устрою, не беспокойтесь.

Лиана еле дождалась конца уроков. Позвонила Регине:

– Мое училище на параллельной улице, дом 14. Приходи, рядышком ресторан, пообедаем. А потом двинемся осваивать Москву.

Вечером Регина протянула ей конверт:

– На кухонном столе лежал. От твоего воздыхателя.

– Какого воздыхателя? Ты о ком?

– О Павле Артемьевиче. Не притворяйся… Он в тебя влюблен.

– Ринуся, не фантазируй.

– Мамуля, он о тебе говорит с придыханием.

– Когда ты успела услышать?

– Мы с ним утром очень неплохо пообщались. И, между прочим, он мне понравился, симпатичный дяденька. Папа в опасности.

– Не подумай ему свои глупости высказать.

– За кого ты меня принимаешь? Я же не предательница. Я прорицатель, у меня тонкая интуиция. В классе меня девчонки просят подсказать, кто из мальчишек в кого влюблен…

В конверте оказалась записка: «На три дня уезжаю к приятелю на дачу» и два билета в театр «Современник». Регина запрыгала от восторга и мгновенно продолжила свои «оргвыводы»: «Вот, я же права. О чем говорит такое внимание? Успел за билетами, оставил в распоряжение квартиру…»

– Он просто деликатный человек, – урезонила Лиана, а сама подумала, что билеты наверняка покупал раньше, чтоб ее позвать в театр, а тут дочка прикатила, и распорядился по-другому. Порадовало, что поехал к приятелю, значит, полностью вылечился от фобии затворничества.

Когда вернулась из аэропорта, проводив Регину, Павел уже был дома и наполнял вазу ароматными румяными яблоками:

– Товарищ мой – уникальный садовод. Даже новый сорт винограда вывел. Кстати, к сведению – в шкафчике бутылка с его наливкой и две банки какого-то варенья. Причем, жену к этим заготовкам близко не подпускает, это его прерогатива.

– Давно с ним дружите? – поинтересовалась Лиана.

– В институте в одной группе учились и в НИИ всю сознательную жизнь рядом работали. Андрей Зинин, между прочим, в научных кругах известная личность. Он меня столько раз пытался вытащить из моего стресса… И в дверь барабанил, и даже в булочной ловил… Спасибо  Регине – не ее приезд, так еще долго и не выбрался бы к нему… А как вы время провели? Где побывали?

Она отчиталась, поблагодарив за спектакль.

– У вас замечательная девочка, – с какой-то особой нежностью отметил. – Открытая, с подкупающей непосредственностью. И очень похожа на вас, такая же независимая и самостоятельная.

– О, она меня превосходит, – покачала головой Лиана. – Ей скоро семнадцать, а по категоричности мнений эти цифры можно переставить местами. Причем, у нее не апломб, не дутая самонадеянность, а какая-то естественная уверенность в своих силах.

– Так и прекрасно! – воскликнул Павел. – Обычно старшее поколение не очень довольно молодежью. А мне кажется, она всегда умнее и лучше предшественников. «Здравствуй, племя младое, незнакомое!» Пушкин мудрец был, он юных горячо приветствовал.

В один из вечеров, дождавшись Лиану после ее очередной репетиции с певцом Эдуардом, Павел поставил на стол бутылку с наливкой, что привез от друга-садовода: «Есть повод пригубить по рюмочке. Я сегодня получил свою первую зарплату, а вы, насколько я мог понять, оформились в училище на законных основаниях. Прописали вас наконец?»

– Да, имею искомый штамп в паспорте. В связи с этим событием хотела отказаться от подработки у певца – надоели поздние занятия. Так уломал все-таки, хотя бы на подготовку к концертам. Тут они вместе с Викторией на меня насели – это та певица, помните, что вам не понравилась?..

– Что значит – не понравилась? Она женщина видная. Поет, правда, плохо, и это, к сожалению, неисправимо… Ладно, не о ней речь. Давайте выпьем за вас, за ваши успехи на новом месте… И еще. Хочу вас поздравить с московской пропиской интеллектуальным выходом в свет. Купил билеты в Пушкинский музей. На выставку «Портреты пушкинской поры». Мне кажется, должно быть интересно. Вы как относитесь к живописи?

– В Уфе много хороших художников. Старалась не пропускать вернисажей тех, кто мне нравился. Так что большое спасибо за приглашение.

…После выставки делились впечатлениями.

– Я к портретам довольно равнодушна, – говорила Лиана. – Предпочитаю чисто по-женски натюрморты, пейзажи. Но здесь портреты особой ценности. Это же не просто характеры персонажей, а документы эпохи. Фотографий же тогда не было. И кто бы без этих художников мог узнать, как выглядели люди очень известные.

– Конечно! Тут и декабристы, и друзья, и родственники Пушкина. Целое созвездие знаменитостей. Я для себя совершенно неизвестный пушкинский портрет сегодня открыл, где он в белой шляпе вроде панамы.

– Да, да, портрет неизвестного мастера. Я вообще удивилась, сколько великолепных портретов кисти неизвестных художников. Из именитых мне Бестужев понравился – портрет княгини Волконской и ее мужа. А из неподписанных работ – Грибоедов, Рылеев, Ганнибал и Раевский…

– А разве плох Трубецкой неизвестного художника? А Натали какая изумительная у Брюллова! В общем, чтобы этот наш культпоход не забылся, я вам тут книгу приобрел со всеми портретами. «Пушкин и его время в изобразительном искусстве первой половины XIX века».

– Паша, вы меня забаловали своими подарками. Как-то неловко мне…

– Почему же? Приятно доставлять что-то приятное. Вы же мне доставляете…

– Я? Что-то не вспомню.

– А кашу кто варит? – он засмеялся. – Я уж не говорю про то, что устроили на работу.

И словно какое-то доброе предчувствие явилось, когда про работу заговорил. Потому что не миновало и недели после этого, как пришли ему на память ее слова, что надо соглашаться на любую должность, и тогда непременно засветит нечто более приемлемое, близкое к желаемому. Он еле сдерживал радостное возбуждение, когда пытался толково ей объяснить, что ему позвонил Андрей Зинин: при их НИИ создается вуз на коммерческой основе и там требуется заведующий кафедрой именно его профиля. В общем, только что назначенный ректор его ждет для переговоров.

Поутру за их совместным завтраком Павел посетовал: «Жаль, в последний раз на работу отправимся вместе. Подаю заявление об уходе».

– Нина Петровна расстроится, она, по-моему, вами довольна.

– Как человек тактичный, делала вид, что не замечает моих промахов. На самом деле ей слесаря Артема надо назначить завхозом. Толковый парень, на его подсказках я и выезжал.

Вечером сиял от счастья.

– Представляете, уже все бумаги заполнил. И приглашаю вас по этому поводу в ресторан. В субботу в шесть, в «Прагу».

– А можно в другой?

– В какой хотите… Давайте на ВДНХ съездим.

Всю свободную пятницу потратила на поиск подходящего наряда. Сама себя не узнавала – так хотелось выглядеть неотразимой. Гнала мысли, зачем это, почему, и упрямо переходила из магазина в магазин, пока не обнаружила в комиссионном серо-голубое бархатное платье, и, главное, длинное, в пол, как и представляла заранее. Удостоилась восторженной реакции сразу же:

– Вы ослепительны. Вам в пару только Ален Делон, не иначе.

– Меня вполне устраивает и иначе, – улыбнулась, довольная похвалой.

Шампанское, танцы… Его восхищенный взгляд… Каждой клеточкой чувствовала свое сегодня особое очарование и всячески его приумножала лукавым кокетством.

– Вы, оказывается, и такая бываете, – он лихо развернул ее в вальсе прямо к столику.

– Какая такая? – спровоцировала своим сыгранным в наив вопросом его соответствующий ответ:

– Сами знаете какая. Не прикидывайтесь паинькой… Вы, кстати, не удивляйтесь, почему не спрашиваю, как вас ласково называют, с уменьшительными суффиксами.

– Не задумывалась, – пожала плечами. – У меня этих имен полно. И Лина, и Лана, и Лиля, даже Анкой некоторые зовут.

– И ни одно вам не подходит. Вы именно Лиана. И только Лиана. Есть же такое растение – лиана. На первый взгляд, милое, неброское, скромно оттеняющее более яркие. Только постепенно она заполняет собою все пустоты, упорно тянется вверх, обвивает соседние стволы, прикрывая их от жгучих лучей, от бурных ливневых вод… Такая Лиана наполнила смыслом мою жизнь. Защитила, заслонила, согрела… Я вам, кажется, в любви объяснился, – он взял ее за руку, тихонько погладил.

– Объяснился или кажется? – она отняла руку. «На тебе сошелся клином белый свет», – певица снова вышла к микрофону. Лиана потянула Павла в круг танцующих…

Несколько дней они почти не виделись, мельком здоровались и разбегались в разное время. Кашу оставляла в холодильнике, там же ее ждала полная салатница. В конце недели прочитала прикнопленную к своей двери записку: «Буду ждать на кухне в субботу круглосуточно».

Она проснулась поздно и, когда собралась завтракать, весело расхохоталась. Он вытащил на кухню раскладушку, приготовившись к длительному дежурству. На ней и лежал в своем домашнем спортивном костюме. Вскочил и раскланялся: «Наконец-то! Уж обедать пора, а вы еще кофе не пили…»

– Имею право. Сегодня у меня нерабочая суббота.

– Кто б спорил… Не знаю, как вы, а я соскучился.

– По танцам? – напомнила о ресторане.

– И по ним тоже, – парировал без запинки. – Но не будем уточнять. Завтракайте, и пойдемте гулять. Декабрь к концу, а зимой и не пахнет. Ни ветра, ни снега, сплошное солнце. Хотите, в парк съездим? Там, кстати, и пообедать можно. Есть кафе. Забыл, как называется. Какое-то восточное название, – он открыл холодильник и выставлял еду на стол. Его забота трогала и расслабляла. Не хотелось сдвинуться с места. Он крутил кофемолку.

– Кофе я тоже попью, не зря стараюсь.

После обеда, надышавшись кислородом, Лиана зарылась в пушистый плед и снова задремала. Когда проснулась, за окнами было совсем темно. Круглая луна светилась в вышине.

– Вот тебе и на, – произнесла вслух. – А говорят, полнолуние к бессоннице.

Осторожный стук в дверь и голос Павла: «Можно ли войти?»

Она выпуталась из пледа, поправила волосы у зеркала. Его визит на ее половину был явлением редким. Едва ли он заходил за все время раза три на несколько минут.

– Вы с кем-то разговаривали. Я подумал, что у вас гости…

– И вы решили присоединиться? – она засмеялась. – Беседовала сама с собой, удивлялась, что целый день сплю.

– Нет, я, напротив, предполагаемым гостям не был бы рад… – признался, смутившись.

– Почему? Это на вас не похоже.

Пригласила: «Проходите, Паша». Улыбнулась: «Чувствуйте себя как дома».

– Спасибо… Тут действительно ничего не поменялось, – он присел на кушетку. И надолго замолчал. Она устроилась с другого края. Говорить ничего не хотелось, было легко и спокойно.

– Вы меня спросили тогда, в ресторане, – он кашлянул, опять остановился. – Вы спросили, не кажется ли мне… Помните?..

– Да… И что же?

– А то, что не кажется, – произнес четко. – Имейте в виду, я вам развода не дам.

Она приложила ладонь к его пылающей щеке:

– А я и не попрошу…

 

 

*  *  *

 

В свой тридцать девятый, а Павла сорок четвертый день рождения Лиана сделала обоим подарок: сменила фамилию, став Черемисиной. Телефонный звонок Регины: «Мамочка, поздравляю с твоим днем…» – вызвал радость («Спасибо, моя родная!»), а потом и удивление:

– Знаешь здешний номер? Я никому не давала…

– Мне его Павел Артемьевич записал. Сказал: «Мама не любит, чтобы ей сюда звонили, так что ты только в крайнем случае…» Как ты думаешь, день рождения – это крайний случай? – веселилась Регинка. – Если нет, то есть другой: я тебя приглашаю на свой день рождения. Это твоя свободная суббота. Никаких отговорок по работе…

– Приеду непременно. Я уже сама запланировала, – и вынуждена была с замиранием сердца констатировать, что Николай, которому сообщила о решении остаться с Павлом на следующий же день, до сих пор ничего не сказал дочери. Неужели ещё на что-то надеется?...

Пришел с работы Павел с огромным букетом роз. Видимо, услышал конец разговора:

– Лианочка, куда это ты собралась?

– А кто-то недавно уверял, что к моему имени уменьшительные суффиксы не подходят…

– Уменьшительные не годятся, а ласкательные в самый раз.

– В Уфу лечу. В следующую пятницу, к Регинке на день рождения. Да и с Николаем надо по-человечески объясниться…

– После этих объяснений живой вернешься? Или он не Отелло?

– Чувства и эмоции держит под строжайшим контролем разума.

– Можно ему только позавидовать.

– Не в нынешней ситуации, Паша…

Заранее настроившись не реагировать на гневные обличения Николая, Лиана всё-таки сдерживала себя, чтобы не ввязаться в ответную полемику на его обидные обвинения. Пожалуй, это удавалось. Ничего похожего на жалость и хоть минимальное раскаяние не испытывала. Николай изменил бы своей натуре, если бы упустил разруленную им задумку. Он, оказывается, даже ещё раз приезжал в столицу, о чём Лиана уведомлена не была, – разговор имел с Павлом. Тот ни словом об этом не обмолвился, да и Николай проговорился лишь теперь, когда Лиана прилетела в Уфу и выслушивала его яростные нападки. Очередной нонсенс во всей этой странноватой эпопее: она сидит напротив своего бывшего мужа, в бывшей своей уфимской квартире… Дорожную сумку оставила в комнате дочери. С Регинкой получилась нелёгкая встреча – с горькими слезами, но в итоге с дарованным прощением и даже философским высказыванием: «Жизненные обстоятельства преподносят разные сюрпризы, тем более что некоторые я предвидела…»

Лиана попробовала было вычислить время и смысл второго приезда Николая – проверял у Павла финансовую сторону их договорённости или правдивость её объяснений о задержке с пропиской, но внутреннее сопротивление шептало: «Какая разница?» и призывало к терпению. Когда среди его нелестных эпитетов возникло обвинение, которое сама себе предъявляла: «А о дочери ты подумала?» – даже тогда не стала ничего отвечать, хотя очень хотелось урезонить, что не в таком «ругательном» состоянии обсуждать дочкины проблемы. Регина взрослая, и у неё есть мама и папа, которые при любом раскладе будут её любить и ей помогать. Смолчала и услышала некий вывод, который и был, по её мнению, лейтмотивом бурного негодования: «Это же моя затея! И какой результат? Вам хорошо, а я с носом». Тут и вклинилась с «ответным словом». Говорила без всякого злорадства:

– Коля, о тебе я думала в первую очередь… Постоянно, поверь… Но сейчас не об этом. Долг платежом красен. Нашла тебе очень подходящий вариант для фиктивного брака.

Он даже с места вскочил: «Ну ты и мстительная!»

– Это вовсе не так! Просто само плыло в руки, как ты любишь выражаться. Шикарная женщина, с шикарной квартирой. Певица, я ей иногда аккомпанирую. Мечтает о перспективном муже. Хочет, чтоб фиктивный брак стал начальной стадией настоящего… Вот тебе телефон и адрес.