№11.2020. Юрий Горюхин. Шофёр Тоня и Михсергеич Советского Союза. Повесть временных лет. Продолжение. Начало в №4, 2015, №5, 2016, №10, 2017, №1, 2019, №2, 2019, №1, 2020, №10, 2020. Окончание Части VI

Бровкин скучал. После того как Алия Азгаровна ушла на постоянную работу в Курултай и не взяла его – при пацанах из электромеханического обещала! – с собой, делать Бровкину стало нечего. Исполняющий обязанности начальника троллейбусного депо № 1 Шишкин на работу приезжал на подержанной «Волге», купленной у начальника троллейбусного депо № 2 Калмыкова, уезжал на ней же, а на служебной ездил только по понедельникам на оперативку в управление. «Что ж вы, Павел Семенович, все на своей и на своей, давайте я вас утром у подъезда встречать буду?» – пытался Бровкин пересадить Шишкина с «Волги» Калмыкова на «Волгу» Алии Азгаровны. Но Шишкин сначала отнекивался, мол, еще не время, вот когда из и. о. переведут в начальники, тогда наездимся и на рыбалку, и на охоту, и в баньку, и к хм-хм!.. Но прошло почти полгода, а Шишкина все не переводили в полноценное состояние. «Да не до тебя сейчас! – отмахивался в управлении багровый Казыханов. – Тут каждое утро гадаешь, на кого поставить, к кому приткнуться, ты еще со своей ерундой!» А после того как заместитель Казыханова Сиразетдинов в туалете управления тщательно вымыл руки, потом так же тщательно высушил, после чего скривился в его сторону: «Ты зарплату начальника депо получаешь? На оперативках рядом с Шарунасом и Калмыковым сидишь? Так что тебе еще надо? Хочешь начальника?! Так проси понастойчивее – спустят тебе начальника! Будешь вокруг него, как вокруг Алии Азгаровны, зайцем скакать!» Шишкин вопросов больше не задавал и премудро решил затихнуть, глаза не мозолить, не светиться, в том числе и на служебной «Волге».

Бровкин в сотый раз протер белой тряпочкой лобовое стекло изнутри салона и краем глаза заметил торопливое движение в сторону проходной.

– Здорово, Загубина! – подмигнул Бровкин Антонине.

– С утра здоровались! – неодобрительно ответила Антонина шоферу, который весь день сидит в тенечке и автомагнитолу слушает, а зарплату больше нее получает.

– Домой? Или на свиданку? – попытался со скуки побалагурить Бровкин.

– На свиданку! Может, подбросишь?! – неожиданно звонко ответила Антонина, и сама себе удивилась.

– А почему нет? – жизнь Бровкина вдруг стала приобретать смысл. – В какую сторону?

– На Юрюзань! – бодро шагнула к распахнутой дверце Антонина.

– В ресторан? – веселился Бровкин.

– Может быть! – не отставала Антонина.

– А муж?! – почти хохотал Бровкин.

– А выгнала! – делала коромыслом бровки Антонина.

– И меня! В смысле, я тоже никому ничего не должен, кроме алиментов! – с ветерком пролетел улицу Адмирала Макарова Бровкин.

Антонина вдруг замолчала и украдкой скосила взгляд на Бровкина. Бровкин почувствовал легкое смущение, добавил газу, проскочил перекресток улиц Российской и Руставели на желтый, посигналил шагнувшему на зебру Лешке Квакину и, два раза моргнув пушистыми рыжими ресницами, ошарашенно подумал: «А почему нет?»

– Вам, мужчинам, хорошо, вы на дороге долго не валяетесь! – попыталась сменить тональность Антонина.

– Это точно! Милиция забирает! – попытался вернуть тональность Бровкин.

Антонина еще раз задумалась, но уже с сомнением.

Бровкин тоже тряхнул головой: «Может, ну его?»

– Мне на остановке, которая в Черниковку! – Антонина ткнула в лобовое стекло и оставила на нем жирный отпечаток указательного пальца.

Бровкин поморщился и пошутил уже совсем вяло:

– Ресторан на другой стороне.

– Ой, Люся! – Антонина помахала озирающейся на остановке Крендельковой. – Заждалась меня!

– Привет подруге! – почти безразлично усмехнулся Бровкин.

Но вдруг опять дунул ветерок, Люся увидела открывающую тяжелую дверь черной «Волги» Антонину и хрипло удивилась:

– Тонька!..

Антонина тоже удивилась, удивилась самой себе, когда развернулась к Бровкину и чмокнула в плохо выбритую щеку: «Спасибо».

Удивился и пунцовый Бровкин, последний раз красневший год назад. В тот день он только что слил из бака двадцать литров казенного бензина, поставил канистру в багажник, а Шишкин, которого Алия Азгаровна взяла на городскую конференцию элетротранспортников «Безбилетник – враг перестройки!», начал принюхиваться и уверять начальницу, что той небезопасно ездить в автомобиле с подтекающим бензопроводом.

– Кто это?! Что это?! – Люся сощурилась вслед Бровкину, умчавшемуся в сторону Театра кукол.

– А! – махнула рукой Антонина. – Ухажер! Проходу не дает! Надое-ел!

– Ладно, – протянула большую хозяйственную сумку Люся, – потом подробно расскажешь, сейчас меня Ашот в «Юрюзани» ждет, у них день рождения кооператива – первый зам налоговой Калининского района придет со второй женой!

– Да я… – Антонина хотела возразить, что рассказывать особо нечего, но Люся ее перебила:

– Это суповые брикеты! Отдаю по старой, еще допавловской цене!

– Не знаю… – вдруг заканючила Антонина, – у меня некому их и есть… Мазаев к Любке сбежал, а Радик такой капризный!

Люся почти насильно передала сумку Антонине:

– Бери, дура, и не думай! Не смотри, что немного просроченные, этим гороховым концентратом и через тыщу лет можно гвозди забивать!

***

Антонина доехала до конечной восьмого маршрута, выволокла из троллейбуса сумку и чуть тут же ее не выронила, уставившись на то, как Васька Загогуйло усаживает в свою «Ауди» Лайму Шарунас.

– Как жизнь, Загубина? – Васька Загогуйло подмигнул Антонине и захлопнул дверцу со стороны Лаймы.

– Вася, ты чего это?! – почти шепотом спросила ошеломленная Антонина. – Она же девочка совсем!

– Паспорт показать?! – опустила стекло Лайма и презрительно закурила тонкую белую сигарету с золотым ободочком на фильтре. – За своими спиногрызами следи, мамаша!

Антонина чуть не задохнулась от возмущения, но пока искала адекватные слова в ответ, Василий еще раз подмигнул: «Вот так-то!», сел в автомобиль и дал по газам.

Длинная серебристая «Ауди» Загогуйло умчалась в сторону ресторана «Сакмар», стайка воробьев, беспрерывно чирикая, пролетела мимо, зашелестела листва, сизый никотиновый бублик равнодушно проплыл мимо Антонины.

***

– Чего они хотели, Миша? – спросила Раиса Максимовна, тревожно провожая взглядом молчаливо идущих к своим черным автомобилям Бакланова, Шенина, Болдина, Варенникова и Плеханова.

– Да черти что удумали! – возмутился президент. – Не подписывай, говорят, 20 августа новый союзный договор, мол, новая федерация суверенных государств будет во сто раз хуже старого СССР!

– Не их ума дело! – отвернулась от окна Раиса Максимовна.

– Я так и… – почти согласился с женой Михаил Сергеевич, но покачал головой: – Нет, они же не последние люди, имеют право на плюрализм в своих головах!

– Чего еще? – Раиса Максимовна опять повернулась к окну.

– Еще предложили, – президент нахмурился, – создать комитет и ввести по всей стране чрезвычайное положение!

– Андропов бы их за такие предложения! – усмехнулась Раиса Максимовна.

– Сталина вспомни! – усмехнулся в ответ президент.

– Чего вспоминать, – слегка вскинула подбородок Раиса Максимовна, – они отсюда бы не на самолете полетели в московских палатах заседать, а в столыпинском вагоне поползли в Сибирь тундру асфальтировать!

– Вот именно так я и отбрил генерала Варенникова! – расправил плечи главнокомандующий. – Черт с вами, сказал, делайте что хотите. Но доложите мое мнение!

– Какое мнение?! – удивленно посмотрела на мужа Раиса Максимовна. – Кому доложите?!

– Ну, там!.. – сделал круговое движение рукой Михаил Сергеевич и тут же закрыл тему: – Ладно, хватит, нога вон болит!

***

– Тут мы и живем! – Загогуйло завел пьяненькую Лайму в просторную квартиру умершего две недели назад от обширного инфаркта тестя Жоржика Кукина – профессора Клюквина.

Лайма запинула туфли в угол коридора и потребовала выпить.

– Щас! – полез в холодильник Васька. – О! Есть холодненькая водочка!

– Мартини! – Лайма развалилась на диване недавно усопшего Клюквина.

– О! Есть болгарская «Плиска»! – обрадовался Васька.

– Только мартини! – капризничала Лайма. – Я буду пить, как Джулия Робертс, только мартини! И обязательно… – Лайма вдруг впала в ступор, потому что никак не могла вспомнить: с вишенкой или с оливкой?..

В левой руке Загогуйло была бутылка «Плиски», в правой – два хрустальных стакана, которые он держал указательным и средним пальцами, сунув их внутрь. Лайма посмотрела на длинные пальцы, причудливо деформированные в изогнутом стекле, и с трудом подавила рвотный позыв:

– Музыку поставь!

– Тото Кутуньо? – Загогуйло вытянул пластинку из плотной стопки рядом с проигрывателем «Арктур 006».

– Ой, ну кто сейчас это старье слушает?! – икнула Лайма и вдруг увидела висящую на стене гитару: – Лучше сам спой!

Василий снял гитару, ударил по струнам и запел про молодого вора, которого злые менты везут на расстрел.

Лайма с трудом дослушала:

– А Виктора Цоя можешь? «Звезду по имени Солнце» или лучше «Группу крови на рукаве»?

– Хватит про кровь! – отложил гитару Загогуйло и взял в руки стакан: – Тост скажу!

Василий приободрился и произнес свой любимый тост про девушку, ступающую в море и приподнимающую при этом платье.

– В этом году родители опять на Черное море потащат, опять в Анапу! – Лайма сделала глоток коньяка и сморщилась.

– При чем тут Анапа? – Василий налил еще и не без раздражения одним махом вплеснул в свое горло: – Тут смысл в другом, девочка!

– В чем, Василий Степанович? – сосредоточилась Лайма.

– Ну в том, что она идет, а вода все выше, а платье надо поднимать и поднимать, ну и видно ноги там, живот, грудь и вообще.

– А кому видно? Разве она при людях в воду заходит? – удивилась Лайма.

– Да откуда я знаю! – Василий налил себе еще полстакана и тут же выпил.

– Но ведь если кто и есть на берегу, – увлеклась логическим построением Лайма, – девушка-то в воду заходит, и вода ее скрывает, а когда девушка будет из воды выходить, она платье опять будет вниз спускать.

– Ну тебе только анекдоты рассказывать! – Василий вернулся к проигрывателю и поставил Тото Кутуньо. Жгучий брюнет подмигнул Загогуйло с обложки пластинки и запел на интимном регистре с хрипотцой «итальяно веро».

– Ты же говорил, что это тост! – икнула Лайма. – Но, если это анекдот, тогда другое дело! Подойди ко мне!

Василий откинул вбок и одновременно назад начинающий седеть чуб Григория Мелехова и двинулся к дивану.

Лайма приподнялась и вдруг схватилась обеими руками за огромную пряжку ремня Загогуйло.

– А твой Кутуньо ничего! В тему хрипит! – боролась с железным орлом на пряжке Лайма.

– Чего ты делаешь? – усмехался Загогуйло.

– Чего хочу, то и делаю! – выворачивала орлу шею Лайма.

– Не надо его ломать! – Васька аккуратно отнимал руки Лаймы от пряжки.

– Да ладно, чего как школьник! – пьяно улыбалась Лайма.

– Орел не отстегивается, он для красоты приделан! – щелкнул застежкой с другой стороны пряжки Васька.

Лайма неумело выругалась тяжелыми, как кирпичи, матерными словами.

Успевший остыть диван покойного профессора Клюквина ойкнул, потом взвизгнул, затем, недолго повздыхав, напряженно затих, держа в своих пружинных объятиях непривычную тяжесть двух разнополых тел.

– Вася… – тихо прошептала Лайма, – это и есть оно?!

– Ну… оно… – засмущался Загогуйло, – потом лучше бывает…

– Ты меня хоть немного любишь? – вдруг всхлипнула Лайма.

– Конечно… – Васька, не вставая с дивана, потянул к себе джинсы, брякающие о пол тяжелой пряжкой с орлом. – Давай за любовь выпьем.

Загогуйло налил себе остатки коньяка, выпил и спел еще одну песню про то, как молодого вора не дождалась любимая.

Лайма вскочила с дивана и, шлепая босыми ногами, побежала в ванную комнату. Взгляд Василия уперся в дорожку вишневых пятен на желтом паркете – он вдруг отчетливо вспомнил, что все это уже когда-то было.

***

– Товарищ главнокомандующий! – приоткрыл дверь спальни на один сантиметр и тихо позвал в щелку начальник охраны.

– А?! – проснулся главнокомандующий.

– Полпятого! – возмутилась сквозь сон Раиса Максимовна. – Тундру асфальтировать!..

– Всю связь обрубили, товарищ главнокомандующий! – доложил в щелку начальник охраны.

Ранним утром Илья Кричевский выглянул в окно и сам себе продекламировал:

На работу идти не хотелось, но в кооперативе «Коммунар» платили не в пример госпроекту № 6, где он два года отработал по распределению после архитектурного. Илья еще раз продекламировал: «Ни ответа, ни следа», и вздохнул: возьмет не возьмет Евгений Евтушенко в свою антологию его подборку?

Ранним утром Владимир Усов включил на кухне сетевой радиоприемник, но, услышав вместо прогноза погоды «Лебединое озеро», тут же выключил. Нужно было собираться на работу: на совместном предприятии «Иком» не любили, когда опаздывали, особенно почему-то, когда опаздывали работники экономического отдела.

Ранним утром Дмитрий Комарь завел свой автопогрузчик, снял его с ручника, выжал сцепление, включил скорость, но завгар махнул рукавицей и показал куда-то вниз под колеса. Дмитрий заглушил погрузчик, вылез из кабины и посмотрел вниз – под двигателем натекла небольшая лужица масла.

– Так вторую неделю течет! – поднял голову Дмитрий. – Что, на ремонт ставить?

Завгар опять махнул рукавицей:

– Езжай работай!

Ранним утром сержант Таманской мотострелковой дивизии Кошкарбай Баймуратов пнул заднее колесо БМП № 536:

– Рядовой Саинхаджаев! Замок десантного люка отремонтировал? Не распахнется, как в прошлый раз, растуды-туды?!

– Никак нет, товарищ сержант, не распахнется! – бодро ответил Саинхаджаев и добавил про себя: «Растуды тебя с твоим люком! Сам свой замок ремонтируй!»

***

Ранним утром Василий Загогуйло на скорости въехал во двор дома Шарунаса и эффектно затормозил у подъезда, вспугнув стайку воробьев, выслеживающую добычу кошку и тещу Шишкина Серафиму Ивановну, везшую пустую сумку на колесиках к открытию Центрального рынка.

– Я же просила, – надула губки Лайма, – во двор не заезжать!

– Да ладно! – осклабился Васька. – Мы же взрослые!

– Я просила! – продолжала дуться Лайма.

– Да ладно! – Василий полез во внутренний карман малинового пиджака и вынул изящную кремовую коробочку: – Это тебе!

Лайма осторожно взяла коробочку в руки и недоверчиво открыла. Лучик солнца упал на маленький прозрачный камешек и тут же застрял в нем, судорожно запрыгав внутри, запертый со всех сторон отполированными гранями. Лайма в восторге захлопала ресницами и порозовела от удовольствия.

***

По приказу министра обороны СССР Язова вторая мотострелковая Таманская, четвертая танковая Кантемировская дивизии, пятьдесят первый, сто тридцать седьмой и триста тридцать первый парашютно-десантные полки боевым маршем начали движение к Москве.

***

Лайма Шарунас бесшумно открыла дверь своим ключом, проскользнула в коридор квартиры и вздрогнула: на кухне спиной к ней и лицом к телевизору сидел отец – его напряженная, как башенный кран, спина не предвещала ничего хорошего.

– Папа, я сейчас все тебе объясню! – залепетала Лайма.

– Чего ты можешь объяснить, когда я сам ничего не пойму! – не поворачиваясь и не отрываясь от телевизора, тяжело, с расстановкой проговорил Шарунас-старший.

– Я пошла к Лизе Лейкиной, – начала вызубренную еще вчера легенду Лайма, – у нее уже сидела Лейла Авсарагова, а следом за мной подошла Земфира Кумлекулева, мы сначала пили чай, потом смотрели телепередачу «Что? Где? Когда?», потом спорили о Печорине и княжне Мери, а затем стали играть в настольную игру «Эрудит» и так заигрались!..

– Какая княжна?! Какой может быть эрудит в этой стране! – Шарунас-старший тяжело встал с табурета и размял затекшие ноги. – Надо было уезжать, пока возможность существовала! Ведь звала же папина троюродная тетя на хутор под Вильнюсом! Сейчас, наверное, и не помнит, что звала, старенькая совсем…

– А потом, когда взглянули на часы… – продолжала по инерции Лайма, но осеклась, увидев, как из телевизора ей грозит указательным пальцем телеведущий Игорь Кириллов.

«В Государственный комитет по чрезвычайному положению входят, – стал в десятый раз перечислять Кириллов, – вице-президент СССР Геннадий Янаев, премьер-министр СССР Валентин Павлов, министр внутренних дел СССР Борис Пуго, министр обороны СССР Дмитрий Язов, председатель КГБ СССР Владимир Крючков, первый зампред Совета обороны СССР Олег Бакланов, председатель Крестьянского союза СССР Василий Стародубцев, президент Ассоциации государственных предприятий и объектов промышленности, строительства, транспорта и связи СССР Александр Тизяков».

– Что значит «чрезвычайное положение в отдельных местностях СССР»?! – строго спросил отец Лайму.

– …взглянули на часы, – промямлила в ответ Лайма.

– А запрещение массовых мероприятий?! – грозно вопрошал Шарунас-старший.

– Не знаю… – прятала за спиной розовую коробочку Лайма.

– А приостановление деятельности всех политических партий и движений, кроме КПСС и ВЛКСМ? – тыкал в экран телевизора пальцем Шарунас-старший.

– Я больше не буду, папа! – на глазах Лаймы набухли слезы.

***

– Нет, – ответил Ельцин председателю КГБ Крючкову, – ГКЧП я не поддержу!

– Ну предложить-то я должен был, – сказал Крючков и положил трубку.

***

– Да! – поддержал Шарунаса Ильдус через пространство и время. – Скажи мне, Валентина, почему КПСС с ВЛКСМ такие привилегии?! Мы, к примеру, с Борей давно вышли из коммунистов! Нам что теперь – приостановление?!

– Ой, Ильдус! – испугалась Валентина Петровна. – Ты ж в партии никогда не состоял и в комсомол по здоровью не прошел, может тебя все-таки не приостановят?

– Пусть попробуют! – Ильдус показал кулак Кириллову и тут же задумался: – Чего делать-то будем?

– Не знаю, Ильдус… – сникла Валентина Петровна, – я ведь после восьмого класса не пошла в ПТУ учиться, сразу на ферму – коров доить. А так хотела швеей-мотористкой стать!

– Ты же говорила, медсестрой? – удивился Ильдус.

– Вот! – нашла решение Валентина Петровна. – К Тоньке надо ехать, она завсегда за Горбачева сильно переживает! А тут в обязанности ее Михсергеича вступил какой-то Геннадий!

***

– На нашу сторону перешла танковая рота майора Евдокимова! – радостно доложил Ельцину Руслан Хасбулатов. – Шесть танков!

– Хорошо! – улыбнулся Ельцин.

– Только мы без боекомплекта! – приложил руку к танковому шлему майор Евдокимов.

– Плохо! – огорчился Ельцин, залез с помощью майора Евдокимова, председателя Верховного Совета РСФСР Хасбулатова, председателя Совета министров РСФСР Силаева на танк и объявил собравшимся у Белого дома тысячам гражданам о подписании им указа № 59: – ГКЧП – это реакционный, антиконституционный государственный переворот!

Граждане тут же перегородили Тверскую улицу двумя троллейбусами и стали строить баррикады.

***

– Так ведь этот Гена не только себя главным вместо Михсергеича объявил, но и заболевшим его на весь мир ославил! – не находила себе место Антонина. – А вдруг они его в самом деле отравили просроченной морской капустой или гороховым концентратом? Тебе, мам, кстати, не нужно?

– А я тебе, доча, двадцать пачек привезла! – Валентина Петровна высыпала из сумки на кухонный столик маленькие твердые брикеты. – Про Горбачева не беспокойся – у него охрана, жена рядом.

– Так охранники отвлекутся ненароком, Раиса Максимовна начнет их призывать к порядку и тоже потеряет бдительность, – вздыхала Антонина, – а то и самих отравят!

***

– Да не волнуйся ты, товарищ Загубина! – начал пресс-конференцию в МИДе Геннадий Янаев и потянулся трясущейся рукой к графину с водой. – Горбачёв находится на отдыхе и лечении в Форосе, и ему ничто не угрожает! Еще вопросы?

Взметнулась вверх молодая, энергичная рука журналистки Татьяны Малкиной:

– Скажите, пожалуйста, понимаете ли вы, что сегодня ночью вы совершили государственный переворот?

Еще больше затряслись пальцы Янаева:

– Уверяю вас, что начатый в 1985 году курс на демократические преобразования будет продолжен.

– А как же Михсергеич?! – привстала с табурета перед телевизором Антонина Загубина.

– Товарищ Загубина! – Янаев прижал ходуном ходящую ладонь к груди. – Михсергеич – друг мне! Я тут перед всеми вами выражаю надежду, что после отдыха в Форосе он вернётся в строй и мы будем вместе работать!

– Вы можете сказать, в каком состоянии президент? – наседала бесстрашная Татьяна Малкина.

– Да! В каком?! – поддержала Малкину Антонина.

– Еще раз повторяю! – Янаев спрятал руки под большой стол, покрытый кумачовым полотном. – На отдыхе и лечении в Крыму. За годы перестройки Горбачев очень устал, и требуется время, чтобы он поправил здоровье.

***

– Вот что, доча, – опять осенило Валентину Петровну, – вместо того чтобы с телевизором разговаривать, спустись на пятый этаж к своей тете Рае и позвони своему депутату горсовета Левке Сидорову: он точно знает, что происходит и как жить!

– И то! – хлопнула себя по лбу Антонина, тут же выскочила из квартиры и прямо в домашних тапочках зашлепала по бетонным ступенькам вниз.

***

– Что дальше? – оглядел соратников Борис Ельцин.

– Может, еще указ? – задумчиво предложили соратники.

– Пиши! – приказал Ельцин старшему референту. – Указ № 61: все союзные органы исполнительной власти, включая силовые структуры, переподчиняются президенту РСФСР Борису Ельцину, подпись: Борис Ельцин!

– Сильно! – закивали соратники и тут же засомневались: – Переподчинятся?

– Пусть попробуют не того! – придал уверенности в ряды соратников Ельцин. – Вон сколько тыщ защитников вокруг нашего российского Белого дома собралось!

***

– Какая Тонька?! С какого девятого этажа?! – ветеран труда тетя Рая не впускала Антонину.

– Тетя Рая, дай позвонить, я вам брикет горохового концентрата принесла! – упрашивала Антонина.

– Тонька, ты? – тут же открыла дверь тетя Рая. – Чего сразу не сказала, что это ты? Давай свой концентрат!

***

Мощные тяжелые бронетранспортеры растолкали стоящие поперек Тверской улицы троллейбусы, словно это были не троллейбусы, а спичечные коробки уфимской фабрики имени 1 мая, и освободили проезд к Манежной площади. Демонстранты слегка приуныли.

***

– Лева, привет! – закричала в трубку Антонина.

– Простите, – ответил Лева Сидоров.

– Это я, Загубина! Соседка твоя бывшая! – кричала в трубку Антонина.

– Простите, – Лева положил трубку.

***

– Ельцин подписал еще один указ, – конфиденциально шепнул на ухо младшему референту старший референт.

– Еще один указ, – шепнул через пять минут младший референт в одном из кабинетов Белого дома в самое ушко Жанны.

– Шестьдесят шестой или шестьдесят седьмой? – отодвинулась от горячего дыхания младшего референта Жанна.

– Секретный! – опять придвинулся к ушку Жанны младший референт. – О создании дублирующего состава Совета министров РСФСР! Возглавляет заместитель Силаева Лобов, эвакуация через час в Свердловск. Полетим, Жанна, в эвакуацию!

– В Свердловск?! С Лобовым?! – скривилась Жанна.

– Со мной, Жанна! – почти касался губами ушка Жанны младший референт. – На Урал! Секретная точка в 70 км от Свердловска! Ты и я! И дублирующее правительство!

– Еще и в семидесяти ка мэ от города?! Там, наверное, в резиновых сапогах ходят?! – Жанна решительно отпрянула от младшего референта. – Лучше на баррикады, как Жанна д’Арк!

– Как Орлеанская девственница? – уточнил у Жанны зашедший в комнату старший референт и спросил у младшего референта: – Ну как, решил?

Жанна нахмурилась, младший референт покачал головой:

– Я тоже остаюсь, буду держать бронежилет перед грудью Бориса Николаевича, чтобы пуля не сразила, – и грустно добавил: – А в меня пусть себе летит!

***

– Дядя Гриша! – тихо сказала в трубку Лева Сидоров.

– Простите, – ответил дядя Гриша.

– Это я, Лева, – почти шепотом сказал Сидоров.

– Простите, – дядя Гриша положил трубку.

***

«Смелое историческое деяние!» – отправил телеграмму Муаммар Каддафи.

– Поддерживаю! – поправил черный ободок арафатки Ясир Арафат.

– Давно пора! – кивнул Слободан Милошевич.

– Хорошо сделанное дело! – оценил Садам Хусейн.

– Осуждаю! – осудил Джон Мейджор.

– Осуждаю! – осудил Франсуа Миттеран.

– Осуждаю! – осудил Гельмут Коль.

– Осуждаю! – осудил Филипе Гонсалес.

– Верните Горбачева! – потребовал Джордж Буш.

– Чего Минтимер? – спросил Муртаза ближний круг.

– Распоряжения, говорит, чрезвычайного комитета должны выполняться на территории Татарстана… – ответил ближний круг.

– Ну и мы! – принял решение Муртаза.

На рассвете к Ленинграду выдвинулись две дивизии: Витебская и Псковская. Встали в полусотне километров от города.

***

Триста тысяч человек вышли на Дворцовую площадь в Ленинграде.

***

Главные редакторы газет «Аргументы и факты», «Коммерсантъ», «Комсомольская правда», «Куранты», «Мегаполис-Экспресс», «Московский комсомолец», «Московские новости», «Независимая газета», «Российские вести», «Российская газета», «Столица» и министр печати РСФСР Полторанин собрались в кабинете главного редактора «Московских новостей» Егора Яковлева.

– Кому-нибудь удалось? – спросил Полторанин.

Редакторы угрюмо молчали.

– Ни экстренные, ни текущие номера не вышли, – устало ответил Яковлев, – гэкачеписты все заблокировали!

– Надо собрать силы в кулак и выпустить одну общую газету! – предложили редакторы.

– Как назовем? – спросил Полторанин.

– А так и назовем! – ответили редакторы.

– Хорошо, – одобрил Полторанин, – приступайте.

Через два часа российский министр официально зарегистрировал в своем министерстве «Общую газету».

***

– А Павлов где? – оглядел товарищей по чрезвычайному комитету Крючков.

– Заболел, – отвел взгляд Бакланов.

– Как?! – возмутился Язов. – Вот Павлов, ё-моё!

– Госпитализировали с гипертоническим кризом, – пояснил Пуго.

– А у меня что, не криз?! – побагровел Стародубцев.

– И кто теперь премьер-министром за СССР будет отвечать? – недоуменно спросил Янаева Тизяков.

– Перед госпитализацией возложил обязанности на первого вице-премьера Догужиева, – тихо ответил Янаев.

– Вот Павлов, ё-моё! – еще раз мотнул головой Язов.

– Вводите комендантский час, Геннадий Иванович! – вздохнул Крючков.

– Я?.. – удивился Янаев.

***

– К подземному туннелю! – приказал сержант Кошкарбай Баймуратов.

– Не прорвемся… – прошептал Саинхаджаев.

– Разговорчики! – прохрипел Баймуратов.

БМП № 536 резко дернулась и с лязгом двинулась к пересечению улиц Чайковского и Нового Арбата.

– Ползут! – поднял над головой арматуру передовик производства завода АЗЛК Многолетов.

– Восемь штук… – сосчитал архитектор Кричевский.

– Блокируем! – замахал монтировкой водитель автопогрузчика Комарь.

– Давай, парень! – поддержал Комаря экономист Усов.

Дмитрий Комарь с разбегу запрыгнул на БМП.

– Чего он там делает?! – заорал Баймуратов.

– Брезент на смотровую щель набрасывает! – заорал в ответ Саинхаджаев.

– Наводчик, вращай башней! – заорал Баймуратов.

Комарь перескакивал через пушку медленно вращающейся башни и цепко держался за корпус.

Владимир Усов понял, что БМП с большим белым номером 536 на башне сейчас сбросит молодого ловкого парня с брезентом, выскочил из толпы и бросился к нему на подмогу.

– Водила! – заорал Баймуратов.

Механик-водитель резко дернул БМП вперед, Комарь кубарем скатился на асфальт.

– Блокируют! – заорал Саинхаджаев.

– Предупредительные! – заорал Баймуратов. – Из калашей!

Вертикально подняли люк в башне и дали очередь в воздух.

Усов уже подбегал к парню на асфальте, он уже протягивал к нему руки, сейчас он поможет ему подняться, они схватят этот брезент и вместе с парнем… Пуля, срикошетив от люка башни, пролетела сквозь Усова, как сквозь бумажную мишень на полигоне. Усов тянул руки… они схватят этот брезент и вместе с парнем… Усов видел, как парень вскочил с асфальта и, не оглядываясь на Усова, бросился за пятьсот тридцать шестым БМП. Впереди за боевыми машинами виднелся черный-пречерный туннель, света в конце туннеля не было…

– Водила, влево бери! – заорал Баймуратов.

Но машина пехоты успела врезаться правым боком в фонарный столб. От удара задний десантный люк распахнулся, как откидная крышка на огромной кружке в мюнхенский праздник пива Октоберфест.

– Саинхаджаев! – заорал Баймуратов. – Люк не наладил, падла! Растуды тебя туды!

– Сам растуды! – успел огрызнуться Саинхаджаев.

Комарь прыгнул и повис в проеме люка, держась за края.

– Водила! – заорал Баймуратов.

– Огонь! – заорал Саинхаджаев.

– Вперед! – заорал Баймуратов.

– Назад! – заорал Саинхаджаев.

Тяжелая бронированная машина дернулась так, что у нее задрался нос. Комарь не удержался на руках в проеме, вылетел назад, его давно расстегнутая куртка зацепилась за край распахнутой дверки десантного люка, и он со всего размаха впечатался хрупким виском в пуленепробиваемый корпус БМП № 536.

– Поджигай душегубов! – крикнул Многолетов напарникам по сборочному цеху.

Полетели коктейли Молотова. Бутылки разбивались о боевую машину пехоты, горючая смесь растекалась по железу и вспыхивала.

– Всем наружу! – заорал Баймуратов.

Экипаж выскочил из БМП и тут же попал под «бомбежку» камней и арматуры.

– К пятьсот двадцать первой! – заорал Баймуратов. – Предупредительные в воздух!

Саинхаджаев дал предупредительную очередь. Солдаты добежали до БМП № 521, над головой Саинхаджаева просвистел кирпич и разлетелся о броню на десятки красных осколков; из пятьсот двадцать первой в ответ дали несколько очередей в воздух.

– Отойди, задену! – крикнул Илье Кричевскому Многолетов, размахнулся тяжеленным железным прутом и запустил его в сторону бестолково дергающихся машин пехоты.

Илья Кричевский с уважением посмотрел на Многолетова. Многолетов улыбнулся:

– Арматура – оружие пролетариата!

– Булыжник, – поправил Многолетова Кричевский и сам себе прошептал:

Многолетов запустил еще один железный прут в ближайшую БМП.

– И арматура тоже!.. – опять повернулся к Кричевскому передовик производства завода АЗЛК.

Многолетов хотел подмигнуть Кричевскому, но подмигнуть было уже некому.

– Прямо в голову! – кричал напарникам по сборочному Многолетов. – Откуда взялась?!

– Пуля – дура! – втягивали головы в плечи напарники.

– Дмитрий Тимофеевич! Выведи ты войска из Москвы, – по-дружески предложил главком ВВС Шапошников министру обороны, – а ГКЧП объяви незаконным и разгони! Не поддерживает их народ, да и не товарищи они тебе!

– Поддерживаю главкома ВВС, – четко высказался главком ВМФ Чернавин.

– Поддерживаю главкома ВВС и главкома ВМФ, – с расстановкой высказался главком РВСН Максимов.

– ГКЧП – это мой крест, – ответил Язов, – буду нести его до конца! Ну а войска, что ж, отдам приказ!

***

– Что это у тебя, Геннадий Иванович? – спросил Крючков Янаева.

Янаев развернул «Общую газету»:

– Вот, несмотря на запрет, сегодня ночью выпустили!

– «Кошмар, на улице Язов», – прочитал заголовок статьи Крючков.

– Шутят журналисты! – сложил газету Янаев.

– Чего шутить! – усмехнулся Крючков. – Язов без всяких шуток вывел все войска из Москвы.

– Что делать будем? – задумчиво произнес Янаев.

– Раз такое дело, к Горбачеву надо лететь сдаваться, – предложил Крючков, – пока нас Ельцин не арестовал.

– Поезжайте, Владимир Александрович, – кивнул Янаев, – только уж летите со всеми, поговорите с Язовым, Баклановым, Тизяковым, возьмите Лукьянова, может быть, Ивашко…

***

– Борис Николаевич, группа захвата МВД РСФСР не успела! Улетели гэкачеписты в Крым к Горбачеву! – доложили президенту России.

– Раз арестовать не удалось, надо следом направить нашу делегацию, – махнул кулаком Ельцин. – Кто полетит? Есть список кандидатов?

– Руцкой, Силаев, Примаков, Бакатин, Дунаев, Федоров и тридцать пять автоматчиков! – зачитал младший референт. – Можно, Борис Николаевич, я тридцать шестым полечу?

– Лети, Аркаша, лети! – согласился Ельцин. – В ногу только себе не стрельни из автомата.

– Я ведь Константин, а не Аркадий, – жаловался потом Жанне младший референт, – а Калашникова в школе, между прочим, разбирал на «отлично» – за пятнадцать секунд! Противогаз так вообще за семь надевал!

***

– Как там у вас в Крыму? – спросил Янаев по спецсвязи Крючкова.

– Горбачев отказался нас принимать! – ответил Крючков.

– Все! – окончательно сник Янаев. – Подписываю указ о роспуске ГКЧП и об отмене всех постановлений комитета!

– Как там у вас в Форосе? – спросил Ельцин по спецсвязи Руцкого.

– Горбачев вылетает с нами в Москву! – ответил Руцкой.

– Все! – воодушевился Ельцин. – Подписываю указ об аннулировании всех решений ГКЧП! А Гостелерадио так перетрясу, чтобы там ни одного врага капитализма и моего лично не осталось!

– Освободили! – прослезилась Антонина.

Бровкин вынул из нагрудного кармана шоферской кожанки аккуратно сложенный носовой платок и протянул Антонине. Сгрудившиеся около телевизора в актовом зале троллейбусного депо № 2 водители в оранжевых жилетах, ремонтники в синих робах и итээровцы с маникюром одобрительно загудели:

– В курточке! Загорелый! Хоть бы хны!

Горбачев помахал Антонине с трапа самолета:

– Теперь, Загубина, ты знаешь, кто есть ху?

– Знаю, Михсергеич! – шмыгнула носом Антонина.

– Да не принимай ты так все близко к сердцу! – снисходительно приобнял Антонину Бровкин.

– Почти весь ГКЧП арестован! – продолжал махать Горбачев.

– Крючкова-то с трапа под руки спускают, – веселился рабочий класс и сдержанно ухмылялась техническая интеллигенция, – ноги кагэбешника не держат!

– Ой, Михсергеич, – забеспокоилась Антонина, – вы уж не расстреливайте их, пожалуйста!

– Ну ты, Загубина, скажешь! – почти рассмеялся Горбачев.

– Ну ты, Тонь, скажешь! – почти рассмеялся Бровкин.

– Но по всей строгости закона этим «кто есть ху» ответить придется! – погрозил пальцем президент СССР.

– Но в тюрьму, наверное, посадит, – Бровкин забрал из рук Антонины платок, аккуратно сложил в квадратик и вложил в карман, – по всей суровости, елы-палы, Уголовного кодекса!

– А какого закона, Михсергеич, – вдруг озадачилась Антонина, – президента СССР или президента РСФСР?

– А ты соображаешь! – удивился Бровкин и уважительно посмотрел на Антонину.

– А ведь права Тонька! – тоже с уважением посмотрел на Антонину вдруг притихший рабочий класс. – Это ж конец Горбачеву!..

– Никакой он теперь не генсек! – нахмурилась техническая интеллигенция, а Шишкин даже поднял бровь в сторону Антонины.

– Нет! – запротестовала Антонина. – Я вовсе ничего! Я нисколечко! Я только спросила!

– Подвезу? – предложил в ответ Шишкин и, понизив голос, уточнил: – До дома?

***

– Всех арестовали? – спросил Ельцин старшего референта.

– Иваненко с Явлинским Пуго ищут, а так, всех! – ответил старший референт.

– Борис Николаевич, на митинг пора! Силаев с Хасбулатовым уже там! – прервали разговор победители путча.

– Так вперед! – тут же встал Ельцин.

– Э… – замялись победители.

– Что такое? – опять сел Ельцин.

– Символ победы нужен! – ответили победители.

– Ну? – стал раздражаться Ельцин.

– Флаг новый! – засияли победители.

– Дело! – согласился Ельцин. – Какого цвета и что нарисуем?

– Исконно русский! – продолжали победители. – Бело-лазорево-красный!

– Лазорево?! – опешил Ельцин.

– Это синий цвет такой, – шепнул старший референт.

– Да знаю я! – встал со стула Ельцин. – Кто придумал?!

– Александр III в 1883 году! – опять шепнул старший референт.

– Это который э… – нахмурился Ельцин.

– Патриот! Русофил! Миротворец! – перешел на скороговорку референт. – При нем ни одной войны не было!

– Русофил?! – поморщился Ельцин.

– Как вы, Борис Николаевич, метр девяносто ростом! – нашелся референт.

– Другое дело! – знаменитая улыбка опять появилась на лице Ельцина. – Утверждаю символ победы! Эх, если бы вчера придумали, отправили бы активистов к прогрессивным швеям-мотористкам, и те бы за ночь полотнище сшили!

– За ночь и сшили, Борис Николаевич! Как раз к самому митингу победителей! – радостно зааплодировали победители. – Как только вы на поверженный танк взберетесь, красный серпасто-молоткастый затопчем, а бело-лазорево-красный стяг поднимем, и он взвеет над многотысячной толпой!

***

– Борис Карлович, – сказал Виктор Иваненко в телефонную трубку, – это говорит председатель КГБ России Иваненко, – на другой стороне трубки молчали, Иваненко добавил: – Я хотел бы с вами поговорить.

Министр МВД СССР Пуго продолжал молчать. Промолчав еще минуту, он ответил:

– Хорошо.

– Мы сейчас к вам подъедем, – быстро сказал Виктор Иваненко, – вы никуда не уходите.

– Ладно, – положил трубку Пуго.

Григорий Явлинский еще раз прочитал записку: «Он нас всех продал! Жалко: так дорого купил и так дешево продал. Всех!» Через плечо заглянул Виктор Иваненко:

– О ком он?

Явлинский красноречиво посмотрел на Иваненко, но на всякий случай пожал плечами. Подбежал молоденький лейтенант:

– Валентина Ивановна тоже застрелилась!

– Кто? – не понял Явлинский и Иваненко.

– Жена, – просипел молоденький лейтенант.

Бело-сине-красный флаг развевался на фоне ночного неба.

– Еще бы чего-нибудь прогрессивно-созидающего! – любовался президент РСФСР.

– Активисты бронзовый памятник железному Феликсу на Лубянской площади автокраном подцепили и с постамента стаскивают! – тут же доложили соратники.

– Да ну! – не поверил Ельцин. – И чекисты в них даже не стреляют?!

– Не смеют, Борис Николаевич! – сияли соратники. – Деморализованы демократами!

– Вот тебе и чистые головы с холодными руками! – продолжал поражаться Ельцин.

– Не говорите, Борис Николаевич! – поддакнули соратники. – Зря мы их столько лет боялись! Наши сейчас уже в самом здании орудуют, к секретным архивам подбираются!

– К секретным кого попало не надо! – насторожился бывший секретарь Свердловского обкома. – Мало ли там чего! Пусть-ка сосредоточатся на столовой, актовом зале и Красном уголке!

Соратники притихли. Ельцин сориентировался:

– Вот что! Пишите указ: с сегодняшнего дня на территории России приостанавливаю деятельность Коммунистической партии РСФСР, поддержавшей ГКЧП!

Соратники зааплодировали.

***

– Саша, не надо! – отодвигалась от напиравшего Бровкина Антонина.

– Я же по любви, Тоня! – не отступал Бровкин.

– Все вы так говорите! – Антонина уперлась спиной в холодильник.

– Я не все, Тоня, – упорствовал Бровкин, – я два раза разведенный!

– Радик за стенкой, – почти захныкала Антонина.

Автоматически сработал компрессор, холодильник громко загудел и вместе с Антониной мелко затрясся.

– Не разбудим! – плотно прижался Бровкин.

– Раскладушка в кладовке, – сдалась Антонина.

– Мама, это кто?! – спросил Радик, показывая пальчиком на сидящего за кухонным столиком Бровкина.

– Это дядя Бровкин, сынок, – пояснила Антонина.

Бровкин поднес ко рту блюдце, сделал губами трубочку, положил в нее кубик сахара и с шумом втянул через белый кубик горячий чай.

– Чай вприкуску – самое то! – подмигнул Радику Бровкин.

– Вприкуску! – с восхищением повторил Радик и тут же потребовал: – Мама, вприкуску!

– Обольешься и обожжешься! – отмахнулась Антонина. – Давай лучше телевизор смотреть!

Бровкин встал из-за стола и включил телевизор, телевизор зарябил, Бровкин стукнул телевизор кулаком, Генеральный секретарь ЦК КПСС Михаил Горбачев поправил очки:

– Слагаю с себя полномочия! А к членам ЦК по-коммунистически обращаюсь: настала, товарищи, необходимость самораспуститься!

Бровкин заправил белую майку в черные семейные трусы и подтянул сползшие на лодыжки носки:

– Вот сказанул!

– Мама! – задохнулся от восторга Радик и тоже заправил рубашку в детские колготки.

– Это что ж, Михсергеич, – подивилась Антонина, – вы, как Ельцин, от начертанного Лениным курса в светлое будущее отрекаетесь?!

Михаил Сергеевич снял очки и положил их в футляр:

– Я тебе так скажу, Загубина: причем тут Ельцин, когда Анджела Дэвис тоже вышла из американской компартии?! Поддержал ГКЧП? Все, будь добр, на выход! Нам не по пути, мы будем бороться против смертной казни и гомофобии в «Корреспондентских комитетах за демократию и социализм»!

– Это ж сколько людей кинул! – хлопнул по голым коленкам Бровкин.

– Саш, ты б хоть штаны надел! – возмутилась Антонина. – Радик с тебя уже минут сорок пример берет!

– Ну а че! – осклабился Бровкин. – Правильный пацан растет!

Бровкин сунул одну ногу в штанину брюк, а на другой ноге поскакал в ванную комнату:

– На работу пора! Шишкина в управление везти!

– Шишкина везти! – поскакал следом за Бровкиным на одной ножке Радик.

Антонина забыла про Горбачева и умилительно сложила на животе ладони. Но Горбачев тоже подскочил на одной ножке и доложил в самое ухо:

– Указ подписал!

– Разве указы сейчас не Ельцин подписывает? – засомневалась Антонина.

– Эх, Загубина! Все, Тонь, обидеть норовишь! – заскакал на одной ножке обратно к телевизору президент СССР. – За мужество и гражданскую доблесть, проявленные при защите демократии и конституционного строя СССР, Дмитрию Комарю посмертно присвоить звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали «Золотая Звезда» № 11658, Илье Кричевскому – № 11659, Владимиру Усову – № 11660.

– Это значит, – подсчитал Бровкин, – за всю историю СССР у нас было 11660 героев!

– Еще не все! – слегка шепелявя, добавила телевизионная дикторша Танечка. – Семьям Комаря, Кричевского и Усова выплатить единовременные 250 рублей!

– Половину моей месячной зарплаты? – не впечатлился Бровкин, щедро смазывая ваксой туфли.

– А Волжский автомобильный завод обещал каждой семье погибшего героя выделить по автомобилю! – парировала Танечка.

– Вечером придешь? – тихо спросила Антонина.

– Бритву, зубную щетку, домашние треники возьму? – прямо ответил вопросом на вопрос Бровкин.

– Возьми… – потупилась Антонина.

– А то так надоело в однокомнатной хрущевке с матерью, бабкой и тремя кошками! – пояснил Бровкин и взъерошил Радику волосы: – А я ведь не мальчик!

– Мама! Бровкин не мальчик! – подтвердил Радик.

***

– Сергей Федорович! – дежурный офицер постучал в дверь кабинета № 19. – Вы просили напомнить: двадцать один час пятьдесят минут.

За дверью не ответили, дежурный офицер постучал еще раз, незапертая дверь приоткрылась. «Как в “Крепком орешке”», – подумал дежурный офицер, хотел вынуть из кобуры пистолет и, держа его двумя руками у головы, как Брюс Уиллис, бесшумно прокрасться в кабинет. «Засмеет», – офицер вытряхнул из головы мальчишескую фантазию, кашлянул в кулачок и осторожно вошел. Маршал Советского Союза Ахромеев показывал язык и чуть заметно покачивался.

– Сергей Фе… – начал офицер и тут же все понял.

– Тело из петли не вынимать! Ничего не трогать! – приказал комендант Кремля по телефону.

Офицер положил тяжелую трубку на черный сталинских времен аппарат и, не дотрагиваясь, прочитал лежащую под настольной лампой предсмертную записку:

«Не могу жить, когда гибнет мое Отечество и уничтожается все, что я всегда считал смыслом в моей жизни. Возраст и прошедшая моя жизнь дают мне право уйти из жизни. Я боролся до конца».

Двенадцать европейских государств признали независимость Латвии, Литвы и Эстонии.

– А Буш как же? – спросил секретаршу Марту генсек НАТО Манфред Вернер.

– Сказал, что это не ваше европейское дело, – Марта равнодушно вставила бумагу в принтер.

– Как же так! – разволновался Вернер. – Соедините меня с Джорджем Бушем! Хотя нет, с Шварцкомпфом! Нет, он же по бомбежкам! Тогда… Кому бы позвонить?!

– Уже позвонила, герр Вернер, – равнодушно ответила Марта и нажала на кнопку печати, – французы пробили: американцы второго сентября признают прибалтов.

– Ну что ж вы, Марта, сразу не сказали! – возмутился Вернер, но приободренный известием тут же засвистал военный марш.

В пять утра из своей квартиры выпал управляющий делами ЦК КПСС Николай Кручина.

Через полтора месяца, 6 октября, из своей квартиры выпал предшественник Николая Кручины по управлению делами ЦК КПСС Георгий Павлов.

Через одиннадцать дней после падения Георгия Павлова, выпал из окна своей квартиры Дмитрий Лисоволик, зам. заведующего Международным отделом ЦК КПСС.

***

– Верочка-душечка! Только тебе, – ворковала Ольга Львовна, – за полцены, полный ликвид, можно бартер.

– Ольга Львовна, как здорово, что вы позвонили! – ликовала Верка-буфетчица. – У меня как раз под бартер два вагона товара! Хотела уже отдать Антонову, но раз вы позвонили, то только вам!

– Ой, Верунчик! – запела Ольга Львовна. – А у меня три вагона! Но я готова, не глядя, три на два и по рукам!

– А давайте! – почти подпрыгивала на другом конце провода Верка-буфетчица. – Ни с кем бы на такое не пошла, а с вами и глядя, и не глядя!

– Тогда я везу накладные! – Ольга Львовна показала рукой Лампасову, чтобы тот быстрее собирался.

– А везите, Ольга Львовна! – Верка-буфетчица замахала рукой Славику, чтобы он вылезал из постели и одевался.

– Раз уж мы железно договорились, Верунчик, то раскроем карты, – нежнее нежного выдыхала Ольга Львовна, – у тебя что?

– Мы слов на ветер не бросаем, Ольга Львовна, – хохотнула в восторге Верка, – но раз вы начали, вы первая и раскрывайте!

– Ой, Верунчик, – защебетала Ольга Львовна, – я по старой профсоюзной привычке все о людях, все о людях! У меня продукты питания!

– А я-то столько лет по столовым и буфетам! И тоже все о людях, все о людях! – кивала на другом конце Верка. – И у меня продукты питания!

– У меня длительного срока хранения! – возразила Ольга Львовна.

– А у меня вообще почти не портятся! – добавила Верка.

– Компактные? – насторожилась Ольга Львовна.

– Каждый брикет в плотную бумагу завернут! – продолжала Верка.

– Гороховый концентрат? – скисла Ольга Львовна.

– Сегодня – это самый ходовой товар, Ольга Львовна! – напирала Верка. – На ура идет!

– Да знаю, как на ура… У меня тоже концентрат! – бросила трубку Ольга Львовна.

– Старая дура! – почти сплюнула Верка и махнула рукой Славику, чтобы продолжал валяться в постели.

– Коза драная! – ответила на вопросительный взгляд Лампасова Ольга Львовна. – Этой буфетчице тоже горох спихнули!

– Кто? – не понял Лампасов.

– Прапорщик в кожаном пальто! – скрипнула зубами Ольга Львовна. – Военную часть под Уфой расформировали, вот интенданты склады и зачищают: один вагон стратегического гороха – полбочки технического спирта!

– Вот чем, скажи мне, – качался около Идрисова Выдов, – чем Екатерина лучше Свердлова?!

– Политика! – тянул вверх указательный палец Идрисов.

– Я родился в городе Якова Михалыча и не хочу менять его на Катьку, которая… – Выдов качнулся и матерно выругался.

– А как же царь Петр, которого мэр Собчак в Ленинград вернул?! – прицелился указательным пальцем Выдову в глаз Идрисов.

– Не! Тут другое! – Выдов оперся о плечо Идрисова. – Ленин был маленький, лысый, картавый, а Санкт-Петербург, он большой, кудрявый и прямолинейный! Тут я за! Собчак – молоток!

Ранним утром Василий Загогуйло въехал во двор дома Шарунаса и остановился у подъезда.

– Я же просила, – надула губки Лайма, – не заезжать!

– Да ладно! – потянулся с поцелуем Васька.

– Я просила! – Лайма уперлась кулачком в грудь Васьки.

– Да ладно! – Василий полез во внутренний карман малинового пиджака и вынул длинную коробочку из черного бархата: – Это тебе!

Лайма осторожно взяла коробочку в руки и с любопытством открыла. Изящные золотые часики показывали восемь ноль-ноль. Лайма порозовела и поцеловала Ваську в колючую небритую щеку.

***

Двигатели «Союза ТМ-13» загрохотали и медленно приподняли космический корабль над землей.

– Нам-то что! – шутливо сказал Тохтар Аубакиров прижавшемуся к нему плечом Францу Фибёку. – Мы в этой тесной, как бочка, капсуле через неделю назад на Землю вернемся, а Волкову на МКС до 25 марта в невесомости плавать!

– Зато тебе второго героя не дадут, – парировал Волков, – отменили эту традицию, за каждый взлет – героя!

– Ничего, Саня! – усмехнулся Тохтар. – Горбачев советского не даст – Назарбаев казахстанского вручит!

«Мне, наверное, тоже, – подумал Франц Фибёк, – чего-нибудь австрийское на ленточке преподнесут в торжественной обстановке…»

– А ты знаешь, – качался около Идрисова Выдов, – что пикник на обочине умер?

– Так его же еще шестого октября застрелили! – придержал Выдова Идрисов. – Бандиты запутались, кто за кем на концерте выступает, а значит и главнее, вот и устроили мордобой с огнестрельным решением вопроса!

– Не! – замотал головой Выдов. – Талькова во Дворце спорта убили, а Аркадий просто сказал брату: «Борис! Трудно быть богом!» и ушел в отель «У погибшего альпиниста»…

– Богом – непросто! – согласился Идрисов и опять попридержал Выдова. – Кстати, видел?!

Идрисов достал из кармана новенькие двухсотрублевую и пятисотрублевую купюры.

– Фальшивые?! – отпрянул Выдов.

– Сегодня в оборот пустили! – снисходительно пошуршал казначейскими билетами Идрисов. – Старые, мелкие деньги уже не справляются с капитализмом, сейчас новенькими, крупными дело в стране мигом поправим! Еще тысячерублевки выпустили! Но я их только у Кайбышева в бумажнике видел!

– Сильно! – качнулся Выдов. – Ну и ветер на всем божьем свете!

– Это октябрьский Акман-Тукман такой! – пояснил Идрисов. – Не мартовский, конечно, но революцию надуть может!

Ильдус с Бровкиным допивали вторую бутылку первача.

– Не подерутся? – беспокоилась Валентина Петровна, поглядывая из кухни в приоткрытую дверь зала.

– Ну ты, мам, придумаешь! – Антонина запустила только что налепленные пельмени в кипящую воду. – Бровкин, можно сказать, интеллигенция! Столько лет возил Алию Азгаровну то в управление, то в горсовет, а последнее время – в курултай!

– Чеченцы еще не отделились от СССР, а уже своего президента выбрали! – Бровкин показал маринованным опенком, нанизанным на вилку, в телевизор, закусил, потом снял пиджак и повесил на спинку стула. – Ну и натопил ты, дядя Ильдус!

– Зато туркмены отстают, только-только независимость объявили! – захрустел ядреным огурцом Ильдус. – А дрова чего жалеть? Их жечь надо!

– Смотри-ка, генерала советской армии выбрали! – Бровкин обхватил бутылку большой шоферской ладонью. – Еще по рюмочке?

– Чеченцы не зря за Джохара Дудаева проголосовали, чую, войной на нас пойдут! – прищурился Ильдус и подставил под горлышко бутылки свою рюмку. – А первач чего жалеть? Его пить надо!

– Ну какой еще войной! У них же оружия нет! – рассмеялся Бровкин и налил себе.

– А наши москвичи на что?! Они сами этого Дудаева и вооружат, потому что для них война – мать родна! – замахнул Ильдус и крикнул в приоткрытую дверь на кухню: – Валь! Пельмени скоро там?! Сколько можно без закуски мучиться!

– Ну ты, дядя Ильдус, скажешь! Мать родна! – замотал головой Бровкин и, смеясь, тоже крикнул: – Тонь! Пельмени скоро там?! Еще чуть, и насухую придется их глотать!

– Сейчас! – крикнула Валентина Петровна.

– Несем-несем! – крикнула Антонина.

– Все-таки беспокоюсь я, доченька! В прошлый раз Ильдус с фельдшером тоже сначала мирно выпивали, а потом заспорили, кто коммунизм обещал к Олимпиаде в 1980 году построить: Ленин или Сталин?

– И кто оказался? – Антонина выкладывала горячие ладненькие пельмени в широкое и глубокое блюдо.

– Да Хрущев, будь он неладен! – поддерживала блюдо Валентина Петровна.

– А дядя Ильдус с фельдшером чего? – Антонина успела поймать скользкий пельмень шумовкой и вернуть на место.

– Чего-чего! – нахмурилась Валентина Петровна. – Понесли на стол, пока горячие, а то мужики заждались.

Валентина Петровна открыла дверь в зал, Антонина шагнула, тут же Бровкин своей спиной вышиб у нее из рук блюдо с пельменями.

– А я тебе говорю: дизель во сто раз лучше бензинового двигателя! – рвал рубашку на груди Бровкина Ильдус.

– Твой дизель воняет, как крематорий! – тянул на себя Ильдуса за лацканы пиджака Бровкин.

– Твой бензиновый жрет топливо, как корова! – давил пельмени на полу Ильдус.

– Твой дизель зимой не заведешь, а у нас вспрыск – с пол-оборота! – Бровкин тоже давил пельмени пятками.

– Вот так у них и с фельдшером Спартаком Ильгизовичем было… – всхлипнула Валентина Петровна, глядя на раздавленные пельмени.

– Полдня лепили! – зашмыгала носом Антонина.

– Мама!! Баба!! – взревел милицейской сиреной Радик.

– Сейчас промоем и на сковородке обжарим! – успокаивал Антонину Бровкин. – Я сам, Тоня, все сделаю! Мне нужны только дуршлаг, масло подсолнечное, масло сливочное, перец горошком надо растолочь в ступке, а лучок почисти, мелко порежь, отдельно пожарь, а потом добавишь в пельмени еще три зубчика чеснока, но жарь обязательно до золотистой корочки – тогда точно объеденье будет!

– А я, – уверял Валентину Петровну Ильдус, – завтра крышу курятника залатаю! Сегодня, как стемнеет, схожу на машинный двор и принесу с него бесхозный шифер.

– Сам возглавлю! – решил президент России Борис Ельцин.

– Мудро! – одобрили соратники.

– А первым замом Председателя правительства э… – Ельцин посмотрел на расплывшегося в улыбке Егора Гайдара.

Тоненькие волосики зачесанной пряди сползли с белого, как сметана, лба Гайдара. «На кого же он похож?» – подумал Ельцин и ткнул пальцем в статного, почти одного роста с ним Бурбулиса.

– Американцы предлагают ввести у нас, как у них, должность Государственного секретаря! – шагнул вслед за указательным пальцем Егор Гайдар.

«Ну вылитый кто-то!» – мучительно перебирал в голове Ельцин.

– Готов совмещать! – встал между пальцем Ельцина и Гайдаром Геннадий Бурбулис.

– Совмещай, Гена! – согласился Ельцин.

Гайдар выкатился из-за Бурбулиса и опять расплылся в улыбке:

– Еще нужны замы, Борис Николаевич!

– Да? – удивился Ельцин. – Тогда замом Председателя э…

– По экономике! – подсказал Гайдар.

«Чичиков!» – вдруг осенило Ельцина. На радостях он даже приобнял Гайдара.

После этого рядом с Бурбулисом и Гайдаром становились Шохин, Шумейко и просто министры нового Правительства реформ.

– Так и назовем «Правительство реформ»! – постановил Борис Ельцин.

Аплодируя, к президенту России подошел Гайдар:

– Нельзя ли, Борис Николаевич, каким-то образом дезавуировать прошлое моих родственников?

– Чего хочешь-то, Егор Тимурович?! – стал раздражаться президент России.

– А давайте народу перед 7 ноября праздник сделаем! – засиял Гайдар. – Указ издадим о запрете Коммунистической партии на всей территории Российской Федерации!

– Дело! – поддержал Бурбулис.

– Прах с ног! – поправил очки Шохин.

– Так им! – белозубо хохотнул Шумейко.

– Как при царизме будет… – задумался Ельцин.

– Да, Борис Николаевич! – закивали замы. – Как при царе-батюшке!

Президент России приосанился и дал знак референтам:

– Пишите!

Юлия Владимировна Друнина вытянула из пишущей машинки лист бумаги, положила на стол, взяла ручку и написала зятю: «Андрюша, не пугайся. Вызови милицию, и вскройте гараж». Потом встала, вышла из дома и сунула записку в косяк входной двери дачи. Прошла к гаражу, открыла тяжелую железную створку, с силой захлопнула. Села в старенький «Москвич», положила руки на руль. Вдруг вспомнила свои знаменитые на весь Советский Союз строчки: «Кто говорит, что на войне не страшно, тот ничего не знает о войне». Завела автомобиль. Синий выхлопной газ быстро заполнил маленькое замкнутое пространство…

Лайма Шарунас бесшумно открыла дверь своим ключом, проскользнула в коридор квартиры и вздрогнула: на кухне спиной к ней сидел отец.

– Ты где была?! – не оборачиваясь, хрипло спросил дочь Юзефас Шарунас.

– Папа, я сейчас все тебе объясню! – залепетала Лайма. – Я пошла к Лизе Лейкиной…

– Я звонил Лизе Лейкиной! – Шарунас-старший не оборачивался.

– Все правильно, папа! – щебетала Лайма. – От Лизы Лейкиной я пошла к Лейле Авсараговой…

– Я звонил Лейле Авсараговой! – Шарунас-старший не оборачивался.

– Ну конечно, папа! – не умолкала Лайма. – От Лейлы Авсараговой я пошла к Земфире Кумлекулевой, а у нее нет телефона! Мы пили чай, смотрели телевизор, играли в «Эрудит», а когда взглянули на часы…

Лайма машинально взглянула на свои золотые часики.

– Откуда это у тебя?! – взревел резко обернувшийся Шарунас-старший.

– Папа, я сейчас все тебе объясню! – хотела залепетать Лайма, но передумала и перешла в наступление: – Я уже большая! Я уже взрослая! Нечего меня контролировать! У меня личная жизнь!

***

Заседание в Ново-Огореве-2 шло четвертый час.

– В сложившихся условиях переходного периода надо идти не путем конституционных актов, а путем договоров и соглашений и на этой основе объединять усилия всех республик! – вещал Горбачев.

– Он это уже говорил в Верховном Совете, – шепнул Ельцину Бурбулис.

– А роль Верховного Совета в подготовке Союзного договора одна – не мешать! – президент СССР торжествующе оглядел присутствующих, никто не зааплодировал.

– Михаил Сергеевич, – бестактно вмешался украинский лидер Кравчук, – может, перерыв?

– Только на покурить, товарищи, – согласился Горбачев, – а то мы так никогда не выработаем консенсус по новому союзному договору!

Присутствующие почти демонстративно ухмыльнулись и тяжело встали со своих кресел.

– Борис Николаевич! – председатель Верховного совета Белоруссии Станислав Шушкевич подошел к Ельцину.

– Да? – хитро улыбнулся Ельцин.

– Поговорить бы, – взял Ельцина под локоток Шушкевич, – ну сколько можно все это часами слушать?

– И? – продолжал хитро улыбаться Ельцин.

– Давайте втроем, – быстро выложил Шушкевич, – я, вы, Кравчук встретимся и обговорим все оперативно, четко, конкретно, как вы любите, не разбавляя водой?

– Где? – Ельцин не менял выражения лица.

– А у нас! – уже медленнее и солиднее предложил Шушкевич. – В Вискулях, на охотничьей даче, в самом центре Беловежской пущи, всего в восьми километрах от польской границы.

– Всего в восьми километрах?! – удивился Ельцин и поинтересовался: – А когда?

– Недельки через две, – Шушкевич тоже улыбнулся, – все подготовим, накроем, связь проверим, Бушу позвоним, думаю, числа седьмого-восьмого декабря.

– Хм! – кивнул головой Ельцин.

– Чего ты там все читаешь?! – спросила Валентина Петровна Ильдуса.

– Горбачев опубликовал пятый и говорит, что последний вариант проекта Договора о Союзе Суверенных Государств! – шумно тряхнул газетой Ильдус.

– Шел бы лучше на двор да снег покидал, – вздохнула Валентина Петровна, – по колено намело – ни в туалет сходить, ни до калитки доползти!

Люся, не раздеваясь, вбежала на кухню к Антонине и прямо в шубе плюхнулась на табуретку:

– Пить хочу – умираю!

«Привет, Кренделькова! – поздоровался президент СССР и продолжил: – Старого Союза нет и возврат к нему невозможен! Это доказал и провал августовского путча. Речь идет о создании совершенно нового государственного и межгосударственного образования!»

«Загубина! Тебе говорю! – хмурился с экрана телевизора президент. – Две основополагающие идеи заложены в конфедеративную концепцию Договора, которая определяет характер новой, небывалой государственности!»

Антонина хотела объяснить Горбачеву, что, после того как у нее поселился Бровкин, Люся и другие подруги нечасто стали заглядывать, поэтому она… Но Люся сама с шумом поставила стакан на стол:

– Да оторвись ты от своего Михсергеича! У тебя банка трехлитровая есть?

– Есть, только там чайный гриб плавает… – немного испугалась Антонина.

– Гриб – в кастрюлю! Банку мой и побежали! – вскочила Люся. – Ашот спирт реализует! В два раза дешевле, чем водка из магазина, выходит! Без талонов! Без очереди! Полбочки осталось!

«Загубина! Это противозаконно! – возмутился президент. – Это идея самоопределения, национально-государственного суверенитета, независимости. И это идея союзничества, сотрудничества, взаимодействия и взаимопомощи!»

Антонина стала быстро собираться.

– Ты чего, переодеваться не будешь?! – вдруг вмешалась Люся.

– Переодеваюсь же! – не поняла Антонина.

– А белье? – прищурилась Люся.

– Стираное… – опешила Антонина, – вчера надеванное…

– Стираное! – передразнила Люся. – Мы с Лесопосадкиной теперь на улицу выходим только в новом красивом белье!

Антонина в изумление открыла рот.

– Сама посуди, – забегала по кухне Люся, – выходишь ты из дому, подходишь к перекрестку, ждешь зеленый свет, переходишь проезжую часть, а тут вылетает пьяный Васька Загогуйло на своей «Мазде» и сбивает тебя! Ты лежишь посреди дороги с задранной юбкой, и все видят, какое у тебя стираное-застиранное, вчера надеванное белье!

Антонина в ужасе повернулась к телевизору за советом.

«Моя позиция однозначна, – ответил прямым взглядом президент, – я – за новый Союз, Союз Суверенных Государств – конфедеративное демократическое государство!»

Бывший Первый секретарь Кировского и Кемеровского обкомов КПСС, бывший министр внутренних дел СССР, председатель КГБ СССР, только что переименованный в МСБ СССР, Вадим Бакатин в знак доброй воли передал послу США Джеймсу Коллинзу всю техническую документацию и схему размещения сверхсекретных прослушивающих устройств, установленных в новом здании посольства США в Москве.

– Как же так, Михсергеич? – спросила Антонина светящуюся в центре кинескопа точку только что выключенного телевизора.

– Да знали американцы про эту прослушку! – раздраженно ответил Горбачев.

– Бакатин говорит, что добрую волю ему разрешили и вы, и Ельцин! – тихо шептала Антонина.

– Не до тебя сейчас, Загубина! – отмахнулся президент СССР.

Светящаяся в центре кинескопа точка потухла.

Несмотря на морозец, в белорусских Вискулях было жарко.

– Да я знать не знаю, где этот ваш Кремль! – громыхал президент Украины Кравчук. – Какой-такой Горбачев?! Меня 1 декабря украинский народ избрал президентом, мы теперь новое отдельное государство!

– Так и меня избрал российский народ! – соглашался президент России Ельцин. – Я тоже не знаю, кто такой Горбачев!

– Меня пока еще белорусский народ не избрал своим президентом, – выразительно показывал снующим официантам на пустые бокалы председатель Верховного Совета Белоруссии Шушкевич, – но и я не знаю, где Горбачев! Кстати, а кто ему доложит, что мы создали свое Содружество Независимых Государств?

– Ну я не знаю… – надул щеки Кравчук, – знать не знаю, где ваш Кремль!

– Э… тут, видишь ли! – расплылся в своей любимой хитрой улыбке Ельцин.

– А давайте я! – шагнул вперед Государственный секретарь Российской Федерации Бурбулис.

– Давай, Гена! – тут же подняли бокалы Ельцин, Кравчук и Шушкевич.

И Геннадий Бурбулис объявил Советскому Союзу, что по решению собравшихся в Беловежской пуще за большим дубовым столом охотничьего домика в Вискулях Союз Советских Социалистических Республик прекращает свое существование.

***

– Что ж вы, Михсергеич, не заарестовали их всех? – спросила Антонина поздней ночью радиоприемник «ВЭФ-202».

– Я тебе так скажу, Загубина! – начал президент отмененного государства.

Антонина плавно повернула ручку громкости влево до легкого щелчка. За окном пролетел самолетик из школьного тетрадного листа, журчала вода в чугунных батареях, где-то на нижних этажах захмелевшие гости нестройно пели «Шумел камыш».

Васька Загогуйло вылез из «Мазды», поймал краем глаза переминающегося с ноги на ногу Лешку Квакина и, не глядя в его сторону, бросил ключи от автомобиля:

– Загони в гараж! Только не забудь сначала снег счистить!

Квакин не шелохнулся. Ключи упали в сугроб.

– Ты чего, баклан, – взвился Загогуйло, – заледенел совсем?! Руки не можешь из своей бараньей шубы вытащить?!

– Могу! – просипел Лешка и распахнул пошитый в кооперативе Ашота полушубок.

Пухлые, ватные снежинки медленно, словно на ниточках, спускались на землю, им навстречу медленно поднимался ствол обреза. «Что это? – подумал Васька. – Куда это он? Зачем это он?» Черная дыра остановилась на уровне груди Загогуйло. «Неужели это смерть? Я не могу, я не хочу умереть, – ни с того ни с сего Васька вдруг вспомнил школу, практикантку из пединститута, уроки литературы которой постоянно срывал, – я люблю жизнь! Люблю эту траву (какую, блин, траву?!), землю, воздух!» Васька не отводил глаз от черной дыры. «Зачем я доводил до слез эту конопатую практикантку? Чуть старше Лаймы была!»

– Лайма – моя баба! – просипел Квакин и нажал на спусковой крючок.

– Ну и пробоина! – дивился санитар Юра в морге на Цветочной.

Стас Загогуйло надсадно закашлялся:

– Отморозки! Шерсть!

– Вчера Катыкшайтанова привезли, – продолжал санитар Юра, – костюмчик с иголочки, галстук шелковый фиолетовый, туфли черные лакированные, дырочка во лбу маленькая аккуратная! А тут – никакой эстетики!

Стас Загогуйло опять закашлялся:

– Молодняк подрос – у них ни законов, ни понятий, ни этой, как ты сказал, – эстетики!

***

– Зарплату дали одной бумажкой! – жаловалась Бровкину Антонина.

– И мне одной! – стучал ложкой под дну тарелки Бровкин. – Тебе какую дали?

– Тысячерублевку! – переживала Антонина.

– Так и мне тысячерублевку! Чем недовольна-то? – удивлялся Бровкин.

– А тратить как?! – возражала Антонина. – Жалко ее, новенькую и хрустящую, на сдачу дадут грязных да слизких!

– Вот ведь проблема! – усмехался Бровкин.

– Предчувствие у меня, Саша, – продолжала Антонина, – чего-то будет!

– Чего еще-то?! Куда больше-то, Тоня?! – кривился Бровкин. – Налей-ка мне лучше борща добавки!

– Куда больше, Тоня?! – Радик подтянул сшитые бабулей черные трусики до колен. – Борща добавки!

– Неспокойно мне! – Антонина налила глубокую тарелку до самых краев.

Бровкин осторожно опустил большую столовую ложку в суп:

– Объявили, что в девятнадцать ноль-ноль по Москве Горбачев что-то важное-преважное скажет!

– Так что вы в трусах-то сидите?! – тут же включила телевизор Антонина.

«Дорогие соотечественники! Сограждане! В силу сложившейся ситуации с образованием Содружества Независимых Государств я прекращаю свою деятельность на посту президента СССР», – грустно и торжественно объявил согражданам Горбачев.

– Как же так, Михсергеич?! – всхлипнула Антонина.

«Я твердо выступал за самостоятельность, независимость народов, за суверенитет республик. Но одновременно и за сохранение союзного государства, целостности страны. События пошли по другому пути. Возобладала линия на расчленение страны и разъединение государства, с чем я не могу согласиться», – ответил Горбачев.

– Так может побороться, Михсергеич? – предложила Антонина сквозь слезы.

«Я, дорогая моя Загубина, против кровопролития! – возразил Горбачев. – Да и ядерный чемоданчик уже отдал Ельцину, а Бушу, между прочим, сказал, что в тайге прятаться не собираюсь! Я еще ого-го! Мы еще того!»

«Нет, ты только послушай, Загубина! – бушевал Горбачев. – Еду я в свой кабинет, вещи кой-какие забрать, с японскими журналистами встретиться..»

– Ваську убили, Михсергеич, – чуть слышно скулила Антонина, – схоронили сегодня на Тимашевском, гранитный памятник поставили, где он во весь рост нарисован, а на пальце, как мечтал, брелок от шестисотого «Мерседеса».

«..а мне помощник и звонит: не езжайте, Михаил Сергеевич, в Кремль, потому что в вашем кабинете с утра сидят Ельцин, Бурбулис, Хасбулатов и, не стесняясь, употребляют алкоголь зарубежного производства! – багровел Горбачев. – Ну не хамство ли, ведь там на столе еще мой стакан чая не остыл?!»

– А ведь Васька, Михсергеич, был моей первой любовью! – заревела в голос Антонина.

– Куда сына в такой мороз тащишь? – остановила Антонину около подъезда тетя Рая.

– Школу смотреть! – вместо Антонины ответил Радик.

– Че ее смотреть? – поразилась тетя Рая. – Она же не цирк! Сидел бы дома! Думаешь, в школе сладко?! Там всем подряд двойки ставят и только отличникам – тройки с минусом!

– Нас позвали для предварительного знакомства и эмоционально-физической подготовки! – объяснила Антонина.

– Да бог с ней! Слышала?! – переключилась тетя Рая.

– Нет… – тут же испугалась Антонина.

– Ельцин указ номер шестьдесят пять подписал! – снизила голос тетя Рая.

– Ой! – на всякий случай ойкнула Антонина.

– Тепереча гражданам и предпринимателям можно торговать в любых удобных для них местах, за исключением проезжей части улиц, станций метрополитена и территорий, прилегающих к зданиям государственных органов власти и управления! – отчеканила тетя Рая.

– И что будет? – не поняла Антонина.

– Все будет! – вышел из служебной «Волги» депутат горсовета Лева Сидоров. – Егор Гайдар дело знает! Рынок сам все отрегулирует, цены установит, товарами полки наполнит! Заживете, граждане избиратели! Ко мне вопросы по месту жительства есть?

– Какие такие цены рынок установит?! – встревожились Антонина и тетя Рая.

– Бабоньки! – сказал Ельцин из автомагнитолы служебной «Волги» Левы Сидорова и заодно из телевизоров всей страны. – Если цены станут неуправляемые, превысят более чем в три-четыре раза существующие, я сам, – президент задумчиво посмотрел на свою левую руку с тремя пальцами, – лягу поперек рельсов!

«Брешет!» – скрипнула дверь подъезда.

– А вдруг нет, Михсергеич, – шмыгнула носом Антонина, – вдруг не брешет?

– Опять Михсергеича услышала! – нахмурился Радик и топнул ножкой: – Хватит болтать, школу пошли смотреть!

– Один приватизационный чек, ваучер по-простому, – уверил простых граждан бывшего Советского Союза глава Госкомимущества Анатолий Чубайс, – через несколько лет будет равняться стоимости двух «Волг»!

– Мне две «Волги», – стала считать Валентина Петровна, – Тоньке – две, Тонькиному Бровкину – две.. Шесть штук, получается!

– Про меня, как всегда, забыла! – обиделся Ильдус.

– Ой! Извини! – взмахнула руками Валентина Петровна. – Восемь автомобилей! Они же у нас во дворе не поместятся!

– Ну ты, Валь, даешь! – залился смехом Ильдус. – Это ж имущество Российской Федерации! Его деньгами берут!

Через год Ильдус заглянул в небольшое помещение железнодорожной станции Иглино, робко подошел к Славику с плакатом на шее «Ваучеры! Куплю, обменяю на товары и предметы первой необходимости!», поторговался с рядом стоящей Веркой-буфетчицей и отдал свой приватизационный чек за две бутылки водки.

Указ президента России Ельцина № 1400 объявлял о роспуске Съезда народных депутатов и Верховного Совета Российской Федерации.

Президиум Верховного Совета на основании 121-й статьи Конституции объявил о прекращении полномочий президента Бориса Ельцина, возложении обязанностей президента на вице-президента Александра Руцкого и постановил, что Указ № 1400 не подлежит исполнению.

Проходящий в Белом доме X чрезвычайный Съезд народных депутатов, созванный Верховным Советом, прекратил полномочия президента Ельцина, а его действия квалифицировал как государственный переворот.

«В целях обеспечения безопасности граждан, исключения возможных провокаций и человеческих жертв правоохранительными органами рассматриваются меры по прекращению доступа к Дому советов» – объявило лояльное Ельцину ГУВД Москвы.

Тут же Белый дом был окружен войсками.

– Собирайтесь у здания Моссовета! – обратился к сторонникам Ельцина по доступным телеканалам первый зампредседателя Правительства РФ Егор Гайдар. – Из собравшихся будем отбирать людей с боевым опытом и формировать из них отряды для захвата райсоветов и других госорганов!

– Раздайте им оружие! – потребовал с балкона Моссовета депутат Константин Боровой.

– Это фашистско-коммунистический мятеж! – объявил Борис Ельцин и подписал приказ о привлечении к операции войск Министерства обороны.

Начался штурм Белого дома. В штурме участвовали тысяча семьсот военных, половина из которых были офицерами, десять танков, девяносто бронетранспортеров, двадцать БМП и шестьдесят БМД.

В результате обстрела из танков и другой бронетехники выгорели этажи Белого дома с двенадцатого по двадцатый, тридцать процентов Дома Советов – разрушено. Александр Руцкой, Руслан Хасбулатов, депутаты и остальные защитники Белого дома были арестованы и отправлены в Лефортовский следственный изолятор.

«Знаю, Загубина, чего скажешь, – тихо пел голосом Мирей Матье Горбачев в радиоприемнике «ВЭФ-202», – мол, вот какой Ельцин молодец! Власть взял и никому не отдал! А ты, Загубина, трупы посчитай! У меня в 1991 году всего трое было! А у Ельцина сто пятьдесят восемь убитыми и четыреста двадцать три ранеными!»

– Так-то оно, Михсергеич, так, – тихо соглашалась Антонина и тихо возражала: – Но ведь не отдал…

– Я сначала тоже не поверила! – таращила глаза и брызгала слюной Люся Кренделькова. – А они все растут и растут! Каждый вторник и четверг прибавляют!

– Боязно! – недоверчиво слушала подругу Антонина. – МММ какой-то!

– Боязно ей! – всплескивала руками Люся. – Люди машины с квартирами продают, чтобы только в этот эмэмэм вложиться! Леня Голубков из телевизора жене не только сапоги купил, но уже и на дом замахнулся!

– Да видела я эту рекламу, каждые десять минут крутят, – задумчиво хмурилась Антонина, – у меня ведь и денег нет!

– Продай чего-нибудь! – тут же нашла решение Люся. – Ты квартиру приватизировала?

– Нет! – негромко, но твердо сказала Антонина. – Радика без крыши над головой не оставлю!

– Ну и живи в нищете всю оставшуюся жизнь! – махнула на Антонину Люся. – Пойду к Любке Лесопосадкиной открою глаза на перспективу!

– Доча! – с порога обрадовала Антонину Валентина Петровна. – Мы с Ильдусом все свои сбережения в МММ вложили! И двух недель не прошло, как у нас сбережений на безоблачную старость в три раза больше стало!

– Я не халявщик, – сказал Антонине из телевизора Леня Голубков, – я партнер!

– Михаил Сергеевич, – спросил популярнейший телеведущий Владислав Листьев Горбачева, – вы сейчас намерены вернуться в политику?

– У меня это частенько спрашивают, – медленно ответил Михаил Сергеевич, – вот и Раиса Максимовна на днях предложила подобное.

– И? – поднял бровь Листьев.

– И я задумался, – стал разъяснять Горбачев, – а что?! И твердо решил: пойду баллотироваться в президенты России!

– А дальше? – наступал Листьев.

– А дальше – как народ решит! – с достоинством произнес Горбачев.

– Сама смотри, Загубина! – снисходительно объяснял Антонине по телефону Лева Сидоров. – МММ с 1 февраля вырос в 127 раз. Если бы ты вовремя свою квартиру продала и купила бы акции, то сейчас у тебя было бы сто двадцать семь квартир!

– Как же разбогатеть-то?! Лева, миленький, – хныкала в трубку Антонина, – помоги!

– Есть варианты! – растолковывал Лева. – Хорошие люди под залог могут дать взаймы.

– Сведи, Левушка! – запричитала Антонина. – Чего хочешь, под залог дам!

– Чего хочешь не надо, – ласково рассмеялся на другом конце провода Лева, – я, к примеру, у дяди Гриши занял под залог своей двушки!

– Завтра же побегу к нотариусу оформлять! – решилась Антонина.

– Торопись, время уходит! – великодушно напутствовал Лева.

Антонина положила в сумочку паспорт, документы на квартиру, расходную книжку по квартплате, подумала и положила свидетельство о рождении Радика. Антонина открыла дверь и уже шагнула за порог, как услышала звук спускаемой воды в санузле квартиры этажом ниже.

– Новости перед уходом посмотреть?! – переспросила Антонина Михсергеича.

«Посмотри, посмотри!» – загудел по водопроводным трубам Михаил Сергеевич.

Не было жителя в Российской Федерации от Калининграда до поселка Уэлен, от Земли Франца-Иосифа до горы Базардюзю, который бы не побледнел и не потянулся бы к билетам с портретом кудрявого мужчины в очках. В прямом эфире на телеканалах страны показывали штурм квартиры основателя финансовой пирамиды МММ Сергея Мавроди.

Владислав Листьев возвращался домой поздно вечером. Он зашел в подъезд своего дома на Новокузнецкой улице. В подъезде генерального директора ОРТ, телеведущего многих программ ждали два киллера. Первый выстрелил Листьеву в правое предплечье, второй выстрелил в голову. Большая сумма наличности, бывшая у Листьева, осталась нетронутой.

Убийство ушло в историю нераскрытым.

– Реформы начал я – мне их и завершать! – объявил о своем намерении баллотироваться на пост Президента России Михаил Сергеевич Горбачев.

– Ох! – сказала Валентина Петровна.

– Что с тобой, мама?! – встревожилась Антонина.

– Сердце схватило, доченька… – прижала руку к груди Валентина Петровна, – накапай корвалола, на этажерке, за иконкой Николая Угодника.

Безработный Малюков стоял в фойе Омского общественно-политического центра около стенда, завешенного предвыборными программами одиннадцати кандидатов в президенты России, и ждал. «Может быть, это главное событие моей двадцатидевятилетней жизни!» – думал Малюков и тихо сам себе улыбался. Окружающие зашевелились, дернулись, вытянули шеи, кто-то встал на цыпочки. Малюков не обернулся вместе со всеми, он и так понял: приехал.

Михаил Горбачев стремительно вошел в здание, шесть офицеров охраны замешкались в дверях, Малюков бросился наперерез.

Горбачев увидел быстро идущего к нему Малюкова. Малюков улыбался. «И этот, как самовар!» – раздраженно подумал кандидат в президенты.

Улыбающийся Малюков с размаху ударил Горбачева кулаком в верхнюю часть челюсти под самое ухо.

Горбачев пошатнулся, побледнел и тут же побагровел.

– За предательство! За развал Советского Союза! – улыбался Малюков.

Сбивая с ног всех попадавшихся на пути, подбегала охрана. В секунду Малюкова впечатали в пол и зафиксировали.

Горбачев вышел на сцену к избирателям, но красноречие покинуло его, он говорил всего семь минут:

– Можно кричать сколько угодно, но имейте в виду! Вы меня начали бить по голове! Но вы меня не запугаете! Не запугаете! Я думаю… Я мог бы ехать уже, и все! Все это… Это прощать нельзя! Если мы будем сдавать позиции перед этим, нам сядут на шею! Не надо аплодисментов! Я скажу кое-что, а потом! Допусти таких, как вы, до власти, вы такого натворите!

Малюкова увезли в следственный изолятор.

***

– Живой! – сказал Шишкин, заглянув к ремонтникам в бытовку.

– Живой! – подтвердили собравшиеся у маленького телевизора ремонтники.

– Так вот, иду я по вестибюлю, – рассказывал телеведущему Киселеву вчерашнее происшествие Горбачев, – а он был полупустой, стояли лишь небольшие группки, и тут произошло это нападение. От одной из группок отделился человек... Я думаю, совсем все выглядело бы иначе, если бы офицеры не успели в какой-то мере ослабить этот удар. А он был профессиональный. Туда бьют те, кто знает!

– С вами находились сотрудники бывшего 9-го управления КГБ. Они тоже считают, что удар был нанесен профессионалом? – перебил Горбачева Киселев.

– Чего он договорить не дает! – возмутилась Антонина, протиснувшаяся к маленькому закопченному телевизору.

– Да. Выбор места для удара – свидетельство того, что нападавший знал свое дело неплохо. Но моя охрана среагировала быстро. Он получил такой ответный удар, что тут же сел на пол.

– Запрессовали парня! – усмехнулся Бровкин.

– Так ему и надо! – сверкнула взглядом Антонина.

– Сейчас начнутся семейные разборки! – поддел обоих Шишкин.

– У нас, Павел Семенович, уже с Нового года никаких семейных разборок! – гневно возразила Антонина.

– …скажу больше! – убеждал Киселева Горбачев. – Власти стремятся придать этому инциденту характер хулиганского поступка. Мол, шел Горбачев сквозь толпу и кто-то задел его рукой. А ведь это была спланированная акция! У него ведь нож нашли!

– Нож?! – не поверил Киселев.

– Да! Милиции это уже известно! – уверил телеведущего кандидат. – От нее мои офицеры узнали, что это так. Так что это было покушение!

– Вот! – торжествующе посмотрела на ремонтников Антонина. – Покушение!

Кто-то из ремонтников посмотрел в потолок, кто-то на свои ногти, Бровкин закашлялся в кулачок, Шишкин вышел.

– В студии был Михаил Сергеевич Горбачев, – подытожил программу «Герой дня» Евгений Киселев, – который вчера в ходе предвыборной поездки по Сибири в Омске подвергся хулиганскому нападению.

– Не хулиганскому! – возмущенно запротестовал Горбачев. – Это не хулиганство, это покушение на официальное лицо, на кандидата в президенты.

Киселев сдержал улыбку:

– Покушение на официальное лицо, как считает сам кандидат. А у нас срочное сообщение!

Но Горбачев не сдавался:

– Не просто кандидат, а юрист Горбачев!

Киселев не смог сдержать улыбку. Камеры переключились на другого ведущего, и взволнованный голос сообщил:

– Стало известно, что в тридцати километрах от Грозного, в районе села Гехи-чу, с помощью самонаводящихся ракет уничтожен Верховный главнокомандующий вооруженных сил Чеченской республики Ичкерия Джохар Дудаев. Предположительно, Дудаев был запеленгован российскими спецслужбами во время разговора по телефону с депутатом Госдумы Константином Боровым.

В бытовке ремонтников сразу забыли про первое покушение и яростно стали обсуждать второе. Антонина тихо вышла из прокуренной комнаты и пошла домой.

Через три дня Михаила Малюкова перевели из следственного изолятора в городскую психбольницу, а через три месяца Омский районный суд приговорил его к принудительному психиатрическому лечению.

Антонина с Валентиной Петровной готовили окрошку. Антонина резала привезенную из Уфы палку вареной колбасы, Валентина Петровна резала все подряд.

– Колбасой не отравимся? – переживала Валентина Петровна. – Ильдус купил на днях «Плиску» в газетном ларьке на станции, так его вместе с фельдшером Спартаком Ильгизовичем чуть скорая потом откачала!

Антонина пожала плечами:

– Бровкин говорил, что нормальная.

– Общаетесь? – вздохнула Валентина Петровна.

– В одном депо работаем, – вздохнула в ответ Антонина, – привет-пока, сын болеет – не болеет, у тебя нормально – у меня нормально…

– Может, опять попробовать… – начала было Валентина Петровна.

Но Антонина, услышав, как Радик включил в зале телевизор, быстро перевела разговор:

– Ты голосовать-то ходила?

– Ой, ну скажешь! – отмахнулась большим кухонным ножом Валентина Петровна. – У меня грядки, теплица, куры, Ильдус вон отравился!

– Я за Михсергеича голос отдала, – Антонина вывалила порезанную кубиками колбасу в маленький тазик, – хоть и держала на него обиду! Это надо же, в кои веки в Уфу приехал, с газетами встретился, с телевизором встретился, со студентами встретился, а на рабочий троллейбусный класс времени не нашел! Ельцин 29 мая приезжал и на «Универмаге Уфа» метро заложил, Михсергеич мог бы, наоборот, строительству трамвайно-троллейбусного депо поспособствовать!

– Так он же на троллейбусе, наверное, никогда не ездил, – нашлась Валентина Петровна.

Из зала послышалась заставка новостей.

– Радя-сынок, сколько за Горбачева проголосовало? – крикнула Антонина из кухни сыну, сидящему у телевизора.

– Триста восемьдесят шесть тысяч шестьдесят девять человек! – крикнул Радик из зала.

– Как много-то! – не переставая шинковать молодую редиску, поразилась Валентина Петровна. – Уж не первое ли это место?!

Антонина напряженно замерла.

– Седьмое! – равнодушно крикнул Радик. – Полпроцента набрал! После него только какой-то Шаккум, штангист Власов и фармацевт Брынцалов.

– Квас сегодня как раз подоспел! – залила окрошку Валентина Петровна. – Ядреный!

Антонина бесшумно всхлипнула.

– Ма! Куда ты меня тащишь?! – дергал Антонину за рукав пальто нахохлившийся Радик.

– В чебуречную на Сельской Богородской! – Антонина остановилась и тщательно заправила сыну выбившийся шарф.

– Зачем? – Радик недовольно расстегнул верхнюю пуговицу.

– Надо же твое одиннадцатилетие справить! – Антонина застегнула верхнюю пуговицу. – Какой ты у меня большой стал! Красивый, умный! Учишься только плохо! Всего две пятерки за год выходит – по труду и физкультуре!

– Еще по природоведению четверка! – возразил Радик и мотнул головой: – Не хочу я твои чебуреки!

– Глупенький! – ласково улыбнулась Антонина. – Они самые вкусные в Уфе! Мы, когда с девчонками в трамвайном депо работали, на конечной остановке «Гастелло» всегда выбегали и в чебуречную! «Вагоновожатые!» – кричим очереди. Купим штук пять каждая – опять в трамвай, по кольцу развернемся и на маршрут! К «Госцирку» обычно все чебуреки под сладкий крепкий чаек из термоса уже прикончишь!

– Сто раз рассказывала! – сплюнул Радик – Не хочу чебуреки!

– Как же так… – растерялась Антонина, – там, наверное, и пепси-кола есть, телевизор, говорят, к потолку подвесили...

– Кока-кола лучше! – авторитетно заявил Радик.

– Может и она тоже есть… – сникла Антонина.

– Ладно, пошли, – смилостивился Радик, – далеко еще?

– По мосту через железную дорогу перейдем и уже там! – опять воодушевилась Антонина.

***

Горбачев шел вместе с девятилетней внучкой Настей по Красной площади. Проголодавшись, они зашли в пиццерию. Прямо напротив мавзолея Ленина. Горбачева узнали. За соседним столиком заспорили сын с отцом. Отец ругал Горбачева, сын хвалил. Всех рассудила старушка с куском пиццы в руке: «Благодаря ему у нас есть «Пицца Хат»!» Все в пиццерии встали, подняли треугольные куски пиццы и закричали: «За Горбачева! За Горбачева! За Горбачева!»

Антонина тоже приподняла надкусанный чебурек. «Пиццу, Загубина, – ласково улыбнулся ей Горбачев из подвешенного к потолку телевизора, – «Пиццу Хат»!»

– Ма! Ма! – дернул Антонину за рукав Радик. – Ты опять!