№5.2020. Гульнур Якупова. Малая вселенная – Большая Вселенная. Роман. Книга третья из трилогии «Женщины». Авторский перевод с башкирского. Продолжение. Начало в №№ 1-4

9

Сын с дочкой спят. Фатиха срочно вызвали в больницу около десяти вечера – «экстренный случай». Уже привыкла, что мужу и днем, и зачастую ночью приходится быть на работе. Иногда, правда, становится обидно, что нет нормальной жизни. Но тут же беру себя в руки, так как восхищаюсь его отзывчивостью, готовностью прийти на помощь больным в любое время суток.

Вот он вернулся. По тому, как муж открывает дверь, вижу, что у него нет настроения. Бегу на кухню ставить чайник.

– Пришла женщина с Амбарного переулка с полумесячным ребенком на руках… – начал он, глубоко вздохнув. – По дороге малыш умер. Зухра тут же сказала ей, что помочь уже ничем нельзя. Та не поверила, вызвали меня. «Он просто потерял сознание, спасите! – кричит мать и кидается на Зухру. – Ребенок был жив, когда мы пришли в больницу, это ты убила его!»

– Ой!

– Внезапная младенческая смерть…

– Как?

– Такой диагноз. Встречается редко, но случается.

– И что теперь?!

– Уколами еле успокоили молодую маму. Это первый ее ребенок. Тут же прибежал и отец малыша. Когда объяснили ему ситуацию, сильно растерялся, побледнел и сел, схватившись за сердце. Даже подумал, что у него случился инфаркт.

– Где они сейчас?

– В больнице. Женщина не выпускает из рук малютку. С рассветом отправим в районный центр.

– Чтобы уточнить диагноз?

– Да. На вскрытие.

– А если скажут, что диагноз неверный?

– Рожала в стационаре, в роддоме. Малыш появился на свет без патологий, патронаж проведен вовремя. Не простужался. Следов инфекции, синяков, травм на первый взгляд не обнаружено. Мать говорит, что взяла его на руки, чтобы поменять пеленки, а малыш вдруг перестал дышать.

– Уф! Они еще молодые, конечно, у них еще будут дети, но даже десять других не заменят потерянного. Как должна пережить это горе бедная женщина?!

– Да, сейчас понадобится помощь самой матери. Психологическая помощь. А у нас один психоневролог на весь район. Говорят, что за рубежом у каждой семьи есть свой психотерапевт. Во всяком случае, в этом отношении у них – цивилизация.

– А нам остается уповать только на свои силы и терпение. Ведь в нас с младенчества воспитывают стойкость и выносливость. На основе народной педагогики, как это теперь называют ученые.

– Ладно, Нурия, завтра на работу и тебе, и мне, – сказал Фатих, поделившись переживаниями. – Хорошо, что ты еще не легла спать. Вот выслушала, и стало на душе немного легче. Часто приходится слышать, что врачи привыкают к смерти – нет, к этому невозможно привыкнуть, особенно когда умирают дети… Без всякой причины начинаешь ощущать собственную вину.

– А как Зухра?

– Что ей остается – плачет. Пусть уж плачет, сырой стресс проходит легче.

– Сырой стресс?

– Да. Сухой стресс, то есть без слез, бьет по сердцу. Например, у мужчин инфаркт случается чаще, чем у женщин, так как вы переживаете сырой стресс.

Надо же…

На следующий день выяснилось, что специальный эксперт, вызванный из самой Уфы, подтвердил диагноз Фатиха.

* * *

Ранняя весна. Солнце, словно беспечная девчушка, не устает улыбаться. Днем довольно тепло, хочется скорее сбросить с себя зимнюю одежду. Но пока приходится отказываться от этого намерения, так как время от времени холодный ветер напоминает о том, что снег в горах еще и не думает таять.

Словно переменчивая весенняя погода радостное настроение вдруг сменяется невеселыми раздумьями. Вот мы с Фатихом – оба работаем, держим скотину, свой огород, стараемся обустроить быт, купили подержанную машину «ВАЗ-01», которую в народе называют «копейкой». Как будто жизнь становится лучше изо дня в день. С другой стороны, сельчанам все равно живется трудно, не до личной машины. А ведь это не роскошь, а необходимость – транспортное средство должно бы быть в каждом дворе. В Тулпарлах всего две легковые машины – у нас и у Вафича. Ашрафу никак не удается выкроить деньги для этих целей. Они теперь многодетная семья: три сына – Артур, Нариман и Чингиз, две дочери – Раушания и Ляйсан.

Разве своя машина помешала бы вот такой большой семье? Вынуждены довольствоваться мотоциклом. Ашраф круглые сутки трудится в поле, но зарплатой хвастаться не приходится. Асма тоже получает чисто символическую сумму. О тех, кто работает в животноводстве, выращивает свеклу, и говорить не стоит – их заработка едва хватает на то, чтобы справить одежду для детей. А ведь живем и трудимся в Башкортостане – в богатейшем краю, где урожайные хлебные нивы, свекольные поля, на лугах пасутся тучные стада, шумят бескрайние леса, а в недрах – черное золото и другие полезные ископаемые! Подумаешь обо всем этом, и становится горько. Но мы привыкли довольствоваться малым: сыты, одеты-обуты, над головой не слышно свиста пуль… СССР – могущественное государство, и нам спокойно под его крылом.

Недавно приезжали в отпуск Чингиз и Гульсирень (чаще так, по поэтическому псевдониму, называют теперь тулпарлинцы Мунавару).

– Старички держатся за власть мертвой хваткой, – начал разговор Чингиз, когда в один из вечеров зашли к нам. Я невольно рассмеялась, вспомнив, как много лет назад он погрозил пальцем длинному ряду портретов членов Политбюро, развешанных в школьном коридоре: «Ваши дни сочтены, старички!» Он засмеялся вместе со мной, похоже, тоже вспомнил тот момент, и продолжил: – Выбрали заведомо больного Черненко, зачем же так мучить человека? Изменится ли когда-нибудь наша страна?!

– Изменится, – ответила я, как будто кто-то дернул меня за язык.

– Когда?! – Чингиз уставился на меня, как человек, с последней надеждой обратившийся к оракулу. Я растерялась и произнесла первое, что пришло мне в голову:

– Скоро. Застой не может быть вечным. Запруженная река некоторое время остается в берегах, но однажды прокладывает новое русло и вырывается на свободу. Даже если на его пути встанет гора, пробивает туннель или обходит гору стороной и продолжает свой путь. Так и наша жизнь.

– Философия верная. Однако политика хитрее, чем природа, она действует исподтишка. Я не могу даже родную жену убедить в том, что КПСС затягивает страну в болото. Не устает восхвалять партию, поет ей дифирамбы. Конечно, прозреет когда-нибудь, не дура же?!

А Гульсирень лишь улыбается. Куда только не забрасывает журналистская стезя, с кем, с какими судьбами только не встретишься – привыкла она внимательно слушать собеседника, чтобы подобрать нужный ключик и раскрыть его внутренний мир. А мысли Чингиза невозможно подтвердить или опровергнуть в эту самую минуту, его взгляд и душа всегда устремлены в будущее.

Оказалось, ждать перемен оставалось действительно совсем недолго. Черненко продержался у власти чуть больше года и умер в марте тысяча девятьсот восемьдесят пятого. За три года страна похоронила трех генсеков.

Следующим вождем стал Михаил Сергеевич Горбачев. Сравнительно молодой политик, младше Черненко на двадцать лет. Первое же выступление по Центральному телевидению ясно показало, что он – человек новой формации, как пишут журналисты. Речь поставленная, язык богатый, его хочется слушать и слушать, как под гипнозом. Тут же, конечно, заметили и родимое пятно на лбу.

Старшее поколение в эти дни часто упоминало Ленина и Керенского, вспоминали, что они по образованию, как и Горбачев, были юристами. Многие предполагали, что новый лидер начнет деятельность с изменения законов.

Мы, учителя, старались не упускать каждое выступление нового Генерального секретаря и обменивались мнениями. Конечно, интересовались политикой и до этого, но теперь ощущаем ускорение колеса жизни и стараемся не отставать от нее. Живем-то в деревне, иной раз любой человек может остановить на улице и попросить разъяснения какой-либо политической ситуации.

А Горбачев начал свою деятельность не с законодательства, а с подачи идей. Первая из них – «ускорение научно-технического прогресса». Вышла газета «Правда» с заголовком на первой полосе «Ускорение – 90». Неустанно повторяли это слово и средства массовой информации Башкортостана.

Что и как можно ускорить в сельском хозяйстве? Хотя ни Фатих, ни я не являемся работниками ферм и полей, однажды председатель колхоза дядя Искандер и агроном Вильмир заглянули к нам домой, чтобы поговорить о колхозных делах. Было самое начало посевных работ.

– Понимаешь ли, Фатих, – начал разговор председатель, – вкладывать в этот научно-технический прогресс нам нечего, средств-то нет!

– До сих пор протравливаем семена пестицидами. Анахронизм! – нетерпеливо прервал его Вильмир – Вон, Такый, моторист тока, отравился при протравливании семян на складе.

– Он что, не надевал респиратор, или вы их не выдавали? – спросил Фатих.

– Выдавали. Есть и резиновые сапоги, и перчатки – не надевает. Даже если бы надел, не было бы пользы, Фатих-агай. В пестицидах содержится ртуть, а она со временем начнет отравлять землю.

– Вильмир, елки-палки, не раздувай панику. С осени калибровали семена, заложили в заранее подготовленное чистое помещение. Можно было и не применять пестициды.

– Нужно новое, безвредное средство. Без обработки семян все равно не обойтись.

– Напиши тогда ученым, пусть придумают, ускоряются, черт возьми!

– Написал, уже и отправил.

Дядя Искандер лишь махнул рукой, мол, разве тебе что-нибудь докажешь.

– Я сразу понял причину заболевания Такыя, когда обратился ко мне, – повернул Фатих беседу в свое русло. – Ртутные пары очень опасны, он получил смертельную дозу.

– Смертельную?! Мы надеялись, что он скоро встанет на ноги, как же без моториста? – Голос дяди Искандера дрогнул. – Он же такой молодой, только женился.

– Из района сразу отправили в Уфу – думаете, просто так?

– Завтра будет районное совещание, я подниму эту проблему, понимаете ли, – сказал председатель.

– Мне кажется, надо попросить у правительства денег и технику и обязательно подчеркнуть, что ваше обращение связано с готовностью претворять в жизнь поставленные партией задачи.

– Дитя не плачет – мать не разумеет, – поддержала я Вильмира. Мне понравились его независимость и решительность. Ничего удивительного – это же внук Бурехуккана-олатая.

Руководители колхоза ушли, а мы задумались. Фатих ругал себя за то, что до этого не интересовался условиями труда односельчан. Мне было стыдно, что не сумела обратить его внимание на эти проблемы. Ведь он столько времени учился в городе, теперь пропадает в больнице. А я всегда в деревне, среди колхозников, постоянно слышу их жалобы на тот или иной недостаток. Уф! Давненько не бывала на свекольном поле. Якобы там теперь все механизировано. При этом «бабы эсвеклы» не стали роботами, они же живые люди. И мама, видно, неспроста мне говорила прошлой осенью, что до сих пор преобладает ручной труд, что будки, построенные дядей Акназаром, уже обветшали, с крыш течет, опять вынуждены прятаться от дождя под березами. Кто поручится, что трагедия того грозового лета не повторится?!

* * *

Неожиданно позвонил Кабир.

– В Ленинграде проходят «Дни Данаи», хотела бы посетить? – спросил он сразу после приветствия.

– «Даная»?!

– Чувствую, ты еще не утратила любви к живописи, Нурия. – В голосе Кабира прозвучали нотки радости. – Знаешь, я, кажется, нашел свой стиль.

– Я верила, Кабир, что не отступишься от своей мечты, это же ты – тот отважный парень, который когда-то смог стать настоящим беркутчи!

– Да… Как там Бурехуккан-олатай? Ведь это он сказал мне: «Сынок, ты – художник». Простой деревенский старик...

– Достоинство его – простота, а простота его – достоинство.

– Это точно.

– Скоро покажешь нам, тулпарлинцам, свою невесту? – спросила я.

– Возможно… у меня появилась красивая натурщица. На тебя похожа.

– Такая же чернявая?

– Меня ее косы с ума свели! Увидел, как она шла по московской улице, раскачивая косами, подбежал, схватил ее за руки и обратился со словами башкирской песни: «Черные косы твои…» Помнишь?

– «Заплетал бы и расплетал…» – продолжила я. – Помню. Разве забудешь свою юность?!

– И первую любовь.

– Не забывается. Но она, как первая весенняя гроза, проходит… Оставляет в сердце чистый след. Ну а та девушка?

– Она оказалась из деревушки, что на берегу реки Ай. Среди миллионов людей встретил эту башкирочку. Удивительно, да?

– Поразительно. Значит, она из Мечетлинского района Башкортостана?

– Ну, конечно, ты же географ, знаешь, где течет Ай. А скажи, где находится страна Непал?

– Высоко-высоко в Гималайских горах.

– А как будет по-непальски «здравствуйте»?

– Ну, скажи как?

– Намастэ! Давай сделаем его своим паролем?

– А когда пройдут «Дни Данаи»? Хотелось бы посмотреть, – дала знать, что пора закругляться и незачем нам, друзьям, пароль.

– Начались сегодня, продлятся неделю. С утра сяду на поезд – и в Эрмитаж. Дай знать, когда приедешь – встречу.

– Сейчас каникулы, я, наверное, возьму несколько своих учеников с собой. Созвонимся еще.

Мы попрощались. Я задумалась о Кабире. Он побывал в Непале и еще в разных других странах. Говорят, для вдохновения художнику нужны красивые пейзажи, новые впечатления, неизведанные дороги. А кому они не нужны?!

…Крутая скалистая гора разверзлась пополам и образовалось бездонное ущелье. Стою на самой верхушке на одной из скал.Там, внизу, в глубине, похоже, течет река – слышен ее рев. Посмотрела вниз и вдруг сорвалась вниз. Вот-вот достигну дна и разобьюсь, в страхе пытаюсь расправить крылья и воспарить на них! Якобы я знала, что у меня есть крылья, они сложены за спиной. И вот в нужную минуту они раскрылись. Но никак не удается мне взлететь. В это время рядом появился Ыласын, у него такие сильные крылья, что от их размаха возникли мощные воздушные волны и эти волны подняли меня вверх. Летим! На уступах скалы стоят странные дома, мы приземлились рядом с ними. Встретился худощавый мужчина и с приветливой улыбкой обратился к нам: «Намастэ!» А Ыласына рядом со мной уже нет. Поднимаю голову: он парит высоко в небе. У меня сердце сжимается от тревоги за него: не опалило бы Солнцем его крылья. Тот человек вновь приветствует меня на своем языке. И я ответила:

– Намастэ!

Видно, я произнесла это слово вслух – вздрогнув, очнулась от собственного голоса. Оказывается, задремала, сидя в кресле у телефона.

– Не понял, что ты сказала? – Возле меня стоит Фатих и удивленно смотрит на меня.

– «Намастэ»?

– А что это за слово?

– «Здравствуйте» по-непальски. Только что побыла в этой стране, кружила над ее горами, подпирающими небо. Провалилась в глубокое ущелье, и Ыласын спас меня от гибели. Наверное, это был ты.

– Беркут Бурехуккан-олатая?

– Да. Кстати, звонил Кабир. Передавал привет. Он ездил в Непал, немного рассказал про это. Сказал, что в Эрмитаже открылись «Дни Данаи». Там будут продавать специальные буклеты, киноролики, разместят не выставлявшиеся доселе картины и эскизы Рембрандта. Пока раздумывала, не съездить ли туда с учениками на экскурсию, оказалась на Гималаях…

– Тогда этим Ыласыном был Кабир, – заявил Фатих.

– Может быть. Какое-то время я даже называла его Беркутчи. Пока не узнала о его таланте художника. – Я все еще не успела выйти из состояния грез, до конца избавиться от того опасного, одновременно божественного видения. Но посмотрела на супруга, стоящего рядом в белом халате, и высказала мысль, только что пришедшую в голову: – А знаешь, кто ты? Ты – Шахимаран, мой Шахимаран!

– Кто это?

– Белый змей. Змеиный царь. Кто встретит его, находит свое счастье. Вот как я.

– Змей?!

– Ну, снимай халат. Завтра наденешь другой, я постирала, погладила его и положила в пакет. Не ходи в несвежем халате, не позорь меня перед медсестричками. – Фатих промолчал. – Ты что, обиделся? Я же любя так назвала тебя. Если хочешь знать, я с четырнадцати лет мечтала увидеть того сказочного царя змей, – сказала я и прошла на кухню.

– Сейчас, только скину старую кожу… Надену новую, гладенькую… И тогда расскажешь про свои мечты, любимая, хорошо? – Муж стоял передо мной в красивой шелковой майке, которую я купила для него в районном универмаге, чтобы носить под тонкую белую рубашку. – Подойди ко мне, погладь своего Шахимарана, – сказал он, положив мои руки себе на грудь.

– Что за ребячество – скоро дети вернутся, наигрались, наверное, уже.

– Они не скоро придут домой, ведь лето.

Честное слово, мне и самой не хочется в эту минуту отойти от Фатиха – Шахимарана. Сквозь пальцы чувствую, как горячая волна из его груди перетекает в меня, словно мы – одно целое: сердца бьются в едином ритме.

– Унисон?! – вопросительно заглядывает в мои глаза Фатих.

В это время, когда я была готова растаять в объятиях мужа, вновь зазвонил телефон. Фатих поднял трубку. Думали, с его работы, оказалось, нет.

– О, Кабир, как дела, друг? – Я удивилась, почему он опять звонит? Но тут услышала, как замычала корова, вернувшаяся со стада, и я пошла открывать калитку. Когда вернулась в дом, они уже договорили.

– Кабир сообщил, что сегодня напали на «Данаю». Какой-то сумасшедший кинулся на картину с ножом, успел порезать и облить ее кислотой, пока охранники схватили его. Картину отправили на реставрацию.

– Чтобы у этого изверга руки отсохли! – выкрикнула я в сердцах и добавила с болью: – Скорее всего, это сделал какой-нибудь женоненавистник.

Перед сном добавила запись в своей тетради: «В Эрмитаже ранили “Данаю”. 1985, 15 июня».

* * *

Последние два года по всей стране народ гудит, как растревоженный улей. Даже тосты за новогодним столом приобрели политическую окраску: в этот период нас охватило доселе незнакомое чувство – не сказать, что революционный дух, но некий пафос, душевный подъем. До этого мы, оказывается, и вправду жили в застое!

Многие считали, что Горбачев в чем-то схож с Хрущевым. Хотя ускорения особого не наблюдалось, газеты не переставали толковать о нем. Новый генсек перед всем миром разоблачил СССР как самую пьющую страну и нашел способ избавления от этого явления: борьба с алкоголизмом. Искоренить пьянство в корне – стало девизом этой кампании. Если, как было подсчитано, в целом по стране каждый выпивал бутылку за неделю, это же страшно! В статистику включено все население – от младенцев до глубоких стариков. Если их исключить, в некоторых регионах на одного человека, возможно, приходилась даже одна бутылка в день. С другой стороны, прав и Фатих, который говорил, что алкоголизм – не аппендицит, чтобы вырезать и забыть о нем. Это болезнь, требующая длительного лечения.

Водка подорожала вдвое. Люди начали варить самогон. Как по всей стране, так и в маленьких деревнях – кто пил, тот продолжал пить и дальше. Ишбирде теперь стал участковым в Тулпарлах, переехал в родное село всей семьей. Ему приходилось сложнее всего. Правда, и Самигуллин, находящийся на пенсии, не сидел сложа руки. Он часто приходил в кабинет Ишбирде и, улыбаясь, говорил: «Я еще покомандую, пока мое звание выше твоего». Он бы рад отойти от дел, да односельчане по привычке или из-за уважения шли к нему домой, если что-то случалось. Тогда Самигуллин и Ишбирде придумали «опорный пункт милиции» у себя в деревне и стали работать вместе. У них есть еще два хороших помощника: Халиса-инэй и дядя Хайривара. Первая продолжает работать уборщицей на участке, хотя ей уже перевалило за шестьдесят. А второй обеспечивает связь через «беспроводной телефон». В деревне шутят, что Халиса носом чует самогонку за версту, а Хайри видит, что и где не так лежит, намекая на их прошлые грешки.

Амин-абый, как и Самигуллин, несмотря на пенсионный возраст, не спешит бросать работу. Чтобы подтянуть плохо успевающих по математике, нашел себе занятие бесплатного репетитора. Не дает он дремать и нашему политическому сознанию.

– Неспроста XXVII съезд КПСС назначили на 25 февраля – 30 лет назад, на ХХ съезде Хрущев именно в этот день выступил с докладом о культе личности Сталина и его последствиях. Вот увидите, Горбачев тоже выкинет что-нибудь подобное, – заявил он недавно. А сегодня принес свежую новость: – Слышали, теперь наш лозунг – «перестройка».

А я, учитель астрономии, в последнее время тревожусь о том, какие несчастья принесет нашей стране приближающаяся к Земле комета Галлея, так как знаю, что в течение нескольких веков ученые регистрируют катастрофы, связанные с ней. И на этот раз она подтвердила свою дурную славу: весь мир потрясла чернобыльская трагедия. А природа переживала весеннее пробуждение, и птицы вернулись из теплых краев…

Хотя в этот раз не смогли скрыть все обстоятельства аварии, как это произошло на челябинском заводе «Маяк», никто не сомневался, что и сегодня не доведут всей правды до народа. Прочитав в газете «Правда» сообщение, гласящее: «В Чернобыле погибли два человека, немного превышен радиационный фон», Фатих нервно рассмеялся и, скомкав газету, отбросил от себя.

– Ложь! – воскликнул он. – Я служил в армии, кое-что понимаю. После аварии на такой мощной атомной станции радиацию получили десятки, нет, сотни тысяч человек.

– Вот тебе хвостатая звезда, – сказала я и горько расплакалась, так как вспомнила увиденные в кино и на фотографиях виды Хиросимы, о страдающих от лучевой болезни японских детях, о жертвах нашего «Маяка».

Некоторое время стояли, прижавшись с Фатихом друг к другу, и разом произнесли: «Мавлида?!» Правда, немного успокоили себя тем, что от станции до Донецка довольно далеко. Хотя прекрасно знаем и о радиоактивных дождях, и о переплетении водных жил подземных рек...

– Никаких перемен, и перестройка – пустой звук, – сказал через несколько дней Фатих. – Почему Горбачев до сих пор молчит о Чернобыле?

Словно сговорившись, сели слушать Би-би-си. Там только об этом и говорят, приводят страшные цифры, предполагают вероятность превышения радиационного фона в тысячи раз выше нормы и, подтверждая мысль Фатиха, утверждают, что в СССР гласности не было и не будет.

Привыкла в заветной тетрадке отмечать свои размышления, недавно там появилось несколько новых строк: «Ушел ко дну корабль “Адмирал Нахимов”, столкнувшись с другим судном. Погибло около четырехсот человек. (Это вина кометы Галлея или результат нашей беспечности?) P.S. Горбачев обратился к народу с заявлением о Чернобыльской трагедии только 15 мая».

* * *

Вскоре приехала Мавлида с детьми. Как выяснилось, Амин-абый дал им телеграмму, якобы тяжело болен, и чтобы приехали с обоими внуками. Мавлида говорит, что и без того планировали оставить Радмира и Роксану на все лето здесь. Понятно, что хотели отправить детей подальше от последствий той трагедии. Заглянула к ним по дороге в школу, успели поговорить только об этом. А после уроков встретились с ней на берегу Тулпарсыккана. Вдоволь наплававшись в своем любимом озере, спрятались на моем потайном мысу. Здесь я не была около трех лет, за это время как будто шире стал перешеек, соединявший его с берегом. Возможно, Тулпарсыккан стал мелеть, вокруг мыса появилось больше поросли ольхи. Мавлида лицом вниз упала в мягкую, густую мураву и, надышавшись ароматом трав и цветов, легла навзничь. А в небе парит жаворонок, оглашая окрестности трелью, словно прилетел и поет только для нее. Глаза подруги наполнились слезами.

– Завтра – в обратный путь… Не хочется так скоро уезжать, истосковалась я по родным местам! – сказала она, когда я прилегла рядом с ней, и порывисто обняла меня. – Чужие края, наверное, хороши только для путешествий, Нурия, а корни все равно остаются на своей земле.

– А как же Олексий?

– В том-то и дело, что люблю я его…

– «Ради единственного любимого готова полюбить шестьдесят нелюбимых», да?

– Готова принять и полюбить семью и народ своего возлюбленного, его страну… Я и приняла их! Но сама для них все равно чужая. Да, стала профессором, доктором наук. Вроде уважают… – Мавлида посмотрела мне прямо в глаза и задала неожиданный вопрос: – Подружка, скажи: суждено ли мне когда-нибудь вернуться и найти свое место на родине?

– Откуда я знаю, вот еще! – А внутреннее чутье уже подсказало: Мавлида вернется. Но не стала говорить об этом. Сказала то, что считала важным: – Привози детей сюда почаще. Сама видишь, что Сания не забывает башкирские слова, а дух, культура, традиции народа, как известно, передаются через язык. Кто знает, может, однажды она завоюет сердце парня из Тулпарлов и…

– Нурия, как ты думаешь, может ли пробудиться чувство любви у десятилетней девочки?

– Не знаю… Чувство дружбы – возможно, а оно может потом перерасти в любовь. А почему ты спрашиваешь?

– Сания влюбилась в Артура, сына Асмы. Разум не хочет верить в это, а сердцем чую – это так. Она говорит, что у нее два брата – Радмир и Артур. А на праздники готовит им разные подарки. Например, брату дарит открытку с готовым текстом, не обращая никакого внимания на то, что там изображено. А для Артура выбирает тщательно, стараясь найти открытку с цветами или бабочками, текст пишет собственноручно, вставляя в него тайные знаки, как, например, «представь, что этот цветок – я» или «твоя сестренка Сания, мечтающая стать такой же бабочкой и прилететь в Тулпарлы».

– Тогда и вправду в ее сердце зарождается любовь. Но не надо беспокоиться. Современные дети во всех отношениях созревают раньше – акселерация.

– А помнишь, как ты рассказывала, что любила мечтать на этом мысу о встрече с Шахимараном?

– Я и сейчас частенько погружаюсь в мечты, начинаю видеть сны наяву или представлять буквально кинофильмом свои мысли или давно прошедшие события… А Шахимарана я все-таки нашла, оказалось, что он всегда был рядом.

– Да ну? Тебе привиделось? Или он заколдовал тебя?

– Действительно околдовал. В образе Фатиха…

– Да ну тебя, Нурия!

Попрощавшись с Тулпарсыкканом, поднялись на горку, за которой и раскинулось наше сказочно красивое озеро. С высоты еще раз окинули взглядом родные просторы. Солнце клонилось к закату. Отчего-то вечное движение небесного тела напомнило мне в этот раз женскую судьбу. По утрам оно выкатывается из лона Вселенной улыбающимся розовощеким младенцем, некоторое время красуется на небосклоне, как беззаботная девчушка, в полдень – словно хлопотливая невестка, затем – степенная женщина, а в предзакатную пору – в бабье лето – вновь начинает светить ярче, будто пытаясь, пока есть время, одарить жизнь вокруг теплыми лучами… И у каждого дня – свое Солнце: то оно печет с утра до самого заката и прощается с небом кровавыми слезами; то появляется как бы нехотя и так же медленно уходит за горизонт; есть и такое светило, которое любит целый день играть в прятки с облаками…

Мы молча расстались с подругой, вглядываясь друг другу в глаза с надеждой на новые встречи.

* * *

Как бы ни были вовлечены жители Тулпарлов в жизнь всей страны, у них есть и собственная жизнь, в котле которой варятся местные события. Самые важные из них я стараюсь записать в своих тетради. Однажды в деревню приехал друг детства летчика Мусы (народ непременно прибавляет к его имени данное дополнение). После женитьбы на Зухре он вместе с молодой женой и матерью съездил в совхоз в оренбургских степях, чтобы поклониться могиле отца. Там встретил друга детства Салима, который получил профессию механизатора и трудился там же. Мать его так и не смогла вернуться из тюрьмы, умерла там от туберкулеза. Оба его младших брата живут в Оренбурге. Все трое попали в один и тот же детдом, поэтому не теряли связи друг с другом. После восьмого класса Салим поступил в ремесленное училище, а когда начал работать, помогал братьям. Средний брат стал автомехаником, а младший – экономистом с высшим образованием. Как рассказывал Салим, оба брата женаты и живут хорошо, а сам до сих пор ходит в холостяках – пока поднимал младших, время и пролетело.

– Приезжай к нам в гости, самые красивые девушки в Тулпарлах, – заявила тогда Зухра.

– Видал? – подмигнул другу Муса, кивая на косы жены. И вправду, волосы у Зухры вьются на лбу мелкими колечками; расплетет косы – они волнами ниспадают на плечи, я сама не раз любовалась. Когда однажды приревновала мужа к ней, порадовалась, что не отрезала свои волосы – они не хуже, чем у Зухры, – иначе она кудрями свела бы с ума моего Фатиха.

Этот самый Салим ехал на своей машине в Тулпарлы и, тормознув у остановки на Большаке, спросил у одиноко стоявшей девушки, правильно ли он едет.

– А к кому вы едете? – спросила она у незнакомца.

– К Мусе и Зухре, к тете Тансулпан. – Девушка обрадовалась и, сказав, что ей надо в ту же деревню, даже не дожидаясь приглашения, села в машину.

Парень поначалу удивился такой смелости, даже подумал, что путаны стали осваивать и сельские дороги. Позже, закидывая тяжеленный чемодан девушки в багажник, спросил, что она везет, и успокоился, услышав ответ – не будет же девушка легкого поведения возиться с книгами.

Этой девушкой оказалась старшая сестра Мавлиды. Она всегда чемоданами возит книги в деревню, пополняет сельскую библиотеку. Ее зовут Салима. Кто знает, может быть, общее имя и сблизило этих двух одиноких людей, не нашедших свою пару до сей поры – в Тулпарлы они приехали, уже как хорошо знакомые люди. Салим довез девушку до самого дома, помог занести чемодан и поприветствовал тетю Рабигу и Амина-абыя со словами: «Салом, хайрли кеч». Вспомнив слова Мусы о том, что башкиры хорошо понимают по-узбекски, в деревне он заговорил на узбекском, хотя всю дорогу разговаривал с Салимой по-русски.

По селу тут же разнеслась весть: засидевшаяся в девках дочь учителя Амина приехал с женихом, судя по внешности узбеком или таджиком.

Между тем внимание деревни привлекло другое событие: кампания борьбы против алкоголизма добралась и до небольшого колхозного участка, где возделывался виноград. Как будто у нас его растят гектарами и собирают тоннами: пока едва хватало для детского сада и школьного буфета. Когда-то мой брат Камил, работающий в отделе селекции и семеноводства сельскохозяйственных культур при Башкирском научно-исследовательском институте, привез для школьного сада районированный сорт винограда, а когда он разросся, Вильмир пересадил лозу на колхозное поле. В соседних хозяйствах завидовали нашему винограду. А сейчас, районное начальство, прослышав о вырубке многих тысяч гектаров виноградников в традиционно винодельческих областях, велело уничтожить и наш небольшой участок.

Хорошо, что у дяди Искандера есть привычка поступать иногда по-своему: велел отборные черенки лозы посадить на то место, где раньше рос девясил, имея в виду, что туда никакие комиссии не доберутся, так как считается, что эти земли непригодны для растениеводства. И Камил поддержал его, сказав, что эта почва подойдет для винограда, да и земля уже отдохнула, набрала сил. Брат часто приезжает в деревню, и жена под стать ему, такая же приветливая, растят сына. С семьей Камилы постоянно общаются, живут-то в одном городе. У сестры три дочери, как шутит сама, окончила институт и начала исполнять свою главную «работу» – рожать детей. Устроилась на работу к Камилу, но пока в постоянных декретах. И ничуть не расстраивается, говорит, что стране нужны и дипломированные домохозяйки. Арсен, как и мой Фатих, предан не только семье, но и своей профессии. В прошлом году его мама, сватья Фрося-Файруза, переехала из Украины к ним, живут очень дружно.

Так и живем в гуще событий своей деревни и всего мира, даже, можно сказать, всей Вселенной. Если 1988 год принес трагическую весть о сильнейшем землетрясении в Армении, то 1989-й начался с обнадеживающего события: было решено вывести наши войска из Афганистана. Как сообщалось в печати, в Армении погибло 25 тысяч человек. А кто назовет точную цифру, сколько парней сложило голову в Афгане? Газеты пишут, что 13 тысяч. А сколько было раненых и без вести пропавших в этой войне, которая длилась вдвое дольше Великой Отечественной?

Мунавара побывала в Армении в командировке и с болью описала в газетах и журналах то, что видела своими глазами. …Мать с грудным ребенком остались под обломками разрушенного дома, малыш жив, он находится совсем рядом с ней, но за каменной преградой. Нет у матери возможности хотя бы обогреть ребенка своим теплом, могла только через узкую щель просунуть руку к нему. Сверху до нее доносятся голоса людей, похоже, разбирающих завалы, возможно, вот-вот до них доберутся, спасут. Голодный ребенок плачет, уже силенок у него все меньше, голос все слабее, Тогда мать прокусила себе палец и дала его ребенку, и он стал сосать ее кровь…

С одной стороны, бедствия, связанные с войной и природными катастрофами ранят женщин в самое сердце, ломают их хрупкие души. А с другой, придают им такую храбрость, на которую даже иные мужчины не способны! Мунавара в своих статьях часто поднимала эту тему. Она сильно изменилась. Не внешне – а изнутри, и я это почувствовала. Вначале она с воодушевлением приняла перестройку, как воплощенную мечту. Опубликовала много пламенных, патриотических стихов, открыла новую страницу в творчестве. А вот последняя ее подборка встревожила упадочным настроением, эти стихи она написала после поездки в Москву, и, по всей видимости, пессимизмом «заразилась» именно там.

Душа поэта воспринимает все очень тонко. Неспроста же, в религиозных книгах мусульман, как говорят сведущие люди, есть предупреждение о том, что нельзя воспринимать поэтов как пророков. Ведь нередко, в силу могущества слова, магии поэзии, мудрости и обостренного чутья поэта, однажды в жизни происходят события или явления, описанные им. А может быть, этот божественный талант поэтам дарован самим Всевышним, чтобы они помогали пророкам?

– В Москве отчетливее чувствуешь дыхание страны, – сказала Мунавара. – Там народ смелее, дальновиднее. На улице под названием Арбат стоят уличные художники, они тут же рисуют и продают свои картины. Один из них написал портрет Горбачева, я тоже решила подойти поближе, заметив, как люди подолгу стоят около его работы. А там Генсек изображен с талонами на сахар, колбасу, водку – на груди вместо орденов и медалей.

– Куда же приведет нас эта перестройка?

Мунавара дала неожиданный ответ:

– Чингиз говорит, что Горбачев долго не задержится у власти. А я ему верю – все, что он предрекает, рано или поздно сбывается. В партию вступать не хочет, говорит, вот когда наступит многопартийность, выберет сам, в какую вступать. Раньше смеялась над ним, мол, это бред, а теперь стала сомневаться – возможно, так и случится.

– Иная партия, не КПСС?

– Да. Оппозиционная партия. Ведь в зарубежных странах в выборах участвуют несколько партий.

* * *

Со школьного курса физики помнится термин «точка кипения». Наверное, и в политике существует такая точка? Если да, то она, пожалуй, пришлась на 1990 год.

Мечта таких людей, как Чингиз, похоже, вот-вот сбудется: из Конституции СССР исключена 6-я статья о руководящей роли КПСС, то есть открыта дорога для создания других партий.

Недавно получила письмо от Мавлиды, в котором тоже много внимания было уделено теме политики. Она пишет: «Украина словно раскололась надвое, поднимают голову националисты, как будто только и ждали такого момента. И среди моих студентов много разнотолков… Кое-кто стремится сделать героями бандеровцев. Некоторые надели казацкую форму, нацепили шашки, выбирают атаманов. Обращаешься по-русски, они отвечают: «Не розумию». Я, конечно, уже хорошо говорю на украинском. Беспокоит то, что растет число тех, кто с ненавистью относится к людям другой национальности. К тому же, заметно ухудшилось материальное положение людей. Это тоже не способствует согласию. Шахтерам месяцами не платят зарплату. Наверное, слышали об их забастовках? Участились случаи аварий на шахтах. Олексий говорит, что не выделяются деньги для своевременного ремонта старых забоев, рушатся подпорки, обваливаются пласты. Ему приходится часто спускаться в шахту как специалисту по технике безопасности – каждый раз дрожу от страха за него».

Читаю письмо и будто слышу встревоженный голос подруги, вижу, как испуганно вздрагивают ее густые бархатные ресницы…

А дальше, по всему, тормоза государственной машины и вовсе отказали: СССР распался. Великая империя раскололась на пятнадцать отдельных государств. Михаил Горбачев ушел в отставку. Так и останется он в памяти народной разрушителем Союза. Возможно, и сам осознал, что руководить огромной страной это не то что быть первым лицом в отдельном крае – Ставропольском.

Власть перешла в руки Российского Президента Бориса Ельцина. В Верховном Совете образовалась оппозиция, и на улицы Москвы ввели танки, чтобы сломить ее сопротивление. Открыли огонь по членам Парламента, собравшегося в Доме Правительства…

Средства массовой информации, кричавшие о гласности, свободе слова, демократии, некоторое время и сами не могли понять, что случилось, чтобы разъяснять ситуацию народу.

Страна была в шоке. Народ насторожился – как бы не началась гражданская война.

10

А война разразилась. В Чеченской Республике. Когда начинаю думать о ней, мой мозг, словно белка в колесе, начинает крутить множество мыслей, но никак не может дать четкого ответа… Мы не должны были вмешиваться в дела Афганистана, а ведь Чечня – часть России?!

В одной из моих тетрадей хранится воспоминание, связанное с чеченской трагедией. Если их не приобщу, мои бэйэны – сочинения не будут полными. Приобщаю.

…Как-то сидела в своем кабинете географии, проверяла тетради. В это время кто-то тихонько вошел в кабинет.

– Можно, Нурия Баязитовна? – Подняла голову и увидела Мадину из соседней деревни Акмэте, у себя в родной деревне. У них только начальная школа, а в последнее время идут разговоры о том, что ее собираются закрыть. Наверное, хочет поговорить об этом.

– Думала, техничка пришла... Недавно заглядывала, поворчала, что долго засиживаюсь, мешаю убираться. У тебя дело ко мне, Мадина?

– Нурия-апа, я к вам за советом, – сказала она и расплакалась, опершись о косяк двери. – Хотелось бы поговорить с теми «чеченцами», но одной как будто неудобно идти. Может быть, они там, в Чечне, встречали моего парня. Пропал без вести... Он был из Уфы, служил в милиции. Мы познакомились, когда я училась там…

– Ты Айгиза называешь «чеченцем»?

– Раз у него сын чеченец… Теперь так называют всех, кто там побывал. Повидать бы Айгиза. Сына вроде зовут Булатом?

– Да. Но почему ты его называешь сыном Айгиза. Он просто привез мальчика с собой, когда тот остался круглой сиротой.

– Мальчик – настоящий чеченец, это правда?

– Правда. В чем виноват четырехлетний ребенок?

– Ни в чем не виноват!

– Ну, пошли, заглянем к ним по пути.

Убрала тетради в шкаф, и вместе вышли из школы. Айгиз – внук Амина-абыя. Младший сын его средней дочери, которая еще в годы учебы в мединституте вышла замуж за однокурсника. Получив диплом, она устроились на работу в родном городе мужа – Нефтекамске. Айгиз появился на свет уже там, а его старший брат родился в Уфе и вырос в студенческом общежитии. Разница в возрасте мальчиков – шесть лет. Старший почему-то редко приезжал в Тулпарлы. А младший внук с удовольствием бывал у Амина-абыя. Его впервые привезли сюда пятилетним, он тут же схватился за подол тети Рабиги и остался в деревне на целый месяц. Так прикипел душой, что даже став школьником, все каникулы проводил здесь. С первого взгляда все говорили, что он – вылитый Ишбирде. Они были похожи не только внешне, но и характерами. Короче, еще один «чертенок». И не скажешь, что приезжий, сразу стал заводилой тулпарлинских мальчишек. Окончив школу, сдал экзамены в сельскохозяйственный институт, но не набрал баллов. Это вызвало бурю негодования у Амина-абыя:

– Как назвать тех, кто не принял на учебу юношу, который горел желанием защищать тулпарлинские леса и не мог нарадоваться, что в институте открылся факультет лесного хозяйства?! Сволочи!

В осенний призыв Айгиза забрали в армию. Через полгода у Амина-абыя появился еще один повод для повторения своего ругательства – внук попал в Чечню.

Неторопливая, на первый взгляд, но успешно справляющаяся со всеми домашними делами, приноровившаяся к горячему нраву мужа тетя Рабига вдруг заболела. Неожиданно свалилась с ног во время утренней дойки коровы. Хорошо, что абый оказался рядом – вышел, чтобы выгнать скот на пастбище. Он тут же позвонил в больницу.

– Это сахарный диабет, – объяснил состояние женщины Фатих. – Анализ крови показал, что уровень сахара очень высок.

– Откуда такая болезнь, уф! – испугалась я.

– Есть две основные причины диабета: наследственность и стресс.

– Конечно, стресс – разве не потрясение, что Айгиз оказался в огне войны.

– Да. Я просмотрел тетрадь дяди Аухата – у них в роду не было такой болезни.

– Что за тетрадь, Фатих?

– Замечательная тетрадь, просто энциклопедия! Если хочешь знать, дядя Аухат – гений. Даже на войне находил время, чтобы вести дневник, где описывал сложные случаи. А за время работы в Тулпарлах написал почти целую книгу – подшил около десяти тетрадей и оставил мне в наследство. Вот там и отметил, в какой семье, какие встречались заболевания. Раздел под названием «Народная медицина» – настоящий трактат. Я собираюсь подготовить его для публикации в специальном издании.

– А ты знаешь, кому оставила моя картэсэй свои записи о лекарственных травах и отварах?

– Тебе, конечно.

– А вот и нет. Асме!

– Девушке из леса. Райхана-инэй знала, что делает.

– Да. Но я хочу переписать все и отдать Асме копию. А оригинал оставлю себе. Каждая вещь, к которой прикасались руки картэсэй, греет, даже исцеляет меня.

– Положительная энергетика родного человека – это сила.

– А Асма не обидится?

– Поймет. У нее душа широкая.

– Ты еще и психолог?

– Нурия моя! Я – врач, сельский доктор, значит, обязан быть многопрофильным. Да, милая?

От слова «милая» я сразу таю. Произносит он его нечасто, а я всегда испытываю волнение и трепет. Прижимаюсь к груди Фатиха, испытующе вглядываясь в свое живое отражение в его голубых глазах, и весело смеюсь от счастья. А он молча улыбается, обнимает меня за талию и кружит, отрывая от пола. В такие моменты я радуюсь своему маленькому росту, хотя до сих пор не могу избавиться от чувства зависти к высоким, длинноногим женщинам.

– Пришли, Нурия Баязитовна! – Голос Мадины вернул меня в действительность. Оказывается, я всю дорогу молчала, погруженная в свои мысли. Почувствовала неловкость за свою привычку уходить в себя и начала тараторить:

– Не беспокойся, сейчас зайдем, увидим, поговорим, а как же!

Зашли. Тетя Рабига заметно постарела, но в глазах появился живой огонек. Ведь внук дома. Вместе попили чаю. Амин-абый гладит по голове, хлопает по спине черноволосого, темноглазого мальчика с оттопыренными ушами, а потом достает огромный носовой платок из кармана и вытирает лицо. Якобы потеет. Но я вижу, что его глаза блестят от слез, а он незаметно вытирает их.

Мадина назвала Айгизу имя своего парня, сказала, в какое время он уехал в Чечню, и спросила, не доводилось ли встречаться с ним.

– Приезжали на месяц оперативники из Башкортостана в составе сводного отряда МВД, – ответил Айгиз. – Они действовали отдельно от нас. Среди солдат потерь намного больше, но немало их и среди милиционеров. Война…

– Говорят, что и местное население против наших, это правда? – спросила Мадина и взглянула на Булата, увлеченного чаепитием. Мальчик, почувствовав ее взгляд, отставил пиалу и прижался к тете Рабиге.

– В одних местах как будто проявляют дружелюбие, помогают нам. А в других даже дети, завидев нас, проводят ладонью по горлу и убегают, что означает, отсечем вам головы.

– Ай… – застонала Мадина. Булат вздрогнул и убежал к Амин-абыю, который только что ушел к себе в кабинет.

– Бедный ребенок, всего боится, – сказала тетя Рабига, чуть не плача.

Тут Мадина поднялась с места, принесла пакет, оставленный на стуле у двери, и отдала тете Рабиге:

– Вот, гостинцы для чеченцев. Носочки для мальчика, ведь уже осень, и зима не за горами.

Тетя Рабига удивленно взглянула на меня. Я одобрительно кивнула ей. Она взяла пакет, выложила содержимое на стол. Клубничное варенье, пастила из калины, конфеты, печенье и две пары детских носков.

– Ну, спасибо, – только и сказала тетя Рабига. – Хорошо, что Амин-абый не видит, иначе обиделся бы: мол, мы что – голодные, раздетые?

Я взглянула на Айгиза, он, вроде, ничего не имеет против. Наоборот, глаза улыбаются. Похоже, парню приглянулась Мадина?

Пользуясь случаем, решила более подробно расспросить Айгиза о положении в Чечне. Газетам не всегда можно верить, а тут сидит живой свидетель. Все же предупредила его:

– Если тебе тяжело, можешь и не рассказывать. – А он уже заговорил, не отрывая глаз от Мадины.

– Там живет горячий, гордый народ. Щедрые, гостеприимные. Но встречаются и заносчивые, рвущиеся к власти люди. Джохар Дудаев, генерал Военно-воздушных сил СССР, задался целью стать Президентом Чеченской Республики. Разве он, образованный, политически подкованный военный не представлял, сколько прольется крови на пути к этой цели?! В результате – гражданская война. Противники Дудаева взялись за оружие. А Ельцин ввел войска, чтобы восстановить порядок в республике. Об этом вы и сами в курсе, а что там, в этой войне, происходило, знают только очевидцы…

Айгиз остановился, и, передохнув, продолжил свой рассказ. А перед моими глазами будто оживали трагические картины чеченской войны, через которую прошел этот совсем еще юный паренек.

… Где же тот прекрасный город Грозный, который я видела в кино, о котором слышала в песнях? Он лежит разбитый, обращенный в груды камня и бетона.

Часть, где служил Айгиз, не участвовал в штурме Грозного. В течение нескольких месяцев над городом не прекращался свинцовый дождь. Повсюду застыли подорванные БТРы.

Все вокруг пропитано запахом каленого железа, огня и пороха. Совсем не таким представлял Айгиз знакомые по произведениям Пушкина места. Лишь горячие лучи палящего солнца напоминают о том, что на берега быстротечного Терека пришла весна. Но не видно ни единого ростка пробивающейся травы, не слышно голосов птиц.

Задача роты Айгиза – контроль над ситуацией в Чечне, обеспечение режима КТО – контр-террористической операции.

Рота охраняет дорогу, ведущую в Грозный. Их группа совсем рядом с городом. Как выяснилось, этот пост первоначально оборудовали чеченские банды. Он расположен на пологом склоне небольшой возвышенности. А по ее бокам вырыты скрытые пещеры, в которые можно войти с одной стороны, а уйти совсем с другой. Тех, кто находится за высоткой, можно увидеть только с воздуха, а они – теперь уже группа Айгиза – имеют возможность наблюдать за городом из укрытия.

На расстоянии трех-четырех километров, за полуголыми сопками расположена небольшая деревушка. Из некоторых труб поднимается сизый дым. Значит, кое-кто не оставил свое жилище даже в это опасное время. На следующий день предстояло пойти на разведку в деревню, а на сегодня командир приказал разместиться и определить позиции, удобные для ведения наблюдения. На готовом блокпосте было несложно оборудовать места для размещения группы. В это время на пост прибыли два чеченских старика из деревни, не дожидаясь солдат. Сносно говорят по-русски. Объяснили, что не хотят враждовать, вредить русским солдатам. При этом их острые глаза изучающе рассматривали лица и обстановку. Один из них обратил внимание на Айгиза и спросил, какой он национальности.

– Башкорт, – ответил парень.

– Курд? Значит, мусульманин? – И в это время начали стрелять из нескольких автоматов со стороны полуразрушенного дома через дорогу. Зная, что до них далеко и что не попадут?

Командир, опытный вояка, дал приказ не упускать из поля зрения все четыре стороны, держать оружие наготове. Один из стариков сообщил, что в городе много партизан.

Да, это было началом партизанской войны. На следующий день группа солдат сходила к тому дому через дорогу, но не нашла даже следов вчерашних автоматчиков. Зато ребята обнаружили в подвале мальчика лет четырех и юную девушку. Выяснили, что вся их родня погибла, а они спрятались тут и потому выжили. У них закончились запасы еды и питья, готовые сдаться в плен, они сразу подняли руки. Их перевели через дорогу и отправили в ту деревню. А куда еще? Как и те старики, девушка обратила внимание на Айгиза. Она была в платке, из-под которого были видны только черные глаза. Но их жгучего взгляда было достаточно, чтобы парень потерял покой: ему показалось, что блеснуло лезвие сабли при свете костра… Как будто Айгиз когда-нибудь держал саблю в руках?! Скорее, это память крови, переданная через века, заставила его вздрогнуть.

Несколько дней на посту было спокойно. Командир отправил в деревню трех солдат, чтобы достать молока, провизии. Одним из них был, конечно же, Айгиз. Потому что его внешность располагала на более легкий контакт с местными. А есть ли там молоко? Оказалось, есть. Еще издалека увидели, как две женщины доили козу у изгороди. Было слышно и кудахтанье кур в сарае. Значит, можно достать кое-какие продукты. Солдаты тоже не с пустыми руками, они взяли с собой мясные и крупяные консервы, чтобы обменять на еду.

Те женщины продолжали доить коз, низко нагнув головы. Даже не видя их лиц, Айгиз узнал одну: сердце подсказало. Его охватило незнакомое доселе чувство, но он даже сам боялся поверить, что влюбился во время военной службы, да еще в незнакомую чеченскую девушку. Это невозможно! Какая любовь в такой ситуации?!

В деревне их угостили вкусными лепешками, дали молока и разной другой провизии. На обратной дороге навстречу попались те две женщины. Как же не попытаться заговорить, воспользовавшись таким случаем?

– Как зовут тебя, красавица?

– Зарина.

– Айгиз, – ответил парень на вопросительный взгляд черных глаз. – А тот мальчик – твой сын?

Женщина вдруг звонко рассмеялась и тут же, застеснявшись, перестала:

– Брат. Родной. Хасбулат.

Но некогда долгие беседы разводить, да и по приказу не положено.

Айгиз не мог заснуть до глубокой ночи: перед глазами стояла Зарина. Даже показалось, что слышит ее голос! Не удержался, вышел на воздух. Посмотрел на небо и поразился необычайной яркости звезд. Им и дела нет ни до войны, ни до любви – они, недосягаемо высокие, мирно исполняют свою вселенскую миссию.

Чеченские партизаны несколько раз нападали на позицию группы, где был Айгиз. Известно, что среди них есть и иностранные наемники.

Однажды ночной дозор заметил свет в том доме через дорогу. На рассвете решили проверить. Не успели солдаты дойти до него, как дали очередь из автомата со стороны почти до основания разрушенного дома. Друг Айгиза Валера упал, словно подрубленное дерево. Пришлось отступить. Валеру притащили на блокпост, командир предположил, что пуля засела в позвоночнике. Вызвали вертушку и отправили раненого в госпиталь, расположенный в городе Моздоке.

Чуть позже в деревне произошла страшная трагедия. Хотя на войне трагедии случаются каждый день. Тем не менее… Еще до зари ярко полыхнул горизонт в той стороне. Выяснилось, что чеченские партизаны убили около десятка жителей деревни и подожгли их дома. Видимо, за связь с нашими солдатами?

Пока группа с блокпоста добралась до деревни, пожар уже сделал свое дело. Чуть в стороне, отчаянно блея, скачут козы с выпученными глазами. У чудом уцелевшего сарайчика стоят Зарина с Хасбулатом. Айгиз даже протер глаза, чтобы убедиться, что это не сон. Они! Оказывается, их разместили в погребе около сарая. Там они и спали, поэтому не пострадали.

Зарину с братом на время вновь отправили в подвал того дома, где они прятались раньше. Командир с некоторых пор и там оставлял охрану.

Третья часть дома полностью разрушена, только в одном углу уцелели все пять этажей, сохранились и лестницы. Хасбулат каждый день забирался на верхний этаж и играл там, строя из обломков кирпичей танки и поезда. А пустые гильзы, разбросанные повсюду, прилаживал к танку в качестве ствола. Какой-то старик в деревне выстругал для него деревянный автомат, он «стрелял» из него – «тух-тух-тух» и прятался за угол…

Однажды, находясь на вахте, Айгиз нашел возможность встретиться с Зариной. На дежурстве четыре человека ведут наблюдение в четыре разные стороны. Нельзя терять бдительности. А влюбленное сердце, как известно, не спит, но забывает об осторожности.

Айгиз зашел к Зарине всего на минутку: из-за холодных ночей они тогда ночевали в одной из комнат на третьем этаже, где окна остались целыми. Хасбулат еще не спал, он ловко открыл перочинным ножом консервную банку, принесенную «дядей», и быстро управился с кашей с мясом. Потом попросил у Айгиза очки ночного видения и выглянул в окно. «Ой, все видно! – воскликнул мальчик радостно и вернул очки солдату, грустно добавив, – только там безлюдно…» Ребенку невдомек, что в такой час лучше, чтобы никого не было на улице…

Айгиз внимательно осмотрел окрестности через очки и подошел к Зарине. Девушка сидела на самом безопасном месте – за кучей кирпича у дальней от окна стены.

– Хорошая штука – этот прибор ночного видения, – сказал он, чтобы завязать разговор.

– Да. У снайперов он, наверное, тоже есть. – Айгизу показалось, что девушка сегодня выглядит печальней обычного.

– Зарина, ты хорошо говоришь по-русски, наверное, в школе язык изучала, как и я. А Хасбулат откуда его знает?

– У нас родители еще до школы начинают детей учить русскому языку, чтобы в дальнейшем легче им было. Да и общение в садике, во дворе – в Грозном русских много. Было… А родители наши в Москве встретились, когда учились в мединституте. Еще студентами поженились, я там и родилась. Хасбулат родился тут, когда уже мама с папой стали известными врачами, построили собственный дом. Папа часто говорил, что он сделал все, что мужчине положено: дом построил, дерево посадил и сына родил…

Айгиз взял Зарину за руки и поднял ее на ноги. Девушка положила голову ему на грудь и всплакнула. А парень провел ладонями по ее шелковому платку на голове, кончиками пальцев погладил ее лицо. Он догадывался, что горянки, как и башкирки, гордые и храбрые, хотя с виду кажутся покорными и пугливыми.

«Минутка» Айгиза продлилась надолго. Вот и Хасбулат засопел, завернувшись в одеяло, принесенное Айгизом. Так бы и стоял он, держа в ладонях дрожащие руки девушки, опьяненный от ощущения ее близости и от желания поцеловать ее. И в этот момент с Зариной что-то случилось – она неожиданно прыгнула в сторону Хасбулата, как белка с ветки на ветку. Грянул выстрел. Зарина упала на брата, который проснулся от страха.

Луна, зависшая прямо напротив окна и ставшая свидетельницей произошедшего, залила светом всю комнату, где только что царил сумрак. Тот, кто стрелял, похоже, растерялся на секунду, заметив метнувшуюся фигуру с косами и поняв, что стрелял в женщину. Айгизу же было достаточно этого мгновения замешательства, и он, прицелившись, выстрелил в противника. Ему даже не стоит проверять, жив тот или мертв, – знает, что автоматная очередь прошила его насквозь. Парень нагнулся к Зарине, девушка была жива. Она разорвала платок пополам и попыталась перевязать ногу выше колена. Значит, ранена. Оба знали, что некогда думать о приличиях – общая опасность как будто породнила их. Парень достал аптечку из кармана гимнастерки и поспешил помочь девушке. Он руками нащупал место над подколенной ямкой, откуда хлестала кровь, заметил растекавшуюся по полу лужу и даже перестал дышать, сердце его сжалось от отчаяния, от предчувствия неминуемой потери. Рана была не проникающей – пуля задела по касательной, но при этом разорвала артерию. Айгиз приложил к ране всю вату из аптечки, перевязал бинтом, но не смог остановить кровь, она вытечет вся до последней капли – в эту минуту, в этой самой комнате… Не стоит даже вызывать вертолет. Зарина обессилела. «Хасбулата…» – только и успела она шепнуть, и больше ни слова. «Я его не брошу, верь мне!» – сказал парень, целуя волосы угасающей девушки. Хотел набросить на ее голову оставшуюся половину платка и заметил, что он был, как решето. Видимо, колышущийся платок ввел в заблуждение ночного стрелка, и пули в основном попали в него, девушке досталась лишь одна, роковая…

Прибежали товарищи с поста. Зарина к тому моменту уже умерла.

На следующий день командир отменил вахту в разрушенном доме, так как поступил приказ сверху: взорвать развалины домов у дороги, подступы к ним заминировать и сообщить об этом своим.

Зарину похоронили на деревенском кладбище у сопок. Пришли две старушки, они и обрядили покойницу в последний путь. Никто не поинтересовался, откуда они. Наверное, прячутся в горных пещерах или в каком-нибудь погребе. Ведь Грозный с четырех сторон окружен горными отрогами. В Тулпарлах – Урал, а здесь – Кавказ.

За что воюет этот народ?! Хотя, если подумать, войну затевает не народ, а чья-то алчность и неудержимая жажда власти.

Когда выходили с кладбища, на них, пятерых солдат и двух старушек, напала группа боевиков.

Одна из старух тут же упала на землю, почувствовав слабость в ногах. А другая, раскинув руки, прикрыла собой самого маленького ростом солдатика – Сашку. Он любил рассказывать про знаменитую певицу Эдит Пиаф, которая сначала пела на улицах Парижа, а позже из-за своего небольшого роста взяла сценический псевдоним «Пиаф», что по-французски значит «воробей». С тех пор к нему самому приклеилось прозвище Сашок Пиаф…

Старушка стоит посередине, Сашок говорит ей: «Уйди, бабушка!» А боевик орет: «Отойди, глупая овца!» С обеих сторон дали автоматную очередь. Старуха упала навзничь с раскинутыми по-прежнему руками, словно птица, защищающая своего птенца. Враг свалился лицом вниз. А Саша Пиаф был легко ранен в плечо.

Айгиз слышит душераздирающий крик Хасбулата, спрятавшегося за его спиной, но продолжает стрелять, одновременно держа под контролем ход сражения. В его душе кипит такая жажда мести, что он готов вцепиться в горло противника. Он даже слышит голос своего сердца, призывающий отомстить за смерть Зарины: убей, уничтожь, сотри с лица земли! Однако ребенок, ищущий защиту за его спиной, призывает быть разумным, стрелять метко, не дать приблизиться врагу. Ему не раз приходилось видеть, как иные растерявшиеся или потерявшие рассудок от ненависти солдаты, беспорядочно стреляя, открыто кидались на противника и находили бессмысленную гибель.

Схватка длилась недолго. Увидев, что в небо поднялись два наших вертолета, боевики исчезли, словно в землю провалились. Тела троих из них остались лежать перед входом на кладбище.

Айгиз и его товарищи выкопали могилу и предали погибшую старушку земле. Выжившая же попросила прощения у Аллаха, что не могут похоронить ее по всем правилам, и тихонько отпела покойную. Эту же суру «Ясин» из Корана она прочитала и над могилою Зарины. Айгиз различает слова этой известной суры. А короткую молитву под названием «Аль-Фатиха», которую старушки вместе прочитали перед входом на кладбище, он знает даже наизусть. Его бабушка Рабига часто читала ее и каждый раз молила: «О Всевышний, других молитв не знаю, прости меня и прими ту, что от души посвятила тебе».

Затем старуха кивнула в сторону тех троих покойников и махнула рукой вдаль, пытаясь объяснить солдатам, что найдется, кому их похоронить. Она ушла, легко неся свое худощавое тело. Солдаты тоже собрались к себе в расположение. В эту самую секунду Айгиз почувствовал, как тонкий острый нож вонзился под лопатку. Но одновременно он уловил и звук выстрела. «Мы же забрали у них оружие…» – только и успел он подумать и провалился в черную бездну.

Очнулся уже на посту. Рану ему перевязали, сделали укол, вызвали вертолет. Он глазами нашел кого искал – Хасбулат был тут же. Услышав звук летящего вертолета, упросил командира отправить мальчика вместе с ним.

– А потом его куда? Тебя, скорее всего, домой отправят после лечения.

– Домой с собой заберу. Я обещал. Ей…

Вертолет доставил Айгиза в госпиталь. Маленького мальчика, вцепившегося в него, оставили рядом с ним.

Пуля вошла в спину, раздробила ребро и застряла там же. Прошла совсем рядом с позвоночником. «Повезло тебе, парень…» – сказал хирург. Айгиз не нашелся, что ответить ему. Похоже, на войне удача и невезение, жизнь и смерть ходят рядом, как сиамские близнецы.

Дальше Айгиза отправили в Москву, оттуда после комиссования – в Башкортостан. К счастью, никто не пытался разлучать их с Хасбулатом. Прибыв в Уфимский аэропорт, он почувствовал запах раскаленного асфальта, услышал гул большого города и ощутил желание спрятаться в каком-нибудь укромном месте. Но ему надо попасть на автовокзал, купить билет до Нефтекамска. Истосковался по родителям, старшему брату. Но в это самое время он заметил знакомый автобус, на котором каждое лето ездил в Тулпарлы. Как видно, шофер заехал в аэропорт, чтобы забрать попутных пассажиров. Вот и он узнал Айгиза и, притормозив, махнул ему рукой. Айгиз взял Хасбулата за руку и вошел в автобус.

– Сволочь! – Я вздрогнула от резкого голоса Амина-абыя.

Мое воображение увело меня в гущу трагических событий, о которых рассказывал Айгиз. И вдруг меня вырвали из этого состояния. Тут появился из кабинета и сам абый, разгневанный и раздраженный:

– Салман Радуев захватил Гудермес. Взял в заложники беременных женщин и новорожденных малышей в роддоме. Сволочь! Так же поступил в Буденновске Басаев, когда его выгнали из Грозного, захватил больницу. Нашли где воевать! Ни конца ни края этой чеченской войне!

– Сейчас там, на стороне Басаева, много наемных террористов. Араб по имени Хоттаб – даже не простой наемник, а полевой командир, – сообщил с горечью Айгиз и вдруг замолк: Булат застыл на месте, глядя на нас испуганными, широко раскрытыми черными глазами. И почему-то мальчишка прижался всем телом ни к кому-нибудь, а к Мадине. – Ты похожа на его сестру, – объяснил Айгиз, заметив замешательство Мадины. – Когда ты вошла, мне тоже вдруг показалось, что вижу Зарину. Хотя собственными руками предал ее земле…

Мы собрались уходить. Айгиз вышел проводить нас.

– Приходите, Нурия-апай, – сказал он и добавил, глядя на Мадину: – И ты тоже, хорошо?

– Ладно, – в голосе девушки прозвучали нотки надежды. И печали на ее лице как будто поубавилось.

* * *

Когда перечитала и вновь пропустила через душу и сердце написанное, из глубины памяти всплыла одна песня. Подростками мы пели ее, сидя на бревне на конце улицы Анки. Как она тогда к нам попала?

Последние строчки повторяли дважды и громко смеялись. Были глупыми и счастливыми – поэтому не ощущали трагизма, заключенного в песне. Как бы это ни звучало странно, в этой песне была своя романтика: любовь, измена, месть… И что удивительно, мелодия была не печальной, а задорной.

Вспомнила песню и сама не заметила, как запела ее. Но вдруг остановилась, вздрогнув от того, что отворилась входная дверь.

– Это не Хасбулат-Булат, а Салим. Калей сиз[1]?

– Добро пожаловать, – ответила я. Хорошо знаю, что при сильном волнении Салим переходит на родную, узбекскую речь, поэтому шагнула ему навстречу.

– У меня не совсем добрые вести. Алтынай заболела в субботу. Сегодня уже воскресенье… Хотел поговорить с Фатихом-ага, а его в больнице нет.

– Проходи, Салим, давай поговорим. Фатих уехал в Уфу на семинар. Хотел заодно повидать и Асию. Это наша дочь, учится на втором курсе мединститута. – Салим вскочил на ноги – он не находил себе места.

– Когда уехал? Когда приедет? – засыпал вопросами.

– Сегодня и приедет, завтра же на работу. Собирался успеть на дневной автобус. Ой, а сколько времени-то? Уже за полдень, значит, Фатих скоро должен быть дома.

Салим побежал на автобусную остановку. Я начала готовить обед. Почему до сих пор нет Данияра, ведь уроки закончились давно? Наверное, зашел к Ишбирде, для того нет ни субботы, ни воскресенья – всегда на посту. А наш сын мечтает стать юристом, вот и пропадает все время у участкового. Но больше, чем Ишбирде, мальчика привлекает Самигуллин, по добрый воле работающий в опорном пункте милиции. Он дает ему мелкие поручения, учит заполнять официальные бумаги.

Фатих говорит, что не надо запрещать сыну это увлечение – ведь он не тратит время впустую, приучается к работе, а главное – учится разбираться в людях, отличать важное от второстепенного. И я не стала возражать, а ответила: «Хорошо, отец, пусть будет по-твоему». Всей деревне известно, что тетя Гуля-Гульсум успокаивает своего мужа одним словом «папулечка» – помня об этом, я частенько обращаюсь к мужу «отец» и улыбаюсь. Вижу, что Фатих просто тает от этого слова. Иногда и сам называет меня «мать», но чаще зовет «милая». Наверное, чувствует, что я, как и в молодости, просто млею от нежности, услышав это слово…

Господи! Да что же это со мной – совсем забыла о проблеме Салима и Салимы, словно какая-то бесчувственная особа?! Надо позвонить в больницу. Там же есть дежурный терапевт – доктор Искандер, бывший муж той самой Миляуши-таштояк. Он оказался очень ответственным человеком, когда Фатиха нет дома, днюет и ночует в больнице.

Позвонила. Трубку взял Искандер. Разъяснила ему ситуацию, а он сразу, даже не положив трубку, стал давать распоряжения среднему персоналу: «Срочно доставьте ребенка сюда, пусть больничная машина на всякий случай будет готова выехать в район! Позвоните лаборантке, чтобы немедленно пришла на работу и взяла анализы!» Только потом обратился ко мне:

– Надеюсь, вы передадите Фатиху Рамазановичу?

– Будь уверен! – ответила я, улыбнувшись, и положила трубку. Между тем, запыхавшись от быстрой ходьбы, добрался до дома и Фатих. Значит, Салим встретил его и сообщил о болезни ребенка. Положил вещи и собрался бежать в больницу. Но успел, обняв меня, шепнуть на ухо: «Соскучился, моя милая!» Затем обдал меня голубым светом своих глаз и побежал на работу.

Через год ему будет пятьдесят, но страстность и пылкость не покидают моего супруга. Мне захотелось посмотреть на себя в зеркало. Посмотрела – вроде тоже еще ничего. Но годы берут свое… Уф! В холодильнике стоит простокваша, достала ее, нанесла на лицо и руки и прилегла на диван.

Мысли непроизвольно вернулись к доктору Искандеру. Он приехал на работу в нашу больницу в 1981 году, когда родился наш Данияр. Чуваш из Белокатайского района. Вырос в деревне, где много башкир, поэтому хорошо говорил по-нашему. Зовут его Александр, но с первого дня его стали звать Искандер по аналогии с Македонским, которого тюрки во все времена так и называют. Чтобы не путать с председателем колхоза Искандером. Понимаешь, к нему сразу стали обращаться с приставкой «доктор». Из-за измены жены однажды к нему пристало прозвище Искандера Двурогого. Но совсем ненадолго. Народ быстро забыл его, так как к тому времени доктор Искандер успел завоевать доверие и уважение тулпарлинцев. Ах, ошибся парень, связав свою судьбу с этой Миляушой. Но что же поделаешь, если ее величество любовь распорядилась так? И опять я углубилась в воспоминания, разматывая клубок давнишних событий.

…Находилась в декретном отпуске после рождения сына. Фатих сказал: «Тебе и так пришлось несладко, пока я учился, так что школа подождет, будешь сидеть дома, пока сыну не исполнится два года». Если бы он знал, как я скучала по своим ученикам, кабинету, в котором годами по крупицам собирала экспонаты, наглядные пособия, по любимой географии! Конечно, муж чувствовал мое настроение и однажды вечером заявил:

– В Доме культуры состоится вечер, посвященный Международному дню защиты детей. Повесили объявление, что из Уфы приедет известная башкирская поэтесса Гульсирень. Видел Зульфара, он говорит, что будут артисты и из района.

– Из района наверняка приедет Миляуша. А вот Гульсирень я бы хотела послушать со сцены, она так хорошо читает свои стихи.

– Тогда сходим? А то ты совсем заскучала дома.

На праздничном вечере произошло событие, которое запомнилось даже больше, чем стихи Гульсирень.

На сцену вышла Миляуша с цыганским танцем. Все наблюдали за ней, затаив дыхание. Даже забыли, что она своя, местная. Поверили, что перед нами настоящая цыганка Кармен – вот она, сила настоящего искусства! От ее подергивающихся плеч, колышущихся грудей исходит страсть, горящие глаза испепеляют сердца! Широкие рукава огненно красного платья то открывают, то прикрывают красивые руки в блестящих браслетах, пальцы трепещут, как крылья бабочки. А бедра… манят, зовут, будоража воображение! Какими чувствами были охвачены в этот момент мужчины, если даже я залюбовалась танцовщицей?!

Когда Зульфар объявлял следующее выступление, его голос показался мне чуть хриплым, как бы растерянным. Ведь какое-то время он был влюблен в Миляушу-таштояк, но не смог завоевать сердце ветреной девушки. Некоторое время ходил сам не свой, а потом, увлекшись работой, превратился в прежнего приветливого, общительного Зульфара. Играет на гармони, на курае, поет в составе ансамбля, который сам же и создал, и танцует. Но самый большой его талант – актерский. Умеет перевоплощаться в своего героя. Именно этим дарованием и растопил он сердце учительницы, которую тулпарлинцы не очень жаловали. Она вела уроки английского языка, одевалась в строгую белую блузку, черный костюм и прически носила необычные. Смотрела на всех немного свысока, всем своим видом говоря, что она – из другого теста. В одно время разошлась весть, что в нее влюбился один из учеников одиннадцатого класса. Его мать спорила со сплетницами: «Не мог мой сын положить глаз на учительницу!» Она родилась и выросла в Уфе, училась в русской школе, поэтому по-нашему почти не говорила, хотя по национальности была башкиркой. Учителя английского языка, как правило, ведут уроки на русском языке – видно, так удобнее. Поэтому это нас не удивляло. Постепенно привыкли и к ее горделивому нраву. Да и решили потерпеть, ведь учителя иностранных языков обычно не задерживаются в сельской школе. Но, как оказалось, Адель Мирасовна приехала в Тулпарлы навсегда.

Да, странной она была девушкой. На том вечере пятеро парней исполнили задорную народную песню. Не успели прозвучать последние аккорды, как на сцену выскочила какая-то девушка и вручила цветы стоящему в центре Зульфару. Такое, конечно, иногда случается и в нашем сельском клубе, но мы впервые видели, чтобы так выделили кого-то одного из ансамбля. Это была Адель Мирасовна! Зрители продолжали аплодировать, и ребята исполнили еще одну песню. Зульфар до конца держал букет в руках.

На другой день узнали, что англичанка на сцене шепнула ему на ухо: «Ай лав ю!» А Миляушу проводил до дома доктор Искандер. Первой новости никто значения не придал, списали это на неординарность Адель Мирасовны. А вот другую весть обсуждали во всех подробностях. Подсчитали возраст Миляуши, и выяснили, что доктор ощутимо младше нее. Люди опасались, что дочь Акназара погубит их любимого доктора. Удивительно, но приезжий парень оказался для Тулпарлов ближе, чем местная девушка! И ведь не напрасно переживала деревня…

В этом месте прервалась нить моих воспоминаний. Вернулся Фатих и стал громко говорить по телефону:

– Первичный. Клещевой энцефалит, похоже на то. Анализ крови? Конечно! Лейкоцитоз, лимфопения. Гиперемия зева. Дежурный врач быстро среагировал, знаете, какой он специалист – таких поискать! Больную отправили, скоро у вас будут. Прошу, соберите консилиум, не мне вас учить. Единственный ребенок, поздний – родители в панике, поймите…

– Ее укусил клещ?! Ой… – я очень расстроилась за Салима и Салиму, хоть бы все обошлось с их единственной дочерью.

– Поговорил с начмедом. Предупредил, что машина скоро доедет. Салим уехал вместе с ребенком. Салиме-апай пришлось сделать укол, она пока осталась с Зухрой.

– Еще бы – поздний ребенок…

– А какая у них разница в возрасте?

– Думаю, около пяти-шести. Салима старше Мавлиды на четыре года, а Мавлида на год старше меня. Салим же на два-три года старше Мусы, а Муса почти на четыре года младше меня. Вот.

– Короче, высшая математика.

– А зачем ты интересуешься? По-моему, разница в возрасте – не помеха для любящих друг друга людей.

– Согласен. Меня беспокоит другое. Салима-апай родила Алтынай после сорока. Сейчас девочке десять лет. Больше она родить не сможет.

– Не пугай, Фатих! Иди, не сей тревогу!

– Пойду. Сейчас перекушу и опять схожу на работу. Искандер тоже поехал в район, хочу узнать, какие он привезет новости. – Только тут Фатих внимательно посмотрел на меня и громко рассмеялся: – Что с твоим лицом, Нурия? Никак в простокваше вымазалась?

– Ой, забыла!

Попили чаю. Поделилась с мужем своими воспоминаниями. А Фатих подвел им своеобразный итог:

– Адель Мирасовна стала Адилей, одной из уважаемых снох деревни. А что натворила Миляуша?! Не оценила такого замечательного парня, глупая.

И тут мы вздрогнули от телефонного звонка. Фатих взял трубку, я осталась рядом – вдруг сообщат что-нибудь о состоянии Алтынай. Фатих молча слушает, кивая время от времени головой. Лицо вроде бы спокойное.

– Ну, говори скорей!

– Успокойся, мать. Мы поставили Алтынай правильный диагноз, оказали своевременную помощь. Кризис будет длиться еще два-три дня, но опасность миновала. Поправится!

Расчувствовавшись, обняла мужа, погладила его по щекам, выражая свою благодарность, радость и гордость.

В это время кто-то громко кашлянул. Это Данияр, тихо вошел в дом и с улыбкой наблюдает за нами – видно, ему показалось забавным такое поведение уже не совсем молодых родителей.

«Что натворила Миляуша…» Эти слова Фатиха продолжали крутиться в голове, не давая мне покоя. Такое забудешь, пожалуй! Тем не менее я до сих пор не отразила эти события на бумаге. Вот сегодня и напишу! Завтра у меня нет уроков, и пока муж был на ночном дежурстве, я, на скорую руку переделав срочные дела по хозяйству, села за стол. Положила перед собой новую тетрадь и начала распутывать клубок событий двенадцати-тринадцатилетней давности, произошедших в тысяча девятьсот восемьдесят третьем году. Возмущение вновь забурлило в душе, и я написала на обложке тетради заголовок «Таштояк», потом густо закрасила его и дала новое имя «Асма». Имя подруги и до этого постоянно фигурировало в моих повествованиях – она достойна этого. А в этой тетради Асма станет главной героиней, сказала бы я, будь писателем.

… В то же лето Зульфар женился на Адиле. Рассказывали, якобы парень в шутку попросил ее разучить с ним какую-нибудь песню на английском языке, а девушка бросилась ему в объятия, воскликнув «О кей!», и пошла с ним к нему домой. Да, тулпарлинцы любят иногда возвысить своих и принизить чужих.

Потеряв Зульфара, Миляуша не находила себе места. Каждую неделю приезжала в деревню, пыталась разрушить молодую семью, но это ей не удалось. Адиля оказалась гордой, не унизила себя ревностью. А может, просто виду не подавала? А вот Зульфар приревновал жену к тому самому ученику. Он попросил учительницу помочь ему подготовиться к экзамену и стал часто приходить к ним домой. Адиля находила время и часами беседовала с ним по-английски, даже песни с ним разучивала. Сельчане насторожились, наблюдали, воздерживаясь от опрометчивых выводов. А когда тот парень стал студентом факультета иностранных языков университета, стали хвалить Адилю и уличать скорых на суд сплетников. А ревность Зульфара пошла только на пользу: все его внимание было сосредоточено на жене, поэтому он даже не замечал Миляушу. Пришлось Таштояк отступиться. И она переключилась на доктора Искандера.

А Искандер женился на Миляуше по любви. Зарегистрировались, состоялась свадьба. Зажили в том самом доме при больнице, где начинали семейную жизнь мы с Фатихом. Надеялись, что Миляуша наконец-то уймется. Куда там?! Ее назначили худруком в нашем доме культуры, и она находила любую причину, чтобы, по ее словам, не прозябать в деревне и часто уезжала в райцентр. Вскоре пошли слухи, что она изменяет мужу.

Покуролесила Таштояк так некоторое время и совершила ужасный поступок, ошеломивший всю деревню.

… Стоял теплый летний вечер в начале августа. Управившись с домашними делами, я села у открытого окна, выходящего в сад, чтобы подышать свежим воздухом. Слышится шумное дыхание телки в открытой карде. Легкий ветер доносит с той стороны запах свежескошенного сена и парного молока. Тишина и покой. В полную бочку с водой шлепнулась вишенка с рядом стоящего куста. Значит, раньше всех поспела – ведь даже ягоды с одной и той же ветки, под одним и тем же солнцем созревают в разное время.

Издалека слышен гул комбайнов: убирают озимую рожь на бывшем поле Малик-бая. К уборке пшеницы еще не приступали, но говорят, что урожай ожидается богатый. Семена, чудом сохраненные дедушкой Маликом, прославились теперь на весь Башкортостан. Оказалось, это пшеница твердых сортов. Если бы нашли тайник в тридцатых годах, его бы точно сослали в Сибирь. Не побоялся, оставил наследство для потомков. Хотя не имел агрономического образования, опираясь на опыт и интуицию земледельца, он вывел новый сорт путем многолетних наблюдений и тщательного отбора. Понимаешь, Искандер без разрешения дяди Акназара посеял эти семена на пробу на дальних делянках. А сначала новый сорт пшеницы рос на маленькой грядке пришкольного участка…

Тут я попутно вспомнила о спасенных сортовых семенах пшеницы и картофеля, хранящихся в фонде специальной лаборатории, в голодном блокадном Ленинграде. В условиях, когда работающим выдавали 250 граммов, а иждивенцам – 125 граммов хлеба в сутки… От воспоминаний об этих фактах человеческой стойкости и мужества ком подступил к горлу, и слезы готовы были брызнуть из глаз, когда неожиданный тревожный голос вернул меня к дню сегодняшнему:

– Нурия!

Вздрогнув, оборачиваюсь:

– Асма? Что случилось?!

– Я застукала Ашрафа! За изменой…

– Уф, подруженька, ты спятила? Как это… застукала? Где, с кем?

– С Таштояк…

– Рассказывай!

Асма рассказывает. Без слез, но голос прерывается от всхлипов. А я, не в силах поверить, представляю себе, пропускаю через призму души то, что она пережила.

…На берегу маленького ручейка стоит комбайн: мотор выключен, но фары горят. Здесь, где раньше выращивали свеклу, согласно севообороту, нынче посеяли рожь. А свеклу перенесли в сторону Акбейека.

По бережкам ручейка рядком выстроились молодые тополя, а за ними – небольшая круглая полянка, заросшая густой травой. На краю той полянки кто-то разжег костер, язычки его пламени ясно просматриваются сквозь деревья.

Асма направляется к этому костру, спотыкаясь и даже не глядя под ноги. Уже совсем стемнело, холодная роса ложится на травы. Возможно, Ашраф замерз и решил разжечь огонь, чтобы согреться? Говорил, что после обеда управится с рожью и поставит комбайн на территорию МТС, чтобы посмотреть, подремонтировать технику до начала уборки пшеницы. Наверное, не успел завершить, а комбайн сломался? Может быть, захотел закончить работу на этом поле и задержался до ночи? И еды с собой мало ему дала, раз он обещал вернуться пораньше – наверное, проголодался…

Строя самые разные догадки, Асма свернула с шоссе на тропинку, ведущую к комбайну. Сначала слух улавливал шорох травы под лапами мелких зверушек, вышедших на ночную охоту, фырканье ежей, уханье совы, а потом ей стало казаться, что она слышит музыку. Не может быть? Однако музыка все усиливалась, становилась громче, к ней примешивалось и потрескивание дров в костре. Вроде как танцевальная мелодия?

Асма перепрыгнула через ручеек и вышла на поляну, и тут перед ней открылась неожиданная картина: у костра сидят двое. Одного она узнает и со спины – Ашраф. А кто рядом с ним? Женщина?! Вот она громко расхохоталась, и Асма сразу поняла: Таштояк.

Не могла поверить, что все это происходит наяву. И долго стояла, не в силах оправиться от шока. Словно перед ней разыгрывался фантасмогорический спектакль.

Ашраф молчит, а Таштояк беспрестанно что-то говорит, хохочет. Вот она стремительно вскочила на ноги и прибавила звук магнитофона, который сама специально принесла. Поманила Ашрафа подальше от костра. Тот встал, сделал несколько шагов и остановился. Таштояк выбрала место, где трава была пониже, и начала извиваться под музыку. При этом плавно взмахивала белыми, как лебединые крылья, руками. Музыка стала более быстрой, ритмичной, вслед за ней ускорялись и движения девушки. По-змеиному гибкое тело ее приблизилось к Ашрафу. Вот она взяла его за руки и притянула к себе, потом вдруг оттолкнула, затем немного отошла от неподвижно застывшего мужчины и начала кружиться. Ее волосы распустились по плечам, и в тот момент она напомнила Асме юркую лисицу. Глаза сравнивали Миляушу с красивым и ловким зверем, а душа видела в ней албасты – чудище в образе женщины. Ее движения походили на кипящий в недрах вулкан, готовый вот-вот вырваться наружу. И он… вырвался! Прозрачная коротенькая блузка без рукавов и с глубоким вырезом едва прикрывала живот, облегая фигуру, тугие округлые груди манили и дразнили взгляд. Но оказалось, что это еще не высшая точка соблазнения. Развевающаяся юбка танцовщицы при каждом движении на мгновение обнажала ее стройные ноги, и вдруг – то ли оторвалась пуговица, то ли лопнула резинка на талии – слетела на землю. Тонкий стан стал извиваться медленнее. В эту минуту молча наблюдавший за этой сценой мужчина порывистыми шагами подошел к женщине, казавшейся при свете костра сказочным изваянием, упал перед ней на колени и обнял ее ноги.

Асма вскрикнула. В этот истошный крик она вложила всю свою боль и отчаяние. Но ее голос не заставил вздрогнуть тех двоих, потому что крик был безмолвным. У Асмы не было сил, чтобы произнести хоть слово. Это кричала ее душа, извергая страдания и обиду. А Таштояк торжествовала, оглашая окрест своим громким распутным смехом…

Замолчала Асма, исчезли и мои видения. Сижу не в силах слова вымолвить, так потрясена.

– Нурия, не переживай ты так! – сказала подруга (ей ли меня успокаивать!) и стала собираться домой: – Младшенькая моя может проснуться, заплакать… Ой… Голова гудит, а душа застыла. Пойду я. С кем еще могла поделиться с этой болью, ладно ты у меня есть, Нурия. Как мне теперь быть-то?!

– Не спеши. Не руби сплеча, подруга. Вместе подумаем.

– А ты будь начеку, подруга, как бы твоего Фатиха не увела какая-нибудь ведьма. Вон же – каков Ашраф! А ведь клялся, что любит…

– Да... – только и смогла я ответить.

Что мне делать, как помочь Асме, она буквально раздавлена произошедшим?! Ведь у нее не только в этой деревне, в целом мире, даже во всей Вселенной нет другой поддержки, кроме меня.

Знать бы, те двое все еще там? Не смогла удержать свое самоотверженное «Я» и решительно отправилась на берег той речушки. Дом наш на краю деревни, рядом с больницей, до поля рукой подать. Если у любовников все сладилось, наверное, не спешат разойтись…

Костер все еще горел. Музыки не слышно. А может быть, просто я не слышу, так как в ушах шумит разгоряченная кровь. Проходя мимо комбайна, заметила чью-то тень в кабине. Но прошагала дальше, к поляне. Дошла. Ашраф сидит с поникшей головой у костра, сбивая догорающие головешки. Наверняка слышит мои шаги. Сидит спиной ко мне, меня не видит, и я решила испытать его – придумала коварный план. Подошла к нему, коснулась его волос, плеч. Он резко откинул мои руки. Я – снова. Ашраф, не оборачиваясь, сказал чужим, злым голосом:

– Иди домой! И больше ко мне не приближайся! У меня жена, дети. Меня бы Аллах покарал, если бы нарушил свою клятву…

– Ты упал к моим ногам! – Это неслышно к нам подошла Миляуша. Значит, в кабине комбайна была она. – Я отомстила за сестру, а твоя Асма видела нас! Застукала!

Ашраф вскочил на ноги и обернулся:

– Асма! Видела?!

– Да, она беспокоилась о тебе и пришла в поле… видела ваши любовные игры, – подтвердила я.

– Нурия?! – в голосе Ашрафа одновременно прозвучали страдание и мольба, раскаяние и гнев.

В эту самую минуту я будто перевоплотилась в женщину, испытавшей горечь измены – не помня себя, выхватила из костра головешку за нетронутый огнем конец и стала размахивать ею. Ашраф отпрыгнул прочь, а Таштояк повалилась на землю, похоже, я задела ее. Но она тут же вскочила и стала истошно визжать. Оказалось, на ведьме загорелась одежда. Кинула головешку, схватила ее за волосы и потащила к речке. Она поняла мое намерение – без сопротивления побежала за мной. На ходу толкнула ее в воду…

– Не смей обижать мою подругу! Душу из тебя вытрясу!

– В милицию заявлю! Добьюсь, чтобы тебя выгнали с работы… – пыталась она пререкаться, жалобно скуля.

– Иди, а то тебя не знают! – И тут я подумала, зачем трачу слова на эту вертихвостку? Повернулась к Ашрафу, который молча стоял рядом, и выкрикнула в сердцах: – Подлец! – Но на этом злость моя не прошла, и я с размаху дала пощечину другу детства.

Всю дорогу домой я плакала не в силах остановиться. Могу быть твердой и непреклонной, но все-таки я – та еще плакса. Фатих сказал бы, сырой стресс. Асма не плакала – у нее сухой стресс. Уф, подруга моя, из-за тебя впервые в жизни подняла руку на мужчину, до сих пор ладонь огнем горит…

Я пошла не домой, а к Асме. Она сидела на крыльце.

– Поставь чай, пожалуйста, в горле пересохло, – попросила.

Зашли домой. Нюх у подруги хороший, сразу почувствовала запах дыма и гари. Я рассказала ей, как ходила на берег речушки, как ударила Таштояк тлеющей головешкой, и сказала, что Ашраф не изменял ей. И вновь начала плакать, пережив заново все произошедшее. Заплакала и Асма. Я порадовалась ее слезам: обида и горечь, сковавшие ее сердце, теперь немного ослабят тиски.

Рано утром вновь зазвонил неугомонный телефон. Наверняка из больницы, откуда еще могут звонить в такое время. Тем не менее было жалко будить мужа – трубку взяла сама.

– Дядя Ашраф привел жену, гинекология… – сказала Зухра и, даже не закончив предложение, положила трубку. Знает, что я разбужу Фатиха. А почему она сама так спешила? Неужели Асме совсем плохо?

Тем временем Фатих уже проснулся и начал одеваться. Я передала ему слова Зухры.

– Что могло случиться? Совершенно здоровая женщина… – недоумевал он. Я дала ему бутерброд с маслом и медом, налила густого чая с молоком и стояла рядом, пока он перекусывал.

– Раз Зухра звонит, возможно, операция…

– Фатих! У нее уже пятеро детей, их бы вырастить здоровыми. Предприми что-нибудь, чтобы она больше не рожала.

Муж удивленно посмотрел на меня, но ничего не сказал. Поддавшись теплой волне нежности, я погладила его руки, пальцами расчесала седеющие волосы. Проводила до ворот. Сон уже пропал.

Оказалось, Асма была беременна. Она и сама не догадывалась – ведь кормит грудью. Неспроста так волновалась Зухра, пришлось делать операцию. Хотя она сама является акушером-гинекологом, в сложных случаях вызывает Фатиха.

– Ты не забыл мою просьбу? – спросила я мужа, как только он появился в дверях. – Дело дошло до операции, да?

– Когда плод размещается в маточной трубе, он не может дальше развиваться, и труба лопается… Такие вот дела.

– И что?

– Вырезали лопнувшую трубу. Теперь не сможет так часто беременеть, с одной-то…

– Уже достаточно нарожала!

Фатих снова недоуменно посмотрел на меня и на этот раз все-таки спросил:

– Что-то сильно расстроило тебя, да, милая, поделись-ка своей тайной?

Поделилась. Видимо, при этом я смотрела на него с подозрением и недоверием, что он не выдержал и пошутил:

– У меня не две головы, чтобы изменять тебе. Вон как ты поступила с теми за подругу. Вообще-то, поделом Миляуше… А если бы она и вправду загорелась? Если плоть начинает гореть, огонь невозможно потушить, поняла?

– Поняла. Но, прошу, храни мне верность, Фатих! Я не смогу простить. Понял?

Мы обнялись. Это было проявлением дружеского понимания и искреннего доверия между родными душами.

Подруга мучительно переживала поступок Ашрафа. Но еще больше страдала она от потери неродившегося ребенка. Наверное, она восприняла операцию как аборт, и в ее душе ожили горькие воспоминания.

Асма ушла в себя. Жатва завершилась. Вспахали зябь. Посеяли озимые. Свеклу вывезли на сахарный завод. Пришла зима. Ее сменила весна. Курэнле освободилась ото льда. Расцвела черемуха. Но все это, казалось, проходило мимо нее. И домашние заботы несла без особого желания. Хорошо, хоть не забывает кормить, обстирывать детей. Управляться со скотиной помогает свекровь.

И к нам Асма перестала ходить. Иногда иду к ней сама и каждый раз возвращаюсь расстроенная: что бы ей ни говорила, она только кивает в ответ, а мысли у нее витают где-то далеко. Повторяю, что я не верю в измену Ашрафа, пытаюсь расшевелить ее, чтобы не дала погаснуть семейному очагу – молчит. Уф, если так будет продолжаться, она же может заболеть!

Однажды, наконец, подруга заговорила:

– Я кричала – но не было голоса, хотела подойти к ним, но подкосились ноги. От речки до дороги добиралась на четвереньках. Как поднялась на ноги, как дошла до деревни – все, как во сне… А ведь это наказание послал мне сам Аллах за мои грехи, Нурия!

– Если бы на месте Ашрафа был кто-то другой, не удержался бы от соблазна. А он не поддался. Говорит же, что не изменял.

– Грех на мне: погубила уже двоих малышей, еще в утробе... Кто я после этого? Скажи!

– Это судьба… Я же рассказывала, что Таштояк кричала: «Хотела отомстить за свою сестру Минзифу, а он, размазня, не смог доказать, что мужчина!»

– Кто размазня?

– Ясно, кто – Ашраф. Я понимаю друга: он встал на колени перед женщиной, танцующей в свете костра, тогда он, видимо, просто забыл на мгновение, что это Таштояк.

– Размазня?! – подруга начала смеяться, словно нашла это слово очень забавным, а отсмеявшись, расплакалась… А я от всей души пожелала, чтобы это стало началом ее выздоровления.

Асма больше не рожала. Для тех, кто их близко не знал, казалось, что они с Ашрафом живут в ладу. Подруга, которая не очень дружила с математикой, объяснила мне свое состояние на языке геометрии. Перевернула пиалу на белую бумагу, карандашом обвела по ее краям, а затем сложила бумагу вчетверо, вырезала одну из этих четвертинок и сказала: «Вот настолько меньше стало моих чувств к Ашрафу». Я ощутила холодок внутри себя от осознания, что отрезанная часть никогда уже не займет своего прежнего места. Уф, к каким только образам не прибегает эта Асма, чтобы описать свои ощущения: то сосна в ее деревне Аюсы, то теперь вот – геометрия…

Если подумать, муж и жена на всю жизнь связаны неразрывными узами. С другой стороны, эти нити настолько тонкие, что готовы оборваться от одного неосторожного слова. С молодых лет участвуя в работе женсовета и имея наблюдательную натуру, давно поняла, что в нашей деревне очень мало семей, являющихся примером описанной в книгах возвышенной любви. Но при этом достаточно много крепких, дружных пар. И большинство этих семей сохраняют мир и согласие благодаря самоотверженности женщин. Планета любви – у каждого своя, человек сам ее строит, сам же может и разрушить. Мужчин туда обычно ведет основной инстинкт, хотя, думаю, что это – не абсолютная правда. Тем не менее они не очень ломают голову о том, как поплывут в одной лодке со своей избранницей по реке жизни. А женщина заранее представляет себе будущее с мужем и создает в мечтах некую модель счастья. Понятие семьи для нее настолько широко, глубоко и многогранно, так велико, свято и необходимо, что она всей душой принимает семью, верит в нее и растворяется в ней. А на деле нередко получается по-другому… Постепенно что-то уходит с горизонтов мечты, теряет цвет и очарованье – любовь исчезает как мираж. Она остается в памяти лишь волшебным мгновением, даря призрачную надежду на ее возвращение. И тут женщина начинает искать другую точку опоры для сохранения семьи и находит! Некоторые из моих знакомых нашли такую опору в предприимчивости или верности мужа, другие – в том, что он любит детей, и считают эти качества проявлением любви. Некоторые радуются, что благоверный не поднимает руку на нее, иные ставят во главу угла щедрость супруга. Женщины находят тысячи доводов, чтобы не отказаться от образа счастья, взлелеянного в мечтах. Это ли не мудрость ума и мужество сердца, это ли не величие духа?!

В один из дней я уговорила подругу сходить со мной к Балбабаю, и мы, оставив детей у свекровей, отправились на пасеку. Там Асма меня несказанно удивила. А может быть, ее преобразила красота окружающей нас природы?

…Один из пасечников – симпатичный мужчина средних лет – подъехал на лошади и, не сходя с седла, обратился к Асме: «Лесная красавица, не забыла еще, как скакала на коне?» И тут моя подружка взяла под уздцы стоявшую рядом лошадь, отвела чуть в сторонку и, запрыгнув на ее спину, пустилась вскачь. Тот мужчина несся вслед за ней. В мгновение ока они трижды проскакали вокруг широкой поляны. Я наблюдала за ними с раскрытым ртом. Вот это да…

Выросшая в лесах, ходившая с ружьем на охоту, бросившаяся на медведя с ножом, сильная духом Асма как будто вернулась к прежней своей сути! Вон как она несется верхом, будто амазонка какая, бесстрашная и вольная, как ветер! Это моя подруга, которая когда-то спрашивала у меня, Нурии, грезившей путешествиями Одиссея, не были ли амазонки башкирками.

Амазонки… Действительно, надо иметь такую славу, как у них, чтобы остаться в памяти многих поколений, будоража умы и сердца! Кстати, как-то Салима-апай говорила, что были и «башкирские амазонки»! Работая в библиотеке с древними источниками, она нашла удивительную легенду: «…В давние времена пятерых всадников башкирского рода окружили и взяли в плен вражеские воины. Присмотрелись и увидели, что одна из всадников женщина. Именно она во время схватки метко стреляла из лука, размахивала мечом и сражалась отважнее всех. А четыре воина рядом с ним – это ее отец, старший брат, муж и сын. Военачальник вражеского войска задумался, как их казнить, чтобы сломить дух этой амазонки. И придумал коварное испытание: «Учитывая твою отвагу, отпускаю тебя и двоих родных. А других двоих ждет смерть. Но у меня есть одно условие: тебе выбирать – чья жизнь дороже». Дойдя до этого места легенды, Салима-апай вдруг спросила у меня: «Кого бы выбрала ты, окажись на месте той амазонки?» Я растерялась и в конце концов сказала неуверенно: «Отца и сына, наверное...». О Всевышний, не дай оказаться перед таким выбором!

А женщина-воительница сказала:

– Оставь мне отца и брата.

– Почему ты так решила? – спросил враг.

– Я никак не смогу возродить отца и брата. Замуж можно пойти за другого, и сына еще смогу родить.

– Тогда сама их и убей!

– Нет!

– Тогда я оставлю в живых тебя одну.

– Не оставишь.

– Почему же?

– Потому что я все равно отрублю голову кровного врага!

Помню, как меня поразила тогда эта легенда. Да и теперь содрогнулась, вспомнив ее. Но пора прервать нить воспоминаний и вернуться в сегодняшний день.

Салим вернулся из райцентра через неделю, заглянул вместе с дочкой и к нам. «Обещаю голову барашка, апа-жан, живите сто лет», – поблагодарил он нас. Это значит, что он собирается забить барана и созвать гостей. По узбекским обычаям, голову барана варят отдельно и ставят перед самым дорогим гостем. Накануне приходила и Салима-апай, чтобы поделиться радостью. Долго говорили с ней. Под хорошее настроение она рассказала об одном поучительном случае. И добавила: «Вплети в какое-нибудь место в своих повествованиях». Вплела.

… Верной оказалась догадка Амин-абыя, что молодой узбек станет его зятем. Хотя он сначала раскричался по этому поводу: «Только для моих дочерей нет парней-башкир! Одна вышла за татарина из Нефтекамска, вторая и вовсе в Хохляндии. И эта туда же – работает среди башкирской интеллигенции, изучает национальное литературное наследие, а привезла узбека!» Но в душе был доволен, так как у парня на лбу было написано, что он хороший человек.

Не теряя времени, Салим переехал в Тулпарлы. К тому времени один молодой специалист отработал три года зоотехником колхоза, успел даже построить дом, но не смог уговорить жену переехать в деревню, поэтому был вынужден продать дом и уехать. Салим купил его хозяйство, быстренько сложил печь, поставил заборы. Чаще бывать в деревне стала и Салима. А народ все замечает. Одни удивляются: неужели такая образованная девушка будет согласна стирать замасленную одежду тракториста и нюхать солярку? Другие напоминают, что девушка давно «выпала из списка», мол, пусть радуется, что появилась хоть такая возможность создать семью.

А тот смешной случай произошел накануне свадьбы. Один из братьев Салима, приехавших из Оренбургской области, осматривал дом брата снаружи и заметил, что дымоход сложен кривовато. Амин-абый услышал его слова и резко ответил: «Зато дым выходит прямо». Еле удержался от более резких слов. Не поняв, что его так рассердило, я спросила у Салимы-апай, в чем же дело. Оказывается, подобный случай когда-то произошел с известными историческими личностями: выдающимся башкирским импровизатором Еренсэ-сэсэном и его женой Бэндэбикэ.

– Шея у Бэндэбики, – сказала Салима-апай, – была, как и у меня, немного кривой. – При этих словах она, расстегнув верхние пуговицы, показала мне шею: есть, оказывается, небольшой изъян. – Когда Еренсэ-сэсэн приехал сватать Бэндэбикэ, один сват указал на недостаток девушки. А ее отец ответил: «Хоть дымоход и кривоват, но дым выходит прямо» – как и мой папа. Еренсэ был мастером слова, а Бэндэбикэ – кладезью мудрости… Столько про них сохранилось историй, как-нибудь дам почитать.

Бэндэбикэ… Ее имя вошло в историю. Жила семь столетий назад, народ ее не забыл. А я впервые слышу о ней. И то, что я географ, вовсе не оправдывает меня. Изучая те или иные места, рассказываю ученикам, где какой народ проживает, на каком там говорят языке, стараюсь запомнить хотя бы несколько слов на этом языке и довести их до ребят. Мне и самой интересно сравнивать разные языки – так можно глубже узнать историю народа, выяснить общие корни разных наций. А знаем ли мы, учителя, историю своего народа, хранящуюся в устном народном творчестве, дошедшем до нас через века, в топонимических названиях?! Ведь в любом веке, при любой политике именно школа, работники образования останутся «просветителями» масс.

Салима-апай, кандидат наук, вернулась в Тулпарлы и начала работать в школьной библиотеке, преподавать в старших классах башкирский язык и литературу. Да, она не ограничилась техникумом, окончила университет и аспирантуру. Понимают ли ее ученики, что им посчастливилось учиться у преемницы Бэндэбики? Наверное, понимают. Неспроста наша школа из года в год славится не только на районных, но и на республиканских конкурсах своими учениками, читающими наизусть эпос «Урал-батыр». Кстати, Салима Аминовна по-новому раскрыла прославленный эпос в первую очередь для учителей: «Не только языковед и историк, но и географ, и математик в великом нашем литературном памятнике может найти материал, касающийся области своего предмета. «Урал-батыр» – великое произведение, призванное представить башкир миру, а башкирам – целый мир!»

По этому поводу не могу не отметить, что большое влияние на пробуждение национальной гордости, задремавшего самосознания нашего народа оказали веяния последнего времени, как перестройка, гласность, демократия.

* * *

Я не спеша шла по улице, размышляя о том, что у тулпарлинцев давно не было никаких поводов для разговоров. И в это время постучали в окно у дома Амина-абыя. Между тем в воротах поспешно появился и сам абый. Вынув из кармана платок, протер очки, надел их и, хитро прищурившись, посмотрел на меня.

– Нурия, это ты распространила новость о том, что ученые нашли в организме женщины вещество, способствующее самозачатию? – спросил он. – Я до сих пор выписываю «Вокруг света», но ничего такого в нем не заметил. Или это написано в каком-нибудь специальном журнале Фатиха?

– Впервые слышу от вас, – ответила я с удивлением.

– Иксан Балагур говорит, что об этом сообщила самая умная женщина Тулпарлов, а она услышала об этом на посиделках. Вот.

– Да, мы возобновили посиделки, встречаемся, беседуем о многом. А кто же эта «самая умная женщина»?

– Так называет Балагур свою жену… Подначивает мужиков организовать совет мужчин, а то, мол, вся власть скоро перейдет в руки женщин. Вечером в клубе соберутся мужчины. Пойти, или как?

– Абый, сходи, конечно, – хоть верное направление разговору придашь. Чем выдумывать небылицы, лучше бы обсудили поведение тех, кто пьет, нигде не работает, бьет жену – ведь есть у нас и такие.

Пришла домой и поведала Фатиху об услышанном от Амин-абыя. Оказалось, на самом деле была такая информация. О Аллах! Все в твоей воле. Видно, ты позаботился об этом из-за того, что мужчины гибнут в войнах и от пьянства, что они больше подвержены опасностям?! Пощади их, не доводи до крайности потомков Адама, не лишай способности к продолжению человеческого рода!

А на «совете мужчин» разговор состоялся очень серьезный.

– Они (то есть женщины) сели нам на голову. Посмотрите, кто является председателем сельсовета – Гульдария, приемная дочь кузнеца Хайруллы, – заметил один.

– Кто работает в школе? Женщины, – подхватил другой.

И пошло-поехало. Говорили долго, пока не пришла за мужем жена Иксана-балагура. Она привела с собой сына дяди Акназара Айсуака. Он умный, рассудительный молодой мужчина. В последнее время внешне очень стал похож на отца, когда тот работал председателем колхоза: такой же крепкий, красивый. Но никто не скажет про него плохого слова, как, бывало, говорили про дядю Акназара. Он сумел не только спасти от банкротства птицефабрику Чингиза, но даже поднять эффективность производства и увеличить прибыль предприятия. И это в то время, когда по всей стране один за другим распадались колхозы!

Айсуак послушал мужиков, толкущих воду в ступе, и сказал:

– Друзья-товарищи, не горячитесь. Сначала спросите у себя, кто носил меня девять месяцев, родил на белый свет, кормил своим молоком. Вот я недавно прочитал одну книгу, там написано, что женщина как река – смывает всю грязь, при этом сама остается чистой.

– Это же сказано про матерей, а бабы – это совсем другое. Вон собираются создать общество без мужчин.

– Современные амазонки! Если дать им волю…

Айсуак вновь был вынужден прервать разыгравшиеся страсти вопросом:

– А вы знаете, сколько слов в день произносит женщина? Двадцать одну тысячу!

– Потрещать они любят, балаболки.

– А вы, именно те, кто здесь находится, болтаете в три раза больше. А почему? Потому что вам делать нечего. Правительство выделяет фермерам, занимающимся животноводством, ссуды. Идите, организуйтесь! Зарабатывайте деньги! Здание молочной фермы пустует с тех пор, как коров отправили на мясо после банкротства. Какой-то наглец даже начал разбирать кирпичи с одного угла…

Амин-абый тоже высказался в поддержку Айсуака:

– Правильно говорит Саитов, языком молоть много ума не надо. Доказывать, что ты – мужчина, надо, это бесспорно. Но быть мужчиной – это не только сила мускулов, а в первую очередь – благородное сердце и здравый ум.

– Ты забыл еще одно, весьма важное, абзый, или совсем старый стал? – попытался подтрунить Иксан-балагур, но Амин-абый ловко заткнул ему рот:

– Скажите, почему вы сегодня собрались, что вас так взбудоражило? Испугались, прослышав, что надобность в этом вашем «важном» может ограничиться хождением по нужде? Может случиться и такое, если окончательно пропьете мужскую силу…

Совет, однако, решили создать и приняли, правда, пока лишь на словах, и первое решение: не дать маху перед женщинами!

Такие вот наши тулпарлинцы – не отстают от мировых проблем, а если надо, выдумают проблему сами и начнут ее решать.

[1] Как поживаете? (узб.)