№6.2019. Алла Докучаева. На теплоходе музыка играла… Детективная история. Окончание. Начало в №№ 4–5

Алла Докучаева

На теплоходе музыка играла…

Детективная история

(Окончание, начало в № 4, 5)

* * *

Поутру Кузовлева разбудил осторожный стук в дверь. Горничная, извинившись, протянула вчетверо сложенный мужской платок коричневого цвета: «Когда в люксе после убитого генеральную уборку делала, не заметила, а сегодня смотрю – внизу кровати зацепился. Жене его показала. У него, говорит, такого не было. Значит, кто посторонний уронил…» Поблагодарил. Кому показать – старпому, диджею, Кириллу, Амирову?.. Откажутся? Вполне.

Первым увидел Амирова. Тот обрадовался: «Жена только перед отъездом пару платков таких подарила, а я и посеял». Окликнул Зинаиду: «Мать, смотри – потеря нашлась». Наверное, все равно бы лишний раз поспрашивал Амирова, почему его следы остались в каюте убитого – и запах курева, и платок, но вопросы задавал бы без особого энтузиазма, памятуя про его посещение Золотова еще до обеда. Но после того как, сидя рядом с Федоровым на палубе, Кузовлев услышал характерный говорок Зинаиды, что стояла неподалеку в компании Лилии Ильиничны и Нонны Игоревны, он поругал себя, почему зациклился на Регине и начисто отмел других подозреваемых.

«Мой ночами не спит, из-за своего Золотова переживает. И что он ему дался?» – говорила парикмахерша, а Кузовлев снова подумал про очень даже «подходящий» для мести мотив у этого настырного Дамира Шамильевича. Он же не оставлял своего бывшего шефа без напоминаний о немаленьком долге. Шутка сказать, за целый год работы не заплатил ни копейки. Вряд ли Амиров задумал убийство заранее, скорее вспылил из-за очередного отказа и в гневе всадил нож. Хотя показания экспертизы с такой версией расходятся: Золотов убит во сне. То есть кто-то как раз воспользовался безлюдьем тихого часа и безмолвием спящего.

Свои вопросы Амирову следователь задавал теперь жестко, внимательно следя за его реакцией. Однако тот отвечал с прежней открытостью: «Так я ж уже говорил. Да, заходил к нему, аккурат перед обедом. Видать, платок и обронил, а курить не курил, это даже доказывать не надо – покойный табачный дым не выносил».

– Дамир Шамильевич, подумайте сами: почему платок оказался у основания кровати? Вы ведь утверждаете, что за столом сидели, а кровать-то в другой комнатке. Как же так? Я не Отелло, вы не Дездемона, и платок ваш – улика.

– Да кто его знает, как он туда попал. Может, Золотов его случайно ногой подцепил, да и перенес за собой, – Амиров разговаривал спокойно и даже пошутил: – Раз вы не Отелло, значит, за зря меня не удушите.

И опять Кузовлев нервничал, что его буквально засасывает в бездвижимость этого расследования. Кроме вынесенного из плавания резюме, что отпуск совсем не обязательно проводить на юге, как они с женой ни разу не изменяли морю, никакими другими результатами он похвастаться не мог.

В Костроме, откуда, оказывается, началось царствование династии Романовых, автобус после экскурсии по городу остановился возле симпатичного подвальчика, где предлагали всякие травяные снадобья, и Кузовлев набил карманы пакетиками с иван-чаем. Рядом оказался магазин рукоделий, и он купил вязаные жилеты жене и дочери, желая хотя бы подарками возместить свое долгое отсутствие в самый горячий урожайно-садовый период.

Вечером, после того, как мимо проплыли три больших трубы Волгореченской ГРЭС, как осталась позади пристань Красное-на-Волге с известными ювелирными мастерскими, Юлиан Максимов пригласил по радио на вечер русского романса. Народу в кают-компании набралось столько, что последним пришлось тащить с собой дополнительные стулья. Явилась и Регина, притулилась на ручке кресла Эльвиры Андреевны. Юлиан пел как-то особенно сердечно, начав с грустного «Ямщик, не гони лошадей» и закончив молитвой Булата Окуджавы «И не забудь про меня…».

– А теперь потанцуем на палубе, – под восторженные аплодисменты заключил любимец публики. Однако петь больше не стал – свою музыкальную технику включил диджей, и на первый же танец Юлиан Петрович пригласил Регину, буквально поймав ее за рукав, когда она уже взяла ключ у бабушки, намереваясь уходить. Но отказать самому Максимову наверняка было выше сил любой женщины – настолько он выглядел мужественно-красиво с начинающей седеть головой и белозубой улыбкой. За танго последовал вальс, за вальсом снова танго, и он не отпускал свою юную партнершу, вызывая, похоже, ревность Алика и не самые добрые чувства у Лолы, которая привыкла первенствовать на местных дискотеках. Кузовлев заметил, что Регина оживилась – во всяком случае, с Юлианом она разговаривала и, судя по приветливому выражению лица, без привычной для Кузовлева озлобленной дерзости.

На следующий день во время шахматной партии Юлиан Петрович со смехом пожаловался, что бдительная бабка Регины заподозрила в нем педофила; дескать, зачем пристаю к семнадцатилетней девчушке: «Пришлось объяснить, что у меня самого почти такая дочь – пятнадцати лет, и что я просто испытываю удовольствие, танцуя с очень пластичной и легкой партнершей. Еле угомонилась, а то прямо-таки коршуном налетела…»

* * *

После очередной вахты Туктаров делился с женой: «Что-то заскучал наш следователь. Я в тот же день с фирмой Золотова связался. Там в ужас пришли, хотели следователя на помощь прислать. Да кто там будет без самого заниматься? А у нашего, видно, не очень складывается вывод. Мимо проходит – поздоровается, улыбнется, а если перебросится словом, так все больше о маршруте, о красотах вокруг». Раиля Явдатовна сочувствовала Кузовлеву: «Что ты хочешь, Марат? Ведь ты сам говорил – никаких следов в каюте. Легко ли вычислить преступника, когда им может быть любой – сотня туристов и команда в придачу!»

Капитан заулыбался: «Ну ты-то точно выпала из списка подозреваемых. Часами торчишь на кухне. Не заметишь, даже если я его бы убил» Раиля засмеялась: «А что? Ты где находился? В каюте, напротив люкса. Подтвердить, что никуда не выходил, только я могу. А жена, как свидетель, не в счет. Говоришь, я на кухне торчу, а тогда-то как раз в каюте была и даже, если помнишь, поспать собралась, пока тихий час не кончился…»

Будто услышав их разговор, в дверь постучал Кузовлев: «Посоветоваться хочу, Марат Загирович. Не помешаю вашему отдыху?»

Другая женщина тут же навострила бы ушки – любопытно ведь узнать, что надумал следователь, но не такова Раиля Явдатовна с ее врожденным тактом. Поставила на столик вазу с фруктами, початую бутылку муската и заторопилась: «Мне уж на кухню пора, извините, Олег Викторович». Когда забота о младших внуках не требовала ее присутствия, и она могла в навигацию помогать мужу, взяв на себя нелегкие обязанности директора ресторана, ее добросовестную отдачу любимому делу чувствовали и пассажиры по разнообразию меню, и команда, нахваливавшая вкусную еду, и Марат Загирович, который привык, что Раиля рядом. Вот уж сорок лет, как вместе, и ее заслугу в ладном течении их совместной жизни он всегда ставил выше своей. Нрав у него и дома капитанский, к детям требователен, даже суров, «порою слишком», как отмечала Раиля, заступаясь особенно за старшего внука Радика, которого бабай строго школил, как выбравшего речное дело своей профессией.

Раиля Явдатовна ушла. Туктаров наполнил рюмки – его вахта почти через сутки, можно позволить.

– Не раскрывая хода расследования, – начал Кузовлев, – все равно скажу, что итога пока нет. Наметки имеются, но нуждаются в проверке, в подтверждении. Мы с вами в первый же день просили по радио подойти, если кто имеет что-то сообщить. Никто не откликнулся. Гальченко, который с Золотовым когда-то вместе учился, даже извинялся потом: жена, мол, была против, не хотела вспоминать давние истории. Так вот, хочу у вас спросить: что если соберем всех членов экипажа – и судоводительский состав, и обслугу – и опять спросим: может, что-то заметили в тот час. Иногда даже внимания не обратишь – вроде мелочь, а потом она самой важной обернется. Не исключено, что кто-то из нижнего этажа сюда поднимался…

– Вообще-то оттуда, как я мог заметить, кроме супругов Амировых, никто на верхнюю палубу и не заходит. Разве что вечером на концерты в кают-компанию. Внизу пассажиров немного, их легко опросить, – капитан пододвинул вазу со спелыми грушами. – Угощайтесь, Миша Ильичев привез из материнского сада.

– Спасибо… Я в нижнем ресторане в тот-то день побывать не успел, но во время завтрака с людьми там пообщался. Так каково ваше мнение по поводу сбора всей команды?

– Это уж как вы сочтете нужным, – заметил капитан. – Надо, значит сделаем.

Сбор назначили в зале первого этажа. Впечатляющее число стульев и возвышение, похожее на сцену, напоминали средней руки кинотеатр. В уголке, где уместился журнальный столик, погрузились в шахматную игру Юлиан Петрович и Радик. Капитан хотел было их выселить, но Кузовлев остановил: «Они не мешают, а у нас здесь секретов нет».

Народ дисциплинированно собрался минута в минуту. Едва Кузовлев коротко обозначил причину встречи, как руку подняла Регина. И не успел он обрадоваться – возможно, она решилась сказать нечто важное, как та произнесла со скрытой усмешкой: «Я могу уйти? Меня же опрашивали индивидуально». Ничего не оставалось, как кивнуть: «Пожалуйста». И не сдержал реплики вслед: «Раз ничего нового не хотите сообщить…» «Что значит – не хотите», – зло спросила уже у выхода и в сердцах хлопнула дверью. Кузовлев тут же поправился: «С кем я раньше беседовал, те могут быть свободны». Почти бегом выбежал диджей – наверняка догнать Регину. Поднялся и старпом – была его вахта, и третий помощник его заменял, предварительно отпросившись, поскольку с ним следователь уже разговаривал.

Воцарилось молчание. Понимая, что идея может потерпеть фиаско, Кузовлев предложил: «Давайте так – пусть каждый вспомнит, где находился и что делал в тот злополучный тихий час. Коротко, по очереди». Предстояло выслушать больше тридцати человек, если исключить тех, о ком он знал. Первым встал в заднем ряду высоченный костистый дядька: «Матрос Клявлин. Я тут за сантехника, меня в каюту вызвали. Так я скажу быстро. В общем, тогда я тоже унитаз пошел чинить в каюту через две двери от люкса. Увидел, что из люкса жена Золотова выходила, очень осторожно, на цыпочках – похоже, разбудить его боялась. Когда обратно шел, уже вообще никого не было. Все. Я пошел, да?» Следующие за ним несколько человек произнесли по одному слову: «Спал». Горичные отмечали двадцатипятилетие одной из них – Кати и собрались в четырехместной каюте нижнего этажа. «Не подумайте чего плохого, – выступила за всех та самая горничная Люба, что принесла Кузовлеву найденный мужской носовой платок, – мы чай пили». Общий смех вогнал ее в краску. Кузовлев каждого благодарил: «Спасибо, вы очень мне помогаете». Эльвира Андреевна сказала, что сначала находилась в радиорубке, разбирала кассеты с текстами заочных радиоэкскурсий «по местам проплыва» (так и выразилась), потом понадобилось взять в каюте авторучку, она туда заходила («Внучка может подтвердить») и опять вернулась в радиорубку. Молоденькая официантка Лена, которую частенько Кузовлев замечал в укромных уголках вместе с Радиком, смущенно призналась, что знакомая пассажирка в своей каюте делала ей новую прическу «с косичками». На этих словах Радик оторвался от шахмат и быстро удалился – видно, вспомнил, что пора нести вахту вместе с Виктором Крюковым…

Дальше опять звучало: «спал», «отдыхала», «мыла посуду на кухне»… В общем, ничего существенного, кроме, пожалуй, подтверждения, что Алина выходила из каюты, когда Золотов еще был жив, стараясь его не разбудить, скорее для того, чтобы посетить своего возлюбленного «по-тихому». Но это не отменяет того, что позже могла зайти и осуществить задуманное. И еще появилась мысль: поинтересоваться матросом Клявлиным, про которого упомянула горничная Люба, мимоходом заметив, что, когда шла к Кате с поздравлением, встретила Федю Клявлина – он поднимался наверх: «Маленько поговорили и разошлись».

Старенький унитаз в каюте то выдавал воду для слива, то вдруг надолго замирал, и Кузовлев вызвал сантехника, хотя до этого справлялся сам, привыкнув в собственном доме отвечать за все мужские работы. Клявлин явился незамедлительно, долго колдовал над бачком, меняя принесенные с собой инструменты, и наконец провозгласил вердикт: «Этот инвалид-теплоход может без капитана и обойдется, но без сантехника – никогда. Тут все менять надо капитально. До Нижнего Новгорода может еще и доплывет ваш унитаз, а дальше опять меня вызывайте».

– Придется, – отозвался Кузовлев. – А вы уже во всех каютах побывали? Или только в той, о которой упомянули давеча на собрании?

– На верхнем этаже, почитай, во всех был. В люкс только не звали – там ремонт перед навигацией прошел. А так во всех, и у капитана тоже.

– А вообще-то в люкс захаживали когда?

– Только перед навигацией, когда полную проверку всей канализации устраивал.

– Золотова знали?

– Как не знать! Он меня домой сколько раз вызывал – если что починить, подремонтировать. Он сюда и пригласил.

– Говорят, зарплату задерживать любил?

– Может и любил. Только у меня какая зарплата? Калым – да, за вызова платил, не обижал.

– Коли знакомство у вас давнее, как мыслите: кто мог решиться на такое злодейское убийство?

– Размышлял, не скрою. Жена-то могла, мотив был. Жили, как кошка с собакой. При мне не стеснялись ругаться. Он капризный мужик, придирчивый, да и по бабам не дурак. Досаждал ей, это ясно, как день. Но это я как бы виртуально сужу. Видеть – не видел, осуждать не могу. Ну, еще этот, с палкой который – он у него раньше работал. Кто их знает, не враги ли один другому. А больше и назвать некого. Да и что про покойного сказать? Не такие уж грехи за ним, чтоб его со свету сживать.

Клявлин разговорился и, кажется, горд был, что следователь вроде как совета у него спрашивает. Дальше уж фантазировать стал: «А почему бы кому-то из пассажиров не войти в люкс, чтобы богатого ограбить? Денег-то у Антона Юрьевича куры не клюют. Дом у него, что твой дворец. Посетитель грабанул, а тот и проснулся, пришлось убить. Может так быть, верно?»

Кузовлев невольно вспомнил старую байку Жванецкого, которую слышал по телевизору – читал Ярмольник. Идет человек в хорошем настроении по улице, увидел старика, улыбнулся ему: «Как здоровье, дед?» А тот: «Ты почему вдруг спрашиваешь? Врач что ли из моей поликлиники? Или земляк из Саратова?» И долго шел за ним следом, приставая с расспросами, так и не поверив, что прохожий с ним заговорил просто потому, что у него было хорошо на душе.

А вот у Кузовлева на душе было паршиво. Столько дней уже миновало с того момента, как вызвали его на теплоход, – и ничего, ноль, зеро…

* * *

Еще в Ярославле капитан объявил по радио, что на обратном пути будет непредвиденная остановка в Нижнем Новгороде. Не больше часа, так что от причала просьба далеко не отлучаться. Причина прямо тогда и объявилась: вместо многодетного семейства, занимавшего две четырехместные каюты на нижнем этаже и сделавшего здесь остановку, на борт загрузилась шумная компания с гитарами и аккордеоном. Оказалось, что артисты местных театров ожидали теплоход, который держал курс до Нижнего Новгорода, но «Чехов» отправлялся раньше, на него продавали билеты, и они уговорили капитана высадить их в Нижнем, куда спешили на приволжский конкурс актерской песни. В благодарность новые пассажиры на следующий вечер закатили грандиозный концерт, в котором каждая песня разыгрывалась как маленький спектакль. И под розенбауманский «Гоп-стоп» вытанцовывала вся детско-молодежная тусовка под предводительством Лолы, а «старичье», как окрестила возрастной зрительский состав Лилия Ильинична, утирали слезы, когда самый молодой из ярославских лицедеев так задушевно выводил «Соловьи, соловьи, не тревожьте солдат», словно сам шагал пыльными военными тропами и на привале не мог уснуть от весенних птичьих голосов. Этот молодой артист легко «вписался» в число поклонников Лолы. Кириллу пришлось терпеть его присутствие на экскурсии в Городце и даже вместе окунаться в ледяную воду святого источника.

Пока теплоход медленно продвигался к Нижнему Новгороду, Владлена Васильевна почти не выходила с палубы, с ностальгией вспоминая некогда почти родные места. Майя Борисовна выслушивала ее устные «мемуары» со свойственным ей тактичным вниманием. О том, как в осеннюю слякоть ездили всей группой по приглашению однокурсницы Динки Васильевой к ней в Балахну, какие там были гигантские лужи и как было интересно посетить бумагоделательный комбинат, где Динкин старший брат Альберт работал главным технологом и провел их по всем цехам и службам. А в Кстове одноклассница по Владимиру Верка Ольховская выходила замуж. Она училась в политехническом и, когда на четвертом курсе была свадьба у родителей жениха, то Владлену пригласили подружкой невесты.

Промелькнуло на берегу Лысково, куда после первого курса историки и филологи пединститута отправились в экспедицию собирать местный фольклор. Деревенька Тутышево находилась неподалеку от райцентра, там их с Галкой пустила к себе «на постой» бабка Агриппина, а ее соседка Василиса Карповна им пела частушки с «матерными» припевками, они смущались, краснели, но прилежно записывали. Да так и сдали свой отчет доценту Потявину, который отнес его в деканат, и их туда вызывали «на втык», пообещав при повторении «аморальных поступков» исключить из комсомола.

Нижний Новгород открылся царственной панорамой у древнего Кремля и раскинувшейся на высоком откосе набережной с особняками дворянской знати, отреставрированными и превращенными в музеи. Майя Борисовна обрадовалась, узнав Художественный, который в прошлый раз посетила с великим удовольствием. А Владлена Васильевна чуть не запрыгала от счастья, своевременно уняв свой не по возрасту пыл, когда увидела у причала любимую Галку, опиравшуюся с одной стороны на руку мужа, а с другой на костыль, и стоявших чуть поодаль их сына Владика и внучку Машу. Так получилось, что с девочкой последний раз встречалась два года тому назад и теперь любовалась выросшей из угловатой школьницы милой девушкой, ставшей нынче студенткой физмата. Наконец-то Володя Северский, тщетно уговаривавший в свое время сына поступать в университет на тот же факультет, который окончил сам, получил достойное продолжение в лице талантливой внучки, унаследовавшей его способности и занимавшей первые места в физических и математических олимпиадах. А сейчас она весело махала рукой и, приложив ладонь рупором к губам, старалась перекричать гул людских голосов; «Тетя Владочка, я так рада! Ура, вы приехали!» Издавна их связывала какая-то особая теплая дружба. У самой Владлены все три внука – мальчишки, а внучкой у нее была Машенька Северская. Ей всегда привозила девчачьи подарки и вместе с ней получала от этого сладостное наслаждение – кайф, как выражалась Машуня.

Объятия и поцелуи, обмен подарками. Владлена в Костроме накупила для Галины всяких лечебных трав, Маше выбрала льняное платье «в пол» и, когда звонила оттуда Северским, была уверена, что на короткую стоянку приедет один Володя. Так что теперь, когда явились почти всей семьей, «кайф» был полный. С собой увозила Владлена хохломскую вазу для своей коллекции деревянной посуды и попеняла любимым друзьям, зачем опять тратились на дорогие сувениры: «ведь уже на пути туда целую коробку хохломы подарили!» Но была, конечно же, довольна и благодарна: дома на кухне полка во всю стену сияет в солнечный день красно-золотой росписью, напоминая о городе молодости, о тех людях, что эти поделки для нее покупали – кто что дарил, может сказать с закрытыми глазами и с сердечной теплотой от их далекой близости.

Туктаров тоже вышел «на сушу», и Владлена Васильевна познакомила с ним Северских. «Наслышаны о вас давно, – заулыбалась Галина Евгеньевна. – Владлена Васильевна через каждые три слова ваше имя произносит».

– Ругает, наверное, – подмигнул капитан.

– Так расхваливает, что серьезно подумываем о путешествии на вашем «Чехове», – присоединился к жене Владимир Дмитриевич.

Спустилась попрощаться и Майя Борисовна, которая в один из рейсов вместе с Владленой побывала в гостях у ее нижегородских друзей. Капитан поторопил: «Нам пора отчаливать. Поднимаемся на борт, а то я смотрю – ярославцы нашу молодежь отпускать не хотят». Действительно, под звуки аккордеона мощный хор весело чеканил: «На теплоходе музыка играет, а я одна стою на берегу…»

Кузовлев Нижний проспал, а когда вышел из каюты, теплоход уже удалялся от города, с берега провожающие еще долго махали платками и бейсболками, с палубы им отвечали цветными флажками и шумом пестрых тарахтелок.

Набежавшая волна качала пожелтевшие листья. Подумалось, что последнее сентябрьское тепло заканчивается и вместе с ним подходит к финалу речная командировка, которая, в отличие от привычно результативных дел, на сей раз не подтвердила достаточно высокий профессиональный статус следователя Олега Викторовича Кузовлева. Впереди его родные края, и не только перед коллегами, даже перед женой, будет неловко в своей неудаче признаться.

Между тем, Эльвира Андреевна своим сурово-командным тоном объявила по радио, что запись на участие в прощальном концерте проходит в администраторской «до 12 часов завтрашнего дня».

– Не спеть ли нам дуэтом романс? – пошутила Владлена Васильевна.

– Пожалуй, «Калитку», – поддакнула Майя Борисовна. Сколько раз плавали на «Чехове», а в артистках ни разу не побывали, бог обделил талантами. А вот Лилия Ильинична блестяще читает наизусть лирические стихи Симонова, и подруги упросили ее записаться у «милитари», что она и сделала. Правда, записывала в своей конурке – «рецепшн» Регина. К ней выстроилась даже небольшая очередь – в том числе Нонна Игоревна с внуком Эдиком. Однако их приход оказался излишним, поскольку «взрослые друзья» уже сами включили Эдика в свою группу. Он только победно глянул на бабушку, она подняла руки кверху: «Сдаюсь. Ты же вместо Кобзона. Как может концерт обойтись без тебя?» Позже поделилась с женщинами: «В классе он такой зажатый. А здесь прямо другой человек. Мало того, что ему повезло: школа не успела с ремонтом к 1 сентября, так еще компания появилась хорошая. Мы его в каюте и не видим».

Хоть Эдик не отличался в танцах особой грацией, но так усердно повторял все движения, что даже удостоился приза зрительских симпатий – получил плитку шоколада. Тем более, что «в вокале» был на высоте, даже с одним куплетом солировал: «Жил Туктаров-капитан, с ним готовы океан переплыть без теплохода, лишь бы ясная погода…»

* * *

Погода, однако, начала портиться. Зарядил мелкий дождичек, к вечеру похолодало, достали куртки. У Владлены аритмией откликнулось сердце. Она плохо спала. Часа в три-четыре выходила на палубу, садилась под окошком, дышала. Второй день подряд кое-как отсыпалась днем. Уже хотелось домой, но теплоход как назло застревал надолго из-за густого тумана. В Елабуге, хоть и объявлялась опять остановка на пять часов, даже на берег не вышли. Было сыро, Регина предлагала дождевики – команда приторговывала необходимыми в пути вещами. Зубная паста, туалетное мыло, бейсболки, зонтики, темные очки – все это водилось в ее рецепшн или в каюте у диджея.

Ночь после Елабуги выдалась почти совсем бессонной. Владлена Васильевна вдыхала на палубе влажный воздух и, хоть закуталась в пуховую шаль, ждала, когда замерзнет, и тогда появлялся шанс согреться под одеялом и уснуть. Но дождь перестал, повеяло более теплым ветром, и ей стало уютно сидеть возле столика, чуть-чуть подремывая. Теплоход качнуло, раздалась негромкая команда швартоваться. Подошла к перилам, но впереди сплошная мгла, только огоньки через нее и видны. Снизу донеслись голоса. Нагнувшись, разглядела у выхода Кузовлева – с сумкой и портфелем. Так это же его родной городок, он, похоже, выходит. В самом деле, он с кем-то прощался за руку – рука «этого кого-то» была видна, и не более, а голос знакомый, может быть, капитана: «Счастливо, Олег Викторович. Не поминайте лихом». А в ответ – фраза, которая повергла Ратникову в смятение. И она, что называется, стала нацеленно подслушивать, стараясь уловить смысл этого очень короткого разговора.

Когда «Чехов» отчалил, оставив на берегу едва различимую в тумане фигуру Кузовлева, Владлена Васильевна заспешила в каюту, забыв, что на часах четыре утра, надеялась застать Майю бодрствующей, чтобы немедленно пересказать слова, которые смутили непонятной таинственностью. Теперь она жаждала ее разгадать.

Майя Борисовна сладко похрапывала. Владлена тоже легла, мысленно повторяя услышанное, стараясь вникнуть в суть странного разговора. Не заметила, как уснула, разморившись под жарким одеялом. Когда открыла глаза, в окно заглядывало солнышко, а Гончарова, уже готовая к завтраку, ее торопила: «По радио звали в ресторан, ты и не шевельнулась. Я пойду, умывайся и догоняй».

В нетерпении, желая поскорее поделиться невероятно любопытным сообщением, Владлена Васильевна вынуждена была молча ждать, пока, уже закончив завтрак, Майя Борисовна и Нонна Игоревна не прекратят свой «историко-литературный» спор о том, стоило ли декабристам так наивно протестовать, осуждая самодержавие, если, мягко говоря, догадывались, чем это кончится в случае неудачи и для самих, и для семей. Нонна их романтизм развенчивала, Майя его, конечно же, возносила до небес, согласно своему тоже во многом романтичному характеру и взгляду на мир «сквозь розовые очки». Степан Никифорович был втянут в диспут, но пытался сохранить статус-кво, а Владлена упрямо молчала, хотя к ней за поддержкой обращались обе. Нонна оперировала фактами не только из далекого прошлого, помянув выступление рабочих в Новочеркасске в советские времена, недавние демонстрации на Болотной площади и жесткие, если не жестокие их последствия. Майя приводила примеры «из классики», не забыв даже Данко, и проигрывала жизненным ситуациям реалистки – главного бухгалтера.

Эдик уже дважды прибегал за ключом от каюты. Молоденькая официантка Леночка с виноватой улыбкой подходила к их столику то положить салфетки к обеду, то поправить цветы в вазочке, не решаясь намекнуть, что ресторан давно пуст, а ей пора спускаться на кухню.

В конце концов Владлена Васильевна решительно встала: «Дискуссия окончена», и даже под общий смех заключила ее известной цитатой о том, что «декабристы разбудили Герцена», а он в свою очередь кого и зачем разбудил – всем давно ясно…

– И что тебе неймется? – спросила Майя Борисовна, хорошо зная свою подругу. Та потянула ее в каюту: «Ты не поверишь! Убийца, похоже, найден».

– Кто же? – удивленно воскликнула Майя.

– Если б я знала – кто. Но найден.

– Откуда тебе известно?

– Я утром слышала, как Кузовлев прощался, видимо, с капитаном. Тот ему: «Олег Викторович, не поминайте лихом». А он говорит: «Лихом буду поминать только себя. Столько времени потратил, а точку не поставил».

– Ну вот, а ты заявляешь – найден!

– Дальше слушай, не перебивай! – Владлена Васильевна горела огнем от переполнявших ее эмоций. – Ответ не дает мне покоя: «Без вашей, Олег Викторович, кропотливой работы эту точку и невозможно было бы поставить». Вот, значит, она поставлена!

– Частица «бы» оставляет место для сомнений. То ли поставлена, то ли могла бы быть поставлена, – уточнила Майя Борисовна.

Владлена аж взвилась: «Какие сомнения? Я же интонации слышала: у Кузовлева разочарование – не удалось. И утешение капитана: дело все-таки завершено.

– Мне не очень понятно, – опять заколебалась Гончарова. – Капитан что ли его завершил?

– А почему нет? Вполне допускаю, послушал доводы Кузовлева и вывод подсказал. Тому и досадно, что не он.

– Ладно, уговорила, – примирительно улыбнулась Майя Борисовна. – Тем более что все равно не знаем, кто же виновный.

– Может подойти к Туктарову и открыться? – не могла успокоиться Владлена Васильевна и сама же себя остановила: – Знаю, знаю, Майечка, это неловко. Набираемся терпения. Остановка дома наверняка все высветит.

– В том случае, если услышанный разговор расшифровывать так, как это показалось тебе, «миссис Марпл», – подытожила Майя Борисовна.

Владлена понемногу успокаивалась и теперь уже с некой самоиронией объявила: «И правда, я себя чувствую героиней то ли Конан Дойля, то ли Жоржа Сименона. У них всегда действуют персонажи, которые случайно что-то увидели или услышали, и эта случайность помогает развивать интригу дальше».

– О, наконец-то Влада стала собой – возникли книжные герои, – засмеялась Майя Борисовна. Владлена Васильевна в долгу не осталась: «А ты их будто не вспоминала в споре о декабристах? У тебя там и Тарас Бульба действовал, и Дубровский. Так что мы квиты».

* * *

Знала бы Владлена Васильевна, как она близка к разгадке и как далека от истины. Тому диалогу, кусочек которого довелось ей услышать, предшествовал несколькими часами ранее другой эпизод. Он и стал ключевым в завершении длительного распутывания перипетий случившейся на теплоходе трагедии.

После остановки в Елабуге, откуда экскурсанты вернулись замерзшими и мокрыми, несмотря на зонты, все как-то быстро угомонились и разошлись по каютам.

Женская фигура в накинутом дождевике одиноко притулилась на корме, дымя сигаретой. Какая-то непонятная интуиция подтолкнула в ее сторону. Конечно же… Теперь только внезапность. Задать прямолинейный вопрос… Она вздрогнула, обернулась: «Вы?» – Да, я… Вы тогда закурили сразу? Нервы не выдержали? Говорите, не бойтесь, вам легче станет…

– Да, закурила, прямо в каюте. Пальцы дрожали. Не так это просто… А что легче станет… С тех пор маюсь: то ли в воду с головой, то ли в тюрьму… А как догадались? Вас же тогда и близко не было.

– Работа такая.

– У вас?

– Да, у меня. Вы расскажите, что вас привело к такой страшной мысли. В чем Золотов провинился? Вроде не злодей.

– Еще какой! Так измываться над девочкой, а ей еще нет восемнадцати. Наобещал с три короба – жену брошу, озолочу. Машину собирался дарить. Она уши развесила: нет его лучше. А он загулял, да и хватит. Таких, как она, пруд пруди. Вокруг Лолы уже крутился, прежняя красотка не интересна. А она ведь от него аборт сделала. В семнадцать-то лет! И здесь он то притянет, то отпустит. Другого выхода у меня не было, разговоры с ним – впустую. Жизнь поломал и дальше бы рушил, вот я и не дала. Она ведь у меня единственная. Муж дочку мою бросил, она взяла и повесилась. Мы с внучкой одни на всем белом свете остались…

Она закурила еще одну сигарету.

– Этот дым вас и выдал. Невозможно, чтобы табачный запах оставался в помещении просто от того, что там побывал курильщик, у которого пусть даже вся одежда прокурена. Кто-то должен был прямо там закурить, только в этом случае остатки от курева сохранятся в воздухе на некоторое время.

– Я ведь с самой первой минуты хотела с повинной придти.

– И что же помешало?

– Не что, а кто. Регина и помешала. Мы в Бирске большой нож купили, резак, для кухни. Он на полке над моей койкой нераспакованный и лежал. Она приметила, что его нет, и вычислила меня. Наревелась, нарыдалась и умоляла не признаваться. Все дни только и делала, что упрашивала: никто, мол, не узнает, а я без тебя пропаду. Но теперь уж не пропадет. Злодея этого, Золотова проклятого нет больше, а с ней рядом парень хороший, Алик Лапшин, на него положиться можно. Мне как теперь быть? Что Регинке-то скажу?

– Как есть, так и скажете. И напишете признание, оно будет учтено в суде, это я вам обещаю.

– Спасибо, коли так. А к тюрьме мне не привыкать. Отец был конвоиром, в комнате при тюрьме жили, там родилась, там выросла. Туда и попаду век доканчивать, – усмехнулась и вытащила из пачки последнюю сигарету.

* * *

Позади остался Бирск. Потянулись знакомые берега. Напоследок вернулось тепло: наступило бабье лето. Накануне пригласили на торжественный ужин, объявили «дресс-код» – вечерние туалеты. Майя Борисовна наконец сняла с вешалки захваченный «на всякий случай» новый кремовый костюм с сиреневой отделкой, а Владлена примерила купленную в подарок дочери пеструю длинную юбку, да так в ней и осталась. Шикарнее всех выглядела Алина в шелковом алом платье. Вместо привычного траурного шарфика ее просторное декольте чуть прикрывало бриллиантовое ожерелье.

На столах в серебряных подставках охлаждалось шампанское. С бокалом в руках появился капитан в белоснежном праздничном кителе. Произнес проникновенный тост за всех пассажиров, которые выбирают речной транспорт. Не забыл персонально упомянуть «гордость российского флота Федора Федоровича Федорова». Тот тяжело поднялся под уважительные аплодисменты и спросил публику: «Можно я от имени всех поблагодарю Марата Загировича и его команду за отличное обслуживание?» Еще более бурная овация была «положительным ответом».

Молодежь пошла на палубу танцевать. Гончарова с Ратниковой решили упаковать вещи. Должен приехать на машине Павел, сын Владлены Васильевны. Времени у него немного, день рабочий, так что все должно быть готово. Приплывет «Чехов», если верить расписанию, в четыре дня, обед перенесли на час раньше. Ночной туман задержал теплоход, но утро выдалось ясное, и Туктаров пообещал нагнать потерянное время. А «в кулуарах» рассказал Ратниковой, которая на прощанье подарила ему купленную в Костроме яркую настенную тарелку, как несколько лет тому назад из-за жуткого тумана теплоход опоздал на четверо суток. Те, у кого кончался отпуск, добирались к берегу на рыбацких лодках и оттуда – домой. Кто поездом, кто на такси. А на судне остались дети да пенсионеры и обедали вместе с командой – чем бог пошлет… Владлена не выдержала и спросила: «Вы, наверное, знаете, кто убил Золотова. Вам ведь Кузовлев рассказал?» Есть такое расхожее выражение, когда говорят об изумлении: «вытаращил глаза». Именно так произошло с капитаном.

– Кузовлев? Мне? Что вы, Владлена Васильевна! Решительное нет.

– И вы не знаете? – в свою очередь удивилась Ратникова.

Надо же было именно в этот момент старпому позвать Туктарова: «Марат Загирович, можно вас в рубку?» И Владлена осталась в неведении, боясь признаться Майе, что все-таки нарушила «этикет» и полюбопытствовала, понадеявшись на давнее знакомство с капитаном.

Однако уже показался Салават на своем богатырском коне, диджей завел бравурную музыку, Лола выстроила свою команду, раздав флажки и тарахтелки. Владлена Васильевна замахала платком сыну, увидев его у причала. Рядом с ним стояло несколько полицейских. Ей было подумалось, что это конвой для преступника и надо проследить, куда они направятся. Но тут подошла Майя, стала узнавать, пришел ли Павлик, и теперь уже они обе радостно махали ему, жестами показывая, что ждут его на корабле. Он подошел не сразу – надо было пропустить тех, кто сходил на берег. Когда спускались на первый этаж, по соседней лестнице шагали вверх трое полицейских.

Старенький причал с полуразрушенными ступенями двух ведущих к стоянке машин взгорий портил все впечатление после круиза. Поток прибывших уже почти иссяк. Двое матросов, один из которых был Федор Клявлин, несли на скрещенных руках Федорова, сзади его поддерживала Елизавета. Владлена Васильевна, пропустив вперед Майю Борисовну и Павла, остановилась у подножья ступенчатого подъема вроде застегнуть шнурок на кроссовке, а сама глядела назад, где ко второму взгорью в кольце полицейских шла культорг – «милитари». Плачущую Регину поддерживал Алик. А Владлену догнал Юлиан Петрович с гитарой, взял ее под руку: «Давайте помогу, тут ведь круто». Взобрались наверх. «Вас встречают?» – едва успела спросить Владлена Васильевна, как к нему подбежал молодой мужчина: «Вы старший следователь Максимов?» – Так точно, – откликнулся певец.

– Я за вами. Николай, новый водитель Следственного комитета.

– Да, меня предупредили. Здравствуйте. А вам всего доброго, Владлена Васильевна. Новых вам плаваний! Без ЧП…