* * *
1
Города здесь могло бы не быть,
огнями тьма не была бы вспорота,
но в излучине спящей судьбы
уже душа задышала города
Молча, как время, катит река.
Стоит среди разнотравья пёстрого
дикий тарпан, вожак косяка –
хозяин этого полуострова
Глаз тарпана – настороже:
картина солнцем и ветром соткана.
Холм под его табуном уже
пронизан будущими высотками
Ещё людьми и не пахнет тут,
но стены вырастут, стены выстоят.
Они пробьются сквозь карст и грунт,
они Уфой расцветут неистово
И кто-то вдруг остановит взгляд,
столкнувшись с взглядом, случайно брошенным
примерно тысячу лет назад
и посмотревшим сюда из прошлого
Сморгнёт, подумает: это блик
попал в глаза от реки меж зелени.
А это плющит бока Земли
неодолимым потоком времени
И мчатся, бьются о берега
неисчислимые капли судеб.
А с виду – просто течёт река,
над нею просто гуляют люди
2
В первый день
Бог провёл рукой по воде –
линию чётко сделал
меж Чёрной рекой и Белой.
Небо отделил от земли,
вычертив кроны лип.
Свет отделив от тьмы,
поднял поутру на заре
над рекою холмы.
От птиц, от рыб и зверей
отделил людей
Люди пришли по воде,
в первый же день
посреди земли
под небом храм возвели
Храм на горе
в излучине трёх рек
запахом древесным залит
в облачном серебре
3
На колокольне колокол миллионы звуков выстраивает в один:
Дин-нннннн…
Дин-нннннн…
Дин-нннннн…
Десятки движений рук выстраиваются в один жест –
крест.
Из тысячи тысяч слов на губах остаются они:
«Господи, сохрани!..»
И сразу единым целым
становится этот мир
с небом,
с холмами,
с реками
с маленькой новой церковью,
вставшими в ней людьми.
Из каждой души раскрытой, из самых её глубин:
Дин-нннннн…
Дин-нннннн…
Дин-нннннн
Храм на горе
в излучине трёх рек
смотрит крестами ввысь –
откуда молнии полились
Посреди земли
над водой
Божий дом
стал огнём
*
Без Троицы дом не строится,
город не строится,
дело не спорится.
Кругом – косогоры,
овраги, лестницы
чересполосица,
околесица,
дома по холмам лепятся.
На карте как будто улицы,
на деле – трава стелется,
колёса теряют ступицы
Позвали иноземного гостя –
шотландца Гесте,
заключили с ним договор.
У города застучало сердце –
Гостиный двор
Пролегли артерии,
развернулись кварталы,
Уфа задышала
в середине империи
*
Тюрьма на горе
в излучине трёх рек
смотрит крышами ввысь.
Откуда узники в ней взялись?
Их собрали по аулам, по деревням,
на восстание полки подняв.
Их возили по деревням-аулам
в клетке в телеге на жеребце кауром,
перед всеми людьми
стегали плетьми
Всадники – в деревянной клетке в телеге.
Вотчинники – лишённые воли навеки
Смотрят на город горожанами взятые
горцы и степняки Салаватовы,
окружены солдатами,
стенами,
стонами,
криками, ахами,
городскими воронами.
А были воинами, поэтами –
кашляют песнями недопетыми
Узники узнают запах
не взятой ими Уфы.
Стоят посреди синевы
над водой, над лесом.
Уфа пахнет для них калёным железом
*
Воин, поэт, герой
всё-таки Уфу покорит –
встанет над рекой, над горой
каменный монолит.
Всадника на нём не возьмёт
ни огонь, ни металл, ни лёд,
он будет вечно смотреть
из Уфы – вперёд
*
Гудку парохода на Белой
отвечает над Белой гудок паровоза –
Уфа проснулась от анабиоза.
Колёса,
колёса,
стучат колёса,
везут вагоны овса,
пшеницы, гречихи, проса,
древесины, сахара, мёда.
Ходят по реке пароходы,
но поезд – звучит гордо
Растут над Уфой заводы,
трубами в небо смотрят.
Над трубами – темней облака,
под ними город раздувает бока
на многие километры
Урал открывает недра.
Идут вагоны железа, меди,
золота, соли…
А вот и нефть
дорогу нашла на волю
Чёрная река щедро
пошла по мостам над Белой.
Чёрная река – по железным венам.
Дорога запела
рельсами, колёсами,
паровозами,
электровозами –
вдохновенно.
Новые дома на холмах
встали колоссами
Времени три реки
в шёпоте трёх рек
пишут с новой строки
улицы на горе
4
Город в утреннем серебре,
а в глазах его – облака,
принесённые на заре
алым ветром издалека.
И, как парус, встаёт, дрожа,
в эти алые облака
ненаполненная душа –
просит аленького цветка.
Может, ну его, наконец,
неплохая ведь жизнь пошла.
Точно будет в ней и венец,
и хрустальные зеркала.
Только, призрачен и далёк,
Предвкушеньем стесняя грудь,
жаркий аленький твой цветок
заставляет пускаться в путь.
Ты не будешь ни спать, ни есть:
не даётся тебе никак
нота, слово ли, звук ли, жест –
в свете аленького цветка.
Ты поймёшь, как найдёшь его
после гибельного пути,
что прекраснее ничего
никогда уже не найти.
И когда, уже не страшась,
свой последний испустишь вздох,
будет ждать тебя в этот час
жаркий аленький твой цветок