* * *
Скажи мне, что за гранью этой грани,
когда засохли на окне герани,
да и само окно рассохлось в щели,
а подновить, похоже, не успели?
Когда труба на помертвевшей крыше
уже который месяц как не дышит
и яблони в некошеном саду
надломленно предчувствуют беду?
Скажи мне, что за гранью этой боли,
когда бурьяном зарастает поле,
разрушены и клуб, и сельсовет,
в живых ни одного домишки нет,
и лишь часовней посреди погоста
торчит водонапорной башни остов?
Что делать, если жизнь сама на грани?
– Не дать засохнуть на окне герани…
* * *
Мелодия простых вещей –
настольной лампы, чайных ложек –
мне с каждым годом всё дороже
и с каждой горестью слышней.
Средь грубых споров о войне,
за воплями вселенской склоки
я слышу шёпот книжной полки
и плач картины на стене.
Как будто маленький мирок,
сосредоточенный в квартире,
чуть слышно молится о мире,
что так велик
и так жесток.
* * *
Памяти бабушки
1
Пали листья надежд с одинокого дерева жизни.
Осень тушью выводит далёкого леса узор,
а по небу на запад ползут тёмно-синие слизни –
подступившего снега неспешный, но верный дозор.
Поминальной звездой догорает печальное солнце,
обессилев от битвы с громадой бесформенных масс.
И такая тоска, будто мир никогда не проснётся!
И так хочется жить, будто жизнь оборвётся сейчас…
2
Она уходила сквозь белую зиму
в залитые солнцем чужие края.
Снежинки безропотно приняли схиму
близ перегоревшего вдруг фонаря.
И стало темно. И торжественно тихо.
Лишь старый будильник тревожил буфет,
а в этом «тик-так» столько горя и лиха –
без малого сотня отмерянных лет.
Она уходила сквозь время и небо
в едва приоткрытую вечностью дверь –
от трудной судьбы, от блокадного хлеба,
от послевоенных тревог и потерь.
Она уходила, а мы оставались.
Фонарь починили, и в брызнувший свет
снежинки сверкающим роем ворвались.
И тикал будильник, тревожа буфет…
Зима в Великом Новгороде
В Великом снежно, ветрено, феврально –
скребут лопаты, спорят воробьи.
Как манускрипты в ларчике хрустальном,
покоятся культурные слои
под толщей льда. Лишь редкий луч лениво
царапнет панцирь предвесенних дней.
Зима у нас не то чтобы красива,
но что-то есть чарующее в ней:
в кружащемся беспечно снежном рое,
в сосульках, осаждающих карниз,
в холодном снисходительном покое
усталых звёзд, не падающих вниз.
* * *
Неспешно семенили утки
(контрастом к нашей суете),
отыскивая в темноте
чернеющие промежутки
в броне заснеженной реки.
И сердце сжалось вопреки
всем постулатам дарвинизма:
в морозы птиц не отогреть,
мол, неизбежна чья-то смерть…
Я против лишнего трагизма,
но в каждой жертве зимней ночи
мне жёлтый виделся комочек.
* * *
Как освещает хижину свеча,
будя опасным светом каждый угол,
как затопляет ранняя река
весенней влагой жаждущую пойму,
как руша все опоры из огней
ночное небо падает на землю,
так слово Божье вызрело во мне
и, сердце обратя в звенящий колос,
готово сеять семена надежд.
Светлана Амбрасовская (Колотушкина) родилась в Ленинграде. Окончила Санкт-Петербургский государственный педагогический университет им. А. И. Герцена, педагог. Работает руководителем детско-юношеской театральной студии. Автор двух книг поэзии. Победитель Международного конкурса лирико-патриотической поэзии им. Игоря Григорьева и других конкурсов.