Моё тело размякнет, вобрав в себя семьдесят лет,
Наполнится глиной и големом станет в итоге.
Суставы распухнут, откажутся старые ноги
Пройти хоть короткий, но самый мучительный метр.
Мое тело иссохнет, закроются трещины век,
Улыбкою рот перед смертью опять искривится.
Молитвой возносится тяга однажды родиться:
Не может же искрой погаснуть во тьме человек.
Моё тело рассыплется пылью, растает в земле,
Возродится звездой, прождав этого тысячи лет,
Будет тлеть в темноте, оставляя мерцающий след,
Чтобы стать снова смертным страдающим телом.
Тщательно прячешь своё чёрно-белое, чтобы
И снова падаешь на лопатки –
Поверженный, непобежденный.
Никто не знает, как мысли гадки,
Как грех и подлость бывают сладки,
Как повреждённые мысли мутят
И крутят, чтоб довести до сути,
До мягкой, темной и грязной сути.
Мы очень давно не виделись.
Вижу, света как не было, как тогда его не предвиделось,
так нет и сейчас на куполе мирной жизни.
Я помню, как сердце и душу демоны рвали,
Прибереги немного сил на лихую старость,
на милую сердцу старость.
из городов далёких и лечишь, опять вставая
каждое утро из мятой другими постели.
Скажи, кем мы были, когда этого захотели?
Расстаться навек захотели.
В груди у меня усталость.
Так много, так мало на этом веку осталось.
Победить бы себя, стать добрее, светлее, теплее,
Чтобы в темные дни не нуждаться ни в ком и ни в чём.
Чтобы целую жизнь не вести в дёмских мрачных аллеях,
Где во имя страданий нашла свой отеческий дом.
Я смотрю на себя в очертаньях мерцающих окон
Небо колющих башен-высоток, где люди живут.
И желанье возвыситься – тесный, мешающий кокон,
А реальность – лишь жгучий и бьющий по кокону кнут.
Интересно, смогу вздремнуть?
Солнце – Ядерный Великан –
освещает Спортивной грудь
Если жизнь – это вечный бег
за бессмертием, от тоски,
я, и ты, и вон тот, вдали,
всё, что дорого, и внутри
солнца свет. Этот мир – стакан,
полный яда, страстей, идей.
ствовать в комнате из костей
только в стопах, руках – штыри,
только в небе – опять гроза,
а на шее – парфорс тугой.