Владимир Евгеньевич Угрюмов родился в 1964 году. Учился в Сибирском металлургическом институте г. Новокузнецка и в Литературном институте им. А.М. Горького. Член Союза писателей России. Автор книги стихов «Ино» (1993 г.) и ряда рассказов. Защитил кандидатскую диссертацию по теме «Стиль прозы С.Т. Аксакова» (2010 г.). В 2012 г. выпустил монографию «Смыслы и ценности мировоззрения русского человека в произведениях С.Т. Аксакова». Участник XI Всемирного фестиваля поэзии в Гаване. Живёт в Новокузнецке, преподаёт в Сибирском государственном индустриальном университете философию, культурологию.
Вино и мед – веселье мертвых,
А для живых – шары и змеи
Из рук живых и на смех мертвым.
Шары и змеи гаснут в небе,
В нем, ненаглядно распростертом.
Созреет мед, вино забродит.
Сойдутся все к столу под вечер.
А мертвым похвалиться нечем.
Пожалуй, так, но что с того,
Что будет, если, в самом деле,
День завершится, Рождество
Меня застанет на постели.
Чуть свет. Возьму постель далече.
Хотя, возможно, это грусть
Возможно, это не со мной,
В рыбацких сапогах до паха,
Какой-то человек с размаха
Ром из бутылки пьёт и пьёт.
Ему не страшно в непогоде,
Он весь застыл как на свободе:
Такой пейзаж – река и дали,
В домах, в работе, на вокзале.
Библейский сын идёт домой.
Очень важно, а впрочем – не важно
То, чему я действительно рад.
Город, улица, многоэтажно
Скажут слово, и ветер уносит…
В парке мальчик стоит у скамьи,
Возрастающий, простоволосый,
Чей-то будущий меч или мир.
Рядом с ним кружат фразы чужие
Словно пыль. И ему невдомек,
Как слова эти были и жили,
А сегодня летят из-под ног.
В небе метель и метель на земле.
Мертвую водку мне в стопку налей.
Той, неподвижной и праздничной той.
Выпью с тобою, ты выпей со мной.
Ты просто так, да и я просто так.
Снег то подступит, то схлынет во мрак.
Я присмотрюсь и во мраке найду
Светлую точку – большую звезду.
«Каково поживаешь?» – спрошу не шутя.
И услышу ответ: «Таково поживаю».
Дождь пошёл, перестал и вернулся опять.
«Привыкаешь к дождю?» – повторю: «Привыкаю».
К переменному свету, к обещанной тьме,
к ныне здравствующим и ныне усопшим.
«Я его не застал», – это так обо мне
и, пожалуй, достаточно сказано, в общем.
Прежде – жить, остальное пребудет.
Удивительно точен расчёт.
На земле, как на праздничном блюде,
пьяный спит, истекая мочой.
Скромно предано тело покою,
а душа разыгралась и в пляс.
Что за радость случилась с душою, –
и звезда на востоке зажглась.
Вечерело. Никто не заметил
ни души, ни звезды, ни другой.
И пронёсся безжизненный ветер,
сильный ветер и всё, – ничего.
Бездомному не строить дом.
«Мы будем жить с тобой вдвоём», –
Как Прометей с огнём в руке,
Чтоб люди знали, что есть тьма.
В глазах сошедшего с ума.
Пусть будет ночь, куда ни глянь,
Пусть день развеселит глухих.
«Эсхил, не разжигай огня,
Лучше всего, это лучше всего –
Видеть живого себя самого
Издалека. Или видеть других,
Делающих правильные шаги.
Влево и вправо, назад и вперед –
Передвигаться умеет народ
В божьей росе или в шелесте крыл.
Кто бы здесь приостановленный был
Ноющим зубом, болящей душой,
Вечностью? В вечности так хорошо.
Даже не больно, безлико, поврозь.
Я передвинулся, мне удалось
Хлопнуть в ладоши и топнуть ногой,
Чтобы не видеть себя самого.
Без свидетелей, просто – живу.
Не сжигаю, не строю мосты.
От людской суеты к торжеству
Обезлюдевшей вдруг пустоты.
Но наполненной, трудно сказать
Чем, да кажется просто ничем.
В белом небе коза-дереза.
На земле серый волк глух и нем.
Тихо клонится небо к земле.
Небо близко, довольно шагнуть,
Пережить его, перечеркнуть.
Голоса повторялись и смолкли.
Жизнь входила в права и прошла.
Сладкозвучия и кривотолки,
Я подумаю, думать не сложно:
О несметном копаясь в душе,
О возвышенном пустопорожнем,
Невозможном возможно уже.
Нестерпимом, родном, вековечном…
Думать буду о птицах и псах,
Обо всём, что припомню за вечер
И сожгу, словно сор, в небесах.
Улыбнусь, как в небо кану.
Хорошо с людьми в разлуке
Говорить – с людьми – стихами.
Как с рисунками на стенах.
Перспективна в переменах.
Улыбнусь, пока не поздно,