Инга Гвоздикова. П. И. Бурцов: “Через науку родится соблюдение законов”

Вынесенные в заголовок статьи слова принадлежат одному из замечательных на­ших земляков уфимскому казаку Прокофию Ивановичу Бурцову. А говорил он о зна­чении просвещения в стране на представительном собрании — перед депутатами знаме­нитой Уложенной комиссии Екатерины II.

30 июля 1767 г. в “первостоличном городе” Москве в Грановитой палате Кремля императрица Екатерина II открыла Большое собрание “Комиссии для со­чинения проекта нового Уложения”. Приехало 565 депутатов — представителей раз­личных сословий и сословных групп 17-миллионной Российской империи. Их главной целью, по замыслу императрицы, была так называемая кодификационная работа, пола­гавшая пересмотр существующего законодательства и выработку проекта нового Уло­жения законов империи. К тому же надо было изучить и собрать в систематический кодекс более 10 тысяч законодательных документов, накопившихся после составления Уложения 1649 года царя Алексея Михайловича.

Депутаты прибыли с наказами от своих избирателей. Им было предоставлено право высказывать свое мнение “с тою смелостью, которая потребна для пользы сего дела”, то есть для отстаивания интересов своих избирателей.

Депутаты получили от самой императрицы большие личные права и преимущества. Они находились под ее “собственным охранением”. Каждый награждался особым зо­лотым знаком, который навсегда оставался в их семьях, “дабы потомки знать могли, какому великому делу они участниками были”. Депутаты освобождались от смертной казни, пыток и телесного наказания. За обиду, нанесенную депутату, виновный нес двойное наказание. По заключению видного историка В. О. Ключевского, “звание де­путата возведено было на небывалую высоту и стало самым привилегированным в России. Никто из русских подданных не пользовался тогда такими преимуществами”.

Казачье сословие страны было представлено в Уложенной комиссии 45 депутатами. Наказы Оренбургского казачьего войска привезли четверо депутатов. Среди них был один из самых молодых депутатов комиссии — писарь казачьей избы казаков Уфимской провинции Оренбургской губернии Прокофий Иванович Бурцов.

П. И. Бурцов родился в 1741 г. в Уфе в казачьей семье. Его предками были служи­лые люди из полоцкой шляхты, переселенные в Уфу в конце XVI — начале XVII веков. Прокофий получил домашнее образование, а затем учился в казачьей школе, открытой первым войсковым атаманом Василием Ивановичем Могутовым в Оренбурге. В службу он вступил 15 марта 1764 г., а через два месяца получил чин младшего казачьего командира — капрала. В октябре 1765 г. войсковой атаман назначил его писарем в станич­ную избу, управлявшую казаками Уфы, Красноуфимской, Елдякской, Нагайбакской и Табынской крепостей. За три года службы Прокофий Бурцов так сумел проявить свои способности, что казаки сочли его достойным представлять их интересы в Уложенной комиссии и избрали его депутатом.

В это время в Уфе, как и по всей стране, по церквям и мечетям читали манифест Екатерины II от 14 декабря 1766 г. о созыве Уложенной комиссии. В нем говорилось о выборе в нее депутатов от различных категорий населения и составлении наказов о всех “неправдах и утеснениях”, которые испытывал народ, и “способах сохранения правосудия”. (Следует отметить, что право выбирать своего депутата и высказывать пожелания к новому законодательству были лишены крепостные, дворцовые и эконо­мические крестьяне, составлявшие половину населения России).

Возможность письменно изложить свои нужды самой императрице всколыхнула страну. Служащие казаки Уфимской провинции составляли так называемое “Уфимское казацкое войско” числом в 1250 человек. Всего в Уфе и крепостях провинции про­живало не менее 5 тысяч служащих и отставных казаков, их жен и детей. От их имени и был составлен наказ в Комиссию. Его автором, по всей вероятности, и стал сам, образованный и деятельный, Прокофий Бурцов. 16 мая 1767 г. документ был одобрен вой­сковым атаманом.

Наказ включал 5 разделов, в которых рассказывалось о положении казаков Уфы и четырех крепостей. Наиболее полно в нем освещалась жизнь уфимцев.

До включения в состав Оренбургского нерегулярного войска, сформированного в 1748 г., уфимские казаки входили в разряд городовых казаков. С гордостью писали они в наказе, что жили в Уфе “казаки с начала города”, когда там “кроме казаков, конных и пеших стрельцов, других никого не было”.

За службу они получали казенное жалованье: атаман — 27 руб. в год, есаул и сотник — по 12 руб. 87 коп., рядовые — по 9 руб. 37 коп., и ежемесячный провиант. Были у них и земельные наделы. Грамотой царя и великого князя Петра Алексеевича от 1698 г. за уфимскими казаками в общинное владение закреплялись пастбища в пойме реки Белой, сенные покосы за реками Белой и Уфой и рыбные ловли по реке Белой от устья Уфы до Вавилова перевоза.

После вхождения в состав Оренбургского казачьего войска материальное положе­ние уфимских казаков заметно ухудшилось, а служба усложнилась. В соответствии с правительственным штатом 1755 г. они были отнесены к разряду маложалованных казаков. Теперь атаману платили 12 руб., сотнику — 8, писарю — 6, урядникам и рядо­вым — по 4. Но во время несения службы на Оренбургской пограничной линии ежеме­сячно дополнительно выдавали атаману, сотнику и писарю по 1 руб. 50 коп., урядни­кам и рядовым — по 1 руб. Этих денег на “казачью справу” для службы “о дву конь и со всем принадлежащим оружием” было недостаточно. А кроме охраны южных границ страны по Оренбургской линии казаки продолжали нести караульную службу в Уфе, посылались в конвои. В их обязанности входило возведение и ремонт городских фор­тификационных укреплений. Перемены коснулись и численности населения: вдвое — с 300 до 150 — сократилось количество служащих казаков.

Уфимские казаки испытали на себе наступление крепостничества, проявившееся в расширении помещичьего землевладения в Башкирии. Как жаловались они в наказе, дворяне захватили лучшие пастбищные земли казаков, пригодные для земледелия, “назвав их пустошными землями и дикими полями”, и поселили на них своих крепост­ных. А рыбные ловли провинциальные власти, отобрав у казаков, сдали в оброк по 5 руб. 50 коп. в год.

Изложив свои нужды, казаки просили прибавить жалованье; произвести отводы зе­мель, чтобы оградить их от притеснений со стороны помещиков; разрешить свободно заниматься промыслами и торговлей. Предлагали вновь довести число служащих каза­ков до 300 и верстать в них из казачьих детей и башкир, принявших православие.

С этим наказом Прокофий Бурцов и прибыл в Москву. На Больших собраниях Уложенной комиссии и в частных комиссиях от лица своих избирателей и лично от себя он стойко защищал права казаков и другого служилого населения Башкирии. Прокофий Иванович выступил 15 раз. Столько или немногим больше брали слово 7 дворян, 1 однодворец и 1 крестьянин. Его речи, так называемые “мнения”, и подготовленные до­кументы — “представления” отличались глубоким содержанием, знанием обсуждаемого предмета, четкостью изложения и одновременно публицистичностью. Участвуя в об­суждении проектов законов, П. Бурцов со свойственной ему запальчивостью вступал в споры с другими ораторами. А протоколы заседаний комиссии свидетельствуют о том, что он умел убеждать. Десятки депутатов поддерживали “мнения” и “представления” Прокофия Ивановича.

С любовью и гордостью за своих земляков П. И. Бурцов говорил о своей родине — Башкирии: “Уфимский уезд (центральная часть территории исторического Башкорто­стана, — И. Г.) населен разноплеменными крещеными и некрещеными народами; кроме того в нем устроены казачьи городки и медные и железные заводы разных владельцев. Этот уезд так обширен, что если переехать его поперег по прямому пути, то будет близ тысячи верст; от лежащей в 54 верстах от Оренбурга башкирской деревни Имангуловой только до Красноуфимского казачьего городка 661 верста. Но уезд сей простирает­ся еще далее Красноуфимска”. Бурцов называет свой край страной, “столь отличной от других и изобилующей как земледельческими произведениями, так и разного рода зве­рями. Страна эта производит мед, воск, масло, сало, всякие кожи, овчины, козлины, куницу, лисицу, выдру, бобров, горностая и прочую мягкую рухлядь”.

Лейтмотивом выступлений Прокофия Ивановича на Большом собрании в октябре-ноябре 1767 г. были проблемы экономической справедливости. Он отстаивал “естественное правило” всех людей заниматься торговлей и предпринимательством. Бурцов резко выступил против претензий купечества на монополию в торговле. Он дал депутатам подробное “изъяснение” значения торговли для казачества: поскольку жизнь казака проходила “во всегдашнем в службах обращении и безпокойстве”, у него вре­мени “к хлебопашеству не остается”. Долгие годы, рассказывал Бурцов, уфимские ка­заки держались за счет торговли, перекупки скота и ремесел. Они вели торговлю по всей Башкирии. Но с ростом повинностей и наступлением купечества казаки вынуж­денно сокращали свои торговые операции и, как результат, в настоящее “время при­шли в совершенное убожество и тем потеряли, свою славу”. Выход из этой ситуации Прокофий видел в содействии властей развитию торговли среди казачества. Иначе, угрожал он, обеспечение казаков “лошадьми, ружьем, копьем, конским убором и пла­тьем, денежным и хлебным жалованьем” вынуждена будет взять на себя казна. Здесь Прокофий Иванович напомнил высокому собранию о славных боевых делах уфимцев: “...предки наши, я говорю это от лица всего общества, при учреждении города Уфы переведены в него с давних времен из различных войск... Они исполнили службы свои весьма исправно, и за их верность и усердие во время нападения (в 1636 г., — И. Г.) на город Уфу с войском сибирских царевичей Аблая и Тевкея, которых с одним полком атаковали, и, взяв в плен, отвезли в Москву, пожалованы были золотыми московками. С того времени они находились при защищении города Уфы от бунтовавших тамош­них иноверных народов и бывали часто в сражениях, в коих потеряли немалое число людей. К тому же, при учреждении Оренбурга взяты туда для поселения лучшие из них 185 человек”. Уфимские казаки, — рассказывал Прокофий Иванович, — “не только за­щищали город Уфу и сохраняли российские границы, но достоверно и то, что во время шведской и турецкой войн, бывших в царствование императора Петра Великого, они находились вместе с регулярной армией”.

Важно отметить, что П. Бурцов не замыкался в узко сословных казачьих интересах. Ратуя за общественное благополучие, он критиковал требования купцов запретить или резко ограничить торговлю и перекупку товаров крестьянам и служилому населению — башкирам, мишарям и другим “разночинцам”.

Искреннее сочувствие к трудной жизни крестьян звучало в его выступлении 17 ок­тября: крестьяне “побуждаются к продаже каких ни есть предметов не столько от из­лишества их, сколько по нужде, и именно для уплаты податей или других государ­ственных повинностей”. И если, пояснял Бурцов, крестьяне не смогут получить деньги от свободной торговли, “при сборе сих податей многие крестьяне будут переносить от старост и выборных всякие притеснения и даже побои”. “Какое же после этого, как изображает начальное правило данного нам Наказа [императрицы], последует друг другу добро?!! — восклицал Бурцов. — Один будет иметь в виду только свое обогаще­ние, а другой — за кровавый свой труд будет претерпевать увечье”.

Торговля, по убеждению Бурцова, должна вестись “свободно и безопасно”, так, чтобы каждый мог “случившиеся у него какие бы то ни было произведения продать своему собрату, который мог бы также безопасно их купить, а “запрещать кому бы то ни было покупать и продавать между собою — несогласно с естественным правилом”. И одно купечество, заявлял он, не может удовлетворить потребности населения губер­нии в товарах. П. И. Бурцов ратовал за существование в крае множества торжков для удобства башкирам и крестьянам, которые везли бы туда “собранные ими от изли­шества предметы”.

Бурцов подал свой голос в защиту башкирских и мишарских предпринимателей, владевших кожевенными предприятиями. Он аргументированно доказывал, что уфимским купцам от них нет ни малейшей обиды, тогда как народная польза весьма вели­ка”. По утверждению казачьего депутата “эти заводы довольствуют почти все состоя­щие по линиям в Оренбургской губернии армейские полки, отставных драгун и солдат, казаков и всех живущих на медных и железных заводах рабочих людей: ибо кожевен­ные промышленники не привозят в город Уфу своего товара на продажу, а преимуще­ственно продают его в уезде по означенным заводам и в казачьих городках, и еще от­возят в порты, (на Оренбургский и Троицкий меновые дворы), где платят портовую пошлину. Сверх того они ставят его на расположенные в Оренбургской губернии ар­мейские полки для шитья драгунам сапогов и на другие полковыя потребности. Еще и в нынешнем 1767 году старшина Султан(мрат) Енышев ставит по подряду кожи на полковые потребы в Билярской и Шешминской драгунские полки. При том нужно ска­зать, что кожевенные заводы устроены башкирами в их собственных угодьях, и для таких заводов нет мест в Оренбургской губернии, более способных к добыванию вся­кого рода нужных материалов, как Уфимский уезд. Если в уезде сем будет запрещено устраивать такие заводы, то жители Оренбургской губернии, пребывающие по линиям в крепостях, в казачьих городках, на медных и железных заводах и вообще в уезде, мо­гут подвергнуться совершенному недостатку в обуви и будут принуждены, по вывозе кожевенного товара и обуви из Казани и из других мест, наддавать лишнюю цену”.

Высказывания П. Бурцова о свободе предпринимательской деятельности для пред­ставителей всех сословий и групп населения, понимание значения торговли для эко­номики края и страны, необходимости товаризации сельскохозяйственного производ­ства были поддержаны многими депутатами от казачества, башкир, мишарей, служи­лых татар и крестьян. Среди них находились такие стойкие и последовательные защит­ники народных интересов, как башкирский старшина Базаргул Юнаев, сотник орен­бургских казаков Тимофей Падуров, государственный крестьянин Агафон Стариков, татарский крестьянин из новокрещенных Иван Андреев (Бакай). Через 6 лет они стали во главе народных масс, поднявшихся на борьбу против гнета и бесправия.

В начале 1768 г. Уложенная комиссия переехала в Санкт-Петербург. Заседания ее с февраля и до конца года проходили в Зимнем дворце. Большинство заседаний было посвящено обсуждению проектов законов о юстиции. П. И. Бурцов и здесь принял ак­тивное участие в законодательной работе Уложенной комиссии. Он пытался довести до всех депутатов мысль о том, что главным предназначением государства должна быть забота о благополучии и счастье всех граждан страны, а не отдельных их групп. С традиционным почтением к законности и порядку П. И. Бурцов высказывал веру в то, что в новых справедливых законах будет отражен принцип воли разных сословий страны. Особенно его волновало правосудие в казачьих войсках.

Прокофий Бурцов дерзнул даже покритиковать Наказ самой императрицы, содер­жание которого касалось важнейших вопросов российского законодательства. В его “представлении”, зачитанном 6 марта 1768 г. на Большом собрании, с явным укором говорилось, что “о казацком войске в высочайше дарованном от ея императорскаго величества Большом Наказе не сделано ни какого постановления”. Но далее наш депу­тат писал, что в Наказе императрицы он усмотрел “желание видеть Россию в цветущем состоянии, оградить невинность от всякой опасности и утеснения, дать твердость доб­родетели, возбудить во всех любовь и сделать отвращение от пороков, снабдить всех законами, полагающими пределы всякому состоянию”. Именно это вдохновило Прокофия Ивановича представить на суд “высокопочтеннейшего собрания” разработанное им положение о судопроизводстве в казачьих войсках на примере родного Оренбург­ского казачьего войска.

В “представлении”, оглашенном 6 марта, П. И. Бурцов подверг критике порядок су­дебного разбирательства в войске. “Есть еще смешение в судопроизводстве, — заявлял Бурцов, — которое порождает в мыслях моих много смущения, потому что одно дело судиться в силу воинских регул, другое же — гражданским судом. В прошлом в 1763 г. во всем Оренбургском казацком корпусе происходило такое разногласие. Жители это­го края то подчинялись полевому генералитету, то поступали опять в ведение Орен­бургской губернской канцелярии. Это обстоятельство дошло до рассмотрения Госу­дарственной Военной коллегии”. Указом Военной коллегии от 29 ноября 1764 г. опре­делялось: “быть в жилищах своих не иначе, как под управлением губернским, а когда бывают командированы на линию или на форпосты и на прочие воинские надобности, тогда они должны состоять в заведовании у полевого генералитета”. Оценивая это ре­шение Военной коллегии, Бурцов писал, что “такое смешение и такие распорядки” в управлении и разбирательствах не могли удовлетворить казаков.

По гражданским делам казаки вынуждены были обращаться в провинциальные канцелярии. Но посягая на высшие органы правосудия, Бурцов критиковал местные судейские органы за коррупцию и несправедливости. “Я с ужасом видел, — делился он своими наблюдениями, — что многие казаки, снося свои обиды, остаются без просьбы и без удовлетворения, а другие, которых долгое время волочат по делам, доводятся до крайней бедности и совершенно до разорения, так что и поправиться не могут и, пона­прасну страдая, видят свою гибель”. Войсковая канцелярия находилась в Оренбурге, за сотни верст от места жительства казаков Уфимской провинции. А волокиты там было не меньше, чем в воеводских канцеляриях. Бурцов привел лишь один пример, связан­ный с выдачей паспортов при выезде из губернии по торговым делам и на промыслы: “в пересылке и в ожидании тех паспортов, по отдаленности мест, теряется к промыс­лам удобное зимнее время, ибо только тогда они освобождаются от службы на несколько времени”.

Бурцов предложил при выработке нового свода законов России предусмотреть соз­дание специальных казачьих войсковых или полковых канцелярий, наделив их широ­кими правами. Суд по “партикулярным и челобитчиковым” делам производить в них по гражданским законам, “а в казенных процессах — по силе воинских законов”. “Это потому будет справедливо, — подчеркивал Бурцов, — что военный человек всегда дол­жен повиноваться воинским законам”. Ратовал он за существование словесных судов, где можно было решать дела на принципах казачьего круга. По его мнению, все каза­чьи войска в России должны были иметь “одинаковое узаконение” и специальный ор­ган управления. На заседании 28 марта Бурцов сделал заявление о важности учрежде­ния особой частной комиссии при Уложенной комиссии, которая разработала бы про­ект законов о казачьих войсках страны. Аргументированность выступлений П. И. Бурцова обратила на себя внимание руководителей Уложенной комиссии и депутатов. Он был избран членом комиссии по изучению законов о российской почте и гостиницах. И по словам Прокофия Ивановича, он “в принадлежащих до нее трудах... с должным и елико возможным моим усердием упражнялся”.

Замечательными были мысли казачьего депутата о значении воспитания и просве­щения народа, изложенные в его “представлении” от 6 марта 1768 г. “Хотя в Орен­бургской губернии в казацких войсках российской грамоте, а другие и арифметике от­части обучаются, но по неимению в той губернии искусных учителей, правописания и хорошего слога не достигают”, — рассказывал Прокофий Иванович депутатам Уло­женной комиссии. Он процитировал статью указа Екатерины II от 15 декабря 1763 г., в которой сообщалось о приеме в Москве, Петербурге и Казани детей “из разночинцев... и приказного чина для бесплатного обучения “не только правописанию и хорошему слогу, но отчасти арифметике, геометрии и географии, а наиболее — положению Рос­сийского государства”.

Обращаясь к Екатерине Великой, П. И. Бурцов просил “назначить и из казацких войск посылать для того обучения из Оренбургской губернии, а именно из Оренбурга, из Уфы, из Исетска по три или по два человека, по способности в Казанскую гимназию в число 60 человек”. (В 1758 г. Московским университетом была открыта в Казани гимназия, первая общеобразовательная школа в России за пределами столиц.)

Заботился он обо всех казаках страны и, ратуя за развитие общественного образо­вания, просил: от других войск принимать на обучение “по такому же числу, где от котораго посылать способно, а повелеть обучать их на казенный кошт”.

Как многие передовые люди его времени, Прокофий Бурцов осознавал, что гнет и насилие благоденствуют там, где царит невежество и предрассудки, что просвещенный народ — необходимое условие законности и справедливости в стране. Он высказывал надежду, что обучение будет постоянным, а с количеством грамотных людей, “без сомнения, окажется добронравие, благопристойность и размножение ученых во всех частях столь пространнаго государства”. Неграмотных “не только в войсковые стар­шины, но и в ротные начальники не производить, а разве жаловать только в капралы”. В случаях нарушения этого правила следовало облагать войсковых атаманов денеж­ными штрафами. В заключении своего обращения к императрице и депутатам Уло­женной комиссии П. И. Бурцов написал замечательные слова, в которых прозвучали идеи великого европейского просветительства XVIII века: “В разсуждении того, чтобы чрез обучение достигнуть себе похвалы и чести, а по заслуге и преимущества, всякий прилежать будет более к науке, а чрез науку родится соблюдение законов”.

Надо строго отметить, что, наряду с этими прогрессивными мыслями, П. И. Бурцов отстаивал и прокрепостнические идеи: “естественное право” казачьего старшины вла­деть дворовыми людьми. Он просил не отнимать у старшин ранее приобретенных дво­ровых, а впредь разрешить открыто их приобретать.

По многим политическим и организационным причинам (социально-демагогические заявления императрицы, противоречия ее программы “просвещенного абсолютизма”, слабая подготовительная работа без предварительного изучения зако­нодательства страны, несовершенство организации работы комиссии и др.) деятельность Уложенной комиссии шла медленно. На ее 200 заседаниях не были даже заслу­шаны все депутатские наказы. За полтора года работы была изложена лишь одна глава Уложения — о правах дворян. “Грандиозный проект нового законодательства был не­достижимой утопией, прежде всего по количеству необходимого для него труда”, — делает выводы известный историк С. Ф. Платонов. Сама же законодательница Екате­рина II с удовлетворением писала, что работа Уложенной комиссии подала ей “свет и сведения о всей империи, с кем дело имеем и о ком пещись должно”.

Брожение в народных массах, вызванное слухами о возможных переменах в зако­нах, начавшаяся война с Турцией были использованы императрицей для роспуска Уложенной комиссии в декабре 1768 года. Она отказалась от общей реформы законо­дательства, ограничившись реформой губернского правления.

Вскоре после возвращения из Петербурга Прокофий Бурцов получил военно-административную должность атамана над казаками Уфимской провинции. На атаман­ской печати ее круглое поле окаймлено изображением дубовых листьев; в верхней час­ти размещалась корона, в середине стояли инициалы П. И. Б., поддерживаемые с обеих сторон стоящими на задних лапах львами. Сохранившиеся документы в дальнейшем рисуют молодого атамана радетелем интересов казачества. Он пошел на открытый конфликт с уфимским комендантом полковником С. С. Мясоедовым, заставлявшим казаков выполнять “неказачьи” работы — строить конюшни для местного гарнизона.

В 1784 г. Прокофий Иванович провел большую работу по расследованию жалобы нагайбакских казаков, на землях которых “самопроизвольно” поселились дворяне. В рапорте войсковому атаману он писал, “что шляхтичи и дворяне не только наравне с казаками пользуются угодьями, но по могуществу капитала и вольности от службы еще превосходнее производят хлебопашество и сенокошение, завели хутора, поселили своих крестьян, напустили исполовщиков и работников, которые тоже пашут землю, занимаются скотоводством и тем скотом луга казачьи топчат”. На основании донесе­ний Бурцова войсковой атаман обратился к уфимскому наместнику Квашнину-Самарину с просьбой отнять казачьи земли у дворян.

Откликаясь на жалобы казаков, Бурцов всегда “словесно и письменно” отстаивал их сословные привилегии и права. При этом он с достоинством говорил: я “никогда не­справедливо и неосновательно представлять и тем начальников утруждать не отва­жусь”.

Пугачевское движение, охватившее всю Башкирию, Бурцов не поддержал. Во время осады Уфы повстанцами (ноябрь 1773 г. — март 1774 г.) командовал одним из отрядов уфимского гарнизона, отбивая атаки пугачевцев. Несколько раз ездил на переговоры с их представителями. Но в карательных экспедициях правительственных войск и местных команд против пугачевцев не участвовал.

В течение 19 лет прослужил П. И. Бурцов атаманом. В 1776 г. он получил офицер­ский чин регулярных войск — стал поручиком, в 1785 г. — капитаном. В соответствии с ордером шефа казачьих войск страны генерал-аншефа Г. А. Потемкина в возрасте 46 лет Прокофий Иванович был уволен со службы по болезни “с награждением за безпорочное отправление оной секунд-майорским чином с выдачею патента на чин и пас­порта на отставку”.

История Уложенной комиссии помогла высветить одну из самых выдающихся лич­ностей нашего города и нашего края второй половины XVIII века. Активная деятель­ность Прокофия Ивановича в комиссии, проникнутая заботой о материальном и ду­ховном благе народов России как нельзя лучше соответствовала девизу на депутат­ском знаке — медали. До конца жизни его мундир украшала золотая медаль овальной формы на золотой цепочке с изображением на одной стороне вензелевого имени им­ператрицы, а на другой — пирамиды, увенчанной императорскою короною с надписью “Блаженство каждого и всех”.

Из архива: сентябрь 1999 г.