№5.2023. Янина Свице. Литературное наследие Валериана Альбанова

Седьмой главе своей книги Альбанов дал название «Один за другим».

«Среда, 2 июля

Сейчас я беру с собой на каяки трех больных: Луняева, Шпаковского и Нильсена. У всех болят ноги. Опухоль похожа на цинготную. Хуже всех выглядит Нильсен, который даже с судна ушел уже больным. За ним следует Шпаковский, и лучше других Луняев. По берегу пойдут Максимов, Регальд, Губанов и Смиренников. Максимову я объяснил наш дальнейший путь и указал на карте: его я назначил старшим в береговой партии. Эта партия собирается до вечера еще остаться на мысе Ниль и уверяет, что догонит меня. Советую им не терять времени напрасно, идти скорее, но, впрочем, это их дело. Мы сейчас отправляемся к мысу Гранта, ждать не могу. Береговой партии оставляем винтовку-магазинку, 70 штук патронов и пять вареных гаг из имеющихся у нас десяти. Взяли они на всякий случай жестяное ведро и кружку».

Во время перехода вдоль берега на каяках внезапно поднялся сильный ветер, началась метель. 17 часов борясь с ветром, течениями, лавируя между мелкими льдинами, отбиваясь от нападавших моржей, группа с большим трудом добралась до мыса Гранта. Береговой партии не было. В отдалении был виден остров – Альбанов предположил, что это остров Белл, за ним еще один. В своем другом предположении штурман не ошибся – это был остров Нортбрук, где на мысе Флора находилась заброшенная, но спасительная база Джексона. На «Святой Анне», изначально направлявшейся во Владивосток, не оказалось подробных карт Земли Франца-Иосифа, и Альбанов вел своих людей по маршруту, составленному по описаниям в книге Фритьофа Нансена «Во мраке ночи и во льдах».

Береговая партия не подходила. Альбанов вместе с матросом Луняевым отправились на ледник, прошли по нему 6 верст, но береговой группы нигде не было видно. 5 июля два каяка отправились к острову Белл.

Почти сто лет спустя, в 2010 году, поисковая экспедиция под руководством Олега Леонидовича Продана обнаружила на мысе Ниль останки одного человека из береговой группы, несколько личных вещей (то самое ведро, кружку, о которых упоминал Альбанов; часы, самодельные солнцезащитные очки, патроны, обрывки одежды), а также размокший дневник – небольшая часть текста оказалась читаемой.

Как поступили матросы группы Петра Максимова, оставшиеся на мысе Ниль? Пошли по леднику. В своих записках Валериан Иванович пишет, что многие матросы не хотели так спешно продвигаться к мысу Флора, а пожить некоторое время еще на самой первой стоянке, на мысе Мэри Хармсуорт, или даже остаться там на зимовку. Штурман понимал, что зазимовать и ждать помощи они могут только на острове Нортбрук, на базе Джексона, где надеялся найти хоть какое-то жилье и припасы.

Подчас можно услышать мнение, что Альбанов бросил своих товарищей и тем обрек их на гибель. Больной и измученный не менее, чем они, штурман уже был не в силах понукать, заставлять их идти, спорить и доказывать. «…Эта партия собирается до вечера еще остаться на мысе Ниль и уверяет, что догонит меня. Советую им не терять времени напрасно, идти скорее, но, впрочем, это их дело». Добравшись до базы Джексона Альбанов был уверен, что его спутники сделали стоянку на мысе Ниль или мысе Гранта. По крайней мере, по воспоминаниям Николая Пинегина – участника экспедиции Седова, первыми словами Валериана Ивановича, когда он поднялся с каяка на борт «Св. муч. Фоки», были: «Альбанов, штурман парохода “Святая Анна” экспедиции Брусилова. Я прошу у вас помощи, у меня осталось четыре человека на мысе Гранта...» Когда шхуна направилась с мыса Флора, подходили к мысу Гранта, мысу Ниль, давали гудки, стреляли из ружей, но ответа не было. В бинокли не было заметно никаких следов пребывания людей. Пристать к берегу помешали несколько миль плотного льда, нанесенного к берегу. Потрепанное, дававшее сильную течь судно могло быть повреждено. Несомненно, до конца жизни Альбанова мучило сознание если не вины, то ответственности за гибель своих товарищей. Сделал ли он все, что от него зависело и могло зависеть? Или это было выше человеческих сил?

Но вернемся к конечному отрезку перехода. 6 июля на острове Белл умер матрос-датчанин Ольгерд Нильсен. Альбанов честен в своих воспоминаниях. «Часа через 2 или 3 мы вытащили своего успокоившегося товарища из нашего шалаша и положили на нарты. Саженях в 150 от берега, на первой террасе, была сделана могила. Никто из нас не поплакал над этой одинокой, далекой могилой, мы как-то отупели, зачерствели. Смерть этого человека не очень поразила нас, как будто произошло самое обычное дело. Только как-то странно было: вот человек шел вместе с нами три месяца, терпел, выбивался из сил, и вот он уже ушел, ему больше никуда не надо, вся работа, все труды и лишения пошли «насмарку». А нам еще надо добраться вон до того острова, до которого целых 12 миль. И казалось, что эти 12 миль такое большое расстояние, так труден путь до этого острова, что Нильсен просто не захотел идти дальше и выбрал более легкое. Но эти мысли только промелькнули как-то в голове; повторяю, что смерть нашего товарища не поразила нас. Конечно, это не было черствостью, бессердечием. Это было ненормальное отупение перед лицом смерти, которая у всех нас стояла за плечами. Как будто и враждебно поглядывали теперь мы на следующего «кандидата», на Шпаковского, мысленно гадая, «дойдет он или уйдет ранее».

8 июля на двух каяках партия направилась к острову Нортбрук. Сначала погода была прекрасная, но внезапно, как это часто бывает, на архипелаге начался шторм. Каяк, в которым были Луняев и Шпаковский, скрылся из виду, Альбанов и Конрад высадились на одну из льдин. «…Забравшись на айсберг, мы воткнули в его вершину мачту и подняли флаг в надежде, что если Луняев увидит его, то догадается тоже забраться на какую-нибудь льдину». Завернувшись в малицы, путники остались на ночевку.

«…Пробуждение наше было ужасно. Мы проснулись от страшного треска, почувствовали, что стремглав летим куда-то вниз, а в следующий момент наш двухспальный мешок был полон воды …Обыкновенно принято говорить, что подобные секунды опасности кажутся целою вечностью. Это совершенно справедливо. Не могу и я сказать, сколько секунд продолжалось наше барахтанье в воде, но мне оно показалось страшно продолжительным. Вместе с мыслями о спасении и гибели в голове промелькнули другие. Очень подробно пронеслись передо мною различные картины нашего путешествия: гибель Баева, Архиреева, четырех человек пешеходов, Нильсена и Луняева со Шпаковским, и вот последние мы с Конрадом… После этого можно поставить «точку», если кто-нибудь, когда-нибудь вздумал бы рассказать о нас. Очень хорошо помню, что нечто в этом роде промелькнуло у меня в голове, но сейчас же был и ответ на эту мысль: “А кто же узнает про нашу гибель? Никто!” И, кажется, всего ужаснее было почему-то именно это категорическое “Никто не узнает, что мы погибли…” Вот “там” будут считать, что мы живем где-нибудь, а мы не пережили такой страшной борьбы, и нас уже нет… Сознание возмущалось, протестовало против гибели: “А как же сон мой? К чему же было то предсказание? Не может этого быть!” Пусть мне верят, или не верят, но в этот момент мои ноги попали на ноги Конрада, мы вытолкнули друг друга из мешка, сбросили малицы, а в следующее мгновение уже стояли мокрые на подводной “подошве” айсберга, по грудь в воде».

Альбанову и Конраду удалось забраться в каяк, выловить в него некоторые пожитки. Около 6 часов они отчаянно гребли опять к острову Белл. Переночевав и немного просохнув, опять поплыли на остров Нортбрук. «…Чувствовали мы себя плохо: меня трясло, голова была тяжелая, а у Конрада оказались отмороженными пальцы на обеих ногах». 9 июля Валериан Альбанов и Александр Конрад высадились на мыс Флора, где, к своему несказанному счастью, нашли заброшенные бревенчатые домики; частично и поврежденные медведями, но все же большие запасы продовольствия, снаряжения, патроны и даже большой промысловый бот. «…Да, теперь мы были спасены. Теперь мы не опасались за будущее. Только бы собрать нам наших раскиданных спутников! Где-то они теперь?»

Обустройством на зимовку занимался в основном Конрад, Альбанов слег. «Я же с самого прибытия на мыс Флору был болен и мне становилось все хуже. Жар и озноб не покидали меня. Большую часть времени я был в бреду, а иногда были какие-то кошмары. Мне все казалось, что нас на мысе Флора живет трое. Лежа в бреду, я вскакивал и бежал к раскопкам звать Александра. Я знал, что он там работает, и никак не мог припомнить, куда отправился “он, третий”. Спрашивал Александра, где “он”, но, кто он, я и сам не мог припомнить. На свежем воздухе я приходил немного в себя, припоминал все происшедшее с нами, что нас осталось только двое, и с тоской шел обратно на койку. К общему недомоганию прибавилась опухоль и боль в ногах, и в минуты сознания я опасался плохого конца для себя. Положим, что опухоль в ногах была и у Александра.

Мысль о пропавших спутниках, в особенности о Луняеве и Шпаковском, не давала обоим нам покоя. Временами, когда мне было лучше, мы садились у дверей своей усадебки и смотрели на расстилающееся перед нами море, втайне надеясь, что покажется где-нибудь каяк с пропавшими». Но матросы Иван Луняев и Евгений Шпаковский исчезли навсегда. Вместе с ними пропали письма, отправленные оставшимися на «Святой Анне», и часть других документов.

«15 июля, рано утром, Конрад решил ехать на остров Белл, а если будет возможно, то есть, если лед не взломан, то доехать до мыса Гранта и посмотреть, нет ли там береговой партии или, по крайней мере, их следов». Он вернулся утром 18 июля. «Конрад шел один. Когда я подошел к нему, то он не мог сдержаться и заплакал. Нечего было и расспрашивать, я понял, что он никого не нашел и не видел следов. До самого мыса Гранта дойти он не мог, так как там был наносный лед, но мыс был виден хорошо в бинокль: можно было рассмотреть каждый камень. Александр стрелял, кричал и даже переночевал в виду мыса. Но мы все еще не теряли надежды. Решили вторично отправиться к мысу уже вдвоем, как только устроим себе помещение для зимовки».

20 июля на горизонте показались очертания шхуны – это был «Святой мученик Фока», 26 июля судно вышло в Архангельск.

Матрос Александр Эдуардович Конрад, которому в 1912 году в начале экспедиции было всего 22 года, также вел дневник. После его смерти в 1940 году жена передала дневник в Музей Арктики и Антарктики. Текст опубликован, в том числе и в интернете. Простой и немногословный парень Конрад описывал только основные события еще на «Святой Анне», трудности пешего похода, дневной рацион. Можно предположить, что, коротая время на затертой льдами «Святой Анне», большинство из команды вели дневники. По крайней мере, в 2010 году был найден дневник одного из членов береговой группы Максимова (судя по тексту, который удалось расшифровать, предположительно, машиниста Владимира Губанова).

Возможно, когда-нибудь удастся соединить в одно издание все литературно-мемуарное наследие экипажа «Святой Анны», включая сохранившиеся письма медсестры Ерминии Александровны Жданко, которые она отправляла родным в начале плавания, и копию судового журнала (журнал вел капитан Георгий Брусилов, а копию сделала Ерминия Жданко).

Приведу несколько отрывков из дневника Александра Конрада – о его плавании на каяке к мысу Гранта и о подходе к нему уже на шхуне «Св. муч. Фока».

«14-го июля. Сегодня Конрад поплывет на мыс Гранта. Я взял пуда четыре галет и пуд мяса и после обеда поплыл на мыс Гранта. Плыть было трудно, сильный ветер и довольно большая зыбь, так что зыбь закатывалась временами в мой маленький каяк.

15-го июля. Сегодня с трудом мне удалось добраться до мыса Белль, где я отдохнул и покушал. Потом поплыл дальше к мысу Гранта. В скором времени я достиг мыса Гранта, но подойти к нему версты на три было невозможно, потому что кругом нагнанный ветром лед. Я старался подойти как можно ближе, постоял несколько часов и все время кричал, свистел и стрелял из ружья, но ответа не получил и никого не видел на берегу. Я вернулся обратно на остров Белль, поужинав, пришвартовал свой каяк и лег спать.

16-го июля. Утром я проснулся и увидел, что опять унесен в море. Я посмотрел хорошенько. Действительно, меня во время моего сна оторвало и унесло в море. Но я тут же вернулся к берегу.

17-го июля. Сегодня я опять поплыл к мысу Гранта, но оказалось такая же штука – кругом лед. Я опять кричал, свистел, стрелял, но ответа не получил. Значит, их никого нет. Если бы они были, то они тоже могли бы ответить ружейным выстрелом, потому что у них тоже было ружье, пятизарядная магазинка. Я вернулся на мыс Белль, посмотрел на могилу своего товарища Нильсена и заплакал в последний раз над его могилой. Тут же я обратно поплыл на мыс Флора. Прибыв, рассказал все штурману и лег спать.

…

25-го июля. Сегодня пошли на мыс Гранта разыскивать наших пропавших товарищей, но на землю попасть мы не могли, потому что не позволял нам подойти лед верст на десять. Мы стали свистеть свистком и смотреть в подзорные трубы, но никого не видели. Мы взяли курс на Родину, на Мурман. На мысе Флора оставили ружье, патроны, три мешка сухарей, чай и сахар. Думаем, что наши товарищи погибли от голода или провалились в трещину на леднике». Заканчивается дневник Конрада немногословной, но вместе с тем глубоко скорбной фразой: «У нас погибло девять человек — Архиреев, Регальд, Максимов, Губанов, Луняев, Нильсен, Шпаковский, Баев, Смиренников».

Читая немудреные строки, написанные еще почти юношей, который до экспедиции работал печником, поневоле задумаешься: почему именно он оказался вторым среди выживших? Оказался более крепким физически? Или по характеру, твердости духа, настойчивости оказался похожим на Альбанова? Недаром в финале перехода они старались держаться вместе. 

Летом 1912 года, чтобы сделать возможной свою экспедицию, Георгий Львович Брусилов расходы на нее предполагал окупить за счет промысла белых медведей, моржей и тюленей. На сохранившемся оттиске печати судна так и указано «Зверобойное судно “Святая Анна”». И Валериан Альбанов, так же как и все матросы, нанимался на зверобойную шхуну, направлявшуюся вдоль побережий. Штурман и все матросы не собирались в высокоширотную полярную исследовательскую экспедицию.

Когда угроза катастрофы стала очевидной, что заставляло его три долгих месяца, в ледяной пустыне, подниматься, идти и идти, вести за собой людей? Воля, характер, последняя степень отчаяния, вера? Валериан Иванович был верующим человеком. Уходя со «Святой Анны», он забрал из своей каюты маленькую иконку Николая Чудотворца. В пути ему приснился сон, как писал Альбанов: «…Ни одной минуты я не сомневался, что это вещий сон, что этот старичок-предсказатель был сам Николай-чудотворец, иконка которого всегда была у меня в боковом кармане.

Мои спутники тоже уверовали в этот сон, в особенности после того, как в тот же вечер, совершенно неожиданно для нас, мы оказались около большой полыньи. На этой полынье мы убили несколько тюленей, давших нам много мяса и жира на топливо. Мы отдыхали, были сыты и счастливы. Мы легко падали духом, но зато немного нам надо было и для счастья».

Как мне представляется, кроме упорного стремления достичь выбранной цели, Альбанова поддерживало и любопытство, любознательность, горячий интерес ко всему происходящему вокруг, а не механическое пассивное существование. Несомненно, Валериан Иванович был исследователем по складу своего характера. О том, что «только любопытство, что мы найдем здесь, еще поддерживало нас» Альбанов упоминает в описании их высадки с Александром Конрадом на мыс Флора. «…Но вот место подходящее, можно подойти почти вплотную к берегу, и мы пристали. Я думаю, что Колумб при высадке на открытую им землю меньше волновался, чем мы. Шутка ли сказать, сегодня без одного дня три месяца, как мы идем к этой земле, а разговоры, приготовления к походу начались много раньше, уже шесть месяцев тому назад. И вот этот долгожданный, желанный мыс. Флора наконец-то под нашими ногами! Но вот беда, эти ноги подогнулись под нами, и мы должны были лечь. Никогда еще не чувствовали мы такой слабости в ногах, как сейчас, когда достигли почти своей цели. Ноги положительно отказывались служить, подгибались, и мы не могли сделать ни одного шага. Неужели теперь-то именно нас и подкараулила непонятная болезнь и нас ждет судьба Архиреева и Нильсена? Но и помимо ног мы чувствовали себя скверно, и только любопытство, что мы найдем здесь, еще поддерживало нас. Мы легли на спины и начали усиленно дрыгать ногами, растирать их, потом прыгать, держась за вытащенный каяк, и минут через 10–15 этой гимнастики ногам стало лучше. Взяли двустволку, бинокль и пошли на поиски следов жилища Джексона».

Книга Альбанова была сразу замечена не только его коллегами, но и читателями, и это несмотря на революционные «окаянные дни». Уже в начале 1920-х годов началось ее переиздание. И не всегда под своим оригинальным названием: «На юг, к Земле Франца-Иосифа!». Выходили и литературные переложения. В 1926 году писатель и художник, участник экспедиции Седова Николай Васильевич Пинегин издал со своим предисловием записки Альбанова под названием «Между жизнью и смертью». В 1932 году Пинегин выпустил книгу «70 дней борьбы за жизнь. По дневнику участника экспедиции Брусилова – штурмана В. Альбанова». Это был уже пересказ дневника Альбанова, названия главам Пинегин дал свои. В 1934 г. вышла еще одна книга под редакцией Пинегина «Затерянные во льдах. Полярная экспедиция Г. Л. Брусилова на зверобойном судне “Св. Анна”».

Валериан Альбанов стал героем нескольких литературных произведений – романа-поиска Михаила Чванова «Загадка штурмана Альбанова», книги участника поисковой экспедиции 2010 года на Земле Франца-Иосифа Романа Петровича Буйнова «Обрученные с Севером: По следам «Двух капитанов».

Валериан Иванович Альбанов является прототипом штурмана Ивана Климова – героя романа Вениамина Каверина «Два капитана», первые главы которого были изданы в 1938 году. Основой сюжета романа стали реальные события трех русских полярных экспедиций, начавшихся в 1912 году, – под руководством Георгия Седова, Георгия Брусилова и Владимира Русанова. Отрывки из книги «На юг, к земле Франца-Иосифа!» Каверин ввел в текст в качестве дневниковых записей штурмана Климова.

Действие «Двух капитанов» начинается в годы Первой мировой войны. Двор в городе N-ске, где жил мальчик Саня Григорьев, «…стоял у самой реки, и по веснам, когда спадала полая вода, он был усеян щепой и ракушками, а иногда и другими, куда более интересными вещами. Так, однажды мы нашли туго набитую письмами сумку.

…Сумку отобрал городовой, а письма, так как они размокли и уже никуда не годились, взяла себе тетя Даша. Но они не совсем размокли: сумка была новая, кожаная и плотно запиралась. Каждый вечер тетя Даша читала вслух по одному письму, иногда только мне, а иногда всему двору…

“Глубокоуважаемая Мария Васильевна!

Спешу сообщить Вам, что Иван Львович жив и здоров. Четыре месяца тому назад я, согласно его предписаниям, покинул шхуну, и со мной тринадцать человек команды. Надеясь вскоре увидеться с Вами, не буду рассказывать о нашем тяжелом путешествии на Землю Франца-Иосифа по плавучим льдам. Невероятные бедствия и лишения приходилось терпеть. Скажу только, что из нашей группы я один благополучно (если не считать отмороженных ног) добрался до мыса Флора. “Св. Фока” экспедиции лейтенанта Седова подобрал меня и доставил в Архангельск. Я остался жив, но приходится, кажется, пожалеть об этом, так как в ближайшие дни мне предстоит операция, после которой останется только уповать на милосердие божие, а как я буду жить без ног – не знаю. Но вот что я должен сообщить Вам: “Св. Мария” замерзла еще в Карском море и с октября 1913 года беспрестанно движется на север вместе с полярными льдами. Когда мы ушли, шхуна находилась на широте 82° 55′. Она стоит спокойно среди ледяного поля, или, вернее, стояла с осени 1913 года до моего ухода. Может быть, она освободится и в этом году, но, по моему мнению, вероятнее, что в будущем, когда она будет приблизительно в том месте, где освободился “Фрам”. Провизии у оставшихся еще довольно, и ее хватит до октября-ноября будущего года. Во всяком случае, спешу Вас уверить, что мы покинули судно не потому, что положение его безнадежно. Конечно, я должен был выполнить предписание командира корабля, но не скрою, что оно шло навстречу моему желанию. Когда я с тринадцатью матросами уходил с судна, Иван Львович вручил мне пакет на имя покойного теперь начальника Гидрографического управления и письмо для Вас. Не рискую посылать их почтой, потому что, оставшись один, дорожу каждым свидетельством моего честного поведения. Поэтому прошу Вас прислать за ними или приехать лично в Архангельск, так как не менее трёх месяцев я должен провести в больнице. Жду Вашего ответа.

С совершенным уважением, готовый к услугам штурман дальнего плавания

И. Климов”».

         Во время написания романа Вениамин Каверин встречался с участниками экспедиции Георгия Седова, в частности с писателем и художником Николаем Пинегиным. Встречался Каверин и с матерью Георгия Брусилова – Екатериной Константиновной. У нее хранились фотографии «Святой Анны», команды судна, сделанные в Петербурге перед отплытием, последние письма сына. Она тщательно собирала и хранила любые сведения о нем, вырезки из газет, записки, письма. Екатерина Константиновна Брусилова показала Каверину письмо Валериана Альбанова, которое он послал ей сразу по возвращении на Родину. И вполне очевидно, что оно легло в основу письма штурмана Климова жене капитана Татаринова. Подлинник письма Альбанова сейчас хранится в Музее Арктики и Антарктики. Оно тоже является частью литературного наследия Валериана Ивановича Альбанова.

Ваше превосходительство.

Я не мог раньше сообщить Вам интересующие Вас сведения по той причине, что не знал Вашего адреса, и, узнав его сегодня от г-на вице-губернатора, спешу Вас успокоить насколько могу.

Когда я покинул шхуну на широте 830 17' и долготе 600 восточной, то все оставшиеся на шхуне, т. е. Георгий Львович, Е. А. Жданко и одиннадцать человек матросов, были здоровы, судно цело и невредимо и вмерзло в лед, с которым и продолжает дрейфовать на запад и северо-запад.

Лед этот представляет из себя очень большие поля, достигающие местами значительной толщины. Среди одного такого поля и стоит спокойно шхуна «Св. Анна», или, вернее, она стояла с осени 1912 года до самого моего ухода.

Может быть, «Св. Анна» освободится и в этом году, но, по моему мнению, вероятнее, что это произойдет в будущем году, когда она пройдет меридиан Шпицбергена и будет приблизительно в том месте, где освободился ото льда «Фрам». Провизии у оставшихся еще довольно, и ее хватит до осени будущего года. Во всяком случае спешу уверить Вас, что мы покинули судно не потому, что положение его безнадежно. Когда я уходил с судна, то Георгий Львович вручил мне пакет на имя покойного теперь начальника Гидрографического управления. Я думаю, что в этом пакете подробно изложена история плавания и дрейфа шхуны «Св. Анна». Сегодня я отправляю пакет в Петроград начальнику Гидрографического управления, и я предполагаю, что Вы узнаете от него все подробности.

27 августа я выеду в Петроград, но, где остановлюсь, пока еще не знаю.

С совершенным уважением готовый к услугам

Валериан Иванович

                            Альбанов.

         22 августа 1914 г.

         Архангельск.