Сергей Шушпанов. Забытая дивизия

Предисловие
Из истории Уфимского гарнизона

1804 год мало чем примечателен в истории Уфы. Захолустный провинциальный городок даже отдаленно не напоминал тогда центр военного и гражданского управления, каким Уфа станет в конце XIX – начале XX столетий, и уж тем более не столицу современного Башкортостана с её мощным промышленным и культурным потенциалом. Тем не менее, 1804 год явился хоть и маленьким, но значительным событием для нашего города, так как этот год является датой рождения маленькой части – Уфимского гарнизонного батальона.

Уфимский батальон был полувоенной частью, в обязанность которой – это следовало из его наименования – входило несение гарнизонной и караульной службы, конвоирование пересыльных арестантов. К ведению боевых действий он не привлекался до конца XIX века. Разве что название части менялось. То он был Оренбургским линейным, то Уфимским резервным кадровым, пока 11-го марта 1899 года не получил название 243-го Златоустовского пехотного батальона.

Впрочем, на жизнь Уфы пребывание воинской части наложило свой отпечаток. Например, существенным бременем для жителей города оказалось "отправление постойной повинности", согласно которой уфимцы были обязаны предоставлять свою жилплощадь не только офицерам, но и нижним чинам. Положение несколько улучшилось со строительством в 1838 году так называемых "белых казарм", которые сохранились и находятся по улице Карла Маркса (старое название – Александровская). Интересно отметить, что один корпус казарм в народе именовали "женатым", а другой "холостым", то есть в первом размещались семейные нижние чины, а во втором холостяки. Наличие "семейного корпуса" может служить своеобразным показателем срока службы того времени, которого вполне хватало, чтобы служивый обзавелся семьей. Таким образом, солдаты были размещены, а вот офицеры продолжали жить по частным домам, посещая казармы лишь во время службы или же... находясь под арестом: в одном из корпусов размещалась гауптвахта.

О военном прошлом нашего города говорят такие топонимы, как "Солдатское озеро" в парке Якутова и Лагерная улица в Ленинском районе. По всей видимости, эти названия связаны с местом размещения летних лагерей уфимского гарнизона. Была еще Солдатская слобода – ныне район между улицами Добролюбова и Волочаевской.

Знаменательным событием в жизни Уфимского гарнизона стало вручение ему боевых знамен, первого в 1890-м году и второго, "юбилейного", в 1904-м. Благодаря офицеру уфимского гарнизона поручику фон Герну известно описание юбилейного знамени. Оно представляло собой белое полотнище, с одной стороны которого помещался образ Спаса Нерукотворного, с другой – вензель императора Николая II с короной. По углам красовались четыре двуглавых орла, внизу полотнища – "1804 – 1904". На красных "Александровских" лентах значилось: на банте – "1904 год", на одном конце ленты – вензель Александра I и надпись "1804 год Уфимский гарнизонный батальон", на другом конце ленты – "1904 год. 243-й Златоустовский резервный батальон".

С вручением боевого знамени уфимский гарнизон превратился в полноценную боевую часть и мог развертываться в полк четырехбатальонного состава. Дальнейшие события, а именно русско-японская война 1904 – 1905 гг., это подтвердили. На базе 243-го Златоустовского батальона было образовано сразу… пять батальонов. Но лишь четыре из них, образовавшие 243-й Златоустовский пехотный полк, приняли участие в военных действиях. Пятый же, под наименованием 311-го Челябинского полка, остался в городе для несения прежней гарнизонной и караульной служб. Во время войны солдаты и офицеры этого полка обратились в городскую думу с просьбой разместить в одном из корпусов казарм домовую церковь во имя Святого Великомученика Георгия, покровителя русского воинства. Просьба была удовлетворена...

Златоустовский же полк, войдя в состав 61-й дивизии V Сибирского корпуса III Маньчжурской армии, пересек 13-го октября 1904 года границу у ст. Маньчжурия, а уже 29-го октября получил боевое крещение близ деревушки Линшинпу. Об этом поведал в письме на имя уфимского городского головы Александра Маллеева командир 13-й роты "златоустовцев" капитан Гранников. Он же в дальнейшем регулярно извещал Маллеева о боевых делах своего полка, о тяжелых потерях, понесенных частью во время Мукденской операции и об изнурительных арьергардных боях, выпавших на долю полка после этого печально памятного для русской армии сражения. Все эти письменные свидетельства того времени хранятся в Центральном государственном историческом архиве Республики Башкортостан, в личном фонде городского головы Маллеева. В своих письмах Гранников очень тепло отзывался о своих подопечных – солдатах вверенной ему части. Даже повышение по службе (войну Гранников закончил командиром полка) не мешало этому офицеру проводить с рядовым составом "доверительные беседы", устраивать праздники с куличами и даже организовать "солдатское фотоателье". После русско-японской кампании Гранников некоторое время служил еще в Уфе, имел репутацию порядочного служаки и вследствие этого был членом полкового суда. Затем был откомандирован на должность командира 109-го Волжского полка, с которым встретил Первую мировую и 6-го августа 1914 года в бою у местечка Пакольнишкен пал смертью храбрых.

 Но вернемся к "златоустовцам". Из личного фонда уже упомянутого Маллеева стало известно об интереснейшей судьбе его детей. Сын городского головы Ермий Маллеев был лейтенантом российского флота, встретил русско-японскую войну в Порт-Артуре и погиб на миноносце "Страшный", во время неравного боя с японскими кораблями. Из описания гибели миноносца явствовало, что лейтенант Маллеев весь бой держался мужественно, заменил погибшего командира, подбадривал подчиненных и даже, несмотря на ранение в обе ноги, продолжал вести стрельбу из митральезы до тех пор, пока «Страшный» не погрузился в воду (см. № 6 «Бельских просторов» за 2003 г.).

Дочь уфимского городского головы Елена Маллеева, узнав о героической смерти брата, решила, по всей видимости, повторить судьбу известной кавалерист-девицы Надежды Дуровой и отправилась на фронт в действующую армию. Причем служить она хотела не где-нибудь, а именно в 243-м Златоустовском полку, в своем "уфимском гарнизоне". Образ нашей соотечественницы запечатлен фотографом Прокудиным-Горским, который посвятил русско-японской войне более 300 фотографий.

1-го марта 1905 года, по окончании войны на Дальнем Востоке, 243-й пехотный Златоустовский полк был свернут в резервный батальон и отправлен на место прежней дислокации, то есть обратно в Уфу. Город встретил свой гарнизон без особой помпы, местные газеты отреагировали на его прибытие скупыми строчками, что вполне понятно, войну-то проиграли.

Но даже неудачная война давала некоторые преимущества "златоустовцам" по сравнению с необстрелянными частями российской армии. В июле 1910 года Златоустовский батальон прекратил свое существование, слившись с прибывшими в наш город 208-м Очаковским и 209-м Николаевским пехотными полками. Вновь сформированная часть получила название 190-го Очаковского пехотного полка. Но вот что интересно: за "златоустовцами", а стало быть, за уфимским гарнизоном как за старейшей частью, к тому же имевшей боевой опыт, было сохранено старшинство. Так, последний командир 243-го Златоустовского батальона, участник русско-турецкой и русско-японской кампаний, кавалер многих наград, в том числе и почетного золотого оружия, полковник Любавский стал первым командиром 190-го Очаковского полка. Полковой праздник "златоустовцев" – отмечался 16-го августа в честь Спаса Нерукотворного – равно как и их "юбилейное" боевое знамя, стал принадлежностью новой части.

Несмотря на кратковременность своего пребывания в нашем городе – всего четыре года – 190-й Очаковский полк успел оставить след в истории дореволюционной Уфы. Достаточно сказать, что ни одно более или менее значимое событие городской жизни не проходило без участия "очаковцев" – парады, юбилейные торжества... В парках играл духовой оркестр части, а в зале офицерского собрания выступал полковой хор. Был даже памятник, установленный при содействии офицеров-очаковцев на кладбище Успенского мужского монастыря, – его воздвигли в честь героя русско-турецких войн XVIII века генерал-майора Портнягина, а поводом для этого послужила найденная на кладбище могильная плита, из которой следовало, что Портнягин был участником штурма армией Суворова крепостей Очаков и Измаил.

С первых дней начавшейся мировой войны 190-й Очаковский полк принял участие в боевых действиях на австрийском фронте. Вместе со 189-м Измайловским, 191-м Ларго-Кагульским и 192-м Рымникским полками Очаковский составил 48-ю пехотную дивизию, стяжавшую громкую славу на полях сражений. Её почетными наименованиями были "Суворовская" и "Железная". Армией, куда она входила, командовал прославленный генерал Брусилов.

12-го августа 1914 года Очаковский полк принимает "боевое крещение" на реке Золотая Липа, а 7-го сентября газета "Уфимский вестник" публикует список потерь офицеров-очаковцев. Таким оказалось начало войны для Уфимского гарнизона.

26-го августа 1914 года в командование 48-й Суворовской дивизией вступил генерал-майор Лавр Корнилов. По словам командарма Брусилова, Корнилов пользовался исключительным уважением среди солдат и офицеров вверенной ему дивизии. Под его командованием Очаковский полк в составе своей дивизии вел боевые действия на австрийском фронте в районе реки Гнилая Липа, овладел городом Самбор и отбивал атаки противника в верховьях речки Сан. О том, насколько тяжелы были эти бои, говорит только один список награжденных офицеров, опубликованный в газете "Русский инвалид" от 10-го февраля 1915 года, где фамилии офицеров-очаковцев упоминаются 45 (!) раз.

В течение января, февраля и марта 1915 года полк вместе с дивизией принимал участие в Карпатской операции, целью которой был прорыв в Венгерскую долину, а с мая по сентябрь вел непрерывные арьергардные бои с превосходящими силами противника. Близ местечка Танево дивизия атаковала противника через реку, по грудь в воде, и, как пишет военный историк Керсновский, после этого в строю Очаковского полка осталось всего 60 штыков. В результате боев, продолжавшихся на протяжении отступления дивизии от Карпатских гор до речки Шара в Гродненской губернии, "Уфимский гарнизон" понес такие потери, что офицерский состав полка пришлось "обновлять" на 70 процентов, рядовой на 90. Некоторые роты воссоздавались полностью из новобранцев. Вместе с дивизией полк дважды попадал в полное окружение, но прорывался с боями, сохраняя при этом знамя. Замечу, что знамена сохранили все полки дивизии, несмотря на то, что из 7000 человек 48-я потеряла 5000... Возле местечка Дуклы раненый Корнилов попал в плен к австрийцам. Более Корнилов не командовал 48-й дивизией, однако солдаты и офицеры Очаковского полка сохранили его имя в своей памяти, воскресив его самым чудным образом в годы Гражданской войны, но об этом будет сказано позже.

17-го октября 1916 года 190-й Очаковский полк отбыл на новый, Румынский фронт (вступление в войну королевской Румынии на стороне Антанты привело к ещё большему растягиванию австро-германо-русского фронта).

В декабре 1916 года полк вел тяжелые бои в районе горы Водаш, в результате которых понес большие потери и был свернут в два сводных батальона. Опять изнурительная позиционная война до лета 1917 года, затем участие в Фокшанской операции, и, наконец, демобилизация в марте 1918 года вместе с другими частями русской армии.

Дальнейшая судьба солдат и офицеров прекратившего своё существование Очаковского полка сходна с судьбами всех, кто прошел через горнило Первой мировой, – начавшаяся Гражданская война разделила их на два непримиримых лагеря...

Глава 1 Сформированная в боях

Практически сразу после захвата большевиками власти в центре, на окраинах обширной империи заполыхали первые очаги будущей Гражданской войны. Уже 1 ноября 1917 года войну Советам объявил атаман Оренбургского казачьего войска Дутов. Вскоре за ним в Забайкалье начал боевые действия атаман Семёнов. В городах Сибири, Южного Урала и Поволжья спешно создавались подпольные организации, причем их членами становились не только офицеры старой армии и «сынки буржуев», как это было принято считать ещё совсем недавно, но и рабочие, учащаяся молодежь, представители интеллигенции. По всей стране повсеместно вспыхивают стихийные крестьянские восстания. В Башкирии самыми крупными из таковых было январское 1918 года в Казангуловской волости Белебеевского уезда, а также мартовское в Месягутовской, Дуванской и Тастубинской волостях Златоустовского уезда.

К весне 1918 года эшелоны чехокорпуса были разбросаны на всем протяжении Сибирской железнодорожной магистрали – от Пензы до Владивостока. Четыре главные группировки чехословаков (самаро-пензенская под командованием Чечека, челябинская – Войцеховского, новониколаевская – Гайды и владивостокская – Дитерихса), получив приказ о выступлении, захватили в мае-июне основные города восточной части России: Челябинск, Новониколаевск, Омск, Златоуст, Красноярск, Владивосток, Самару. Захвату Самары предшествовал бой под станцией Липяги, где против чешских легионеров дрались красногвардейские отряды из Уфы, так называемые «боевые отряды народного вооружения» (БОНВ). Имея опыт боевых действий против атамана Дутова и во время крестьянских восстаний в Уфимской губернии, противостоять чехословацкому корпусу они, тем не менее, не смогли.

Разгром под Липягами, отрезанность от центральной России и особенно наступление самаро-пензенской группы чеховойск Чечека от Самары на восток, на соединение с Войцеховским, оказали деморализующее воздействие на гарнизон красных в Уфе. Сил у большевиков было предостаточно (до 10 тысяч), но красногвардейцы уфимского гарнизона не имели желания драться с дисциплинированными чехами. Кроме того, в городе действовали эсеровская партия, находившая большее понимание у населения, нежели партия большевиков, – в том числе и среди рабочих, и офицерская организация, члены которой, несмотря на призывы советской власти, не горели желанием ей служить. Незадолго до вступления в город отряда Чечека, гарнизонная артиллерия оказалась без замков к орудиям – кто-то их заблаговременно снял.

Неблагополучно обстояло дело и в самом штабе уфимской группы красных войск: один за другим на сторону приближавшихся чехов переходили её главкомы. Сначала это был эсер Махин, затем сменивший его Харченко. В годы Гражданской войны переход из одного лагеря в другой был делом обычным, достаточно вспомнить метания шолоховского героя романа «Тихий Дон» Григория Мелехова. Неизвестно, какая судьба постигла Харченко, а вот подполковник Генерального штаба Федор Евдокимович Махин после перехода на сторону белых возглавил Хвалынскую группу войск армии Самарского КОМУЧа и не раз демонстрировал примеры личного мужества. Переворот Колчака Махин не признал, участвовал в заговоре против Дутова, эмигрировал в Югославию. Во время Второй мировой войны участвовал в югославском движении сопротивления, вступил в коммунистическую партию и, как утверждает писатель Михаил Чванов, был погребен в Югославии.

О том, как пала Уфа (а точнее перешла в руки чехословаков 4 – 5 июля 1918 года, ибо термин «пала» подразумевает какое-то противодействие, а его как раз и не было), повествует в своих воспоминаниях командир самаро-пензенской группы чеховойск капитан Станислав Чечек:

«Уфу я знал ещё по поездке в Челябинск. Город стоит на высокой горе, доминирующей над всею местностью. Вся окрестность – леса, поля и реки видны из города на десятки верст, как с аэроплана, словом, к городу не подступиться – естественная крепость, овладеть которой при наших недостаточных средствах было чрезвычайно трудно. И я признаюсь, с большой тревогой смотрел на предстоящую мне операцию. Не успел я ещё подъехать к станции, где находился наш авангард, как мне уже донесли, что из Уфы приехали какие-то делегаты, желающие говорить со мной. Это были полковник Махин и его адъютант.

Полковник Махин заявил мне:

– Я начальник штаба красных войск в Уфе. Зная о вашем приближении, я разослал все части так, что вы можете войти в город беспрепятственно... Идите на эту крепость смело, не раздумывайте, достаточно одной части, чтобы забрать город.

…Везде: на почте, на железной дороге нам оказывали полное содействие и сочувствие. Вообще нужно отметить, за время нашего пребывания на Поволжском фронте мы не видели ни одного злодеяния против нас со стороны населения...».

Власть в городе перешла к Временному комитету Уфимской городской думы, лидерство в которой с первых дней захватили эсеры и меньшевики. Признав власть Самарской «учредилки», Уфимская губерния стала набирать добровольцев в так называемую Народную армию КОМУЧа.

Каких только частей не повидал уфимский обыватель на улицах губернской столицы в первые месяцы Гражданской войны. Наш город стал одним из центров по набору добровольцев в «дружины Учредительного Собрания» и в популярные в то время национальные части: латышские, украинские и даже польские отряды. В газетах публиковались объявления о создании «Донской казачьей особой сотни подъесаула Кулешова», «Гусарского дивизиона корнета Глушкова», «партизанского отряда полковника Щеголихина», прославившегося впоследствии своими карательными акциями. Осенью 1918 года знаменитую уфимскую грязь месили роты башкирского корпуса Валидова и батальоны чернокожих марокканцев из французского экспедиционного отряда.

Однако наиболее значительным и известным соединением для нашего города стала сформированная в городе и прилегающих к нему уездах 4-я Уфимская стрелковая дивизия, последовательно входившая сначала в состав Народной армии Самарского КОМУЧа, а потом в состав армий адмирала Колчака, атамана Семенова и дальневосточных антибольшевистских правительств. Её история началась вскоре после прихода чехословаков с образования 1-го Народного полка, впоследствии переименованного в 13-й Уфимский. Из четырех полков дивизии он имел наиболее тесную связь с нашим городом. Газета «Уфимский вестник» в июле 1918 года уделила факту его рождения целую статью:

«…Командный состав очень молодой. К кадровому офицерству принадлежат: командир полка, его помощник, командиры батальонов и часть ротных... 1/4 часть полка состоит из добровольцев, бывших офицеров, а одна рота исключительно из учащейся молодежи: студентов и учеников средних учебных заведений (из 6, 7, 8 классов)»...

Под «одной ротой» автор публикации скорее всего подразумевал 5-ю роту полка, которая имела отличительную от остальных рот дивизии привилегию. Когда на фронте было затишье, её бойцы, то есть представители учащейся молодежи Уфы, отпускались домой, но тут же становились вновь в строй, когда того требовала боевая обстановка.

Первым командиром полка был полковник Гавриил Иванович Сахаров, боевой офицер, прошедший всю Первую мировую войну. Свою карьеру Сахаров начал в Уфе в 1908 году (жил по адресу ул. Гоголевская, 81). В 1914-м в звании поручика был призван в действующую армию, при Керенском водил в бой «батальон смерти» 48-й дивизии. Последний год войны Сахаров провел на Румынском фронте, в должности командира 190-го Очаковского полка. Был дважды ранен, революционные события встретил в чине полковника. Свои последующие ранения и награды ветеран германской получал уже во время войны Гражданской. После ранения в июле 1918-го под Стерлитамаком Сахаров передал командование 13-м Уфимским своему однополчанину по Очаковскому полку штабс-капитану Семену Карпову. Уфимцам этот человек также был известен: в 1917 году, после ранения, Карпов служил в дислоцировавшемся в Уфе 144-м запасном полку. Среди солдат и офицеров пользовался заслуженным авторитетом, был георгиевским кавалером. Последним командиром 13-го Уфимского полка был подполковник Георгий Сидамонидзе. Участник Сибирского Ледяного похода, он командовал остатками Уфимской дивизии в Приморье, во время Хабаровского похода, был дважды ранен и дослужился до звания полковника. 2 ноября 1922 года перешел с армией в Китай, был командиром Русской бригады в частях маршала Чжан Цзо-лина – на китайский манер именовался Си-Да-Ма – и умер в 1971 году в Сан-Франциско (США).

Сколько их было, первых белых добровольцев, вставших под антибольшевистские знамена в первые дни Гражданской войны не по мобилизации, а по велению сердца? Вопрос сложный. В вышеупомянутой газете «Уфимский вестник» об этом ничего не говорится, но есть сведения некоего краскома Кулагина, свидетеля разгрома красногвардейских отрядов в Стерлитамаке, который оценивает численность всех антибольшевистских сил в Уфе на тот момент в 2 тыс. человек, из них 500 чехов. Сколько из этого числа приходилось на 1-й Народный – 13-й полк можно только гадать, к тому же, как следует из «Уфимского вестника», в городе находилась лишь треть полка, большая его часть была разбросана по губернии.

Что известно доподлинно, так это место дислокации полка в городе. Размещался он в корпусах Епархиального женского училища (сейчас это госпиталь ветеранов Великой Отечественной войны по улице Тукаева) и Уфимского Духовного училища (ныне корпус Башкирского государственного университета). Там же находился и полковой штаб.

На протяжении всей истории своего существования 13-й полк Уфимской дивизии считался полком добровольческим. Добровольцы воевали по идейным убеждениям, и не случайно обе противоборствующие стороны – как красные, так и белые – относились к таковым одинаково беспощадно. Зачастую преследованию подвергались даже семьи.

Возраст военнослужащих 13-го полка сильно варьировался: рядом с 50-летними почтенными отцами семейств в бой шли безусые юноши, прозванные из-за мальчишески хрупких фигур «карандашами». Отличались уфимские добровольцы по социальному происхождению и политическим убеждениям. Как вспоминает советский историк и публицист Иван Майский (в рассматриваемое время меньшевик, член Самарского КОМУЧа), «в Народной армии прослеживалось два течения: монархическое, представленное в основном офицерами, и либерально-демократическое – интеллигенция, учащаяся молодежь, крестьяне и рабочие. В районе Вольска и Николаевска на фронте оперировали отряды, составленные, главным образом, из крестьян. В Уфе существовал отряд уфимских железнодорожников под командованием лидера левых эсеров Андрея Шеломинцева, в Ижевском и Воткинском районах оперировали довольно многочисленные пролетарские части, вербовавшиеся из среды рабочих оружейных заводов... Далее имелись небольшие эсеровские отряды и некоторые другие, стоящие на платформе демократии».

Кадровые офицеры, уставшие от говорильни революционных ораторов еще на фронтах Первой мировой, предпочитали служить в армии Сибирского Временного правительства, где были сильны правые тенденции, подчас занимали позицию прямого неподчинения приказам КОМУЧа. В то же время в армии было немало и таких командиров, которые прониклись революционным духом, поддерживали проэсеровское правительство Самары. Постепенно правые стали брать верх, и это, по всей видимости, подтолкнуло командование чехословацкого корпуса, стоявшего на либерально-демократических позициях, вмешаться в дело формирования армии, сделать её народной не на словах, а на деле. Было решено создавать смешанные русско-чехословацкие полки, которые комплектовались бы из русских добровольцев, но находились под командованием чешских офицеров. Чехословацкие легионеры обращались к своим офицерам на «ты», друг друга называли «братше» («братьями»), и не случайно находившиеся под сильным влиянием эсеров уфимцы идею создания таких полков поддержали. Ещё слишком далеки были события осени 1919 года, когда «братья-чехи» попросту предали остатки колчаковских войск и подвели под расстрел адмирала Колчака, но летом 1918 года «бело-красные» (отличительные цвета чехословацких легионеров) пользовались популярностью, и на этой волне в Уфе был сформирован 1-й русско-чехословацкий полк. Правые забили тревогу и открыто стали саботировать формирование новоявленного полка – задерживали снабжение оружием, продовольствием. Дело дошло до того, что в столицу губернии, с целью пресечения «излишней демократизации», прибыл тогдашний главнокомандующий войсками Уфимской Директории генерал-лейтенант Василий Болдырев, и первый русско-чехословацкий полк оказался одновременно и последним.

Таким образом, состав Народной армии был, еще раз подчеркнем, крайне неоднороден, термин «белогвардейцы» ко многим её частям мог быть применен с большой натяжкой. Не случайно в период создания армии адмирала Колчака, да и за всё время существования оной, между двумя главными её составляющими – Сибирской армией Гайды и Западной армией Ханжина, царила атмосфера вражды и недоверия, сибиряки, стоявшие на более правых позициях, не могли простить последователям Народной армии их «эсеровское прошлое».

Но вернемся к 13-му Уфимскому полку. Одним из законов Гражданской войны было формирование частей противоборствующих сторон одновременно с ведением боевых действий. Уже 13 июля отряд уфимских народоармейцев при поддержке чехов повел наступление по Белебеевскому тракту на Стерлитамак. В целом можно говорить об успехе первого боя уфимских народоармейцев, ставшего боевым крещением 13-го полка – всего двое убитых – один чешский легионер и народоармеец, ученик 6-го класса Уфимского коммерческого училища Анатолий Балаев.

16-й Татарский полк за все время своего существования имел несколько названий. Его именовали то Мусульманским полком, так как основу части составляли мусульмане, то Бирским – был набран из жителей одноименного уезда, то Башкирским – под конец белого движения в него в основном мобилизовывались башкиры, и, наконец, Уфимским – по названию своей дивизии. Первоначально штаб полка размещался в Бирске, но затем перебрался в Уфу. Благодаря «Уфимскому вестнику», частенько предлагавшему свои страницы для объявлений этого полка, известно точное местонахождение штаба в городе – угол Большой Казанской (ныне улица Октябрьской революции) и Центральной (Ленина), дом Блохина, верхний (тогда второй) этаж.

С командирами полку не везло, они слишком часто менялись, не успевали притереться к части. Первым командиром был прапорщик Еникеев, потом капитан Давлетов, подполковник Курушкин, Биглов, полковник Павлович и, наконец, полковник Недоспасов. Во время ведения боевых действий частей уфимского гарнизона против партизанской армии Блюхера подполковник Курушкин возглавлял объединенное командование 16-го и 13-го полков Уфимской дивизии. После прорыва Блюхера был отдан под суд, и командование частью было передано Акраму Мухамеджановичу Биглову. Интересно отметить, что после смерти Биглова в феврале 1919 года Курушкин вновь возглавил Татарский полк. Несколько слов о Биглове. Есть сведения, что он жил в Уфе, в родительском доме – на углу улиц Ильинской и Спасской. Во время Государственного совещания в Уфе в сентябре 1918 года Биглов встречался с лидером башкирского национального движения Ахмет-Заки Валидовым и спорил с ним по вопросу государственного строительства в новой России. По воспоминанию Валидова, татарские офицеры не поддержали его идею создания тюркского государства и стояли за принцип единой России.

В бою под Дюртюлями 16-й Татарский полк понес серьезные потери, в боях против блюхеровцев участия не принимал. Зато с партизанской армией Блюхера, вместе с 13-м Уфимским полком, успел повоевать 14-й полк. Командовали 14-м Уфимским полком полковник Бырдин, затем подполковники Слотов и Модестов. Первый комполка Евгений Яковлевич Бырдин имел шевелюру и усы цвета спелой пшеницы, из-за чего носил прозвище Пшеничников. Соответственно бойцов 14-го полка в дивизии называли «пшеничниками». В 1919 году Бырдин получил звание генерал-майора и был последним командиром знаменитой 7-й Уральской дивизии горных стрелков. Похоронен в Харбине. Александр Капитонович Слотов был старым воякой: отставной капитан 243-го Златоустовского батальона, участник ещё русско-японской войны. До 1917 года капитан работал в Уфимском земском собрании и жил в Уфе, по адресу Спасская, 20 (ныне в этом доме музей Ш. Худайбердина).

К месту будет отметить, что названия полков белых армий Восточного фронта являлись точным указанием места их формирований, чего не было в старой русской армии. В своих мемуарах колчаковский генерал Сахаров приводит такой пример:

 «30-й стрелковый Аскинский полк, сформированный из жителей волости этого названия..., дрался выше похвалы, а волость давала не только пополнение людьми, она снабжала полк одеждой, обувью, обозом и пищевыми продуктами... Или другой полк, 15-й стрелковый Михайловский, стяжавший себе боевую славу как один из первых, он был сформирован и пополнялся жителями Михайловского уезда, посылавшими подкрепления по первому слову».

Весьма деятельное участие в деле формирования войск Народной армии принял епископ Уфимский и Мензелинский Андрей (князь Ухтомский), ставший в дальнейшем одним из главных духовных лиц в армии Колчака. В годы советской власти епископ Андрей подвергся гонению, неоднократно арестовывался и в 1927 году был расстрелян в ВолгоЛАГе НКВД (г. Рыбинск).

Общая картина формирования Народной армии была такова. 8-го июня 1918 года Комитет членов Всероссийского Учредительного Собрания в Самаре объявил о создании армии на добровольной основе, со сроком службы три месяца. Однако приток добровольцев был незначительный, удалось набрать немногим более 10 тыс. человек. Поэтому 30-го июня КОМУЧ объявил мобилизацию мужчин 1897 – 1898 гг. рождения, что позволило довести к осени состав Народной армии до 30 тыс. штыков и сабель.

Сначала организовывались роты, которые затем по мере поступления новобранцев сводились в батальоны. Зачастую первыми в часть записывались добровольцы, которых ставили на командные должности, мобилизованные же служили в качестве низших чинов. Кроме отряда подполковника Каппеля, развернутого в Отдельную стрелковую бригаду, все части Поволжской Народной армии в середине августа вошли в состав трех стрелковых дивизий. По словам генерала Сахарова, командиры Народной армии – офицеры-фронтовики, выполняя работу по формированию армии, просто выбивались из сил.

Вследствие этих трудностей, а также откровенной беспомощности членов правительства Самарского КОМУЧа в военных вопросах Народная армия была армией больше на словах, чем на деле – она состояла из немногочисленных, разрозненных отрядов, которые имели громкие, но мало чем подкрепленные наименования полков и дивизий. Тем не менее, народоармейские части одержали ряд крупных побед. Так, добровольческим отрядом Каппеля были заняты Ставрополь и Новодевичье, захвачена флотилия красных. Пройдя за четыре дня 140 верст, 21 июня Каппель с налета захватил Симбирск, а 5-го августа при поддержке войск чехокорпуса каппелевцы заняли Казань, где им достались сотни орудий, тысячи пулеметов, десятки тысяч винтовок и золотой запас Российской империи.

3-го октября 1918 года Самарский КОМУЧ, равно как и Поволжская народная армия, в связи с передачей власти Уфимской Директории, перестали существовать. Полки «учредилки» вошли сначала в армию Уфимской Директории, а затем в армию адмирала Колчака.

Существенным подспорьем для белого движения явилось восстание против большевиков рабочих Ижевска и Воткинска. Соединения, созданные ими, отличались большой стойкостью в бою и, что являлось большой редкостью для белого лагеря Восточного фронта, большой сознательностью.

...Однако вернемся к событиям Государственного собрания, проходившего, как было отмечено выше, в Уфе в сентябре 1918 года. Его участники отмечали, что город в это время походил на растревоженный муравейник. В трактирах и ресторанах преобладали люди, одетые в военную форму, по улице Центральной (Ленина) дефилировали праздношатающиеся офицеры, столь необходимые на фронте. Лишь близ здания Сибирской гостиницы, где проходило совещание, стояли часовые. В самом здании гостиницы – та же «беспорядочная толпа, всюду грязь, неубранный сор».

Для частей 4-й Уфимской дивизии это время пришлось на боевые действия с партизанской армией Блюхера. Возникновение последней стало следствием внезапности выступления на громадном пространстве от Волги до Тихого океана войск чехокорпуса. Во многом неожиданное для красных выступление чехов привело к так называемому эффекту «слоеного пирога», когда районы, занимаемые белыми, чередовались с районами, находящимися под контролем красных. К числу таких принадлежал район близ Белорецка, где сосредоточилась довольно сильная группировка красных партизан. Весной 1918 года она действовала против белоказаков Дутова, а в результате начала боевых действий войсками чехокорпуса оказалась отрезанной от центральной части России. Возглавляемая бывшим казачьим офицером Кашириным, а после его ранения Василием Блюхером, эта партизанская армия к концу лета – началу осени 1918 года имела боевой опыт, к тому же партизаны отлично знали, что поражение от белых равносильно их разгрому и смерти: марш совершался в окружении белых войск.

Первый бой произошел 19-го августа. Блюхеровцы занимали район трехречья: река Белая – запад, Сим и Зилим – север и юг. На следующий день блюхеровцы прорвались сквозь кольцо окружения, и очередная встреча уфимцев (т.е. 4-й Уфимской дивизии) с партизанами имела место близ железнодорожной станции Иглино. Из-за этого боя, кстати, было перенесено начало Государственного собрания в Уфе, часть делегатов не могла проехать в город, в том числе знаменитая «бабушка русской революции» Брешко-Брешковская. В полной мере противодействие красным смогли оказать лишь бывшие фронтовики, но это не спасло положение белых и уфимцы отошли. Красные же сумели прорваться и разорвали кольцо окружения.

Итоги боя Уфимской дивизии были неутешительными. Местные газеты вынуждены были опубликовать списки убитых и раненых бойцов 13-го и 14-го полков, причем большая часть потерь пришлась на пропавших без вести, из чего можно сделать вывод, что многих уфимцев даже не удалось вынести с поля боя.

В третий и последний раз полки Уфимской дивизии встретились с блюхеровцами во время переправы красных партизан через реку Уфимку у Красной Горки. 3-го сентября уфимцы имели бой с Верхнеуральским отрядом партизан и опять потерпели поражение, потеряв до 400 людей убитыми и пленными, два орудия и восемь пулеметов. По меркам Гражданской войны это был настоящий разгром.

В целом на Восточном фронте успех сопутствовал красным. Правительство большевиков сумело извлечь выводы из поражений лета 1918 года, и к осени благодаря усилиям военного комиссара Троцкого Красная Армия была уже принципиально иной. В июле 1918 года 5-й Всероссийский съезд Советов принял постановление «Об организации Красной Армии» на основе всеобщей воинской повинности трудящихся в возрасте от 18 до 40 лет. К началу сентября 1918-го в её рядах насчитывалось 550 тыс. человек (для сравнения: в апреле – всего 196 тыс.). Большевики стали привлекать в армию и бывших офицеров и генералов, был образован институт военных комиссаров. 6 сентября 1918 года одновременно с объявлением военного положения на подвластной территории правительством Ленина создается Реввоенсовет Республики (РВСР), в функции которого входило оперативное и организационное управление войсками. Таким образом, на смену партизанской вольнице шла дисциплинированная, хорошо сплоченная армия, в наследство которой достался богатый арсенал бывшей царской армии. Все это вскоре повлияло на ситуацию на Восточном фронте. После неудачного для большевиков августовского наступления красное командование формирует пять армий Восточного фронта.

Небольшой перевес был на стороне красных, но главное преимущество их было в том, что белое командование при слабости наличных сил наносило два разрозненных удара вместо одного: екатеринбургская группировка Войцеховского наступала на Пермь-Вятку, чтобы соединиться с англо-американскими войсками, высадившимися на севере в Мурманске, а Поволжская армия Чечека продолжала движение на Свияжск, Нижний Новгород, Вольск и Саратов с целью соединения с донским казачеством и Добровольческой армией Деникина. Поэтому в районах, где красные наносили главные удары – на Казань, Симбирск, Сызрань и Самару, против 37 тысяч штыков белые имели всего 17 тысяч. Попытка отряда Каппеля (всего три тысячи человек) внезапным ударом 28-го августа захватить Свияжск была отражена войсками V армии красных, после захвата Вольска была остановлена Хвалынская группа Махина, активизация белых на Пермском направлении также не получила развития.

В отличие от своего противника, красные сосредотачивали свои усилия последовательно на одном главном направлении. 5-го сентября V армия повела наступление на Казань, и через пять дней город был взят. Затем последовали друг за другом Симбирская и Сызрань-Самарская операции, также завершившиеся успехом красных, и Восточный фронт, словно оправдывая своё название, покатился на восток.

Как отмечал в своем дневнике в середине октября 1918 года главнокомандующий войсками Уфимской Директории генерал Болдырев, дела для белых на самарском фронте складывались плохо. Чехи воевать отказывались – в начале ноября они эвакуировались из Уфы и Челябинска, в Уральской и Оренбургской казачьих армиях, в частях Народной армии наблюдалось разложение. В тылу появились офицеры-«беженцы».

В октябре 1918 года уфимская газета «Армия и Народ» дважды помещала объявления о привлечении к суду и расстрелах солдат 14-го Уфимского полка, дезертировавших из своей части. Размеры дезертирства поражали воображение. Чешский офицер Найбрт в своем дневнике записывал: «Две роты уфимцев… численностью в 400 человек ехали на фронт. До Самары доехала половина из них, а до фронта – лишь 120 человек». При отходе наблюдались также случаи мародерства и распущенности.

После овладения Самарой красные повели наступление на восток широким фронтом. Разбитые остатки Народной армии оказывали сопротивление лишь на линии Самаро-Уфимской железной дороги. К концу первого года Гражданской войны многие офицеры-фронтовики стали приходить к выводу, что правительство Уфимской Директории, больше занятое межпартийной борьбой, не способно противостоять большевистской диктатуре, что нужна другая, более реальная сила. Эту силу многие увидели в выдающемся русском адмирале Александре Васильевиче Колчаке, морском путешественнике, участнике русско-японской и Первой мировой войн. 18 ноября 1918 года в Омске произошел государственный переворот, члены Уфимской Директории были арестованы. Оставшиеся в Уфе представители «учредилки» попытались привлечь верные им войска «на защиту демократии», но авторитет Директории был уже к тому времени настолько низок, что ничего из этих потуг не вышло.

Прямых свидетельств того, что 4-я Уфимская дивизия всецело поддержала адмирала Колчака не найдено, но, по словам генерала Болдырева, «гарнизон Уфы, особенно офицеры, открыто тянули сторону Сибири и даже переменили георгиевскую ленту Комуча на бело-зеленые цвета Сибири».

Власть Колчака признали также и «ижевцы» с «воткинцами», рабочие полки стали в армии адмирала его гвардией. Но самые громкие их дела, равно как и полков Уфимской дивизии, были ещё впереди, а пока, в конце 1918 года, остатки Народной армии продолжали откатываться все дальше на восток. Однако если в центре фронта и на юге наступлению красных ничто не мешало, то их левый фланг – Пермское направление, явно буксовал. Бои здесь шли на равных, а в первых числах декабря обозначился успех зарождавшейся колчаковской армии, а именно I-го Среднесибирского корпуса под командованием молодого, талантливого генерала Пепеляева и 2-й чехословацкой дивизии Радолы Гайды. 21-го декабря группа Пепеляева-Гайды захватила Кунгур, а 24-го – Пермь, получив, таким образом, важнейший промышленный центр Урала с его военными заводами, сетью водных, железных и грунтовых дорог.

Да и в центре наступления красных войск, на самаро-уфимском направлении, продвижение красных вскоре стало встречать все возрастающее сопротивление. Вот что писала екатеринбургская газета «Отечественные ведомости» в те дни:

«…25-го декабря на Бугульминском направлении противник беспрерывно наступал на целом фронте; под давлением превосходных сил противника наши части были вынуждены отступить на новую позицию.

28-го декабря на Бирском направлении, после трехдневных, упорных боев, наши части овладели Бирском. Приняты меры по восстановлению связи Бирск – Челябинск. После занятия г. Бирска и ряда населенных пунктов наши доблестные войска продолжали преследование противника. Взято много трофеев.

Того же числа, на Бугульминском направлении, противник перешел большими силами в наступление, потеснил наши части и занял д. Султановку. Наши части под давлением превосходящих сил противника оставили ст. Чишмы.

3-го января 1919 г. наши части, после целого ряда неудачных для нас боев, под натиском превосходных во много раз сил противника, принуждены были оставить занимаемые позиции и отойти на правый берег р. Белой. Город Уфа нами оставлен. Наши части заняли следующую линию: г. Бирск, д. Поповка, Благовещенский завод, Тербаевка и далее на Акбердин. Красные превосходящими силами атаковали завод Благовещенский, и тот был после упорного и продолжительного боя нашими частями оставлен...».

Что подкупает в приведенном документе, так это то, что автор попытался рассказать о произошедших событиях беспристрастно. Да простят меня поклонники Красной Армии, чья 70-летняя история является неотъемлемой составной частью общей истории российской армии, но, знакомясь с советской периодикой времен Гражданской войны (да и более позднего времени), я постоянно встречал нелестные эпитеты в адрес белых войск, такие как «белогвардейская банда», «наемники империализма» и тому подобное. Белогвардейская же печать была, ну скажем так, поинтеллигентнее, что ли...

И еще один момент. Автор приведенной выше статьи несколько раз упомянул о генерале Каппеле. Владимир Оскарович Каппель за время Гражданской войны прошел путь от подполковника до генерал-лейтенанта, от командира небольшого добровольческого отряда до командующего фронтом. По воспоминаниям очевидцев, этот русский офицер ходил в атаку с хлыстиком в руках и своим бесстрашием, презрением к смерти заражал подчиненных. Кстати, образ Каппеля был выведен братьями Васильевыми в кинофильме «Чапаев» – офицер, идущий в психическую атаку с винтовкой-трехлинейкой и с сигаретой в зубах. Девиз Каппеля «Не офицер должен кланяться пуле, а пуля офицеру» может встать в один ряд со знаменитыми суворовскими афоризмами.

Наконец, последнее, на что хочется обратить внимание читателя, – упоминаемое в сводке Бирское направление. Именно на этом направлении действовала 4-я Уфимская дивизия. Ответ на вопрос, почему дивизия оказалась именно здесь, а не защищала Уфу вместе с отрядом Каппеля, надо связывать, по всей видимости, с преследованием партизанской армии Блюхера, за которой уфимцы гнались вплоть до соединения блюхеровцев с регулярными частями РККА.

Вторую половину ноября и весь декабрь полки дивизии вели упорные зимние бои, отвлекая красных от Уфимского фронта, чтобы как-то помочь защищавшему город отряду Каппеля. Однако, несмотря на некоторые частные успехи, перевес был на стороне противника, и в канун нового года Уфа была сдана. Вскоре фронт стабилизировался. Больших наступательных операций советское командование не предпринимало, а частные инициативы красных пресекались белыми весьма оригинальным способом. Из-за высоких сугробов вести наступление можно было только вдоль дорог, что облегчало действие обороняющихся. При наступлении красных колчаковская артиллерия подпускала их на предельно близкое расстояние и, открыв огонь, заставляла надолго залечь. Учитывая, что все это происходило в январе-феврале, нетрудно догадаться, что вскоре залегшая атакующая сторона начинала жестоко мерзнуть. Рано или поздно красные пытку холодом не выдерживали и бежали. Таким образом, активных действий в январе-феврале 1919 года с обеих сторон не велось, что, по всей вероятности, создало у советского командования ложную уверенность в проведении столь же успешной летней кампании, каким было их прошлогоднее осеннее наступление. Следствием этого благодушия стала переброска ряда частей с Восточного фронта на юг, против активизировавшегося Деникина, и под Петроград – против Юденича. Даже падение Перми не послужило предостережением, что противник был уже не тот.

Между тем предоставленную передышку белые использовали для перегруппировки своих сил, создав против самой ослабленной V армии красных мощный кулак в виде Западной армии генерала Михаила Ханжина.

Несколько слов о Ханжине. Михаил Васильевич Ханжин был родом из оренбургских казаков, родился 17 октября 1871 года в Самарканде. Окончил Михайловское артиллерийское училище, потом академию и офицерскую артиллерийскую школу. Георгиевский кавалер. В колчаковской армии был из числа тех немногих, кто заслужил генеральские погоны еще в старой царской армии. В июле-декабре 1918 года был командиром 3-го Уральского корпуса, формировавшегося в Челябинске. 1 января 1919 года вступил в командование Западной армией. Последнее воинское звание – генерал от артиллерии. После Гражданской войны находился в эмиграции в Китае. В 1945 году был арестован и вывезен в СССР, до 1956 года содержался в лагерях. Умер в 1961 году в Ашхабаде или Джамбуле.

К началу марта, то есть к началу весеннего наступления Колчака, армия Ханжина представляла внушительную силу. К тому времени завершилось формирование большинства белых частей на Восточном фронте, и Западная армия получила более-менее четкую структуру.

Летом 1918 года на Урале была сформирована Уфимская кавалерийская бригада, 2-го ноября этого же года на её базе образовали 2-ю Уфимскую кавдивизию, вошедшую в январе 1919 года в состав Уфимского корпуса Западной армии. Дивизия включала драгунский, гусарский, уланский, казачий полки и 2-й конно-артиллерийский дивизион. Служили в дивизии в основном прирожденные конники – татары и башкиры. Не блиставшие выправкой, но не уступавшие в боевом отношении другим кавалерийским соединениям колчаковской армии. Во время отступления в Забайкалье осенью 1919 года дивизия понесла большие потери и была сведена в Уфимский гусарский полк численностью в 450 сабель. С чем не везло дивизии, так это с командным составом: офицеры были сплошь из пехоты, начдивы постоянно менялись.

Что касается численности войск Западной армии, то не только советская историография, но само командование белых армий зачастую не могло ответить на вопрос, сколько штыков и сабель у них было в наличии на такой-то день, сколько из них является надежными, а сколько перейдет к противнику после первого выстрела и, наконец, какова доля невооруженных солдат. В последнем нет ничего удивительного: наличие в колчаковской армии безоружных бойцов не было большой редкостью, все это реалии Гражданской войны на всех ее фронтах, и особенно на востоке.

Красные имели превосходство в артиллерии – 362 орудия против 210, в пулеметах – 1882 против 1330 и в бронепоездах – девять против пяти. Единственное, в чем имели превосходство белые, так это в коннице – 26 тысяч сабель против девяти тысяч (для большинства казачества идея белого движения оказалась ближе). Таким образом, почти четырехкратное превосходство Западной армии Ханжина не было следствием превосходства колчаковцев в силах, это была продуманная перегруппировка имеющихся сил на направлении главного удара. Адмирал Колчак не отказался также и от северного направления, но такого успеха «сибиряки» генерала Гайды не имели. Остается только добавить, что планировался выход армии Ханжина на рубеж Волги, связь с белыми армиями Краснова-Деникина и соединение армии Гайды с белыми армиями и войсками интервентов на севере. При успехе плана вокруг советской России замыкалось бы кольцо белого окружения...

Глава 2 Весна надежд

Кто не слыхал, как с врагами сражался

Ижевский полк под кровавой Уфой,

Как с гармонистом в атаку бросался

Ижевец – русский рабочий простой?

Песня Ижевской рабочей дивизии Колчаковской армии

4-го марта 1919 года ожил впавший было в зимнюю спячку Восточный фронт – началось наступление войск Колчака – позиции II и III красных армий атаковала Сибирская армия Гайды. Вслед за ней в ночь с 5-го на 6-е марта активизировалась Западная армия генерала Ханжина.

Из воспоминаний начальника штаба Уфимской дивизии полковника Константина Ивановского:

«Весь февраль занимались накоплением материала для предстоящей операции. Главное – получали винтовки, патроны и снаряды; пополнения людьми почти не было. Артиллерия поставлена на полозья. Солдатам на руки было выдано продовольствие на двое суток вперед».

Ударная группа – II Уфимский корпус – прорвала фронт cоветских войск и стала стремительно продвигаться в направлении Аскино – Бирск. Попытка советского командования восстановить положение частыми контратаками потерпела неудачу. Между тем, развивая свой успех на южном и юго-западном направлениях – вдоль тракта Бирск – Уфа, Ханжин разъединил 26-ю и 27-ю дивизии красных и вышел на их тыловые коммуникации. В успехе Западной армии, а следовательно, и всей армии Колчака, 4-я Уфимская дивизия сыграла не последнюю роль. Вот что писала газета «Наш край» о её роли в мартовском наступлении:

«Мчалась железная дивизия через Большие Шады, через Бирск, через Калинники, через Медведерово и через Казанское, пока к вечеру 15 марта добровольческий полк её (13-й Уфимский. – Авт.) не занял станцию Чишмы, захватив богатые запасы хлеба и военное имущество... Поражение было полным... Преодоление пространства представляло не меньшие трудности при необыкновенно глубоком покрове, наблюдавшемся в истекшую зиму, при подчас суровых морозах, какие стояли в марте, при буранах и ветрах. Наступление сплошь и рядом приходилось вести по пояс в снегу, который положительно засасывал, чуть, бывало, сойдешь с дороги».

В Уфимской дивизии отряды лыжников были сформированы в каждом полку. Совершив ночной марш в обход позиции красных, утром егеря открывали огонь, поддерживая наступление своих частей и внося панику в ряды обороняющегося противника. Рейды отрядов егерей в маскхалатах породили легенду, будто бы белые потому и зовутся «белыми», что все поголовно одеты в белые одежды, а быстрый темп движения колчаковцев объяснился красными наличием у тех неких мифических «лыж с моторчиками». Колчаковская пехота же старалась вести наступление вдоль дорог. Равно как не было у белых полков и заранее подготовленных плавсредств для преодоления водных преград. Например, на подступах к Уфе ижевские стрелки переправились через реку под огнем противника по пояс в ледяной воде. На морозе мокрые бойцы тут же превратились в ходячие сосульки, но это не помешало им опрокинуть врага.

10-го марта части II Уфимского корпуса получили приказ Ханжина перерезать Самаро-Златоустовскую железную дорогу, 4-й Уфимской дивизия была поставлена задача – захватить узловую станцию Чишмы. Захват узловой станции поставил советские войска в Уфе в критическое положение. 15-го марта жители Уфы чествовали стрелков и офицеров Екатеринбургского полка – местный торгово-промышленный союз устроил для них праздничный обед с пельменями, а через два дня на Александровской площади состоялся торжественный парад полка, на котором именной части Колчака было пожаловано Георгиевское знамя.

В Уфе белым досталась вся находящаяся здесь флотилия, исправные паровозы, вагоны, большой запас угля, нефти, хлеба, фуража и других продуктов. Столь существенные трофеи были следствием стремительного темпа мартовского наступления. Настолько стремительного, что порой случались курьезные эпизоды. Например, вступивший первым в деревню Шарипово разведчик 13-го добровольческого полка унтер-офицер Глеб Малышев сумел в одиночку пленить начальника хозчасти и коменданта 27-й дивизии красных, которые… беспечно катались на санках со своими женами. Одна из уфимских газет сообщала, что ошеломленные красные командиры, не помышлявшие о том, что белые находятся так близко, предприняли попытку откупиться от плена, но разведчик от предложенной взятки «гордо отказался».

С 21-го по 28-е марта Ханжин перегруппировал части своей Западной армии. Начинался второй этап наступления. 4-я Уфимская дивизия с бригадой оренбургских казаков стремительно продвигается на Белебей, ставя 26-ю дивизию противника под угрозу флангового охвата. До города оставалось всего 10-15 км, когда советское командование перебросило из Давлеканово под Белебей 2-ю бригаду 27-й дивизии, коммунистический отряд особого назначения и бронепоезд «Коммунар». Из самого Белебея навстречу бугульминской группе белых выдвигались части еще двух красных полков – всё, что удалось собрать. Но основную тяжесть встречных боев с колчаковцами пришлось вынести трехтысячному отряду рабочих из… Уфы. Отряд не был оформлен в какую-нибудь часть, его не укомплектовали командным составом, и он был брошен на фронт как некое партизанское формирование. Рабочим не хватало оружия, но желание драться было настолько сильным, что, доказывая свое право на получение оружия, имеющие боевой опыт отнимали винтовки у своих необстрелянных товарищей, а на участие в боях выстраивалась даже очередь из желающих.

В боях за Белебей, у деревни Михайловки сошлись в яростной схватке дивизия белых, имеющая в своём составе немало уфимцев, и уфимские же рабочие. Из газеты «Великая Россия»:

«14-й Уфимский полк… вечером 10-го апреля приблизился к деревне Михайловка, в трех верстах от моста через реку Черемсан по Волго-Бугульминской железной дороге. В Михайловке были красные – рабочие из железнодорожных мастерских Уфы и Благовещенского завода. После непродолжительной артиллерийской перестрелки красные бежали из Михайловки...

Ночь была темная, слегка буранило, деревня спала, полк отдыхал... Вдруг около полуночи на окраине деревни началась ружейная перестрелка. Оказывается, красные надумали, пользуясь темнотой ночи, внезапно атаковать деревню и отомстить полку за потерю трех орудий. Рабочие в количестве трех рот незаметно подкрались к деревне и ворвались в неё с криками: "Товарищи, за революцию, вперед, ура!" Одна наша рота не выдержала натиска и отступила в глубь деревни, а подводчики, большей частью татары, ошеломленные нападением красных, подняли крик, шум и погнали своих лошадей по направлению к штабу полка, который находился на противоположном конце деревни. Командир полка, бравый, закаленный в боях подполковник Слотов, не растерялся в эти минуты и, выскочив на дорогу у помещения штаба, грозно скомандовал: «Стой!» Бежавшие остановились, а командир, собрав вокруг себя группу офицеров и солдат, спокойно ожидал приближения красных. Красные подбежали и остановились в нескольких шагах от командира полка. Командир, увидев их, громко спросил: «Какой роты?» Красные ответили: «Шестой».

– Какого полка?

– Второго Уфимского Советского полка. А вы которого?

– Свои, свои, товарищи, – ответил им командир и с винтовкой наперевес бросился на красных.

Вся улица заревела «ура!» Красные побежали вспять...».

Можно понять радость автора статьи, но сегодня, когда Гражданская война давно стала братоубийственной смутой, горько сознавать, что 90 лет тому назад сошлись в смертельной схватке люди, ещё недавно, мальчишками игравшие в каких-нибудь «казаков-разбойников» на уфимских пустырях. По воспоминаниям участников этого боя, в разгар схватки один красноармеец сошел с ума в бою и стал разить штыком, не разбирая своих и чужих, пока его не свалил чей-то выстрел. Один из многочисленных, трагических эпизодов той далекой войны. И не важно, от чьей пули погиб этот несчастный красноармеец, важно осозновать то, что это чей-то отец, сын или брат, ставший жертвой того несчастного для России времени...

Дальнейший ход боевых действий на Восточном фронте подобен калейдоскопу событий: 6-го апреля в полдень в опустевший Белебей вошли воины 15-го Михайловского полка; 9-го апреля части 4-й Уфимской дивизии вышли на рубеж реки Ик, а на следующий день Аскинский и Бирский полки 8-й Камской дивизии овладели станцией Бугульмой; 15-го пал Бугуруслан...

Отступавшие красноармейцы V армии вымещали злость на попавшим к ним пленным. Так, одна из уфимских газет сообщала о подпоручике 13-го Уфимского полка Алексее Чернобыкине, раненом в бою под деревней Павловка Бугульминского уезда и "зверски исколотом штыками красноармейцев". Вообще надо отметить, что быстрота, с которой происходили изменения на фронтах, отнюдь не говорит об отсутствии ожесточенности, которая сопутствовала братоубийственной трагедии. Зверствовали в одинаковой степени и красные чекисты, и белые контрразведчики, и банды самозванных батек.

С 6-го марта по 9-е апреля армия Ханжин захватила 10850 пленных, 60 орудий, 176 пулеметов, 10052 винтовки, два бронепоезда и многочисленные военные склады. Советские войска были вынуждены оставить Орск, Актюбинск и Лбищенск, отступить к Уральску и Оренбургу, потеряв связь с Туркестаном. Корпуса Сибирской и Западной армий приближались к Самаре, Симбирску и Казани. Между V и II армиями красных образовался 150-километровый разрыв, закрыть который было нечем.

Казалось, еще одно усилие, еще один рывок и произойдет долгожданное воссоединение армии Колчака с армией Деникина, с последующим совместным наступлением на Москву. Однако чем ближе подходили к Волге ударные корпуса Западной армии, тем слабее становился их наступательный порыв – начинала сказываться усталость людей от бесконечного, изнурительного движения, от неустроенности походного быта, выражавшегося в отсутствии предметов самой первой необходимости.

Между тем, Восточный фронт стал для советской России главным. В спешном порядке, в период с конца апреля до начала мая, правительство большевиков направило на фронт пополнение – около 55 тысяч человек, среди них одних только коммунистов порядка 15 тысяч, перебрасывались войска, вооружение и боеприпасы. На начало мая 1919 года численность советских войск возросла до 143 тысяч, 511 орудий, 2455 пулеметов. Красные готовили контрнаступление.

Глава 3 Перелом

Участник Гражданской войны, красный начдив 26-й дивизии Генрих Эйхе свою книгу о весеннем наступлении Колчака в 1919 году назвал «Уфимской авантюрой Колчака». Наверное, можно согласиться с автором труда, но эта авантюра не исключение, а скорее следствие характера Гражданской войны, не поддающегося законам логики. Можно подсчитать количество штыков и сабель противоборствующих сторон, но что скрывается за ними – фронтовики, просидевшие безвылазно четыре года в окопах первой мировой, или гражданское население, волею случая взявшее винтовки, добровольцы, воевавшие по убеждению, или насильно мобилизованные? Вот почему на фронтах Гражданской войны нередки были случаи, когда отдельные полки обращали в бегство целые дивизии, когда переходили из одного лагеря в другой роты и батальоны, когда, словно по мановению волшебной палочки, разваливались целые армии.

Особенностью войны на Восточном фронте была крайне низкая плотность войск, самая низкая из всех фронтов Гражданской войны в России. Отсюда и характер ведения боевых действий: применение широких, охватывающих маневров, бои за обладание крупными населенными пунктами, высокая скорость передвижения войск и, как следствие, быстрая их утомляемость, снижение боеспособности. Верховное командование ставило перед частями цель выйти к великой русской реке на соединение с армией Деникина. Это решение стало роковым для белого движения на востоке. Почему оно было принято, понять, в общем-то, несложно. Ведь если в январе-феврале командование V армии красных успокаивало себя близостью Уральских гор, и было за это жестоко наказано, то перед Колчаком и его окружением в апреле того же года маячили уже золотые купола первопрестольной. Было от чего потерять голову и требовать от командующих армиями, а тем в свою очередь от командиров корпусов и дивизий, двигаться только вперед и вперед.

Результатом «абсурдного преследования» в условиях апрельской распутицы стало отставание тылов, растягивание фронта, потеря пробивной способности ударными силами. Между штабами и полевыми командирами зрели конфликты. Но если бы только в распутице было дело. Увлекшись погоней, Ханжин сильно растянул левый фланг своей Западной армии, имея на нем лишь сильно ослабленные дивизии. Между тем, именно против этого корпуса сосредоточилась ударная Южная группа советских войск под командованием Фрунзе. По иронии судьбы встретились тезки: Фрунзе также как и Ханжин был Михаил Васильевич.

Не останавливаясь на общеизвестных причинах появления у красного командования идеи контрудара, отмечу, что перелом в весенней кампании 1919 года стал во многом возможен из-за неудачных действий Оренбургского и Уральского казачьих войск. По плану Колчака казаки должны были сковать на юге I и Туркестанскую армии красных, не дать им возможность оказать помощь терпящей поражение соседней V армии. Но с этой задачей казаки не справились, не сумели отбить у противника свои войсковые столицы – Уральск и Оренбург.

Если говорить о роли на Восточном фронте конницы в целом, то надо отметить, что большой погоды здесь она не делала. На Восточном фронте казачьи полки и бригады играли вспомогательную роль, на поле боя главенствовала пехота.

Замечу, что понимание роли кавалерии во время Гражданской войны пришло позднее и, что характерно, на юге, там, где действовала масса донской и кубанской казачьей конницы. Что касается Восточного фронта, то если зимой и весной низкая активность кавалерии оправдывалась погодными условиями, то в мае-июне, когда почва просохла в период боев белых с ударной группой Фрунзе, колчаковское командование так и не использовало в полной мере своего превосходства в острых казачьих шашках.

Но вернемся к драматическим событиям весны 1919 года. В то время как II Уфимский корпус при поддержке III Уральского вел наступление на Самару, красные нанесли поражение белогвардейцам под Оренбургом. 28-го апреля Южная группа Фрунзе устремилась в образовавшийся разрыв между III и VI Уральскими корпусами в направлении на Белебей. Однако ударить по тылу II Уфимского Фрунзе не смог. 30-го апреля на сторону белых перебежал один из комбригов 25-й дивизии небезызвестного Чапаева и раскрыл Войцеховскому планы красного командования. Видя угрозу своему левому флангу, Войцеховский, в руках которого в это время было объединено командование II и III корпусами, в ночь c 1-го на 2-е мая отдал приказ приостановить наступление и перейти к обороне. Но уже днем того же числа он приказал отходить к Бугульме, так как чапаевская дивизия угрожала городу охватом.

Со своей стороны Фрунзе ставит советским войскам задачу охватить пятью дивизиями в районе юго-западнее Бугульмы два корпуса белых, а кавбригаде Каширина перерезать железную дорогу Бугульма – Уфа. По замыслу красного командования, планировалось окружение ударных корпусов Колчака. Однако 9-го мая Войцеховский, не желая отдавать инициативу противнику, сам отдал приказ о наступлении. Колчаковское командование не могло и не хотело мириться с тем, что инициатива будет принадлежать противнику. Однако переменчивое военное счастье было уже не на стороне белого воинства, и ударные их части – 4-я Уфимская дивизия и Ижевская бригада генерала Молчанова – в бою с дивизией Чапаева потерпели своё первое серьезное поражение.

Сражение началось с того момента, когда на подходивший к деревне Секретарка 221-й Сызранский полк 74-й бригады чапаевцев обрушились два полка 4-й Уфимской дивизии. Чапаевцы развернулись и встретили белых ружейно-пулеметным и артиллерийским огнем с места. Последовал сильный огневой бой. На помощь сызранцам был направлен 220-й Иваново-Вознесенский полк, который совместно с кавалерийским дивизионом бригады нанес удар во фланг белым. Ожесточенное сражение, длившееся целый день, местами переходило в рукопашные схватки. С наступлением темноты уфимцы отступили. Двигаясь от Татарского Кандыза на Аксенкино походной колонной Ижевская бригада Молчанова у деревни Ибряево попала под удар с флангов 217-го Пугачевского и 218-го Разинского полков чапаевцев. Ценой больших потерь, в основном пленными, ижевским стрелкам удалось вырваться, но ими была брошена артиллерийская батарея, пулеметы.

Во многом поражение уфимцев было обусловлено тем, что ижевцы не сумели прикрыть фланг своей дивизии. А не смогли они надежно прикрыть уфимцев по той простой причине, что в Ижевской бригаде к тому времени коренных ижевцев практически… не было. В то время, когда корпуса Западной армии Ханжина ещё наступали, пришло известие о вступлении в города Ижевск и Воткинск частей Сибирской армии. Ижевские рабочие стали требовать скорейшей отправки на родной завод, что было вполне естественно для людей, долго не видевших свои семьи. Разумеется, командование Западной армии не могло, в разгар наступления, позволить себе лишиться столь сильной бригады, и рабочим было в их просьбе отказано. Тогда значительная часть ижевских стрелков самовольно ушла с фронта домой. Что оставалось делать Ханжину? Бригаду в спешном порядке укомплектовали наспех мобилизованными и необученными башкирами и, естественно, ни о какой боеспособности прославленного соединения и речи быть не могло. По воспоминаниям начальника штаба Ижевской бригады Ефимова, написавшего в эмиграции книгу «Ижевцы и воткинцы», когда на бригаду набросилась конница Каширина, молодое башкирское пополнение просто попадало на землю, закрыв головы руками.

Соединение Каппеля было стратегическим резервом Колчака, его готовили для наступления на Москву, но белым пришлось бросить его под Белебей, чтобы хоть как-то поддержать измученные непрерывными боями свои ударные силы. Корпус Каппеля формировался в Челябинске, его солдаты и офицеры имели английское обмундирование. Однако, если костяк соединения был превосходным – его составляли старые бойцы-волжане, превосходно сражавшиеся с красными под началом своего командира осенью-зимой 1918 года – то пополнение было из рук вон плохим. В основном за счет пленных красноармейцев, которые при любом удобном случае, перебегали на сторону советских войск. Именно в надежде переломить ход кампании полки Каппеля бросали в бой прямо с колес, разрозненно, из-за чего корпус потерял пробивную силу и, несмотря на ожесточенное сопротивление был разбит.

4-я Уфимская дивизия держала позиции севернее города, против неё действовала опять-таки дивизия Чапаева. 15-го мая 13-й Уфимский полк был атакован 219-м Домашкинским полком чапаевской дивизии у деревни Уязы-Томак и отступил. В этот же день 15-й Михайловский полк имел шестичасовой бой с чапаевцами у деревни Сукулово, после которого отступил к Нижне-Троицкому заводу. Неудача двух лучших полков дивизии вынудила командование прибегнуть к единственному резерву, каким был 16-й Мусульманский полк. Вечером 15-го мая его бросают на деревню Кызыл-Яр, где противник навел понтонный мост. Артиллерии уфимцев удалось разрушить переправу, но саперы красных вновь ее восстановили. Затемно переправившиеся Разинский и Пугачевский полки чапаевцев на рассвете следующего дня атаковали позиции 16-го Мусульманского. И вновь бой был неудачным для белых, чему в немалой степени способствовал переход на сторону красных шестидесяти солдат из 4-й роты этого полка.

Вообще надо отметить, что, начиная с боев под Белебеем, переход солдат и даже офицеров колчаковской армии на сторону противника стал особенно частым явлением. Пример подал курень (полк) имени Тараса Шевченко, набранный из этнических украинцев и сразу же в полном составе перешедший на сторону красных. За этим последовала сдача в плен почти всего 10-го Бугульминского полка, 11-го Сенгилеевского, 3-го батальона 49-го Казанского. Белая армия начала стремительно разваливаться…

16-го мая корпус Каппеля оставил Белебей. По воспоминаниям очевидцев, эшелоны с каппелевцами проследовали через Уфу без остановки.

Об Уфимской операции июня 1919 года сказано и написано предостаточно, казалось бы, тема исчерпана, но все ли изложенное советскими историками соответствует действительности? Постараемся представить ход боев под Уфой с привлечением воспоминаний участников обеих противоборствующих сторон.

Итак. К моменту Уфимской операции армия Ханжина, отведенная за реку Белую, была поделена на три группы: Уральскую, обороняющую правый фланг, Волжскую – на левом фланге и Уфимскую – на центральном участке фронта, т.е. непосредственно у города. Длина фронта, занимаемого Уфимской группой, простиралась от устья реки Уфимки до Благовещенского завода и достигала 45 км. В 20-х числах мая фронт держали Волжский и Уфимский корпуса, III Уральский был выведен в резерв севернее Уфы для отдыха и пополнения.

Существенную роль в обороне Уфы сыграла артиллерия: белые постарались максимально насытить ею боевые порядки своих войск, в черте города на высоком правом берегу расположили батареи. Незадолго до начала боев в местных газетах появилось объявление об испытании на городском полигоне тяжелых пушек французской системы.

Насколько большое значение придавало Уфе белогвардейское командование, видно из перехваченного красными секретного доклада Ханжина главкому чеховойск Яну Сыровому:

«У прямого провода в Уфе генерал Ханжин, в Омске генерал Сыровой.

Ханжин: ...обстановка в корне изменилась, под угрозой противника оказалась Уфа, ключ к Среднему Уралу. Более того, боеспособность наших частей катастрофически падает. Я заготовил приказ об объявлении Уфы на осадном положении и о поголовной мобилизации гражданского населения города для сооружения укреплений. Вчера я вторично производил рекогносцировку местности и пришел к выводу, что Уфу можно превратить во второй Верден против красных... Уфу красным не взять...».

Бравурный тон доклада главкома Западной армией можно объяснить тем, что доклад предназначался для высшего командования. Рядовой же офицерский состав вряд ли разделял оптимизм своего командующего. Во всяком случае, в уфимских газетах появилось объявление о собрании членов семей офицеров 13-го Уфимского полка. О чем могла идти речь на нем – догадаться нетрудно, так как аналогичное объявление появлялось в местной печати перед оставлением белыми города в декабре 1918 года.

После недельной передышки войска Туркармии красных 25-го мая начали операцию по овладению Уфой и 30-го числа заняли станцию Чишмы. Бой за станцию был предпринят белыми лишь для того, чтобы успеть отвести главные силы к губернской столице.

Вышедшие к реке Белой полки 25-й дивизии Чапаева открыли с левого берега ружейный, пулеметный и артиллерийский огонь по окраине города, по позициям колчаковцев. Обстрел велся на протяжении всей осады Уфы, то есть со 2-го по 9-е июня. По воспоминаниям очевидцев, снаряды чапаевской артиллерии, бившей со стороны Цыганской поляны, накрывали почти всю площадь города, особенно центральную его часть, но существенных разрушений не было, как не было и больших жертв среди мирного населения, заблаговременно попрятавшегося по подвалам. Впрочем, по городу стреляли обычные полевые пушки. Тем не менее, несколько улиц Уфы было охвачено пожарами. Пять снарядов попало в первую соборную мечеть, обстреливалась колокольня Троицкой церкви, один снаряд угодил в дом купца Костерина.

Ответный огонь колчаковских батарей – с Сергиевского кладбища, Случевской горы (сейчас сад имени Салавата Юлаева), Троицкой (Первомайской) площади и с бронепоездов, находящихся на станции Уфа, был, наверное, более успешен, во всяком случае, переправиться красным в районе Цыганской поляны и железнодорожного моста не удалось. Основные события развернулись в районе деревни Красный Яр, ставшей на время осады Уфы штабом 25-й дивизии и командующего Туркармией Фрунзе. Напротив деревни разведчики-чапаевцы захватили небольшой плацдарм на правом берегу Белой. Находящаяся против плацдарма 4-я Уфимская дивизия, в лице 13-го полка, не торопилась начинать активные действия против красных, выжидая переправы больших сил. В этом был свой резон, так как не имея достаточно сил для сплошной обороны берега, логично было допустить переправу противника в одном месте, позволить ему стянуть здесь все свои резервы, а потом бить в самый неподходящий для того момент – во время переправы.

В полночь с 7-е на 8-е июня силами двух бригад 25-й дивизии красные начали форсирование Белой: 217-й Пугачевский и 220-й Иваново-Вознесенский полки переправились на захваченный разведкой плацдарм и в четыре часа утра, после короткой артподготовки, перешли в наступление. Преодолев три ряда проволочного заграждения, 220-й полк сбил колчаковцев с занимаемых позиций и занял деревню Новые Турбаслы. Противостоящий иваново-вознесенцам 14-й Уфимский полк, не оказывая красным упорного сопротивления, отступил к 15-му и 16-му своим полкам, стоявшим в резерве у деревни Вотикеево.

Наступавший рядом с ивановскими ткачами 217-й полк чапаевцев закрепился в деревне Александровке, и таким образом красные к 10 часам имели плацдарм шириной (по фронту) до 8 км и глубиной 10-12 км. К полудню Фрунзе и Чапаев переправили ещё два полка, дивизион бронеавтомобилей и шесть легких орудий.

Лишь теперь, убедившись в намерении красного командования переправлять главные свои силы в районе Красного Яра, белые предприняли активные меры по ликвидации красного плацдарма. Полки 4-й Уфимской дивизии атаковали Иваново-Вознесенский полк и сбили его с занимаемых позиций. Одновременно был нанесен удар в тыл Пугачевскому полку – деревня Александровка перешла к белым. Положение для красных усугубляло безраздельное господство авиации белых, затруднившей и без того сложное положение переправлявшихся сил чапаевской дивизии.

В критический момент боя в цепях отступавших красных появился с винтовкой в руках сам командарм Фрунзе. Личным примером он остановил отступавшие полки и возглавил контратаку батальона Иваново-Вознесенского полка на Александровку.

Удар 4-й Уфимской дивизии тем самым был сорван, однако бой за плацдарм не закончился. К 16-ти часам на помощь уставшим уфимцам подошли части 8-й Камской и 1-й Сибирской казачьей дивизий. Опять в воздухе появилась авиация белых, именно в этот момент сброшенной с аэроплана бомбой был контужен Фрунзе и пулей в голову ранен Чапаев. Многострадальная Александровка вновь перешла к колчаковцам. Как и в первой половине дня, красные дрогнули и устремились к переправе. Но в последний момент комсостав Пугачевского полка сумел остановить растерявшихся красноармейцев и организовать контрудар. На помощь красным пришла переправившиеся бронеавтомобили, дивизионная и полковая артиллерия.

К исходу дня красные расширили занимаемый плацдарм и переправили на него ещё два полка 25-й дивизии – 221-й и 222-й. Ночь с 8-е на 9-е прошла спокойно, стороны готовились к решающей схватке...

Об атаке колчаковцев 9-го июня под Уфой в советской историографии написано как об атаке «психической». Ей посвящен эпизод в фильме «Чапаев», о ней писали комиссар Фурманов, командир 73-й бригады 25-й дивизии Кутяков и начальник чапаевской дивизии Хлебников, советские историки Спирин, Болтин и др. Замечу лишь, что эти воспоминания сильно противоречат друг другу. Так у Фурманова «офицерские батальоны и Каппелевский полк» подошли тихо, «стремясь застать измученных вчерашним боем красных героев врасплох», у Кутякова наступавшие колчаковцы шли в черных мундирах, как в фильме «Чапаев», у Хлебникова же атаке предшествовала артподготовка, а сама атака шла «под грохот барабанов и звуки труб». Обратимся к другим высказываниям. Упомянутый Эйхе в своей книге «Авантюра Колчака» писал, что из 17-тысячного офицерского корпуса колчаковской армии лишь одна тысяча были кадровыми, остальные же получили офицерский чин лишь в годы первой мировой войны, но и таковых не хватало в армии белого адмирала. Ни о каких офицерских батальонах, а тем более полках, на Восточном фронте и говорить не приходится.

Что касается «каппелевцев», то этот термин появился только зимой 1919 – 1920 гг., так называли себя колчаковцы в память о своем любимом командире генерале Каппеле. Если принять за «каппелевцев» солдат и офицеров упоминаемого I Волжского корпуса, которым командовал Каппель, то, как было сказано выше, волжане держали фронт по правому берегу реки Белой южнее Уфимской группы и участия в защите Уфы не принимали. Наконец о «барабанном бое и черных мундирах». В книге генерала Сахарова «Белая Сибирь» есть такое упоминание о внешнем виде белых защитников Уфы:

«...Как будто это были не воинские части, а тысячи нищих, собранных с церковных папертей. Одежда на них самая разнообразная, в большинстве своя, крестьянская, в чем ходил дома; но все потрепалось, износилось за время непрерывных боев и выглядит рубищем. Почти на всех рваные сапоги, иногда совсем без подошв; кое-кто ещё в валенках, а у иных ноги обернуты тряпочками и обвязаны веревочкой; татары большею частью в лаптях. Штаны почти у всех в дырьях, через которые просвечивает голое тело».

Если у читателя может сложиться впечатление, что генерал Сахаров слишком сгустил краски, то можно обратиться к воспоминаниям военкома 220-го полка Капустянского, который писал, что отступающие офицеры-колчаковцы, срывая погоны и уничтожая документы, надевали при этом лапти... чтобы не отличаться от своих подчиненных. Достаточно подробно о бое 9-го июня написал московский журналист Михаил Жохов, статья которого, посвященная участию в Уфимской операции 220-го Иваново-Вознесенского полка опубликована в неоднократно переиздававшемся сборнике «Говорят чапаевцы». Согласно Жохову, атака колчаковцев велась обычными стрелковыми цепями, без всякого барабанного боя и прочей мишуры. Белогвардейские цепи были встречены пулеметным и ружейным огнем Иваново-Вознесенского и Пугачевского полков, артиллерией и бронеавтомобилями, причем у чапаевцев была превосходная позиция на возвышенности, и наступавшие белые цепи хорошо просматривались. Атаковали красных все те же измученные предыдущими боями 4-я Уфимская, 8-я Камская дивизии и казачьи полки.

Описание, данное Жоховым, кажется наиболее достоверным, но есть одна деталь, которой он совершенно не касается: он ничего не пишет о черных мундирах, столь любимых советскими историками. Единственной версией объясняющей возникновение легенды о «психической атаке» может быть наличие в 13-м Уфимском полку упоминаемой выше 5-й роты, в которой служили воспитанники учебных заведений Уфы. Как уже говорилось, особенностью этой роты было то, что она выдвигалась на фронт лишь в экстренном случае. И что особенно важно, её бойцы носили черные фуражки, гимнастерки и брюки учащихся реальных училищ. Вот почему до Уфимской операции чапаевцы не встречали в рядах белых «черномундирных каппелевцев» – уфимских реалистов. Еще раз напомню, что этот полк в Уфимской дивизии был добровольческим и в атаках увлекал за собой менее боеспособные части. Конечно же, в чисто военном отношении подростки-реалисты не представляли для чапаевцев большой опасности, и в атаку они шли, пулям не кланяясь только потому, что возможно у бойцов 5-й роты, чей рост зачастую не превышал длину винтовки, просто не было соответствующего боевого опыта. Поэтому исход боя 9-го июня был предопределен заранее…

К вечеру этого дня сопротивление войск Уфимской группы было сломлено, полки 25-й дивизии вступили в Уфу. Уфимская операция явилась во многом переломной на Восточном фронте Гражданской войны. Если неудачи Западной армии в Бугульминской и Белебеевской операциях сказывались только на положении одной армии Ханжина, то после поражения под Уфой с целью выравнивания фронта пришлось отступать и Сибирской армии Гайды.

Среди отступавших колчаковцев наблюдалась паника и растерянность. Вместе с войсками город оставляли семьи военнослужащих, видные горожане Уфы, священнослужители, представители интеллигенции, люди среднего достатка. Вывозилась также масса домашнего скарба, и армия больше была похожа на громадный табор. Как сообщал министру обороны колчаковского правительства барону Будбергу генерал Лебедев, «при эвакуации Уфы, на красные муки были оставлены раненые солдаты, а штабы уходили, увозя обстановку, мебель, ковры. Причем некоторые лица торговали вагонами (имеются в виду вагоны с продовольствием, в Уфе белые оставили два миллиона пудов зерна. – Авт.) и продавали их за большие деньги богатым уфимским купцам...». Неизвестно, с каким чувством покидали свой город бойцы Уфимской дивизии. Вероятно, были такие, кто думал, что ещё удастся вернуться на родину, как это было после оставления Уфы в декабре 1918 года, но основная масса пребывала в полном унынии…

Из архива: июль 2011г.