Вадим Марушин. Разноликие тропы туризма

Кто хоть раз побывал на горных вершинах, видел облака, прижатые к спинам ледовых перевалов, орлов, парящих где-то там, внизу, ближе к оскалам безжизненных скал-«жандармов», стерегущих тишину и безмолвие Её Величества Горы. Вслушивался в канонаду снежных лавин и грохот невесть откуда взявшихся ледопадов. Вглядывался в ночное черное небо, до тесноты напичканное звездами, до которых, кажется, можно рукой достать. Таким людям можно позавидовать – они воочию видели самобытную, не исковерканную бездушием человека матушку природу!

Как словами поведать о красоте гор, о чистейшем воздухе, которым не надышишься, о схватке горных козлов – теке, разгуливающих по осклизлым мореным грядам. Или о горных яках, которым привольно живется на обширных альпийских пастбищах.

Людей издавна привлекают к себе заоблачные вершины с грозными ледниками, изрезанными вдоль и поперек рваными трещинами. Многих людей зовут реки – то тихие, смиренные, с зеркальной гладью, отражающие всполохи утренних или вечерних зорь. То реки непредсказуемые, с бурлящими водоворотами, порогами и водопадами, которые своей необузданной удалью и вековой неуемной силой прокладывают себе путь вперед сквозь любую преграду, а потом, как бы осознав содеянное, создают себе на время долгожданный отдых, прячась в мореных грядах – каменных убежищах, где ворчливо обтачивают разнокалиберные камни.

Многих людей привлекают дебри лесных кущ с неумолчным пением птиц и дурманящими запахами трав, эфирных масел и смол. Любуются ладошками лесных полян – укромных жилищ лесных обитателей, надежно спрятанных от людского сглаза лесным царем Берендеем. Да мало ли чего привлекательного может найти человек с непременным атрибутом – рюкзаком за плечами и неуемным желанием познать таинства первозданной природы. Испытать себя и друзей, идущих с ним в одной связке, да и просто закалить свой характер. Всякое случается в туристских походах, но всегда они остаются надолго в памяти. Но все, кто испытал на себе груз ответственности за идущих рядом с тобой товарищей, испытал радость от доселе не видимого, или даже стал свидетелем самоотверженности тех, кто когда-то здесь был, кто сложил голову ради ныне живущих, могут честно называть себя туристом!

Два километра до…

Начало шестидесятых. Ворзобское ущелье, что в Фанских горах Таджикистана, было для нас, башкирских туристов, в двух днях пути. После прохождения труднодоступного перевала Киндык нас ожидал отдых, а за ним и вожделенная цель – удивительное по красоте и своеобразию горное озеро Искандеркуль, образованное сильнейшим землетрясением несколько сот лет тому назад. Стихия тогда обрушила свою мощь в межгорную котловину, создав там нерукотворную, казалось бы, вечную, каменную плотину, уложив в нее несметное количество горных пород. Перехваченный водный поток, бесновавшийся среди скальных глыб и обломков, утихомирился, и получилось неповторимое по красоте озеро. Словно в горных ладошках зажатое меж высоченных снежных вершин и сверкающих на солнце скальников с нахлобученными на них ледяными куполами, оно без устали плескало свою небесную лазурь на прибрежные скалы, отражая в своей глади их неповторимую прелесть.

Всем, кто ходит в горы, известно, что с ними шутки плохи, что к ним надо относиться с уважением и «разговаривать только на Вы». Панибратства и неразумного отношения к ним, горы не прощают!

…Была середина апреля. За нашей спиной остался гостеприимный город Душанбе с цветущими яблоневыми и абрикосовыми садами. Жители, давно привыкшие к людям с рюкзаками, никак не могли понять: как так, по собственной воле, за собственные деньги, взвалив на себя 50–60-килограммовые рюкзаки, идут в горы. Поэтому наш руководитель Леша Лушников велел называть себя не туристами, а участниками экспедиции, в крайнем случае – альпинистами. Лушников здесь бывал не раз, а его авторитет для нас был непоколебим.

Все шло своим чередом. Хоженая тропа упрямо вела нас вверх к перевалу. Она не давала возможности свернуть ни вправо, ни влево. Да и зачем? Лушников был романтиком. Увидев что-то красивое или неординарное, обязательно обращал внимание на это всей группы. Скалы, уходящие ввысь отвесной стеной, скапливали в своих расщелинах щепотки земли, и в них, словно в сказочной оранжерее, находили себе приют тюльпаны. Не наши, доморощенные, а те, что смогли выжить в суровых условиях высокогорья. И, как бы гордясь своим мужеством и великолепием, большущими красными каплями-мазками они призывали полюбоваться этой красотой. На голых скалах встречались и эдельвейсы. Согласно преданию, эдельвейс произошел от молодой леди, которая нашла своего мужа мертвым на склоне альпийской горы. В отчаянии она решила остаться там навсегда. Из ее тела и был рожден этот белый цветок, не боящийся ни резких смен дневных температур, ни хлещущих по скалам снежных вьюг. Он привык ко всем невзгодам, но, чтобы увидеть его, необходимо подняться высоко в горы, преодолев немало трудностей.

А любоваться этим стоило! Представьте себе размер распустившегося тюльпана величиной в раскрытые мужские ладони. Об эдельвейсе уж и говорить не приходится: не всякому дано увидеть его скромную красоту. Росли эти цветы поодиночке, как бы защищаясь от ненужного людского соблазна быть сорванными. Прятались в отвесных скальных кручах – попробуй, достань.

…Снег без предупредительного ветра обрушил на нас такую силу, что видимость стала стремительно сокращаться. Если слева по ходу тропы ввысь уходила километровая стена с тюльпанами и эдельвейсами, то справа, уже более часа нас провожало чрево пропасти. При нормальной погоде оно не представляло никакой опасности, но сейчас, когда, как говорится, и зги не видно, эта бездна щекотала нервы. А снег все шел и шел. Казалось, что протяни руки, а через мгновение соедини ладони, – и в пригоршне окажется снежок. Снег проникал всюду. Создавал на клапанах наших рюкзаков белые «горбики». Прилипал к рукавам, мешал дышать. Как-никак, а мы уже давно перевалили за три тысячи метров. Спасали только наглухо застегнутые штормовки, брюки, закрывающие от снега высокие горные ботинки, а намокшие рюкзаки согревали спину. Было ощущение, что мы не идем, а плывем в снежном месиве, словно в тумане, следуя за впереди идущим и почти не видимым Лешей Лушниковым, который угадывался лишь по глубоким следам, оставляемым им в еле видимой тропе. Невидимками становились и скальная стена, и черная пропасть каньона.

Леша шел впереди, угадывая ее каким-то чутьем, а оно у него было практически безошибочным.

Снежная лавина

Мокрый, вначале тяжелый снег уже доходил нам почти до колен, когда прозвучала его команда: «Стой, будем ставить лагерь здесь. Палатки ставить ближе к скальной стене, рядом и входом друг к другу. Дальше трех метров от палаток в сторону каньона ни шагу».

А снег все валил и валил. Очистили место, установили дежурных, которые то и дело стали сбрасывать с крыш палаток снег, не давая ему «закопать» нас, в образовавшейся снежной пещере, потолком которой мог служить лишь тонкий слой наших палаток «памирок».

Вскоре над нашими палатками стали проноситься снежные лавины. Они шли с шумом и какой-то регулярной последовательстью. Лавины проносились над нами, над невидимой тропой и исчезали во всепоглощающем чреве каньона. Как угадал Леша место для лагеря? Как при нулевой видимости он определил имеющийся где-то над нами, в поднебесье, скальный козырек, который послужил срывающимся вниз лавинам естественным трамплином и, тем самым, спас нам жизнь.

Таких вопросов за нашу многолетнюю дружбу с ним, в тех переделках, в которые мы неоднократно с ним попадали и зимой, и летом, было достаточно. Как-никак, а дружба эта длилась полвека. А ответ крылся в его опыте, реальном туристском мастерстве, знании природы не понаслышке, а изнутри и, конечно, в ответственности перед теми, с кем он шел в поход.

Наутро прояснилось. Хребты за каньоном искрились, поддаваясь натиску ослепительных и горячих лучей солнца, снег стал быстро таять. Стал вопрос – что делать: идти на штурм перевала или?

– Все, ребята, баста! Пришли. – Леша посмотрел на нас, ожидающих его команду-приговор.

– Идти вперед и брать этот перевал «Киндык» («пупок, в переводе на русский язык), опасно. Он, наверняка, закрыт, хотя он и рядом. Леша повернулся лицом в сторону перевала, затем посмотрел на нас.

– В сентябре пойдем на Памир, а следующей весной придем сюда, а сейчас «ноги в руки» – и вниз, в Душанбе. Видите, что солнце творит. Вот-вот сели начнутся. Тогда беда.

Через пару часов, как мы покинули наш снежный лагерь, слова Лушникова стали сбываться – появились первые признаки начинающегося грязевого селя. Вначале мы «хлюпали» отриконенными ботинками по месиву таявшего снега, а потом, когда стали прогреваться прилегающие к тропе склоны, появились вначале торопкие ручейки, быстро обращающиеся в грязевые потоки. Мы прибавили шагу.

…Душанбе. Уставшие, донельзя грязные мы вошли в его цветущие объятия. Не верилось, что все уже позади. Люди на улицах, глядя на нас, понимающе улыбались, приветливо кивали головами, приговаривая: «Салям алейкум!» «Алейкум ассалям», – отвечали мы, направляясь к журчащему арыку, чтоб привести себя в порядок.

Подошел мужчина, поинтересовался, откуда мы возвратились.

– Хорошо, что не пошли на перевал. Говорят, что из-за таяния этого снега сошел сель, разрушил плотину и выплеснул озеро Искандеркуль из его, казалось бы, вечной, котловины. Много людей погибло, много прибрежных кишлаков в Варзобском ущелье смыло. Вы, молодцы, вернулись живыми, а вот ребята с Украины, которые ушли до вас на этот перевал дня за четыре, что с ними? Он вздохнул, пожелал нам удачи и ушел.

«Ну, Леша… – Помолчали мы, глядя в его глаза. – Спасибо. Спас ты нас».

Осенью этого же года мы были на Памире, так называемой «Крыше мира».

Со своим уставом в гости не ходят

Памир – крыша мира, уж так повелось. Что верно, то верно. Горы всегда разноликие. Одни с торчащими оскалами останцов, о которых никогда ничего не знаешь: может, простоят они еще век, а может, рухнут за твоей спиной, сбрасывая вниз каменную гибель. Все может быть. Таковы уж горы. Другие – как Саяны, Алтай или тот же Хамар-Дабан, покрытые таежными лесами. Вроде бы в них все так же, как и на нашем Южном Урале, разве что они значительно выше, реки сварливей и людей в округе на десятки, а то и сотни километров не сыщешь. Да и это или туристы или охотники. А то могут быть и лихие люди. Встречи же с местными жителями, как правило, проходят дружелюбно. Надо лишь уважать их обычаи – как национальные, так и религиозные.

Памир. Вечер, как таковой, очень зыбкий и короткий. Не успеешь и глазом моргнуть, как густая, всепроникающая темень поглощает всё вокруг. Лишь на восточной стороне хребтов, покрытых снежным и ледяным покрывалом, угасают прощальные солнечные блики как последняя память уходящего знойного дня.

…Все было как всегда. Леша Лушников хлопотал с размещением палаток. Генрих Богатов и Слава Прокофьев возились с костром, наш медик Николай Синякин возился со своей аптечкой, другие осматривали снаряжение, готовя его к прохождению очередного перевала. Лишь Рита – белокурая бестия, студентка пятого курса мединститута, улеглась в палатке и оттуда устало глядела на нас. Ничто не предвещало неприятностей, а они в этой уже кромешной тьме, цокали копытами, приближаясь к нашему лагерю.

По временным меркам было еще не поздно, не более одиннадцати часов, когда из-за скального поворота тропы, охранявшего нас от ветра, показались двое всадников. Это были пастухи-киргизы. Слабый костер, разожженный нами из сухих веток арчи, поверх которых лежала куча высушенного солнцем помета животных, казался яркой живой отметиной.

– Салам алейкум!

– Алейкум ассалам!

Приветствовали мы друг друга. Наездники слезли с лошадей, оставив их на тропе. Неспешно подошли к костру. Присели на корточки перед ним. Помолчали.

За десятилетия туристской жизни не только я, но и все мои товарищи всегда удивлялись осведомленности местных жителей о нас, о маршруте, по которому мы идем. А ведь мы никого не перегоняли, никого по пути не встречали, ни с кем не общались. А вот, на тебе – сведения о нас каким-то образом проникли в эту горную или таежную глушь.

При встрече с местными жителями не принято самим начинать разговоры, задавать вопросы. Надо терпеливо ждать их со стороны хозяев, а именно они, эти жители памирских кишлаков, и являются ими.

Леша, как старший из нас, предложил чай, который еще грелся на «благоухающем» дымном костре.

Свет костра высветил лица нежданных гостей. Это были местные пастухи, спешившие, как они уверяли, спуститься в Алайскую долину, к своим отарам овец, оставленным на попечение родственников. Одному из них было лет за тридцать, а другой выглядел явно моложе. Одеты они были в видавшие виды халаты. Сидели у костра, поджав под себя ноги. Пили чай, вели неспешный разговор. Ничего не предвещало неприятностей, а они, как оказалось, скрывались в палатке, из которой тихо и мирно глядела на нас Рита. Ее удивительно белые, красиво уложенные волосы создавали нереальное очарование ее лица. Взгляд молодого киргиза застыл на нем. Узкий разрез глаз стал еще уже, а затем увеличился, будто бы оттянутый вниз внезапно вытянутой дочерна загорелой шеей.

– Продайте, – кивнув головой и указывая рукой на Риту, выдохнул он.

– За сколько? – неожиданно для нас прозвучал вопрос Риты.

– Двести баранов!

– Чего? Двести баранов? Ну, ты и даешь! Жадничаешь, наверное.

Мы все онемели. Рита была в Средней Азии впервые и не знала ни обычаев, ни отношений людей гор к женщинам.

Молодой киргиз повернулся к рядом сидевшему старшему товарищу.

– Сколько мне дашь баранов взаймы до весны?

– Сто, сто пятьдесят. – Прозвучал ответ на киргизском языке. Они продолжили меж собой разговор об условиях возвращения долга, не зная, что среди нас находится Саях Хафизов (в те годы директор уфимского туристского клуба «Орион»), физически мощный человек, прекрасно знающий почти все языки жителей Средней Азии. Он глянул на нас, приложив палец к губам.

– Ну, чего там решили? – вновь раздался голос Риты.

Молодого киргиза будто бы кто-то кольнул в бок.

– Триста баранов! Почти срывая голос, крикнул он.

Нам стало жутко. Мы-то знали, что стоит за этими злосчастными баранами. А Рита все не унималась.

– Ребята, решайтесь, – смеясь и, начиная вылезать из палатки, продолжала она.

– Я все равно от него убегу. А вы на всю жизнь шашлыками будете обеспечены!

Леша и Саях вскочили, схватили Риту, которая все происходящее принимала по своей неопытности за игру, втолкнули в палатку, накрепко застегнув ее замком-молнией.

Молодой киргиз был взбешен. Саях, трезво оценив складывавшуюся ситуацию, перешел с ними на киргизский язык. Достал из рюкзака «НЗ», припасенный нами на всякий «пожарный» случай, и стал объяснять гостям сложившуюся ситуацию.

Неуемный пыл обоих «пришельцев» гасился долго и был погашен не столь «НЗ», сколько знанием обычаев местных жителей и владением киргизским языком Саяхом.

Рита, слыша весь разгоревшийся из-за ее поведения сыр-бор, притихла.

Звезды на аспидно-черном памирском небе мерцали, и, казалось нам, смеялись над сложившейся ситуацией. Пара киргизских коней у скалы мотали головами, издавая удилами неприятные звуки. Мы, стоя у догоравшего костра, пожимали руки уезжающим пастухам, так до конца не понявших нас, упустивших такую, казалось бы выгодную сделку.

Когда ночное чрево поглотило звуки топота копыт лошадей, Рита вылезла из палатки.

– Спасибо, ребята! Я-то думала – это шутка. А оказывается, ой, ей, ей! – Умоляюще глядя на нас, говорила она. – Простите, я больше так не буду. Ладно, а? – чуть ли не всхлипывая, все больше сознавая прошедшее, продолжала она, подходя и обнимая Лешу Лушникова.

Он обнял ее за плечи, погладил по голове :

– Ладно, хорошо, что все так обошлось. Тем не менее, сейчас спать, подъем будет очень ранним. Все может случиться. Эти ребята, он кивнул головой в ночную темень, могут поутру вернуться. У меня были такие случаи. Не отдадим ее им, он похлопал Риту по плечу, а из-за нашего отказа могут на тропе устроить камнепад. Сами знаете, это в горах сделать просто. Так что спать. Завтракать будем за перевалом.

Чуть только забрезжил рассвет, освещая ледяные купола западных хребтов, мы были на ногах. Морозный воздух перевала бодрил. Вчерашняя встреча уже не вызывала у нас опасений, а давала повод шуткам и смеху.

 Герои ледяных объятий

Был конец октября 1965 года. Я как участник Всесоюзных сборов по подготовке инструкторов горного туризма приехал на Кавказ. Группа оказалась «разношерстная». Кто-то попал сюда благодаря своим связям – видно, думали отдохнуть, погреть свое бренное тело на сочинских пляжах. Других, реально знающих и имеющих опыт горных походов, оказалось всего несколько человек. Среди них был я и мой товарищ из Киргизии Юрий Пресняков. Руководил семинаром Жора Марченко из Краснодара. Часть нашего зачетного маршрута проходил вдоль Главного Кавказского хребта, затрагивая места, связанные с обороной Кавказа 1942–1943 годов. Касался он Бзыбского и Абхазского хребтов, в межгорном понижении которых расположен легендарный Марухский перевал.

О том, что на Кавказе шли бои, знала вся страна. Но насколько они были ожесточенные, с огромными людскими потерями и необыкновенным героизмом солдат, стоявших на этом рубеже насмерть, стало известно лишь в начале 60-х. Долгие годы после войны ледники и снежники Кавказа хранили в себе страшную тайну о произошедших здесь событиях.

Начало исследований военной трагедии положил случай, который произошел 21 сентября 1962 года. Утром чабан Мурадин Качкаров, искавший отбившихся от отары овец, поднялся по леднику высоко на склоны хребта. Там, среди скальных обломков, он обнаружил несколько боевых окопов-ячеек – память о сражениях проходивших здесь в далекие военные годы. В них оказались человеческие кости. Чем дальше шел чабан, тем больше попадалось ему таких ужасных мест, заваленных патронами, гранатами, минами и прочими следами войны. Спустившись с гор, он сообщим об этом местным властям. Тут же были сформированы поисковые группы, состоящие из альпинистов, туристов и местных жителей. Останки защитников Марухского перевала были доставлены вниз.

К этой операции были подключены и представители Германии, т.к. ледник стал последней чертой для многих фашистов, за которую им так и не удалось перешагнуть. Появились во многих газетах очерки, воспоминания людей, помнящих кровавые события не таких тогда далеких лет.

Этот беспримерный подвиг защитников Кавказа всколыхнул патриотические чувства всей страны. Коснулись они и башкирских туристов – было решено совершить поход на этот перевал и установить там от лица жителей республики небольшую памятную доску со словами благодарности защитникам перевала. Руководил группой мой товарищ, опытный турист, прекрасный художник и человек, мастер спорта СССР по туризму, житель города Стерлитамака Альберт Мурзагулов. Случилось это летом 1964 года.

Мы, вытянувшись в цепочку, идем вверх, в горы. Настроение хорошее, снаряжение и экипировка тоже. Идем не спеша, по хоженой тропе направляясь к Бзыбскому хребту. Любуемся меняющимися ландшафтами, цветущими рододендронами, шутим.

Вскоре нашей веселости как не бывало – мы оказались на «тропе войны». Рядом с ней красовалась ее первая память – высокая пирамидальной формы пихта. Она была снизу доверху увешена различной формой и размеров вымпелами. Своей разноцветностью они напоминали елочное новогоднее убранство. Подходим. Читаем. И на глаза наворачиваются слезы. На всех без исключения вымпелах была выражена одна тема, одна боль – благодарность всем погибшим за сохраненную жизнь. За мужество и героизм, за то, что павшие герои – защитники Кавказа спасли человечество от фашизма.

Кавказ для немцев был лакомым куском. Захват Баку обескровил бы наши войска, лишил их самолетов, танков и других видов вооружения, использующих жидкое топливо. Бакинская нефть доставлялась баржами и танкерами вначале по Каспийскому морю и затем по Волге вверх по течению в различные города. И было ясно, что если немцам удалось бы захватить Баку, то положение на фронтах значительно бы осложнилось. Поэтому защитники Кавказа стояли насмерть. Защитниками его были бойцы разных национальностей. Многие из них и гор-то до этого никогда не видели, не говоря уж об альпинистских навыках.

В очень тяжелых условиях оказались защитники Западного Кавказа и его перевалов: Клухорского, Марухского, Санчарского т.к. через них были наиболее удобные пути фашистов к бакинской нефти.

Горцы – сваны, абхазцы, осетины – предоставили несколько тысяч ишаков и лошадей, чтобы поднять в горы солдатам снаряжение и боеприпасы. Сотни кузнецов-специалистов в короткие сроки примитивным способом изготовили для животных подковы, собрали воинам все необходимое. Понадобилось много веревок, как для упаковки грузов, так и для изготовления альпинистского снаряжения. Для этих целей абхазские рыбаки расплели свои сети и из них изготовили веревки необходимой толщины и назначения. Грузия направила в военные части своих лучших мастеров спорта для обучения бойцов альпинизму. Я не новичок в горах. Ходить по ним умею. Но в сравнении с теми людьми, которые родились и выросли среди снежных вершин, я как ученик-первоклассник. Невольно обращаешь внимание на то, как они ходят по осыпям, готовым ринуться вниз от малейшего неправильного шага. Поразительно мягкие бесшумные шаги – словно преследующие свою добычу рысь или кошка.

Я иду следом за сваном. Стараюсь ступать за ним след в след – так, как ходят волки. Но нет-нет, да и скатится вниз камушек из-под моих ног. Но ни разу, будучи на Кавказе и двигаясь с кем-то из местных маститых туристов или альпинистов, я не услышал в свой адрес замечаний или наставлений. Здесь все просто – смотри, повторяй и учись. Вот и сейчас, глядя на шедших рядом со мной товарищей, приехавших на эти туристские сборы из разных концов страны, вижу – кто из них хоженый, с достаточным туристским опытом, а кто нет. Поэтому для прохождения предстоящих перевалов надо загодя, в целях безопасности, скомплектовать пары. Это здесь и сейчас в благоприятной обстановке, среди благоухающей растительности и появляющейся зелени альпийских лугов, вблизи виднеющихся ледников и снежников сделать несложно. А каково было солдатам в зимнюю стужу далекого 1942 года?

Там, на высоте, превышающей 2000 метров, солдаты, одетые в обычные шинели, с пилотками на голове, еле-еле защищавшие их уши от ветра, непрестанно дующего через щербину Марухского перевала, вели ожесточенные бои и стояли насмерть. А воевать пришлось не с новобранцами вермахта, а с отборными специально подготовленными бойцами.

В 1942 году командование немецко-фашистских войск разработало план операции под кодовым названием «Эдельвейс», конечной целью которой являлось взятие Северного Кавказа и богатейших нефтеносных районов Грозного и Баку, тем самым отрезав центральные районы нашей страны от Кавказа и Закавказья, оставив Красную армию практически без снабжения нефтью и продовольствием. Группа армий «А», которой командовал генерал-полковник Клейст, должна была одной ударной группировкой обойти Главный Кавказский хребет с запада и выйти к Чёрному морю, захватив Новороссийск и Туапсе. Второй ударной группировкой обойти Главный Кавказский хребет с востока, пробив оборону советских войск мощными танковыми и моторизированными частями, и захватить Баку и Грозный, ну а третьей группировкой планировалось преодоление самого хребта в его центральной части по высокогорным перевалам с выходом в районы Закавказья. Для реализации поставленных задач немецкое командование осенью 1942 года срочно передислоцировало на Северный Кавказ 370-ю пехотную, 111-ю гренадерскую и 13-ю танковую дивизии, а также дивизию СС «Викинг» и дивизию горных егерей «Эдельвейс». Так говорится в официальных документах.

Мы идем по тропе, проложенной вдоль Главного Кавказского хребта. С маршрута не собьешься. Маркировка тропы увенчана разрушенными блиндажами и окопами. Рядом с ними, как вечные часовые, высятся ели, пихты и другие деревья с прикрепленными к их кронам вымпелами. Идем молча с щемящим и не проходящим чувством – тем, что мы идем по земле, обагренной кровью защитников Кавказа. В найденных поисковиками гильзах патронов были обнаружены спрятанные записки погибших героев перевала. Многие из них из-за долгого времени истлели, но на некоторых криминалистам удалось установить фамилии или другую информацию, касающуюся их владельца. Большинство надписей с фамилией или местом их прежнего проживания было вырезано или начерчено на ложках, в основном деревянных. Оказалось, что большинство их принадлежало грузинам, абхазцам, сванам, чеченцам и жителям других народов этих горных районов. На одной из таких ложек было вырезано название города – «Уфа». Действительно, все нации и народности вместе отстаивали здесь свое единое государство.

1-я горнострелковая дивизия вермахта больше была известна как дивизия «Эдельвейс». Она состояла из коренных жителей горных районов Южной Германии, Баварии и Австрии. В нее набирали солдат не моложе 24 лет, с опытом ведения боевых действий в горной местности выше снеговой линии.

Солдаты дивизии были специально обучены всем видам боевых действий в горах: скрытно передвигаться, преодолевая все формы горного рельефа, выбирать позицию для наблюдения, для огневых точек, для засады и нападения, для обороны. Экипировка и спецснаряжение соответствовали наилучшим образцам того времени. Все вооружение, боекомплект, провиант были приспособлены для вьючной транспортировки.

Все виды стрелкового вооружения были предельно облегчены, при сохранении стандартных калибров. Прицелы оружия были рассчитаны с учётом угла возвышения вплоть до ведения огня вертикально вверх или вертикально вниз. Среди солдат и офицеров фашистской дивизии «Эдельвейс» были и те, кто хорошо изучил Кавказ еще во время совместных восхождений с советскими альпинистами проводимые там в мирные довоенные годы. И тогда же ими были составлены подробные карты местности, которые не потеряли своего значения и по сей день.

Мы, туристы, для прохождения наиболее сложных участков маршрута и ориентирования на них составляем рукописные точные кроки и абрисы этих участков. Используя их, можно уверенно идти, зная наперед свое местонахождение, дальнейший путь и дальнейшие тактические действия. Именно эту и другую информацию о сложности кавказских маршрутов, и собирали тогда немецкие альпинисты, ходившие в одной связке с нашими. Говорят, что один из них через оптический прицел винтовки узнал нашего альпиниста, с которым когда-то ходил в одной связке. Соблюдая закон альпинистов о взаимовыручке, он крикнул ему: «Паша, вернись! Я давно тебя вижу. Уходи». Альпинист остался жив.

Я бывал на Эльбрусе. Знаю не понаслышке трудности восхождения на его двуглавую вершину, символизирующую непокорность жителей Кавказа. Германское командование, питавшее слабость к ритуалам и символике, организовало восхождение на Эльбрус. Так в августе 1942 года на обеих вершинах горы были подняты флаги с фашистской свастикой.

Всех солдат, поднявшихся на вершину, которую после победы немцы намеревались назвать именем фюрера, наградили железными крестами. Были изготовлены специальные жетоны с контурами горы и надписью «Пик Гитлера».

Но не тут-то было. «В феврале 1943 года капитан Алексей Гусев получил приказ «с группой... выехать по маршруту Тбилиси – Орджоникидзе – Нальчик – Терскол для выполнения специального задания в районе Эльбруса по... снятию фашистских вымпелов с вершин и установлению государственных флагов СССР. Был сформирован отряд в количестве двадцати человек из лучших альпинистов страны, участников боевых действий на перевалах. 13 февраля 1943 года шесть альпинистов под командованием лейтенанта Н. Гусака сбросили фашистские флаги с западной вершины Эльбруса. А 17 февраля 1943 года четырнадцать бойцов под командованием самого А. Гусева сорвали фашистские флаги с восточной вершины и водрузили флаг СССР. Прогремел салют из пистолетов. Историческое событие было отснято на кинопленку».

Война за Кавказ продолжалась. Перед советскими войсками ставилась задача остановить врага, измотать его в оборонительных боях и подготовить условия для контрнаступления. Битва за Кавказ началась 25 июля 1942 года и продолжалась до 9 октября 1943-го. Она стала одним из важнейших событий Великой Отечественной войны.

Ожесточенные сражения развернулись на горных кавказских перевалах на высоте нескольких тысяч метров. Такой войны как здесь, на Кавказе, таких суровых условий и испытаний, проявления героизма не знала ни одна армия мира. 15 августа немцами был взят Клухорский перевал. Через него открывалась дорога на Сухуми, до которого было рукой подать – всего-то 30–40 километров. Срочно были сформированы и отправлены на защиту перевалов отряды, составленные из альпинистов и сванов – жителей высокогорных районов Кавказа.

Фашистские снайперы, засады, труднодоступные скалы. Один неосторожный шаг здесь стоил жизни. На леднике – шквальный ветер, трещины. Погибших хоронить было негде. Их просто обкладывали камнями и кусками льда. Стужа. Бойцы из камней сооружали себе укрытия, крышей которых служила плащ-палатка. Питались крошками сухарей, которых выдавали по одной пилотке на неделю. И выстояли, не дрогнули, не имея за собой ничего, кроме гор и веры в свою победу.

Небывалый героизм, отвагу и выдержку проявили альпинисты – руководители этого перехода. Им приходилось в день проходить по 25–30 километров, по нескольку раз возвращаться назад, страховать людей и грузы на опасных местах перехода. Нести на руках малышей, помогать и поддерживать стариков, организовывать им горячее питание – и все это на тяжелейшем маршруте.

Там, где днем и ночью крутят шквалы,

Где вершины грозные в снегу,

Мы закрыли грудью перевалы

И ни пяди не дали врагу.

Эти слова неизвестного поэта легли в основу песни туристов и альпинистов. Слова в строчках стихов немного менялись. В некоторых упоминался героический Домбай, в других реальные события, связанные с боями за Кавказ. Например, был вставлен реальный случай, когда бойцы, перед своим прорывом через окружение немцев спрятали в гранату записку, в которой указали свои фамилии. В середине семидесятых годов в журнале «Турист» была опубликована фотография и статья тех выживших бойцов: они вернулись сюда, нашли гранату. Помнятся многочисленные отклики читателей этого журнала полные уважения и благодарности этим мужественным людям

…Тела героев Марухского перевала были с почестями перенесены вниз, а затем похоронены в братской могиле. В память о защитниках горных перевалов Кавказа на оживленной туристской трассе Черкесск – Домбай, на северной окраине шахтерского поселка Орджоникидзевский Карачаево-Черкесской Республики, был сооружен музей-памятник в виде мемориала.

Маршрут наш заканчивался на подходах к Марухскому леднику. Вскоре нам предстоит спуск в долину реки Бзымта. Отсюда, где стоим мы, хорошо видна спина ледника, с прочерками темных трещин. Мореными осыпями, охватывающими его по краям и скальный взлет на перевал, уходящий в небо, – именно его и защищали погибшие здесь герои.

Ветер с ледника приносил прохладу, солнце слепило глаза и, глядя на товарищей стоящих рядом, было не понять – то ли их слезы вызваны палящим солнцем и ветром, то ли переживаниями и памятью о тех, кто сложил свои головы ради них.

Из архива: июнь 2016 г.