Михаил Чванов. «Фритьофу Нансену – благодарная Россия!»

«Я сказал свое слово здесь, и буду повторять это снова и снова. Никогда не забыть мне смертную тоску в глазах русских детей. Спасите Россию!..»

«Русский народ имеет большую будущность, и в жизни Европы ему

предстоит выполнить великую задачу…»

Фритьоф Нансен

Несколько пришедшая в себя после Нового Смутного времени - 90-х годов теперь уже прошлого века Россия в ряду реальных, а больше еще виртуальных созидательных бумов вошла в бум воздвижения памятников. Этому, наверное, можно было бы только радоваться, если бы, - как и в случае, к примеру, с книгоиздательским бумом, которому тоже можно было бы только радоваться, если бы он не сопровождался или даже не забивался мощным канализационным стоком детективной и подобной ей низкопробной даже не литературы, - наряду, увы, с памятниками людям и событиям великим, достойным и достойного художественного исполнения не вставали в огромном, если не в подавляющем, количестве памятники сомнительного смыслового и художественного наполнения. Даже памятники великим порой вызывают, мягко говоря, горькое недоумение, если не сказать более, что они больше похожи на глумление. Скульптурный Сергей Есенин в Константинове почему-то встал совершенно не похожим на себя и в длиннополой шинели Феликса Дзержинского, от ведомства которого он немало при жизни и даже уже после смерти пострадал, если не сказать более, что, может, как раз это ведомство и затолкало его в петлю, и если бы не паспорт-посвящение на постаменте, то можно было предположить, что это памятник какому-то местному пламенному революционеру. А в Иркутске воплощенный в бронзе по инициативе местных демократов, решивших утереть нос местным патриотам, трагически погибший замечательный драматург Александр Вампилов больше похож на Бориса Немцова, и то только в пору, когда он еще был рядовым напёрсточником. Все это не может не беспокоить общество. К примеру, обеспокоилась по своему, писательскому, ведомству проблемой воздвижения памятников «Литературная газета», в последнем номере за 2006 год на первой полосе огромными буквами: «Открытие новых памятников, мемориальных досок писателям – пора задуматься над рядом серьезных вопросов. Например, как, кто, по каким критериям определяет имена литераторов для увековечения в камне и бронзе… Существует ли продуманная система отбора имен или все зависит от степени активности родственников и других заинтересованных лиц и организаций?.. Наиболее существенные из этих проблем «ЛГ» планирует обсудить в будущем году». Год прошел, но к заявленной теме газета, к сожалению, так и не вернулась.

А я бы поставил вопрос шире, не ограничиваясь памятниками и мемориальными досками писателям. Кому мы прежде всего должны поставить памятники в так называемой новой России, в том числе вместо или даже на месте обязательных в коммунистическую пору памятников Карлу Марксу, Владимиру Ленину и их верным соратникам, снесенных и сносимых, кстати, в целях мимикрии не кем-нибудь, а их внуками и племянниками, торопливо открещивающимися от отцов и дедов, а на самом деле верными и последовательными продолжателями их дела, необольшевиками, приведшими Россию («эту страну» – по их терминологии) к катастрофе 90-х годов, самым главным и страшным свидетельством которой стал факт, что недавно одной из комиссий ООН русский народ был занесен в разряд вымирающих? Сейчас поражаются нелепости, уродливости памятников Ленину и Марксу, какой-то выраженной в них внутренней патологии, даже элементарному несоответствию частей тела. А они не могли быть другими, потому как выражали, может вопреки скульптору, уродливую нравственную суть этих людей и их идей, независимо от того, создавались ли они ваятелями, для которых эти монстры были кумирами, или за них брались скульпторы, чуждые их духу, не бесталанные, но вынужденные ради куска хлеба унижаться до халтуры, потому как другие заказы в ту пору были крайне редки. Но оставим памятники вождям мировой революции в покое...

Существует ли ныне в России, вроде бы вновь обретающей национальную идею или хотя бы видимость ее, продуманная система отбора имен, подлежащих увековечению в камне, бронзе? И, может, самое главное: кто определяет эту систему? Памятники встают как грибы после дождя. Складывается впечатление, что у нас уже некому ставить памятники, потому как появляются памятники несомненному герою нашего времени, предтече Березовских и Ходорковских незабвенному Остапу Ибрагимовичу Бендеру, в Москве на Патриарших прудах вон собирались поставить памятник даже не Булгакову, а коту с примусом из его «Мастера и Маргариты», в свиноводческом совхозе «Рощинский» в Башкирии поставили памятник свинье, что, впрочем, более, может, оправдано, чем установка многих других памятников, потому как совхоз стоит на страже продовольственной безопасности страны, успешно борется с засильем на отечественном рынке забугорной далеко не первой свежести свинины… В принципе я не против и таких памятников, хотя в большинстве случаев они имеют к скульптурному творчеству такое же отношение, как к настоящей литературе нынешняя процветающая, соответствующая нынешнему криминальному состоянию власти и общества, детективная литература. Скульптуру все настойчивее стараются принизить до уровня примитивного декоративного оформления улиц, площадей и скверов. Но осмелюсь сказать, не боясь камней со стороны наших либералов, памятники имеют, впрочем всегда имели, самое прямое отношение к национальной или государственной идее (и появление памятника Остапу Бендеру по-своему было оправдано, пока именно он является ныне в России олицетворением не официальной, скрываемой от народа государственной и национальной идеи). Имела отношение к национальной идее и древнегреческая и древнеримская скульптура, прославляющая красоту человеческого тела.

Истинный художник, в нашем случае скульптор, порой видит необходимость того или иного памятника раньше своего времени, то есть он-то видит как раз вовремя, но общество в большинстве своем живет лишь в предчувствии. Недавно ушедший в мир иной замечательный русский скульптор Вячеслав Михайлович Клыков еще в советское время, когда существовала жесточайшая система-пирамида отбора имен, во главе которой были поставлены Карл Маркс и Владимир Ленин, обязательные в каждом городе и районном центре, вопреки этой системе, вопреки господствовавшей тогда идеологии, вопреки противодействию всех уровней власти, помимо памятников великим русским писателям, которые разрешались, потому как \творчество их для удобства было объявлено критическим реализмом, начал ставить памятники русским святым, он чувствовал, что они скоро снова будут востребованы страной, и первым поставил памятник благословившему князя Дмитрия на судьбоносную для Руси Куликовскую битву игумену всея Руси преподобному Сергию Радонежскому. Не без основания говорят, что с этого невероятного по мужеству поступка скульптора-гражданина началось возрождение русского национального самосознания. Я помню, как после одного из первых Праздников славянской письменности и культуры, который по инициативе Международного фонда славянской письменности и культуры, возглавляемого В. М. Клыковым, проходил в Великом Новгороде, что тоже для того времени было почти невероятным событием, памятник вставал, несмотря на запрет властей и тройное оцепление из войск КГБ, МВД и Московского военного округа. Меня, только за то, что я хотел быть свидетелем этого события, тоже пытались затащить в милицейскую машину, спас В. И. Белов со своим удостоверением депутата Верховного Совета СССР.

Ныне, по всему, систему отбора имен определяет «ваятель всея Руси» Зураб Церетели, подсовывая малоискушенному в этих делах московскому мэру свои «памятники-подарки», начиная с нелепого памятника-монстра Петру I, прорубившему окно в Европу, через которое в Россию полезла и до сих пор лезет всякая нечисть, еще неизвестно, чего больше, добра или зла, принес он России своими реформами на западный лад, не без оснований многие историки называют его первым российским большевиком. От монстров Церетели порой главам не только городов России, но и других стран по неведомым нам, смертным, причинам не хватает мужества отказаться. Мы наконец во всеуслышание заявили, что наша цель – созидание прежнего величия России, по крайней мере, теперь мы об этом не стесняясь говорим, а всего несколько лет назад это вызвало бы кучу насмешек и даже злобу со стороны прозападных либеральных демократов. И строя великую Россию, и отбирая имена для увековечения в памятниках, мы прежде всего должны вспомнить: кого мы забыли? кого не вспомнили? чьи памятники бездумно или по чужой подсказке снесли? кому приписали чужие заслуги в овациях партийных съездов, а потом в революционном хаосе «перестройки», чуть снова не переросшей в перестрелку? Кому не поклонились в пояс?

Да, конечно, прежде всего нужно возродить к жизни снесенные большевиками памятники, как возродили в Иркутске памятник императору Александру II, как и вернуть улицам прежние названия, не случайно стертые из нашей памяти. Ну и составить перечень имен людей, памятники которым нам нужны в движении вперед. И чтобы не решала этот чрезвычайно важный вопрос втихую какая-то тоже созданная втихую комиссия, которая составит этот список в зависимости от своих политических или эстетических вкусов, а мы все остальные будем поставлены перед фактом. Давайте это вопрос решать вместе, в том числе – кому мы должны поставить памятники в первую очередь?

Ныне, говоря о будущем русского народа, когда, может, уже поздно, когда процесс умирания и вымирания, выражаясь словами печально известного политического деятеля, небезызвестного артиста разговорного жанра, уже не просто пошел, а может, уже стал необратимым, все, начиная с Президента, как о главной национальной задаче заговорили о сбережении русского народа. Но пока, по большому счету, дальше разговоров это дело не идет, складывается впечатление, что это не более как предвыборный пиар, когда системно истребляемый сначала Первой мировой войной, удачно переведенной в революцию, потом всевозможными большевистскими экспериментами, потом Гитлером, потом не менее губительными для народной души необольшевистскими реформами русский народ комиссией ООН не без оснований внесен в список вымирающих. А может, специально внесли нас в этот список, выдавая желаемое за уже случившееся, чтобы окончательно придавить и раздавить нас морально? Как бы то ни было, низкий поклон тому, кто хотя бы заговорил, может, уже на краю пропасти, вслух об этой страшной конечной для нас проблеме.

Но был человек – не русский, не гражданин России, который еще в 20-е годы прошлого века, когда русский, российский народ дружно, словно сговорившись, одновременно уничтожали в братоубийственной войне вожди красные и белые, и так называемые союзники, которые больше всего на свете боялись возрождения России – был человек, который не на словах, а на деле, и не просто на деле, а без преувеличения сказать, положил свою жизнь на сбережение русского, российского народа. Если мы не были бы преступно беспамятны, то в каждом поволжском городе России, а прежде всего – на одной из центральных площадей ее столицы, Москвы, должен был стоять памятник этому поистине великому человеку, великому патриоту России, которого Ромен Роллан навал «единственным европейским героем нашего времени». Может быть, нужно признать, что этот человек был самым великим человеком ХХ века. Но великими по древней варварской привычке мы считаем великих злодеев, отличившихся как раз на поприще уничтожения народов, чужих или своих. На памятнике должна быть скромная и строгая надпись «Фритьофу Нансену – благодарная Россия!».

Да, когда противоборствующие стороны в России, словно сговорившись, как бы поставили перед собой единую цель: как можно побольше уничтожить и без того обескровленного Первой мировой войной и революцией российского народа, а так называемое мировое сообщество только радовалось этому и подогревало братоубийственный пожар, он, далекий от политики великий полярный исследователь, норвежец, у которого близких и дальних родственников в России вроде бы не прослеживалось, отставил в сторону все свои запланированные, очень важные для человечества экспедиции, научную работу и, вызывая раздражение и неудовольствие красных и белых вождей, а также огромного количества западных политиканов, ждущих окончательного уничтожения России, превращения ее в сырьевой придаток Европы и Америки, все свои силы посвятил сбережению русского народа.

 Да, у одних это вызывало раздражение, переходящее в злобу, у других - недоумение: почему именно он, норвежец и далекий от политики полярный исследователь?

На то были особые причины. Главная из которых, что, помимо того, что был великим полярным исследователем, он был великим, планетарно мыслящим Человеком (святое одиночество в бескрайних просторах ежечасно грозящего смертью Северного Ледовитого океана давало возможность увидеть планету и человечество на ней как бы со стороны, уйти от суетного, сиюминутного, увидеть главное), смотрящим далеко в будущее и многое видевшим там. В том числе глобальные беды, которые человечество ждут, и надежду, которая может предостеречь его от этих бед. А надежду, к удивлению многих, он увидел в разрушенной, обескровленной мировой войной и раздираемой, в том числе по чьему-то злому совету, гражданской войной России. Да, однажды побывав в России, даже не в самой России, а на полярных ее окраинах во время подготовки экспедиции на «Фраме», а потом глубже узнав ее в путешествии по Сибири, он не просто глубоко полюбил Россию и русский народ, но и, как великий ученый и как великий провидец, увидел, что за Россией, за душой ее народа, для кого-то загадочной, а для него понятной и близкой, – будущее не только Европы, но и всей планеты. (Свою книгу «По Сибири» он так и назвал «В страну будущего». Кто, кроме Нансена, только разве сумасшедший, так мог назвать книгу о России, в то время разоренной, – в том числе самими впадшими в беспамятность и беснование русскими?!)

 Многие тогда не понимали, как и сейчас не понимают или делают вид, что не понимают, что, спасая Россию, он спасал и Европу, а вместе с ней и весь остальной мир. Многие до сих пор не могут простить ему таких слов: «Русский народ имеет большую будущность, и в жизни Европы ему предстоит выполнить великую задачу». И это он говорил о стране, в то время буквально вымирающей от голода! И в разных вариантах он повторял эту мысль снова и снова: «Это будет Россия, которая не в слишком отдаленном будущем принесет Европе не только материальное спасение, но и духовное обновление». Если все-таки, пусть с большой оговоркой, говорить о Нансене как о политике и вкладывать в это понятие высший смысл, то он стал им во время похода на Северный полюс, во время которого взлелеял мысль не только о создании международной организации, способствовавшей бы установлению между государствами таких отношений, основанных на международном праве, которая в будущем давала бы возможность предотвращать войны и другие социальные катаклизмы, но и об особых духовных, может быть не государственных, ставших бы выше государственных, отношениях между народами. Но для этого нужно было найти духовное поле, которое могло бы стать платформой, прочным основанием для будущего гармоничного обустройства погрязшего в войнах и междоусобице человечества. И, может, неожиданно для себя он нашел эту духовную опору в России, увидев в душе русского народа вселенскую объединяющую душу. Нансен безоговорочно поверил в Россию, как во всемирную надежду. И когда в нее пришла беда, и беда эта во многом умножалась тем, что некоторые, как и Нансен, видевшие будущность России, в отличие от него смертельно боялись ее и способствовали этой беде. Нансен, отбросив все свои дела, даже те, которые были для него главными в жизни, пришел России на помощь.

 Впрочем, спасать русских, может сам не подозревая о том, он начал еще до нашей российской национальной катастрофы. Незадолго до начала Первой мировой войны своей книгой, а особенно картой-схемой в ней, он в апреле 1914 года спас выдающегося российского полярного исследователя В.И. Альбанова, штурмана экспедиции на «Св. Анне», ушедшей в Арктику в один год с экспедициями Седова и Русанова. В.И. Альбанов, ориентируясь исключительно по этой карте-схеме: никаких других карт на этот район Арктики в то время еще не существовало, по плавучим льдам с бесценными научными материалами экспедиции смог вернуться на теплую землю с пропавшего бесследно во льдах судна. Отчет-дневник об этом беспримерном переходе малоизвестен в России, зато на Западе только уже на рубеже XX-XXI веков он не раз переиздавался во Франции, США. Англии, где его назвали забытым шедевром русской литературы. Наконец это печальное недоразумение, кажется, скоро исправит московское издательство «Вече».

В результате Первой мировой войны в обескровленной войной и революцией России оказались сотни тысяч военнопленных. В условиях Гражданской войны они жили в ужасающих условиях и тысячами умирали от голода и болезней, помимо того, они были взрывоопасным элементом, что потом и случилось с братушками-чехами, которые, взбунтовавшись, повели себя в России похлеще гитлеровских оккупантов в Великую Отечественную войну. Помимо пленных, в России накопилось около 30 тысяч интернированных. В то же время 200 тысяч русских пленных - самая работоспособная часть мужского населения страны, можно сказать, генофонд нации, если учесть, что самые лучшие в большинстве своем уже легли на полях сражений! – томились в лагерях военнопленных за рубежами России, не говоря уже о том, что они тоже были непосильным бременем для стран, в которых находились. Созданная к тому времени Лига Наций, пусть далеко не совершенный прообраз международной организации, способной предотвращать социальные и политические катаклизмы, в том числе войны, мечту о которой лелеял во время похода к Северному полюсу и к созданию которой имел самое непосредственное отношение Фритьоф Нансен, видела единственный выход в том, чтобы поручить выполнение этой грандиозной задачи какому-то одному лицу, придав ему чрезвычайные полномочия Верховного комиссара. Нужен был человек, которому доверяли бы правительства если не всех, то подавляющего большинства по крайней мере европейских стран, в том числе большевики, захватившие власть в России, и которому оказалось бы по плечу такое грандиозное предприятие. Лига Наций решила, что это дело по плечу только одному человеку: человеку такой несокрушимой воли, такого упорства и всемирного непререкаемого авторитета, каким был великий норвежский полярный исследователь Фритьоф Нансен. Но все знали, что он перед собой начертал план многочисленных и очень важных для человечества научных экспедиций, на осуществление которых мало и двух жизней, а он был уже и так далеко не молод.

К удивлению всех, Фритьоф Нансен легко согласился, перечеркнув тем самым все свои научные планы.

Почему?

Потому, во-первых, как я уже говорил, что он возлагал на Лигу Наций, в создание которой вложил часть своей души, великие надежды, что со временем она станет международным инструментом, способным предотвращать социальные и политические катаклизмы, в том числе войны. А во-вторых, он увидел, что страна, с которой он связывал будущее Европы и даже всей планеты, в беде, и решил, что он должен сделать все возможное, чтобы помочь ей.

Занимаясь военнопленными (и ради объективности надо сказать, что с большевиками оказалось легко договориться, а почему бы им не договориться, если вдруг нашелся человек вне России, который вдруг взял на себя непосильные для них задачи, и они пунктуально выполняли взятые на себя обязательства: каждую неделю к западной границе прибывал очередной эшелон с военнопленными), Нансен увидел, что на Россию надвигается ужасающий голод. Семь лет войны опустошили стратегические запасы страны, нарушили транспортные коммуникации. 17 миллионов человек и 2 миллиона лошадей были изъяты из сельского хозяйства, блокада большевистской России (о попавшем под власть большевиков российском народе западные политики думали меньше всего) отрезала продовольственный подвоз извне. А тут еще на европейскую часть России обрушилась страшная засуха. Богатейшие житницы страны превратились в пустыни. Засуха охватила территорию размером в полторы Франции, на ней жило 42 миллиона человек, в том числе 18 миллионов детей. Большевики до поры до времени замалчивали обрушившуюся на страну беду, да к ним никто в мире и не прислушался бы, но когда беда своими страшными масштабами переросла в общенациональную катастрофу, своим рупором они избрали М. Горького, который и обратился за помощью к мировому сообществу. Но мировое сообщество деликатно отмолчалось. Остался не равнодушным к беде только международный Красный Крест. Сам бессильный чем-то реально помочь, настолько грандиозны были масштабы беды, он обратился - опять-таки к Фритьофу Нансену! - с просьбой взять на себя снова, как в случае с военнопленными, полномочия Верховного комиссара, на сей раз по оказанию помощи голодающей России. И снова, к удивлению многих, он не отказался.

Нансен обратился за помощью к великим державам: «…мандат, полученный мною предлагает апеллировать к правительствам всего мира. И я буду настойчив. Я постараюсь сплотить народы Европы, чтобы они предотвратили жесточайшее испытание в истории, предстоит страшное состязание – кто скорей. Мы должны опередить русскую зиму, которая медленно, но верно надвигается с севера. Постарайтесь по-настоящему понять, что будет, когда русская зима настанет всерьез, потом будет поздно раскаиваться!» Но так называемые великие державы под предлогом нежелания сотрудничать с большевиками ответили отказом, в то время как в США пшеница гнила у фермеров, не знающих куда ее сбыть, а в Аргентине столько скопилось кукурузы, что ею начали топить паровозы. Тогда он обратился к частным лицам… Несмотря на все нападки, интриги и противодействия, Нансену удалось организовать сбор средств и наладить доставку продовольствия в голодающие районы России….

Масштабы и результаты деятельности возглавляемой Фритьофом Нансеном миссии были поистине грандиозны. Когда ее работа набрала полную силу, то ежедневно помощь оказывалась почти 2 миллионам голодающих в 14 областях России. Нансен сам много ездил по России, забирался в самую глубинку, заходил в крестьянские избы, зачастую заставая там уже только мертвых, его не останавливала опасность заболеть сыпным тифом, от которого из 60 его сотрудников-добровольцев умерли 10. В промежутках он ездил по Европе: Гаага, Берлин, Стокгольм… Везде он взывал к помощи: «Я сказал свое слово, и буду повторять его снова и снова. Никогда не забыть мне смертную тоску в глазах русских детей. Спасите Россию!»

Выступление в Лиге Наций с программой помощи голодающим в России вызвало волну клеветнических нападок на Нансена как со стороны западных правительств, так и со стороны некоторых белоэмигрантов, виноватых в трагедии России не менее, а может, и более большевиков, в свое время своей бездарной политикой доведших страну до революции. Они не могли простить Нансену его сотрудничества с Советами. До вымирающего от голода, в том числе и по их вине, российского народа, им не было дела.

Нансеновская миссия помощи голодающим работала в России с сентября 1921-го по август 1923 года и спасла от голодной смерти 6,4 миллиона детей и почти полмиллиона взрослых. Не говоря уже о том, что миссия учредила много детских домов. По случаю окончания работы Нансеновской комиссии Совнарком принял специальное постановление, в котором выразил ему глубочайшую благодарность, подчеркнув при этом, что он организовал «широкую самоотверженную кампанию за оказание помощи голодающим в Советских Республиках» и вел «неутомимую борьбу с противниками этой помощи»… Постановление, подписанное председателем IX Съезда Советов М. Калининым, заканчивалось такой тирадой: «Русский народ сохранит в своей памяти имя великого ученого, исследователя и гражданина Ф. Нансена, героически пробивавшего путь через вечные льды мертвого Севера, но оказавшегося бессильным преодолеть безграничную жестокость, своекорыстие и бездушие правящих классов капиталистических стран».

Увы, насчет своекорыстия и бездушия правящих классов капиталистических стран товарищ Калинин был прав. Хотя последние слова не в меньшей степени можно было отнести к самим большевистским бонзам. Тот же Калинин, принимая Нансена, демонстративно пил с ним пустой чай, а проводив его, шел откушать в спецбуфет: теперь хорошо известно меню партийных бонз того времени, мало чем отличающееся от меню нынешних элитных ресторанов, они ни в чем не ограничивали себя, заботясь о своем здоровье, которое им нужно было для разжигания пожара мировой революции, свой народ их интересовал только в качестве дров в этой сатанинской топке. Примерно в то время был разыгран и сентиментальный спектакль, когда крестьяне пришли спасать от голода Владимира Ильича Ленина, а он, тоже демонстративно пьющий морковный чай, отправил их скромные подарки в детдом голодающим детям.

Нансен, которого обвиняли в сотрудничестве с большевиками, даже в симпатиях к ним, всей свой сущностью ненавидел большевизм, но ради спасения русского народа, который в то время был под властью большевиков, он сотрудничал с ними. Он верил в будущее России. Он верил в русский народ больше большевиков, строивших будущую Россию, отринув тысячелетнюю историю страны. В недалеком будущем они сведут героические усилия Нансена по спасению русского народа почти на нет, согнав в концлагеря генофонд нации – цвет русского крестьянства, но все равно его великие труды не пропали даром. Фритьоф Нансен мужественно переносил нападки со всех сторон и продолжал свое дело…

В декабре 1923 года Нансену была присуждена Нобелевская премия в размере 122 тысяч крон. От датского издателя Хр. Эриксена он получил такую же сумму. Все эти деньги Нансен тоже направил на помощь России, причем часть премии он израсходовал на создание в июле 1923 г. в России двух показательных сельскохозяйственных станций. В 1927 году на базе этих станций было создано два крупных совхоза, один из которых – на Днепре получил имя Нансена. Важное место в Нансеновской программе помощи России занимала помощь школам и университетам. Эти делом занимались специально созданные организации «Европейская помощь студентам», «Нансеновская помощь работникам интеллектуального труда». Нансен был убежден, что будущее любой страны зависит от уровня развития науки, а потому считал обязательным создать такие условия, в которых русская наука могла бы развиваться.

Но помощью голодающим России деятельность Нансена не ограничилась. Огромная часть России в результате братоубийственной Гражданской войны оказалась за рубежом и была абсолютно бесправна, и, как ни парадоксально, часть белоэмигрантской верхушки, ослепленная ненавистью к большевикам, всячески мешала Нансену помогать голодающим крестьянам Поволжья и Приуралья. За пределы России оказались выброшенными 2 миллиона русских. (Недавно в Калужской области под Оптиной пустынью я встретился с потомственным уральским казаком, который вернулся на родину с Папуа Новой Гвинеи). Многие из этих стран сами еще не пришли в себя от мировой войны, другие традиционно были нищими. Были наводнены беженцами Латвия и Эстония, около 30 тысяч российских беженцев было в Финляндии, не меньше 25 тысяч в Чехословакии, 50 тысяч в Югославии, 35 тысяч в Болгарии, около 75 тысяч в Ближней Азии, более всего русских беженцев оказалось во Франции – почти полмиллиона… У большинства из них не было никаких документов, они не имели никакого социального статуса, они были обречены на вымирание, их перегоняли из одной страны в другую, как скот, без пищи и денег. А некоторые правительства принимали постановления вообще не пускать русских. Не говоря уже о том, что в мире не было никакого социального или иного механизма, который мог бы решить проблему, созданную большевистской революцией в России. Никто не в силах был решить, на первый взгляд, простую, но в то же время практически неразрешимую задачу: дать им право на жительство, на работу. Нужна была облеченная чрезвычайными полномочиями личность с непререкаемым авторитетом. И опять международный Красный Крест обратился к Фритьофу Нансену. И опять он сразу же согласился. Он понимал, что истины нет ни у красных, ни у белых – не случайно патриарх Тихон, предавший анафеме большевиков, не благословил вождей Белого движения, и потому Нансен одинаково заботился об оказавшемся и под красными и под белыми русским народом, в который безгранично верил.

Из нынешнего поколения, наверное, уже мало кто, к сожалению, сможет, или, наоборот, к счастью, ответить на вопрос, что такое нансеновский паспорт? А ведь в 20-е годы прошлого века он спас жизнь сотням тысяч русских людей. Так называемый нансеновский паспорт был введен Лигой Наций в 1922 году по предложению Фритьофа Нансена для определения правового статуса русских беженцев. На старый российский паспорт или какой другой сохранившийся документ наклеивалась, после уплаты 5 франков, марка с портретом Нансена, дававшая законную силу данному документу. Юридическая сила нансеновских паспортов была признана 52 правительствами, в дальнейшем их выдавали армянским, турецким и сирийским беженцам. Это был до сих пор не виданный вид паспорта– в сущности маленькая марка с портретом великого полярного исследователя, на которой стояла надпись «Societe des Nations». Но эта скромная маленькая марка разом представляла несчастным людям право на существование в странах, в которых они по воле судьбы оказались. Я такой паспорт видел в Болгарии, у директрисы Аксаковской гимназии в г. Пазарджик Александры Николаевны Полищук-Оболенской. В свое время, без преувеличения сказать, этот паспорт спас ее отца, бывшего прапорщика Белой армии, пробиравшегося из Турции в Прагу в организованный по инициативе Фритьофа Нансена Русский университет для русских беженцев и по дороге осевшего в Пазарджике. Подобные университеты и школы были открыты и в других странах. Я видел нансеновский паспорт во Франции у отставного капитана французской армии Алексея Владимировича Абакумова, внука полковника армии генерала Врангеля, и у племянника капитана-лейтенанта русской артиллерии Мишеля Юрша, потомка древнего литовского рода, до конца дней своих так и не принявшего французского гражданства и оттого имевшего немалые жизненные неудобства.. К дочери Нансена, Лив, в Осло однажды подошел таксист, бывший полковник русской армии, оказавшийся племянником великого русского композитора Н.А. Римского-Корсакова: «Все мы, русские, благодарны Вашему отцу за то, что остались живы».

Помимо того, Нансен способствовал возвращению на родину десятков тысяч рядовых солдат Белой армии, чему опять ему всячески препятствовали некоторые белые вожди, прежде всего генерал А.П. Кутепов, который, потеряв чувство реальности, мечтал о новом военном походе на большевиков. Не трудно представить, чем обернулся бы он для России в новой братоубийственной схватке погибли бы еще миллионы людей, и Россия, скорее всего, перестала бы существовать как самостоятельное государство…

Наверное, не надо сносить памятники Ленину, Дзержинскому, как и не надо, где их снесли, возводить снова. Пусть стоит мавзолей Владимиру Ленину на Красной площади, например, мне лично он, никогда не состоящему в КПСС, не мешал и ныне не мешает, я в нем ни разу не был, даже когда это в обязательном порядке полагалось, во время тех же пресловутых писательских съездов, я всегда находил повод, чтобы туда не идти. В конце концов, я не против и памятников всевозможным хрюшкам, и даже Остапу Ибрагимовичу Бендеру, олицетворяющему собой, может, не менее трагический период российской истории, чем Великая Октябрьская социалистическая революция (но не могу принять инициативы В.В. Путина о присвоении создаваемой Президентской библиотеке в Санкт-Петербурге имени Бориса Ельцина, Гришки Отрепьева Нового Смутного времени). Но если мы действительно хотим вернуть России былое величие, мы должны одним из первых поставить благодарный памятник Человеку, который в самые черные для России дни, даже когда мы сами, русские, занимались братоубийственным самоуничтожением, пытался спасать русский народ, занимался его сбережением.

Да, в Москве именем Нансена назван проезд в районе метро Свиблово, но не оскорбление ли это его памяти, когда у нас продолжают нести имена палачей российского народа центральные площади и улицы большинства больших и малых российских городов и еще не до конца вымерших сел и деревень…

Фритьоф Нансен был прост, мудр и велик, как Северный Ледовитый океан. Он явил собой пример возможности создания механизма международного сообщества, предотвращающего войны и социальные катаклизмы. Мир, по большому счету, оказался недостойным его. Лига Наций, а после нее и ООН, не стали инструментом, предотвращающим войны, социальные и этнические катаклизмы.

Рядом с Фритьофом Нансеном в XX, а теперь уже и в XXI веке по величине, по масштабам содеянного добра (злых гениев было с избытком) некого поставить. В какой-то степени занимаясь историей исследования Арктики, я, разумеется, всегда преклонялся перед Нансеном как перед великим полярным исследователем, но только недавно меня больно стукнула запоздалая мысль-прозрение, что я, может, живу тоже благодаря ему, потому как мои мать и отец, родившиеся в 1919 и в 1921 годах, вряд ли бы выжили, если бы не нансеновская продовольственная помощь, дошедшая тогда и до охваченных страшной засухой и страшным голодом предгорий Урала. Покопайтесь каждый не в столь уж отдаленной истории своей семьи, и окажется, что многие из вас сейчас живут благодаря великому норвежцу, потому что у многих из вас он спас матерей, отцов и дедов – или от голода, или вернул их, обреченных на вечное изгнание, на Родину, а из-за страха смерти не пожелавшим вернуться в Россию помог выжить там, за рубежами ее, но остаться русскими…

Ради справедливости нужно сказать, что он помогал не только русским, он спасал порой враждующих между собой греков, болгар, турок, сирийцев, евреев… Я не знаю, есть ли памятник Нансену в Ереване, но он там тоже обязательно должен быть, если армяне считают себя великим и не беспамятным народом. В 1924 году, когда положение в России несколько стабилизировалось, Нансен, опять-таки отставив в сторону научную работу, поехал в Армению, где занялся изучением возможности размещения армянских беженцев, покинувших турецкую Армению в результате геноцида и проживающих в различных частях мира. И снова ему удается пробить стену холодного равнодушия.

Нансен никогда не состоял в какой-либо политической партии. По его мнению, партийная борьба препятствует объединению народа для решения крупных общенациональных задач. В связи с этим, несомненно, будучи гражданином мира, как гражданин Норвегии, он выступал за широкое национальное движение, которое могло бы преодолеть всякие классовые и партийные противоречия. Он явился одним из инициаторов создания в Норвегии в 1925 году консервативного по своей сути Отечественного союза, ставившего своей целью объединение всех патриотических сил для создания мощного национального государства.

«Фритьофу Нансену – благодарная Россия!». Такая надпись должна быть на постаменте памятника на одной из площадей Москвы, как, впрочем, и в Женеве перед зданием ООН должен стоять памятник: «Фритьофу Нансену – благодарная планета», потому как заложенные им принципы международных отношений пусть не в полной мере, но все-таки продолжают жить.

Из архива: ноябрь 2008 г.