Рим Ахмедов. Творчество не терпит одиночества

Мне могут возразить: неправда! Во время работы над художественным произведением, особенно в момент зарождения идеи и лихорадочной работы мысли над поиском слов и метафор, необходимых для создания задуманного образа, хочется тишины, отрешённости от реалий окружающего мира. Иногда случайный телефонный звонок способен сбить с толку, разрушить хрупкое состояние сосредоточенности, после чего потребуется приложить немало усилий, чтобы вернуться к прерванной работе. У меня в силу обстоятельств ещё смолоду сложился обычай садиться за стол ближе к ночи, когда в семье все засыпают, затихают городские шумы и ты остаешься один на один с рукописью, погружённый в свойственное лишь ночи особенное, возвышенное, усиливающее остроту чувств состояние. Один из моих близких друзей, известный литературовед, напротив, уставая от работы в университете и бесчисленных общественных нагрузок, спать ложился рано, зато свежим и бодрым садился за письменный стол в четыре утра, в самые сладкие часы сна остальных членов семьи.

И всё-таки подобные привычки некоторых творческих личностей я не назвал бы тягой к одиночеству. Напротив, писателю просто необходимо иметь рядом с собой близких людей, которым он доверяет и чьим мнением дорожит. За всех не ручаюсь, но я, написав хотя бы несколько удачных, на свой взгляд, абзацев или строчек, горю нетерпением прочитать их кому-нибудь из близкого окружения, чтобы услышать мнение – не важно, суровое или одобряющее, чтобы убедиться, правильным ли путём я иду. Раскритикуют – неважно, за мной остаётся право согласиться с критикой или нет. Похвалят – приятно, но тоже неважно, тотчас начинаю советоваться, нет ли других вариантов или всё оставить так, как есть. Помню, когда я писал повесть «Чудень», то едва ли не каждый эпизод просеивал через мнение Нины – жена обладала удивительно тонким вкусом, и поэта Юры Андрианова, моего чуткого редактора и друга. В их поддержке нуждался я, уже опытный профессиональный писатель. А каково приходится молодым, начинающим литераторам, когда они разобщены, лишены должного внимания, варятся в собственном соку? Как раз они-то и подвержены одиночеству. Сам когда-то испытал это.

Стихи я начал писать ещё в школьном возрасте, в шестом классе. Разумеется, были они наивными, слабенькими, подражательными. Не возникало никаких мыслей ни о славе, ни о будущей профессии. Не было никакого стремления выделиться среди ребят. Теперь понимаю причину охватившей меня тогда стихомании. Она явилась ответом на мою беспредельную, трепетную любовь к художественной литературе.

Читать я начал с пяти лет. В первый класс пошёл с двумя сумками: в портфеле – азбука, а в подаренной отцом полевой сумке – любимые книги. И не про Мойдодыра или дядю Степу, а свежий сборник рассказов о войне с белофиннами, морские рассказы Бориса Житкова, повести Короленко. Жадно читал всё, что удавалось достать. С «Чапаевым» Фурманова соседствовали башкирские «Богатырские сказки». С Марком Твеном – Джек Лондон. С однотомником Пушкина – «Аленький цветочек» Аксакова. Книга Гайдара – и рядом «Витязь в тигровой шкуре» Шота Руставели. Потрясла меня волшебной напевностью «Песнь о Гайавате» Лонгфелло. Настольной книгой стала подаренная в четвёртом классе «Жизнь животных» Брема. Не нашлось человека, который упорядочил бы мою неразборчивую страсть к книгам, как впоследствии мог бы направить в нужное русло с дельными советами о правилах стихосложения моё рифмованное чириканье. Вариться начинающему поэту в собственном соку – это и есть одиночество.

Я учился в десятом классе, когда узнал, что при молодёжной газете «Ленинец» работает литературное объединение. В марте 1951 года, преодолевая робость, пришёл в редакцию. Руководил объединением Герман Константинович Миняев, преподаватель русского языка и литературы в школе. Разумеется, знакомство началось с меня и моих стихов. Я прочитал несколько стихотворений, и началось бурное их обсуждение. Перебивая друг друга, с аппетитом набросились на каждый стих и отдельные строчки молодые поэты Иван Зотов, Леонид Тарасов, Евгений Соболев, Рамиль Хакимов, составлявшие костяк объединения. Они камня на камне не оставили, разгромив безыдейные, с душком тлетворного западного авангардизма «Стихи о дырявых сапогах и о поэзии», «Деревья в городе», «Утро» и особенно «Эстеты на дорогах»; зато похвалили «Прощальный костёр», о пионерском лагере, и звучную «Молодёжную», написанную для сельского праздника. Миняев завёл серьёзный разговор о том, что сегодня как никогда необходим в поэзии дух патриотизма, протест против наглых янки с их атомной дубинкой, что нужны не заказные, а искренние стихи о послевоенных новостройках, о великой созидательной силе сталинской партии большевиков, о ярких трудовых подвигах комсомола. Тарасов прочитал своё новое стихотворение «Мистер Весли», обличающее угрожающий всему миру милитаризм американцев, а поэт Рамиль Хакимов отчеканил, подражая Маяковскому, главному своему кумиру, стихи о Сталине, благодаря которому «теперь мы стали крепче стали». (Никакой иронии нет в моих словах – такова была эпоха.) На занятии коснулись некоторых проблем и правил стихосложения. На примерах, взятых из творчества известных поэтов, авторитетно решали, где автору следовало бы для усиления образа обратиться вместо легковесного ямба к более солидному хорею или амфибрахию. Герман Константинович подвёл итоги. Поддержал высказывания питомцев, сделал свои замечания, а в заключение сказал о моих стихах, что в основе они неплохие, только надо над ними ещё поработать. Я с нетерпением ожидал очередных занятий литературного объединения. Пускай не нравились иногда многословные, пустые, на мой взгляд, рассуждения о безыдейной любовной лирике, о необходимости придерживаться твёрдых позиций соцреализма в творчестве, не забывая о том, что литература – могучее идеологическое оружие государства. Но почерпнул я и немало полезного, а главное – перестал болтаться в невесомости, обрёл необходимую для устойчивого равновесия опору, стал требовательнее относиться к творчеству. И впервые почувствовал уверенность в себе, когда на правах члена литобъединения весной, в том же 1951 году, впервые напечатал в газете «Ленинец» несколько стихотворений.

Так что мне понятны были чувства начинающих поэтов, прозаиков, драматургов из литературного объединения при заводе малолитражных автомобилей «Москвич». Не прошло и четырёх лет, когда в начале 1955 года благодаря неожиданному стечению обстоятельств руководить этим крупным столичным литобъединением поручили мне, студенту второго курса Литературного института им. А. М. Горького. Таковым было решение московской писательской организации по рекомендации нашей кафедры творчества. В институте учили нас литературному мастерству такие знаменитости, как Константин Паустовский, Ярослав Смеляков, Илья Сельвинский, Лев Ошанин, Лев Кассиль. Мне посчастливилось попасть в творческий семинар Михаила Светлова, автора легендарной «Гренады». Я невольно перенял некоторые его манеры, проводя два раза в месяц занятия в заводском литобъединении. Его постоянную основу составляли не меньше сорока человек. Приходилось искать подход к каждому из них, выявлять способности, творческий потенциал и по возможности подталкивать к более высоким целям. Я добился того, что в «Вечерней Москве» выделили нам отдельную страничку, лучшие стихи публиковались в «Московской правде», а для прозы протоптали тропинку в журнал «Дружба народов», где работали мои знакомые и друзья. На занятия я приглашал уже получивших известность Юрия Казакова, всегда безотказного Роберта Рождественского (у нас были тёплые, дружеские отношения), а однажды уговорил провести мастер-класс самого Михаила Аркадьевича Светлова. В 1957 году, начиная работу над дипломом, я был вынужден распрощаться с заводчанами. Староста литобъединения, человек солидный, уважаемый, на последнем занятии уговаривал меня не бросать их, от лица завкома обещал через год подарить машину, но все уговоры закончились прощальным ужином. Мне самому грустно было уходить из сплочённого коллектива, обогатившего меня, пожалуй, больше, чем я сумел дать ему за короткие годы общения. Один из близких друзей говорил мне: «У тебя имеются все возможности держаться ближе к тем, кто достиг в литературе высоких вершин, а ты растрачиваешь энергию в бесплодных низах, плодишь графоманов». Да, имелась в его упрёке сермяжная правда, но не учёл он того, что ни одна из вершин не может существовать без подножия.

После возвращения в Уфу меня доброжелательно приняли в русскую секцию Союза писателей Башкирии. По уровню это был, конечно, не семинар Светлова, но меня не тяготило одиночество, работу в секции я воспринял без всяких амбиций. Если на то пошло, то и семинары в институте не блистали одними талантами, выдали за годы моей учёбы не больше десятка громких имён, прославивших впоследствии советскую литературу. Впрочем, достаточно высокий профессиональный уровень проявили некоторые поэты и прозаики из глубинки, из союзных и автономных республик. Вот и здесь, в секции русских писателей, блеснули ярким самобытным творчеством Михаил Чванов, Сергей Матюшин, Александр Филиппов, Юрий Андрианов, Роберт Паль, Борис Романов. Я не ставлю задачу перечислить все имена – появилось немало одарённых поэтов и прозаиков, – не преследую цели дать анализ работы секции. Меня сейчас волнует тема канувших в Лету литературных объединений.

Для аналогии обратимся к спорту. В годы советской власти наши спортсмены считались одними из лучших в мире. Не потому, что компартия приказала им прыгать выше головы. Во всех уголках страны, в малых и больших городах обязательно существовали детские и юношеские спортивные секции, школы. Из десятков тысяч ребят выбирали самых сильных и ловких. Дальнейший отбор продолжали тренеры. На ежегодных спартакиадах выявлялись чемпионы, но и с ними продолжалась работа. А результаты приносила массовость движения.

Про нашу страну говорили, что она самая читающая. Во всяком случае, хорошие книги всегда были в дефиците. Тяга к художественной литературе привела во многих школах к созданию литературных кружков и олимпиад на лучшее сочинение. На крупных предприятиях тоже появились кружки и литобъединения.

В июле 1984 года ко мне домой пришли неожиданные гости – инженер по технике безопасности завода имени Кирова Иван Фёдорович Пашин и редактор заводской многотиражки «Кировец» Александра Ивановна Брянцева. Они решили создать на заводе литобъединение, обратились с просьбой к руководству Союза писателей, а там сразу порекомендовали меня.

Сказать честно – не было у меня никакого желания брать на себя новую обузу. Возможно, где-то в закоулках души не угасла недавняя обида. Поэт Иосиф Гальперин, секретарь газеты «Ленинец», полгода назад уговорил меня заняться литобъединением при газете, упирая на то, что здесь начинались мои первые шаги, печатались первые стихи, и будет выглядеть символично, если я вернусь в родные пенаты в качестве опытного наставника, известного всей республике писателя. Я увлечённо, с полной отдачей сил провёл пять или шесть занятий, и это не осталось незамеченным. Вызвали меня в обком комсомола, велели заполнить листок отдела кадров, сказав, что отныне мне будут платить ежемесячно по сто двадцать рублей и через неделю надо зайти в бухгалтерию, получить зарплату за текущий месяц. Я опешил и обрадовался: зарплата плюс такого же размера пенсия по инвалидности – это солидная прибавка к семейному бюджету. Здорово! В назначенный день отправился в обком, но уже в холле кинулась мне навстречу красная от смущения белобрысая девчушка, путано принялась объяснять, что руководство пересмотрело своё решение и назначило на моё место лауреата премии имени Салавата Юлаева, известного поэта Рамиля Хакимова. Позже выяснилось, что Рамиль, давно не получая гонораров, сидел на мели. Узнав об утверждении зарплаты за руководство объединением, тотчас позвонил первому секретарю обкома и, пожурив его за неразборчивость в людях, предложил свою кандидатуру. В Союзе писателей всем была известна бульдожья хватка Рамиля, и его поступок осудили на очередном заседании правления: не одному мне он перешёл дорогу и немало нажил себе недоброжелателей. Но справедливости ради хочу отметить, что в литобъединении поработал он добросовестно.

«Пожалуйста, вы уж не откажите нам, – уговаривала меня Брянцева. – Мы в своей газете часто печатаем наших самодеятельных поэтов, но человеку хочется расти, хочется общаться с единомышленниками, получать дельные советы. А у вас такой большой опыт в работе с заводчанами, и не где-нибудь, а в Москве, на огромном автозаводе. Мы ведь пришли от имени простых рабочих, не ради себя». Пашин переминался с ноги на ногу, сказал: «Я не могу довести до ума рассказ. Приношу в редакцию, а там говорят: переделать надо. Я сто раз переделывал, а толку что? Если только вы поможете…». Он с надеждой посмотрел на меня и неожиданно добавил: «Администрация даёт нам помещение. Правда, с оплатой вопрос не решён, говорят: на вашу затею ни копейки в бюджете не предусмотрено. Но мы уже нашли выход. Сами затеяли – сами и будем скидываться сколь потребуется». Его последние слова сразили меня. Я сдался. Сказал, чтобы никаких поборов не было, даже заикаться не смели по этому поводу, а занятия начнём на этой же неделе, в удобное для них время.

На заводе имени Кирова я часто бывал в конце шестидесятых – в семидесятые годы. По линии бюро пропаганды Союза писателей чуть ли не в каждом цехе проводил творческие встречи с рабочими. Встретившие меня Брянцева с Пашиным были удивлены тем, как уверенно прошёл я по территории и подошёл к двери помещения, где нам временно отвели место. В небольшой комнате собралось человек двадцать, некоторые не успели переодеться, пришли в рабочих халатах и спецовках. Начали знакомиться, выяснять, кто в каком жанре пробует свои силы. Выбрали старосту – Елену Сергеевну Ефимову, солидную женщину с выразительными, приятными чертами лица. Я попросил её завести журнал для учёта занятий, обсуждаемых произведений, составить перспективный план творческой и учебной работы. Он сохранился  и сегодня; с ностальгическим любопытством вглядываюсь я в строчки, написанные почти тридцать лет назад: «Цели коллектива: гармонично развивать художественно-творческие способности участников литобъединения, способствовать развитию литературно-художественных навыков как средства повышения культурного уровня, а также средства организации досуга, воспитания эстетического вкуса и интереса к художественной литературе у широкой читательской аудитории. Научить участников литобъединения грамотно и выразительно строить сочинение, развивать художественный вкус…». Как бы наивно ни излагались цели и задачи, поставленные перед заводчанами, впервые взявшимися за писательское перо, шесть лет работы литобъединения не оказались напрасными. Занимались два раза в месяц. Люди приходили, уходили, но основной состав не менялся. Шла незаметная, кропотливая, часто утомительная работа. Редактор заводской многотиражки Брянцева приходила почти на каждое занятие. Лучшие стихи и короткие рассказы отбирала для публикации в газете. Со временем мы шагнули за границы «Кировца»: начали выступать по радио, организовали свои передачи на телевидении, печатались в «Вечерней Уфе» и «Советской Башкирии». Бывали у нас полезные встречи с известными башкирскими писателями. С удовольствием принимали гостей из литобъединения Рамиля Хакимова «Поиск» при газете «Ленинец». Постепенно, не сразу вырастали из коротких штанишек мои питомцы, как это происходит со всеми детьми. Казалось бы, только вчера ходили они в детский сад и затем поступили в школу. Потом и глянуть не успели, как стали они вдруг выпускниками, многие решили продолжить учёбу.

При первой встрече Елена Сергеевна Ефимова посетовала на то, как высмеял её первую сказку Рамиль Хакимов, работавший в отделе прозы газеты «Ленинец». Назидательно высказался по поводу надуманного, высосанного из пальца содержания, порекомендовал выкинуть из головы эту чушь и больше не браться не за своё дело. А сказка была оригинальная по замыслу, с глубоким подтекстом. Не состоялась она из-за рыхлой композиции, не сходились некоторые сюжетные линии. На нескольких занятиях мы выносили эту сказку на обсуждение, среди разноречивых высказываний имелись и дельные советы. Елена Сергеевна упорно вносила поправки, добавляла новые яркие краски в сказочную повесть. И в конечном счёте добилась своего – вещь получилась законченная, ни к чему не придерёшься. Одно из занятий мы специально посвятили проблеме литературных сказок. Для образца я дал Ефимовой сказку Антуана де Сент-Экзюпери «Маленький принц». Она написала ещё несколько удачных сказочных произведений, с каждым годом вырастало и совершенствовалось её мастерство. Открылся у неё и поэтический дар, нет-нет да и удивляла она нас почти на каждом занятии новыми стихами. До высокой поэзии, конечно, было далеко, но и рядовыми, любительскими их не назовёшь. Всё это вместе взятое способствовало росту мастерства. Сейчас вряд ли у нас найдёшь человека, так глубоко изучившего мифологию. Теперь у неё больше двадцати публикаций, и я не сомневаюсь, что не сегодня, так завтра она будет принята в члены Союза писателей.

Прошло уже лет шесть или семь, как стала членом Союза писателей Рашида Бикмухаметова. С первых дней она не пропускала ни одного нашего занятия. На заводе числилась чернорабочей. Молоденькая, не просто хорошенькая, а красивая, скромная и тихая, стеснительная, она, словно дочь к матери, жалась ближе к Елене Сергеевне, ловила каждое её слово, каждый взгляд. В течение двух лет приносила слабенькие стихи – это ещё мягко сказано, а в сущности беспомощные, отдалённо напоминающие некое подобие стихов. И мы на полном серьёзе обсуждали их. Никто не смел допустить даже скрытой насмешки. У нас сразу был заведён такой порядок – не унижать, не набрасываться с резкой критикой. Мы искали более удачные или хотя бы условно приемлемые четверостишия, отдельные строчки, слова, на которые могли бы опереться, чтобы исподволь завести разговор о ритме, рифме, об элементарных правилах стихосложения. Однажды промелькнули у неё две весёлые простенькие строчки, как бы взятые из детского стихотворения. Мы обрадовались, даже похвалили их и посоветовали ей попробовать силы в коротких стихах для детей. Некоторые из них оказались удачными. На одном из очередных занятий Рашида озорно выпалила:

Прежде чем мне дать совет,

Гладит бороду мой дед.

Эх, скорей бы подрасти,

Бородою обрасти!

Когда набралось с десяток звучных детских стишков, я показал их Юре Андрианову. Мы встречались с ним часто, он всегда был в курсе моих дел. Юра деловито сказал: «Вот что, ты приведи её ко мне. Сам знаешь, на детскую литературу у нас дефицит». Так с его лёгкой руки в нашей литературе появилась новая детская поэтесса.

Иван Пашин уговаривал меня вести на заводе литобъединение не без корысти. Он мечтал написать книгу охотничьих рассказов, но первый «блин» у него вышел комом. На первом же рассказе, о встрече в лесу с сохатым, он споткнулся. Нигде не хотят печатать, просят доработать. Он много раз садился за него, но выше головы не прыгнешь. Это не газетная заметка, к рассказу другие требования. «Может быть, вы пройдётесь опытным карандашом по тексту? – попросил он. – Я не обижусь, если что-нибудь добавите от себя». То есть хотел, чтобы я написал вместо него. Мне пришлось деликатно ответить: «В литобъединении все, хорошо ли, плохо ли, должны писать сами и выносить написанное на общее обсуждение. А моя задача – подсказать, в чём допущены ошибки и как можно исправить их, дать направление и познакомить с основными правилами грамотного изложения мысли, научить работе над главным материалом – словом». Пришлось Пашину пройти и обсуждение, и доработку. Рассказ напечатали в журнале «Охотничье хозяйство».

Многие заводчане не имели возможности регулярно приходить на наши занятия, но при первой возможности спешили поделиться тем, что успели написать. Они не ставили перед собой цели пробиться в большую литературу, стать профессиональными писателями. Однако сама деловая атмосфера, царившая в литобъединении, пробуждала в них творческую жилку. Хотелось быть не случайным гостем, а полноправным членом коллектива. Двигало желание самому попытаться изложить чувства на бумаге, и они искренне радовались, когда у них это получалось. Шедевров не было и не могло быть, но многие авторы постепенно поднимались на вполне приемлемый уровень. Думаю, не будет лишним, если я подкреплю свои слова хотя бы двумя примерами. Не помню, какую должность занимала Алимпиада Николаевна Скурихина, приятная женщина средних лет. Она скромно усаживалась где-то с краю, лишь после настойчивых просьб, смущаясь, читала свои стихи. «В отличие от вас я ведь просто балуюсь. Пишу очень редко, когда что-то найдёт на меня», – тихим голосом, с доброй улыбкой говорила она. У меня сохранилось одно её стихотворение:

Пожелай мне добра,

Пожелай мне любви,

Чтобы больше тепла

Сохранилось в крови.

Пожелай небосвод

В нежных красках зари

И из разных красот

Чудо мне сотвори.

На семи на ветрах

Пусть печаль улетит,

Словно эхо в горах

Мою боль повторит.

Мы с тобою навек,

Как всегда, как вчера.

Мой родной человек,

Пожелай мне добра.

К сожалению, забылось многое. Не помню, кто такой, из какого цеха был Борис Петрович Иванов, но в моём архиве сохранилось его стихотворение «О собаках». Допускаю, что оно не имеет особой художественной ценности, но не хотелось бы оставить его в забвении – дать как дополнительный образец творчества рабочих. И грустно станет на душе, если редактор журнала по каким-либо своим соображениям вычеркнет эти стихи из общей канвы моего повествования.

Тепло, уютно дома,

Особенно зимой.

Мне жаль собак бездомных,

Они – укор немой.

В глазах собачьих светит

Смертельная тоска.

Собаки – точно дети,

Их надо приласкать.

Нам братьев наших меньших

Кормить, беречь, ласкать…

И, как любимых женщин,

Собак нельзя бросать.

На заводе работал сценаристом в киногруппе Фарит Фаязович Латыпов. Он успешно осваивал жанр сатиры и юмора, часто публикуя в «Кировце» остроумные фельетоны, басни, юморески, эпиграммы. Вошёл во вкус и начал штурмовать не только республиканские газеты, но и центральную печать. Соперничал с ним другой сценарист киногруппы, Радик Салаватов, тоже талантливый сатирик. Юрий Исламович Багуля, мастер из 28-го цеха, не на шутку увлёкся научной фантастикой, создавая оригинальные рассказы и повести. Новеллы о природе писал Иван Фёдорович Пашин.

Популярность нашего литобъединения росла, начали приходить люди, не имеющие никакого отношения к заводу. Нам выделили место в административном здании, чтобы не было волокиты с выписыванием пропусков.

Галина Павловна Кудрявцева, учительница по профессии, писала рассказы о детях, их взаимоотношениях со старшим поколением, её волновали извечные нравственные проблемы. Со временем она стала полноправным участником заседаний секции русских писателей, ныне является членом Союза журналистов.

Попросились в наш коллектив два юных неразлучных друга: Марк Коган и Андрей Юдин. Их связывали диаметрально противоположные взгляды на поэзию. Было видно, что оба они обладают врождённым талантом, но пока он был скрыт в далёкой глубине, как в руднике, до которого ещё предстояло добраться. Марк был ярым поклонником бурно нахлынувшего в предсмертно ослабленную страну авангардного искусства. Его привлекали заумные тексты песен орущих под дикую музыку и грохот ударных инструментов новоявленных звёзд. Он пробовал писать стихи в их стиле, даже как-то обмолвился, что предложил их некоторым популярным группам. Марк внёс свежую струю в работу нашего творческого коллектива, и его самоуверенного баса, оригинальных высказываний не хватало нам, когда его забрали на службу в армию. Жестокая армейская дедовщина не пощадила его, абсолютно чуждого ей по интеллекту и воспитанию, сломала в нём личность, смертельно ранила психику. Его скоро комиссовали, и он, познавший жизнь с неприглядной изнанки, сразу пришёл к нам, принёс новые, совершенно другие, зрелые стихи. К сожалению, его жизнь оборвалась трагически. Эту печальную историю я бы мог обойти молчанием, но он был и остается в нашем списке, хранящемся теперь со всеми материалами литобъединения «Исток» в республиканском государственном архиве.

Андрей придерживался в поэзии общепринятых правил. У него пока отсутствовали вкус, чувство гармонии. У него ещё не было понимания, что каждое слово имеет собственную живую плоть, особенно в поэзии, и от сочетания этих слов зависит, станут ли гениальными мысль и образ, или в обыденной связке они останутся обычным эквивалентом ширпотреба. Ему, да и всем остальным я внушал исключительно важную, решающую роль единственно правильных, незаменимых слов, постоянно ссылаясь на бессмертные строчки Гумилёва: «Солнце останавливали словом, словом разрушали города». Там же: «И, как пчёлы в улье опустелом, дурно пахнут мёртвые слова». У Андрея была скверная привычка: признавая обесценивающие неплохое, в общем-то, стихотворение ошибки или неудачные строчки, он категорически отказывался поработать над их исправлением, лихо отвечая: «Лучше я новое напишу». И вместо одного приносил пять таких же недоделок. Позже, встречая его стихи, напечатанные в газетах или в журнале «Бельские просторы», я и радовался тому, что он продолжает писать, и испытывал сожаление, что полностью как поэт он так и не состоялся.

Приходили к нам и совсем юные дарования. Среди них был ученик одиннадцатого класса Александр Филиппов, серьёзный юноша, старающийся выглядеть солидным, в парадном костюме. Он принёс на обсуждение незаконченную повесть, пока ещё сырую, неуклюжую, похожую на пиджак с чужого плеча. Все отнеслись к нему доброжелательно, высказали дельные пожелания, но поработать с новым автором нам не удалось. Летом 1990 года, в связи с наступлением новых, необратимых перемен в стране и реорганизацией предприятия, литобъединение прекратило существование. Александр Филиппов, тёзка нашего известного поэта, выбрал себе псевдоним, стал Леонидовым. В 1993 году в газете «Истоки» напечатал свою первую повесть «Объятия богомола», прочно встал на литературную стезю и постепенно вырос до уровня члена Союза писателей.

После сокрушительного краха великого государства СССР потерпела крах и советская многонациональная литература. Появились в России другие, новые писатели. Очень много писателей. Чуть ли не каждая известная личность стала называть себя писателем – Хакамада, Коржаков, и остальным несть числа. Всех переплюнул Жириновский – издал сто томов своих бессмертных произведений.

Шутки шутками (горькие шутки), но радует то, что начинают появляться пока ещё робкие всходы истинной российской литературы. Пишущая молодёжь разобщена, не на кого и не на что опереться, вот и жмутся они поближе к немногочисленным, но серьёзным, сохранившим высокий литературный уровень журналам, в том числе и к известному всей России журналу «Бельские просторы». Теплится во мне и слабая надежда на то, что в скором времени сплотятся начинающие литераторы в кружки и литературные объединения, где будут пестовать их опытные мастера слова. И возродится во всей полноте пошатнувшаяся, но устоявшая на ногах богатырская сила русского языка и литература самой высокой пробы.

Из архива: октябрь 2012 г.