+12 °С
Дождь
Все новости
Литпроцесс
21 Ноября 2019, 14:05
№11. 2019. Филипп Хорват. Дюжина «Большой книги». Шорт-лист премии
Филипп Хорват – писатель, книжный блогер. Родился в Ташкенте Узбекской ССР в 1983 году. Окончил Санкт-Петербургский государственный политехнический университет по специальности «менеджмент». Живёт в Санкт-Петербурге. Публиковался в журнале «Новый мир». Дюжина "Большой книги". Шорт-лист премии Евгения Некрасова «Калечина-Малечина» Странная история одного взросления Гузель Яхина «Дети мои» Сказочный лубок про русифицированных немцев Вячеслав Ставецкий «Жизнь А. Г.» Как испанского диктатора в клетке катали Александр Гоноровский «Собачий лес» История, приправленная щепоткой педофилии Алексей Сальников «Опосредованно» Слегка неуклюжий стилистически, но всё тот же хорошо знакомый сальников-трип Роман Сенчин «Дождь в Париже» Меланхолия осенне-жизненной увертюры ещё одного лишнего человека Ольгерд Бахаревич «Собаки Европы» Под гнётом Российского Райха унылые песни… Евгений Водолазкин «Брисбен» Танатофобия как писательский метод Сухбат Афлатуни «Рай земной» Плюшевая жизнь с хэппи-эндом Линор Горалик «Все, способные дышать дыхание» Интеллектуальный квест про эмпатию без эмпатии Григорий Служитель. «Дни Савелия» Приятная сказка о том, как кот наблюдал за Москвой собянинской (полная версия) О. Лекманов, М. Свердлов, И. Симановский – «Венедикт Ерофеев: посторонний» Оцифрованный в википедию Веничка
Филипп Хорват
Филипп Хорват – писатель, книжный блогер. Родился в Ташкенте Узбекской ССР в 1983 году. Окончил Санкт-Петербургский государственный политехнический университет по специальности «менеджмент». Живёт в Санкт-Петербурге. Публиковался в журнале «Новый мир».
Дюжина "Большой книги". Шорт-лист премии
- Евгения Некрасова «Калечина-Малечина»
Странная история одного взросления
Книга Некрасовой фабульно произросла из стихотворения Алексея Михайловича Ремизова. Стихотворение простенькое, но само по себе завораживающее, стоит его найти и почитать.
Этот стих повторяет, медитируя при пряжбе-ворожбе, обнаруженная маленькой девочкой Катей в родной квартире кикимора. Откуда она взялась в романе Некрасовой? Согласно народным поверьям кикиморы появляются в неблагополучном доме или когда на семью сыплются беда за бедой. А в семье у Кати явно всё неблагополучно: проблемы в школе у неё самой, проблемы у отца с продажей дачи, да и вообще – жизнь is shit.
Именно кикимора помогает главной героине «Калечины-Малечины» преодолеть себя, свои страхи и комплексы. Всего один день из жизни неуверенного, прячущегося от мира ребёнка, который постоянно «катится-колошматится» через колдобины бытовых неприятностей, но день всё решающий, позволяющий этой самой Кате перейти из разряда невыросших в выросшие.
Чем покоряет «Калечина-Малечина» Некрасовой с первых же страниц, так это той особой стилистикой повествования, через которую приём тончайшего специфического отстранения обнаруживает множество интереснейших метафор, сравнений и просто мельчайших находок (одно сравнение стационарного телефона с цветком чего стоит).
Большой плюс «Калечины-Малечины» в том, что автор не стала расставлять однозначные морально-нравственные акценты по мотивам всего, что произошло в книге, – Некрасова просто честно воспроизвела пришедшую ей на ум фантазию. И даже от читателей не требуется ничего додумывать: воспринимайте эту историю такой, какой она есть.
- Гузель Яхина «Дети мои»
Сказочный лубок про русифицированных немцев
Отзвуки рецензий и откликов книжных блогеров доносили вроде бы консенсусное мнение: «Дети мои» по сравнению с дебютным романом слабее, расплывчатее и, вообще, как бы повторяют лейтмотив замысла «Зулейхи» – показать судьбу маленького человека, которого корёжит, перемалывает в горниле большой тоталитарной советской эпохи.
«Дети мои» действительно мне показались слабой книгой. Это своего рода сказочная, былинная попытка нарисовать судьбу поволжского немца Якоба Баха, но попытка провальная, поскольку в его судьбе нет ничего особенного, не говоря уж о героическом, если только не брать за подвиг то, что он в одиночку, без матери и без связи с внешним миром воспитал дочь. Сказка же опирается на сюжет приключений, преодоления препятствий неким, безусловно положительным, героическим персонажем, а выведенный в книге шульмейстер (школьный учитель) – он просто никакой.
Слабость замысла Яхиной вдвойне подсвечена тем, что взятая на вооружение фольклорная стилистика пробуксовывает почти везде: начиная с момента неудачного побега Баха с хутора Гримма и заканчивая его «блужданиями» по речному дну. Да, местами написано красиво, кучеряво, даже чересчур витиевато, но… зачем это всё, к чему? Сюжет эта сказочность никак не двигает, ничем не дополняет.
Сюжета в книге вообще нет как такового. А откуда ему взяться, если вся жизнь Баха вначале с женой, а затем с дочерью очерчивается замкнутым пространством хутора? Понятно, что это в рамках замысла всё – показать жизнь некоего отшельника, волны судьбы которого плещут где-то в сторонке, в тихой заводи, подальше от бурной стремнины. Но если так, то чем же всё-таки примечательна эта тихая заводь, что на ней нужно фокусироваться в течение немаленького по объёму романа?
Странную конструкцию романа в трёх местах дополняют не менее странные вставки из жизни Сталина. Эти вставки призваны укрепить немецкую линию, как бы углубить связь мелкого, спрятавшегося в волжском иле пескаря Баха с большой историей страны. ОК, технически – всё понимаю, но зачем, к чему эта фальшивая сова на глобусе?
С учётом всех мнений и высказываний маститых критиков и литблогеров, можно было бы объяснить роман так: Гузель, ещё не совсем уверенный в своих силах, во многом начинающий писатель, решила просто-напросто ритуально повторить «Зулейху». Но так оно, кажется, не работает: настоящая литература не приемлет топорной схематичности и якобы работающих наверняка алгоритмов.
- Вячеслав Ставецкий «Жизнь А. Г.»
Как испанского диктатора в клетке катали
Вот многие критики журят-уличают Вячеслава Ставецкого с книгой «Жизнь А. Г.» в том, что это стилизация под испаноязычный магический реализм, а я не соглашусь. То есть да, конечно, стилизация, но стилизация, как по мне, настолько самобытная, что правильнее говорить просто о нашем, ростовском феномене крепкого, состоявшегося писателя из молодого поколения.
Что же в Ставецком феноменального? Да вот чёрт его разберёт, если честно. Ничего же вроде бы особенного в «Жизни А. Г.» нет, это просто хороший, крепко слаженный текст. Но – как начинаешь читать, так и едешь по накатанной, врастаешь, влипаешь вглубь опять же не особо сюжетного повествования, и оторваться сложновато.
Не буду, пожалуй, детализировать сюжет, и так уже другие обозреватели всё разложили по полочкам. Коротко, из точки А в точку Я: жил-был в испанской альтернативной реальности генерал-диктатор Аугусто Гофредо Авельянеда де ла Гардо, наломал он немало дров за короткое время своего владычества. Ну и посадили его в результате удавшегося переворота в клетку и давай катать по городам-весям. Целых 25 лет катали, а потом пришли большевики (Красная Фаланга) и наконец сделали секир-башка несчастному А. Г.
Роман Ставецкого тщательно, с применением художественных ланцетов препарирует душу А. Г., интересно тут придуман, к примеру, заход диктатора в жизнь уличного клоуна, исполняющего фокусы с целью демонстрации своего глубочайшего презрения к окружающей его толпе. Бедный человек только не предугадал, что профессия клоуна (так же, как и профессия диктатора) может стать натурой, определяющей контуры однозначной судьбы.
Для меня книга Вячеслава Ставецкого стала ещё одним приятным открытием за эти полгода (вслед за Евгенией Некрасовой с «Калечиной-Малечиной»). Хороший, хоть и немного барочный, страдающий тучностью не всегда удачных метафор-сравнений язык, сюжет, который тут однозначно есть, – думаю, что роман «Жизнь А.Г.» вполне заслуженно добрался до шорт-листа «Большой Книги».
- Александр Гоноровский «Собачий лес»
История, приправленная щепоткой педофилии
Это очередная книга из шорта «Большой книги» от российского сценариста Александра Гоноровского. По формату – социально-мистическая повесть, опубликована в 2-м номере журнала «Новый мир» за 2019 год.
Социальная потому, что тут переплетаются всякие-разные события первой половины прошлого века с гео-тэгами от имперской ещё Пруссии до советского захолустья образца 1961 года. Мистическая, поскольку повествование пронизывает дух Гретель – некоей огромной вязаной куклы, способной сохранять в себе воспоминания своих владельцев.
Но сама история про то, как пропадают детишки в подмосковном лесу <собачьем>, приходится на 1961 год. Карусель переплетающихся отовсюду отрывочных историй сначала тяжело воспринимается: в сюжет «Собачьего леса» въезжаешь не сразу, но потом все ниточки основной истории связываются воедино. У которой, к слову, нет особой морали: как я понял, Гоноровский просто немного наваял нечто по мотивам своего советского детства – это довольно стандартный ход. Финал «Собачьего леса» просто-напросто пронизан ностальгией главных героев по стародавним временам.
Повесть сама по себе добротная, придраться не к чему – по языку всё гладко-приятно, есть интересные образы, сравнения, вполне аутентичные диалоги.
А вот что меня малость смутило, так это зачем-то вплетённые Гоноровским в общую ткань сцены, отдающие педофилическим душком. Далее спойлеры: шестилетние мальчик и девочка рассматривают взрослый журнал, где взрослая тётенька делает минет взрослому дяденьке. Эх… Но дальше больше, любознательные детишки решают повторить этот трюк друг с другом в собачьем лесу – ну, там, конечно, не полноценный акт любви, имитация (дети же). Но блин! Это как и зачем? Главное, совершенно проходные сцены, ничего не дающие основному сюжету и ни на что не влияющие.
Резюмирую: сама по себе история меня особо не впечатлила, полноценному погружению мешает рваность повествования. По большому гамбургскому, я не уверен, что повесть Александра Гоноровского достойна премии «Большой книги». Лонг-лист – ещё куда ни шло, но шорт…
- Алексей Сальников «Опосредованно»
Слегка неуклюжий стилистически, но всё тот же хорошо знакомый сальников-трип
Это, наверное, трудно после успешно дебютировавшего и в целом неплохого романа (имею в виду, конечно же, «Петровых в гриппе…») удержать планку и не скатиться в глазах критиков куда-то в район ниже плинтуса. По мнению многих уважаемых рецензентов, сальниковский «Опосредованно» если и не скатился, то определённо куда-то покатился по наклонной; но я не буду столь категоричным в оценках.
Потому что, на самом деле, ведь перед нами всё тот же Алексей Борисович, что и «Петровых» написал, просто тут, в «Опосредованно», чисто текстуально он более небрежен, размашист, неаккуратен и оттого, пожалуй, скучноват немного и затянут. Да, есть такое. И я бы не стал за это сильно минусовать книгу, поскольку в этом же фишка Сальникова – развёртывать в разные стороны совершенно бытовые сценки, разворачивать бесконечные диалоги, подхватывая по пути миллион совершенно разных и, казалось бы, лишних деталей.
Что касается сюжета, а точнее двух ответвлений, которые, по мнению критиков, вообще никак друг с другом не сращиваются воедино – а почему все думают, что перед Сальниковым стояла обязательная задача выдать что-то однозначно цельное? Мне показалось, что история Лены, главной героини, в двух её ипостасях – стихотворно-«наркоманской» и семейно-бытовой – не должны сращиваться воедино. Неслучайно же и название романа намекает на то, что увлечение запрещённой, вызывающей нарко-трипы поэзии к жизни конкретного человека (Елены) относится опосредованно. В этой опосредованности – личное счастье Лены, у которой увлечение стишками постепенно вытесняется разрастающимися сюжетами её громадной семьи.
Я не думаю, что роман «Опосредованно» окажется в лидерской премиальной тройке «Большой книги», но рад, что именно его книга, вот такая вся аляпистая и немного неуклюжая, всё же отмечена шортом крупной литературной премии. Потому что такой Сальников – певец простой русской семьи, со всеми её бедами и радостями, – нам нужен, и его книги, надеюсь, в перспективе большого литературного процесса не затеряются.
- Роман Сенчин «Дождь в Париже»
Меланхолия осенне-жизненной увертюры ещё одного лишнего человека
Сложно писать рецензию на роман-самоочевидность. А я всё-таки думаю, что Сенчин свой «Дождь в Париже» задумывал именно в качестве явной самоочевидности. Тематической, символической, жанровой – вообще.
Ну, правда: главный герой, 40-летний, никакими талантами не блещущий мужик из тувинской провинции, будет остро переживать кризис среднего возраста?
Спасибо, кэп.
Поехавший в Париж 40-летний, никакими талантами не блещущий мужик из тувинской провинции в припадке кризиса среднего возраста будет переживать, что не увидел этого самого Парижа, потому что из гостиничного номера выбрался всего раза три-четыре?
Спасибо, кэп.
Поехавший в Париж 40-летний, никакими талантами не блещущий мужик из тувинской провинции, в припадке кризиса среднего возраста будет плыть по волнам ностальгии и никуда так и не выплывет (роман без чётко определённого финала). Еще раз – спасибо, кэп.
Сенчин – опытный, уверенный в себе писатель, – сознательно используя этот стандартный набор клише, всё же не сумел из них выстроить что-то интересное, цепляющее по-настоящему. В книге есть хорошие цветные картинки-истории из времён молодости лирического героя – Андрея Топкина. Есть острые, хорошо прорисованные зарисовки о национальной проблематике и о до сих пор спящем, латентном сепаратизме тувинцев. Но в общее романное русло эти отдельные ручейки-истории так и не стекаются: «Дождь в Париже» оставляет послевкусие какой-то недоделанности, незавершённости с неизменно при этом маячащим вопросом – «Ну и что?».
В целом как: прочитал я «Дождь в Париже» и прочитал. А перечитывать не буду. Скучно потому что.
- Ольгерд Бахаревич «Собаки Европы»
Под гнётом Российского Райха унылые песни…
Вот у нас мало кто интересуется белорусскими реалиями, а оказывается, что и там литературная жизнь кипит. Есть даже местные звёзды, которые вовсю издаются и переводятся на пол-Европы. Некий Ольгерд Бахаревич, например.
Бахаревич нынче лихо влетел в шорт-лист «Большой книги» с романом «Собаки Европы». И я этих «Собак…» прочитал, готов обозревать.
Обозреваю: очень странно. Странно в том смысле, что это ещё один текст, который, кажется, попал в шорт по непонятной мне случайности. Никакого национального предубеждения или там имперского шовинизма по отношению к белорусам у меня нет – в рамках культурного восточнославянского братства мы все одно дело делаем.
Просто непонятно, что из себя «Собаки Европы» представляют такого уникального, что их нужно двигать к вершинам «Большой книги». В книге не обнаруживается даже единой композиционной спаянности – это шесть относительно небольших рассказов-повестей, связанных разве что отдельными символическими артефактами и кивками-отсылками друг на друга. Создаётся впечатление, что Бахаревич решил просто собрать воедино отдельные сюжеты, притом что сами по себе сюжеты не заканчиваются ничем.
Можно было бы (и многие критики – уже) увидеть тут концептуальный замысел некоего обзора национального белорусского характера, который ломается в обозримом будущем под гнётом наползшего Российского Райха. Очевидно, что-то такое Бахаревич и имел в виду, но, сорри, – как это оправдывает слабость каждой индивидуальной истории?
Общее настроение у «Собак Европы» такое: литература (любая) помирает, а малые народы (пресловутые «европейские собаки») тоже помирают, потому что пришли и времена большого имперского варвара, и крутого мирового раздрая. Ну хорошо, допустим, а книга-то почему настолько невнятная?
- Евгений Водолазкин «Брисбен»
Танатофобия как писательский метод
Много ругали Евгения Германовича за «Брисбен», шпыняли за музыкальные несоответствия реальности, но как-то, как мне кажется, всё это мимолетное не совсем о сути романа, а, скорее, о хлипких технических составляющих текста.
Правда, можно драконить сомнительную композицию, когда из двух стремящихся к хронологическому соединению больших линий одна вдруг зависает и провисает в дырявом гнезде «нигде»: вся звёздная музыкальная карьера главного героя, Глеба Яновского, в промежутке между 2000 и 2014 годами остаётся за бортом. Да и в периоде с 1990 по 2000 год летопись идёт уже практически пунктиром, сухо размеченными важными для биографии героя вехами. Это в противовес довольно подробной, налепленной густыми мазками картине детства и юности Глеба, с ветвистыми размышлениями и острыми наблюдениями за окружающей действительностью.
В «Брисбене» и сюжетная подача какая-то странная. Тоже будто бы большая часть моментов выхвачена отдельными вспышками, высвечивающими вроде бы важные тёмные биографические углы, но на самом деле – это просто углы, заполненные чем попало. Встречаются даже откровенно сорные, дурацкие углы, вроде украино-майданной главы.
Можно придираться к холодной отстранённости самого Глеба Яновского в важные моменты жизни – что это за герой, в конце концов, который равнодушно встречает смерть брата? Примерно такое же отношение у героя и к трагической гибели приёмной дочери Верочки. Общий эмоциональный схематоз, впрочем, распространяется практически на всех героев и персонажей «Брисбена», к исключениям относятся некоторые относительно «тёплые» ностальгические воспоминания-переживания первых любовей из детства-юности Глеба Яновского.
Ощущение этой искусственности и даже фальши в «Брисбене», как мне кажется, возникает из-за того, что перед Водолазкиным вообще не стоит актуальной задачи создать эмпатическую историю, крепко привязывающую читательское сердце к тексту. По-настоящему его интересует совсем другое: философского свойства размышления о жизни, смерти и времени, которыми пронизаны и «Лавр», чего уж греха таить, только в «Лавре» это сделано куда как элегантнее, симпатичнее и проникновеннее.
В принципе, «Брисбен» Евгения Водолазкина вполне заслуженно оказался в коротком списке «Большой книги», но вряд ли этому роману достанется какое-либо из призовых мест.
- Сухбат Афлатуни «Рай земной»
Плюшевая жизнь с хэппи-эндом
Есть такие книги – пироги. Румяные, слоистые, нашпигованные проглядывающей из теста начинкой, вкусные в тот момент особенно, когда их из духовки вытаскивают. Вот роман «Рай земной» как раз такой пирог.
Притом, – определить, что за начинка у афлатуни-пирога сложно и с двадцатого укуса. Уж больно много всего понамешано. Вроде как повествование про судьбу-кручину двух подруг закадычных – Плюши (Полины) и Марины. А вроде ещё хрустит на зубах костистый изюм российско-польских отношений. Или вроде бы отдаёт капустным духом религиозная тема. Мясной душок темы «все мужики козлы» присутствует (но совсем чуть-чуть). Удивительное дело: несмотря на разнообразие сюжетных, сплетающихся друг с другом начинок – всё равно вкусный пирог получился, такими, наверное, в раю кормят.
Большую роль играет, конечно, язык, тут Афлатуни постарался, поиграл на славу. Особенно в сюжетах, связанных с Плюшей, которая ведь и Плюша не случайно. Она рыхлая, вся из себя аморфная тютя какая-то, плюшевая – по жизни такая. Семьи нормальной не образовавшая, карьеры не вылепившая, даже из мамусиной квартиры так до старости и не съехавшая.
Марина, плюшина подруга, ей в противовес энергичная, стремительная, на острую правду невоздержанная – по характеру явный антагонист. Но судьбой тоже невдалая: семьи не получилось, сын запропал в польской глуши, работы разные за всю жизнь работала, а в результате нажила себе только рак, от которого и…
К повествованию о судьбах подруг в «Рае земном» приплетаются всякие-разные истории о русских и католических священниках, о поляках, погубленных запросто и попусту в кровавые 30-е, есть даже вставная новелла за авторством некоего отца Фомы – детское Евангелие (там Христу и апостолам по 13 лет – очень прикольная тема).
Как из всего этого складывается роман? Да не знаю, не знает и сам автор, о чём прямо заявляет в одном из своих интервью; просто всё складывается. И я Сухбату верю, что так бывает, когда в результате перемешивания многих тем получается вкусный пирог.
Что ж, роман Сухбата Афлатуни произвёл приятное впечатление. Это вполне заслуженный шорт «Большой книги», книга, которая в призёры, скорее всего, не выбьется. Буду, впрочем, рад, если ошибусь с прогнозом, уж на бронзу-то книга точно может претендовать.
- Линор Горалик «Все, способные дышать дыхание»
Интеллектуальный квест про эмпатию без эмпатии
Есть такой специфический жанр литературы – постмодернистский роман-квест. Квест в том смысле, что интеллектуально загаданное произведение приходится разгадывать, распутывать, разъяснять себе (читателю) в каждой главе, едва ли не в каждом предложении.
«Все, способные дышать дыхание» по всем признакам вроде бы такой квест. Однако, кажется, ничего, кроме него, тут нету, даже намётки социально-философской проблематики остаются всего лишь намётками, никак и никуда не приводящими.
Но сначала о… хм, сюжете. Дано: в начале 20-х годов нашего века во всём мире приключается некий асон – что-то вроде конца света версии лайт. По мнению Горалик, это выглядит так: в разных частях света приключаются оседания городов, бушуют некие «слоистые» бури, начинаются неполадки средств связи, возникает странная «радужная болезнь». Но самое главное – животные заговорили!
Обретшие речь животные и становятся основным объектом внимания автора на протяжении всех 103 главок. Даже не столько объектом, сколько субъектом, а точнее субъектами, через призму сознаний и ощущений которых рассматривается постапокалиптическая жизнь.
Главная проблема романа в том, что взятая сознательно однотипная интонация осмысления новой реальности что животными, что людьми очень быстро скатывается в монотонность бесконечного потока сознания. Он-то, этот поток, по идее автора, представляет собой тот самый квест, которой читателю нужно разгадывать, чтобы уловить в деталях, что же со всеми героями и персонажами происходит. Но как-то это всё не работает, а не работает, потому что нет сквозного для всей книги сюжета.
Из интервью Линор Горалик изданию «Афиша Daily» узнаём, что «Все, способные дышать дыхание» – это про эмпатию. Про эмпатию человека к животным, животных к человеку и друг к другу, – это всё ОК, хотя всё это прописано в романе весьма невнятно. Но, простите, а где же эмпатия автора по отношению к читателю? И откуда взяться читательской эмпатии к тексту, где чуть не на каждой странице появляются детализированные подробности того, как кто-то справляет нужду, жуёт сопли, мастурбирует, хреначит друг друга, пожирает и насилует?
Честно признаюсь: близко не представляю, какими критериями руководствовалось жюри «Большой книги», включая роман и в лонг, и тем более в шорт премии. Это вот интеллектуальный квест, который реально заслуживает тщательного обдумывания на досуге. При всей эмпатии к таланту Горалик (а автор, безусловно, отлично чувствует и управляется с русским языком) – квест для меня неразрешимый.
- Григорий Служитель. «Дни Савелия»
Приятная сказка о том, как кот наблюдал за Москвой собянинской (полная версия)
Познакомившись на «Лайвлибе» с короткой оценкой романа Дмитрием Быковым, я вынужденно соглашусь – не о коте Савелии книжка, а об альтер эго самого писателя, о «маргинальном интеллигенте из вымирающей прослойки» (только отчего ж прослойка вымирающая, Дмитрий Львович? Вполне себе живёт и здравствует.).
Кажется, именно глазами этого интеллигента Служитель и попробовал окинуть мельком Москву собянинскую, столицу не в меру сытую, урчащую по-кошачьи. Неслучайно ведь появляются в романе некоторые признаки актуальных событий 10-х годов: есть и трепещущая возмущением Болотная, слышен гул техники, безостановочно перекладывающий вездесущую плитку. И в эту Москву органично вплетаются улочки-переулочки, районы, которые сами по себе подтягивают в современность образы того старого города, в котором всё было когда-то уютно, неторопливо, дремотно и умиротворяюще. Шелапутинский переулок, Яуза со всеми своими сыромятническими шлюзами, Богоявленский собор в Елохове, Бауманка, Китай-город, Маросейка, Покровка – сокровенный нерв столицы по Служителю, не хухры-мухры. Сказка, в общем, жить в которой коту одно удовольствие.
Выписанные с явной любовью общегородские образы дополнены каскадом типологических портретов людей, хозяев Саввы и его подруги Греты. Среди них и трудолюбивые, но любящие кирнуть-дунуть киргизы-гастарбайтеры, и девочка, вечно живущая на попечении папиков и богатых иностранцев, и забытые богом и временем хиппи, которые управляются с кото-кафе – всё портреты хоть своеобразной, но той же Москвы. Кстати, думаю, ради расширения этой портретной коллекции автор втиснул в середину книги главу о людях, которые никакого отношения к повествованию не имеют. Такой себе эксперимент с композиционной формой, ну да ладно, общего настроения «Дней Савелия» эта вставка не портит.
Надо бы, наверное, написать немного о жизненных приключениях самого кота, да чего тут особо писать-то, чтобы не наспойлерить сильно? Скажу одно: жизнь у Савелия получилась насыщенная, интересная, хоть и не изобилующая откровенно твистовым, переворачивающим сюжет на 180 градусов экшеном. Нормальная такая жизнь бродячего кота-интеллигента, оценивающего жизнь вполне себе человеческим взглядом (а что в такой точке зрения плохого?).
В конечном счёте, конечно, «Дни Савелия» – это книга не о коте, а о времени (или безвременье – тут уж кому как), в котором мы живём. О мире крупного российского мегаполиса, в котором всё случается, что-то у кого-то получается, а у кого-то что-то – нет. В этой лёгкой отстранённости наблюдения за неспешным ходом нашей же жизни и кроется фишка очень ладно скроенного, приятного во всех отношениях романа Григория Служителя. А на большее автор, кажется, и не претендует.
Не думаю, что «Дни Савелия» с ходу (это всё же дебют писателя) ворвётся в тройку лидеров «Большой книги», но определённо книга вполне достойна включения в шорт. Хотя бы ради простейшего аванса с намёком: пишите ещё, Григорий Служитель, у вас получается.
- О. Лекманов, М. Свердлов, И. Симановский – «Венедикт Ерофеев: посторонний»
Оцифрованный в википедию Веничка
Казалось бы, о Ерофееве написаны тонны мемуаристики от огромной толпы знавших, общавшихся и хотя бы на пять минут пересекавшихся с ним людей. Из всего Эвереста этой литературы можно было бы сделать вполне себе ламповую, объёмную книжку а-ля ЖЗЛ (хотя про ЖЗЛ, честно говоря, не знаю, я давно уж не читал этой ЖЗЛ и близко себе не представляю её формата сегодня).
Но авторы «Венедикта Ерофеева: посторонний» как будто другую задачу перед собой поставили, эту задачу я бы определил попыткой википедизации писательского образа. Вообще, так сказать, в целом. Абсолютная и бесповоротная оцифровка образа… которая, увы, провалилась.
И я даже смутно понимаю, почему провалилась. Материала действительно очень много, Веничка ж почти что наш ровесник, многие до сих пор здравствующие успели застать, запечатлеть в себе и зафиксировать на бумаге. Весь этот материал авторы попытались уложить в 530 страниц, подтянуть изо всех источников хотя б по строчке, по впечатлению, по одному мнению. В результате получилась довольно-таки комканная, рваная вики-статья размером в книгу, а человека за этой статьёй нет и близко, не проглядывается он.
Конечно, труд поистине титанический, одному человеку, наверное, такое не осилить, и потому тут целая троица рыла, копала, компоновала. Одни главы с довольно подробным анализом «Москвы-Петушков» чего стоят – я и подумать не мог, что там всё настолько символично и густо наплетено (а теперь по-хорошему поэму-то надо перечитать). Да, но книга одним анализом не исчерпывается, читателю важнее ж увидеть образ писателя, понять его жизнь, его внутренние мотивы прожить так, как прожил Веня (а прожил неважно, чего греха таить, несчастливо и как-то мимо кассы – не зря же сами авторы обозначили Ерофеева посторонним).
Возможно, это эффект внутренней кривой оптики, но у меня этот образ не нарисовался, не сложился. Какие-то отдельные черты и особенности ерофеевского характера благодаря одним воспоминаниям схематично складываются, но тут же другие, абсолютно противоречивые воспоминания их перекрывают. В качестве одного из примеров – интерес Венедикта к евреям, – откуда, с чего началось и почему? Был ли он антисемитом или же просто сильно интересовался темой (судя по воспоминаниям людей – да, просто интересовался). А если эта тема, в общем, неважна, то зачем заострять на ней внимание? Противоречивые черты ерофеевского схематично набрасываются, их тут много, и все они практически без однозначного ответа. Понятно, что никакой однозначности через воспоминания разных людей не может прорисовываться в принципе, но так ведь и получается в результате вики-склад собранных отовсюду зарисовок и портретных характеристик.
Я не очень понимаю премиального механизма «Большой книги», собравшего воедино одиннадцать чисто художественных и одну вот эту ерофеевскую книгу из разряда нон-фикшн. По степени значимости, влиятельности каждой отдельной литединицы мерить сложно, хотя бы потому, что, на мой взгляд, ни одно из представленных произведений не относится к разряду сверхвыдающемуся, отражающему в яркой спресованности оголённому нерву если не эпохи, то хотя бы уходящего года. Но даже с учётом этой мысли на заднем плане – смешивать-то зачем? Ведь и такому, никак не вовлечённому в активный литературный процесс мимокрокодилу вроде меня, очевидно: «Венедикт Ерофеев: посторонний» в призёры не просеется.
Ну, хоть подсветили книжку в канун тридцатилетнего юбилея со дня смерти одного из выдающихся русских писателей – и то хорошо, спасибо «РЕШ».
Читайте нас:
© 1998-2024, «Бельские просторы» - литературно-художественный и общественно-политический журнал. Издается с декабря 1998 года. Относится к категории «литературных толстяков», таких, как «Новый мир», «Наш современник», «Знамя», «Дружба народов», «Урал».
Передавая рукописи в редакцию журнала, авторы соглашаются с условиями договора оферты, размещенного на сайте belprost.ru. Рукописи не рецензируются и не возвращаются. Редакция не вступает в переписку с авторами. Положительное решение сообщается. Мнение редакции не всегда совпадает с точкой зрения того или иного автора. При перепечатывании материалов ссылка на «Бельские просторы» обязательна.
____________________________________________________________________________
Свидетельство о регистрации средства массовой
информации ПИ № ТУ 02-01564 выданное
Управлением Федеральной службы по надзору
в сфере связи, информационных технологий
и массовых коммуникаций по Республике
Башкортостан от 31 октября 2016 года.
Главный редактор: Горюхин Юрий Александрович
_________________________________________________________
Единый телефон доверия для детей, подростков и их родителей: 8-800-2000-122 (звонок бесплатный и анонимный для всех жителей России).
Телефон доверия Республики Башкортостан: 8 (800) 700-01-83.
Телефон психологической поддержки детей и родителей: 8-800-347-5000.
Телефон
(347)292-77-62
Эл. почта
Адрес
450079, Республика Башкортостан, г. Уфа, ул. 50-летия Октября, 13, 9 этаж, каб. 912, 923
Рекламная служба
(347)292-77-62
Редакция
(347)292-77-62
Приемная
(347)292-77-62