Все новости
Литпроцесс
10 Сентября 2018, 15:52

№11.2011. Гамбургский счет. Обсуждение повести Игоря Савельева «Женщина старше»

Гамбургский счет – спортивный термин. Давным-давно в одном из заведений Гамбурга собирались цирковые борцы, чтобы выяснить «без дураков» (шоу есть шоу), кто на самом деле сильнее. В литературу термин ввел Виктор Шкловский. Открывая одноименную рубрику, мы в первую очередь ставим целью литературную учебу. Кто сильнее в литературе – задача неточная и заведомо неразрешимая. Но вывеска «Гамбургский счет» разрешает говорить друг другу не только сладкую, но и горькую правду. А говорить эту правду будут наши писатели. На каждом заседании они будут обсуждать произведение одного из членов клуба. Это не только критический проект. Польза обсуждаемому несомненна; одно дело читать рецензии отдельных критиков, которые зачастую ничего в литературе не понимают, и совсем другое – град камней от собратьев по перу. Этот многоглазый взгляд почище рентгена выявит дефекты текста, даже те, о которых автор и не подозревал. Но и сами критикующие получат огромную пользу. Критикуя чужой текст, мы поневоле учимся видеть и собственные ошибки, – просто потому, что в чужом тексте мы видим те проколы, которых не замечали в собственных, но отныне уже не сможем не заметить. Ну а читателю будет интересно посмотреть, как писатели мутузят друг друга. Первым получит свою порцию критики Игорь Савельев с повестью «Женщина старше» («Бельские просторы», № 7, 2011).

Гамбургский счет – спортивный термин. Давным-давно в одном из заведений Гамбурга собирались цирковые борцы, чтобы выяснить «без дураков» (шоу есть шоу), кто на самом деле сильнее. В литературу термин ввел Виктор Шкловский.
Открывая одноименную рубрику, мы в первую очередь ставим целью литературную учебу. Кто сильнее в литературе – задача неточная и заведомо неразрешимая. Но вывеска «Гамбургский счет» разрешает говорить друг другу не только сладкую, но и горькую правду. А говорить эту правду будут наши писатели. На каждом заседании они будут обсуждать произведение одного из членов клуба. Это не только критический проект. Польза обсуждаемому несомненна; одно дело читать рецензии отдельных критиков, которые зачастую ничего в литературе не понимают, и совсем другое – град камней от собратьев по перу. Этот многоглазый взгляд почище рентгена выявит дефекты текста, даже те, о которых автор и не подозревал. Но и сами критикующие получат огромную пользу. Критикуя чужой текст, мы поневоле учимся видеть и собственные ошибки, – просто потому, что в чужом тексте мы видим те проколы, которых не замечали в собственных, но отныне уже не сможем не заметить.
Ну а читателю будет интересно посмотреть, как писатели мутузят друг друга.
Первым получит свою порцию критики Игорь Савельев с повестью «Женщина старше» («Бельские просторы», № 7, 2011).
Обсуждение повести Игоря Савельева «Женщина старше»
Игорь Фролов:
У каждого писателя есть Тема, и чем больше он пишет, тем явственнее Тема проступает. Я, кажется, читал все художественные тексты Игоря Савельева и, в общем, вижу его Тему (возможно, иной видит иное).
Это мучительное осознание лирическим героем своего бессилия как Героя. Он все время наблюдает жизнь, находясь вне ее, он пишет о ней то как журналист, то как писатель, то как оба вместе и при этом вяло размышляет, как же ему эту жизнь написать так, чтобы другие восхитились и озарились. Жизнь лирического героя состоит из двух кругов почти ада – в первом, в котором он существует, только и делают, что пьют, блюют и если и совокупляются, то как-то нехотя такие же, как он, не знающие, куда себя девать, молодые люди. И есть второй круг – там обитают некие дикие твари из дикого леса – не кошки, а именно Чужие, но они и есть хозяева большой жизни: они не читают, не пишут, они живут там своей темной жизнью и, временами проникая в малый круг вялых, вырождающихся отпрысков интеллигенции, бьют их, отнимают игрушки – то плеер, то блокнот с умными заметками, – и, как полагается доминантам, писают на ботинки униженного и напуганного героя.
Лучшие с моей точки зрения произведения Игоря – «Домик за чугунной оградой» и «Гнать, держать, терпеть и видеть», потому что автор писал их в маске вольного сочинителя, не скованного рамками сурового соцреализма. В остальных текстах автор надувает объем, набивает в текст ненужные там сюжетики, наблюдения (советую выбросить записные книжки, вставки оттуда всегда выглядят золотыми зубами), ему все время кажется, что иначе будет мало жизни или – наоборот – литературы. Кстати, сам сюжет «Гнать, держать…» весьма аллегоричен именно в отношении к савельевской Теме, – мертвый герой пытается убежать из царства мертвых в царство живых, но граница не пускает, – пересекая ее, попадая в Жизнь, герой умирает, хотя в своем мертвом мире он живет. И лирический герой почти всех текстов Савельева болтается на этой границе. Я думаю, исходя из удачного опыта этих двух текстов, Игорю нужно развивать это направление – я назову его, если позволите, магическим пессимизмом. Доля мистики и фантастики, скорее сна, должна присутствовать в текстах Савельева как щепоть, раскрепощающая его писательскую руку, дающая ему свободу, а читателю, соответственно, – удовольствие.
Хочу дать Игорю беспроигрышный совет – после написания текста решительным хирургическим ножом отсекать все ненужные члены, а то и делить на части. Повесть «Женщина старше» при таком подходе превращается в три хороших рассказа: распадается на историю Сергея и интерес к ней Льва как ищущего сюжет, историю про блокнот, унесенный страшным потусторонним, чуждым интеллигенции народом, историю панкушки и Всеволода. Автор слепил их вместе только в погоне за объемом. Я бы назвал это ожирением текста.
Конструировать литературу из наблюдений – опасное и неблагодарное занятие. Прозаику, прежде чем писать, нужно пожить самому, только тогда его герои будут живыми.
Александр Иликаев:
Рассказ Игоря написан поэтическим языком. В нем много завитушек всяких. Например, о растении неведомом, которое пахло... трупным запахом. Или как вам теплоходик, идущий... прямо по полю. Ан нет, это не вдруг фантастика, а обыкновенное передвижение транспортного средства по спрятавшемуся за ивняком рукаву Волги. Прекрасно очерчены герои: молодой писатель, его нечаянный товарищ-жертва (тот самый детдомовец), две девушки – одна панкуша, другая роскошная татарочка Юсупова. Имеются со знанием дела выполненные портреты.
Композиция рассказа мне представилась не совсем выдержанной. Мне кажется, история растянута. Я понимаю, что автору очень хотелось описать пьянки на слетах молодых писателей, но, честное слово, это набило оскомину. Вроде взрослые люди, а все у них «подпольно».
В «Женщине» есть чудный политический момент про Путина, который пошел по кругу. Это колоссальная зарисовка. Хотя, если честно сказать, не Путин идет по кругу сейчас, а наш бедный русский народ. Но и эта тема, глухо хотя, дальше, в эпизоде с чеченами, развивается.
На мой взгляд, прозе Игоря недостает оптимистичности. Все герои сплошные неудачники. А если и удачники, то здесь какой-то подвох. Автор либо их спалит живьем, либо задвинет в эпизодически-иронические персонажи.
В рассказе есть проникновенно-гениальные места. Бесподобен эпизод «разговора» Льва с Юсуповой. Автор тонко передал самый нерв попытки завязать отношения с противоположным полом. И здесь эта недосказанность очень к месту. Вообще я не знаю, так ли было задумано, но обе пары героев прекрасно уравновешивают друг друга. Зеркальность абсолютная. У панкуши бурно развиваются отношения с неким Всеволдом, у Льва все движется к сокрушительно-ослепительному «никак» с гурией-Лилит.
Неясность композиции (не скомканность, а именно неясность) выражается прежде всего в кульминации. Я дважды перечитал эпизод с сюжетным щелчком, ну это когда молодого писателя вдруг озаряет насчет авиакатастрофы. У меня как у читателя возник вопрос: а как Лев догадался о том, что муж Алёны погиб именно в той аварии? Нет, я понимаю, задачка не для Шерлока Холмса. Но все равно, что-то здесь упущено. То, что Сергей об этом давно знает, – для читателя не имеет никакого значения. Может быть, автору следовало упомянуть о гибели мужа Алены раньше, а не на предпоследней странице? Я понимаю, что автор не хотел раньше времени раскрывать карты. Но иногда даже лучше, когда ты догадываешься о концовке. Ожидаемый подарок в любом случае лучше малопонятного сюрприза.
Психологическая основа савельевского рассказа крайне неубедительна. Возможно, автору без всяких обиняков следовало именно Льва сделать любовником Алёны. Тогда бы все встало на свои места. Все, кроме сюжета. Сюжет бы не вышел.
Но даже в таком психологически неряшливом и неправдоподобном плане «Женщина…» – первоклассное и зрелое произведение. На мой взгляд, выбранная фабула не предполагает правильного с математически-жизненной точки зрения решения.
Сергей Круль:
Соглашусь с Игорем, который Фролов: беда автора в том, что он не живет той жизнью, которую себе представляет больше по книгам.
«Женщина старше» имеет многозначительный подзаголовок – преодоление графомании. Так вот, мне показалось, что Савельев этот свой комплекс не вполне преодолел. Много слов, много незначащих поступков, много долгого, размытого текста – а в душе читателя немного что остается. Во всяком случае открытий я никаких не заметил. А зачем читать, если не испытывать потрясений?
Сергей Матюшин:
«Женщина старше» Савельева – для меня как читателя прекрасная работа. Насколько она «мастерская» – ему как критику много виднее. Для меня же повесть (?) чуть суховата в смысле пластичности, описательности. Но она очень хороша свей безнадёжной бессмыслицей на грани абсурда... Бестолковые гопники бестолково едут невесть куда (что-то вроде пародийно-селигеровского мероприятия). Всё – лажа: и квас, и пиво, и призрачные «местные» (ну вот на фига им блокнот-то?), и нелепое купание в какой-то полуболотной жиже – якобы рукаве Волги)... А на вожачка, предводителя, автор и сил не стал тратить – а какой соблазн был, наверное...
Видимо, без памфлета на «селигерщину» замысел не обошёлся...
Это очень хорошая работа. Как читатель я предполагаю, что Савельеву удалось сдержаться – не скатиться в язвительный фельетон.
ЖЖ-юзер CAND_LE:
Не знаю, сознательно ли автор сделал своего героя – Леву – внештатным корреспондентом молодежной газеты, нет ли, но получилось довольно-таки интересно. Лева описывает свои впечатления от посещения летнего лагеря так, как их описал бы профессиональный журналист (эссеист, очеркист), получи он такое задание. Если это сделано сознательно – а что-то мне говорит: нет, – здорово; если неосознанно – ничего страшного: ни эта «Женщина старше», ни какая другая, младше, от подобных замечаний хуже не станет. Кстати. Возможно, именно поэтому нелегко разобраться с жанром произведения: с одной стороны, оно, как уже было сказано, не тянет даже на маленькую повесть, с другой – не совсем отвечает характеру рассказа. А тут еще отсутствие сюжета... Может, это все-таки эссе или нечто вроде «записок путешественника»? Впрочем, и это тоже, наверное, не важно; важно, есть что почитать и о чем поговорить после прочтения.
Светлана Смирнова:
Рассказ Игоря Савельева я прочитала дня три-четыре назад. В то время я писала одновременно несколько стихотворений для взрослых, одно для детей и рассказ. Это можно сравнить с игрой на пианино, когда одновременно касаешься нескольких клавишей и прислушиваешься к звучанию, к тому, что получается. Читала в самую жару, заставляя себя и подстёгивая. Потому как это вялое и невыразительное повествование меня не цепляло. Помню, как я читала «Маленькую скрипку» Фролова, торопясь и глотая большими кусками. Лишь потом я заметила некоторое сходство «Маленькой скрипки» с «Тремя товарищами» Ремарка. Та же лёгкая сосущая грусть о несбывшемся, те же три товарища.
В «Маленькой скрипке» каждому Бог дал талант. Но они не смогли его реализовать. А может, это им так только кажется? Ведь каждый из них занимался своим делом, один писал стихи, другой прозу, а третий фотографировал. И пусть их постигла неудача, пусть произошла остановка по дороге на Олимп, но ведь их произведения созданы, и они живут! Значит, всё было не зря.
Но вернёмся к другому Игорю.
Название рассказа интриговало: «Женщина старше». Это могло быть и глубокое психологическое исследование, и трагедия любви. В общем, что-то интересное, увлекательное.
Но описывалась всего лишь заурядная поездка на интеллектуальную молодёжную тусовку. Описывалось, однако, то, что я люблю: вокзалы, поезда, мелькающие мимо поля и полустанки с одиноким подсолнухом у дороги, раннее утро... Всё это было бы замечательно, если бы в этих описаниях присутствовала хотя бы капелька чувства, новизны.
И сама интеллектуальная молодёжь в рассказе выглядела какой-то примитивной, не тянула на авангард страны. Страшно таким людям доверить будущее.
В заключение скажу, что рассказ написан добротно, основательно. Автор владеет языком. Но этого мало. Писатели пишут от сердца, о наболевшем, выстраданном. Вот этого я не почувствовала в тексте. Единственные талантливые эпизоды – это эпизоды о друге Льва Сергее. Там всё замечательно. Но ведь эти эпизоды написал сам Игорь, так что будем ждать новых произведений Савельева.
Вначале я не хотела писать отзыв. Куда нам. Но чёрт дёрнул!
Денис Лапицкий:
У меня восприятие произведения уперлось в то, что я такой прозы, по большому счету, не люблю. Считаю, что читать ее стоит для того, чтобы что-то для себя вынести, – но чаще всего уровень рефлексии таков, что никакими откровениями не пахнет. Нет, бывают исключения – когда цепляют персонажи, детали, нюансы, стиль, наконец. Бывает, что читаю вещи, где с поступками и ситуациями я внутренне не согласен (ну не нравятся, и все тут), но которые чем-то держат за жабры, не давая оторваться.
Здесь, увы, так не получилось. Прочел, оценил сравнения, образы и образность, вижу, что написано толково, но…
К слову, метания главного героя мне самому, к сожалению, в определенной степени близки, – но в этом вопросе из рассказа/повести для себя я как читатель ничего вынести не могу, ибо способ избавления от этих метаний давно известен: иди, займись делом, узнай жизнь поближе.
Конечно, все это сугубо личное мнение.
P. S. Есть еще один нюанс, с именем связанный. Вот я бы понял, если бы главгерой как-то изменился и из Лёвы стал Львом, – ну, рыкнул бы на того же водителя маршрутки, например, у которого сдачи не было. А когда он Лев, а ведет себя как... как Лёва, – как-то это не очень.
Салават Вахитов:
Для меня как читателя важно авторское имя – личность пишущего, некий бренд, определяющий литературные ожидания, качество и свойства предлагаемой «вещи». Игорь Савельев интересен как личность, и я с удовольствием слежу за его творчеством.
«Женщина старше» – произведение неоднозначное, даже определение его жанра вызывает споры. На мой взгляд, это большой рассказ о, казалось бы, незначительном событии в жизни героя – участии в «непонятном студенческом сборище». Преодоление графомании – обозначение темы и, вероятно, метафорическое выражение идеи.
Главный герой по имени Лев – корреспондент молодёжной газеты, обладающий целым набором интеллигентских комплексов, – мечется в поисках настоящего в фальшивой обыденности мира. А фальшь «сквозит из всех щелей». Вывески на улицах, маленькие самбисты, швыряющие друг друга на ковёр при появлении Путина, конкурс к 60-летию Победы, профанированное подобие семинара, спивающееся «интеллектуальное будущее России», наигранный девичий смех – всё вокруг ненастоящее. Графомания… Больной герой в больном обществе рядом с больной Волгой и кладбищем отравившихся. Кажется, только «женщина старше» в состоянии понять, оценить и поддержать героя. Только она, рождающая истинную любовь и сюжет ненаписанной книги, даёт светлую надежду на преодоление графомании и вынашивание романа, от которого «задохнутся в восторге или изумлении все – и задохнётся он сам».
Лёва, как и положено журналисту, наблюдает жизнь и делает пометки в блокнот – тонкие наблюдения автора, которыми невозможно не восхищаться. Их так много, что при чтении задаёшься вопросом: все ли остроумные «игры разума» сыграют в повествовании? Должен отметить, что некоторые детали не способствуют раскрытию темы, и согласиться с советом Игоря Фролова – решительным хирургическим ножом отсекать все ненужные члены. Наблюдательность как особенность повествования приводит к тому, что герой не действует, а пассивный герой скучен читателю. Вполне вероятно, что такое бездействие является авторским ходом: не зря сцена «отъёма» блокнота отмечена обсуждающими как наиболее живая – в ней есть действие и яркий конфликт. Слабая выраженность основного конфликта, как правило, приводит к нежелательному результату – читатель закрывает книгу.
К несомненным достоинствам прозы Игоря Савельева можно отнести психологичность: читатель включается в тончайшие движения мысли, в переживания героя и невольно наблюдает мир его глазами. Лично у меня создалось впечатление, что рассказ ведётся от первого лица. Думаю, это свидетельствует о мастерстве писателя.
Большое наслаждение получаешь от стиля, языка рассказа. Что-что, а писать Игорь Савельев умеет! Отмечу разорванное вплетение экспозиции в текст повествования, парцеллированный синтаксис, идущий, видимо, от журналистской практики, лексические повторы, концентрирующие внимание на основной семантике текста, разговорность изложения и потрясающую образность («вечера, полные оглушающего ветра и сирени», «проползает разлинованное сотнями проводов небо», «луна стояла над изломанной, как кардиограмма, границей леса» и др.).
Вот пока и всё. С нетерпением жду новых произведений Игоря Савельева!
Артур Кудашев:
Текст Савельева – как приглашение к воспоминаниям. Поездки по железной дороге, необязательные знакомства, случайные коллективы, абузусы, пресловутые «поиски себя» и т. д. «Сухое лето забытого года». Тоска зелёная, иначе. Всё это с большим избытком есть и в моём собственном опыте, и, честно, возвращаться к этому я лично не хочу. Возможно, кто-то и увидит в таком опыте что-то особенное, важное, оригинальное. Я, его также имеющий, – нет. Хотя это всё дело хозяйское. И понимаю автора – такой опыт обязательно надо пережить, изжить, пережевать, проглотить, переварить и сублимировать. Почему бы и не в текст?
В тексте есть находки – и есть наблюдения. Например, про сидение напротив дверного глазка, ведущее к получению пули в лоб. Это «гуд».
Резюме: глаз и рука у Савельева есть. И надо писать дальше. Хотел написать – «надо искать дальше». Но напишу так: надо не искать, а надо найти. Тут есть разница, если подумать.
Всё сказанное, разумеется, крайне необъективно, местами, наверное, невнятно, неубедительно, смешно, «на себя посмотри» и т. п. Но Фролов поставил вопрос принципиально: или отзыв, или «не пацан». Так что, извините, пацаны, без обид.
Всеволод Глуховцев:
Начну с полуфилософского разбега.
Про себя я давно уже отметил два преимущества писательского творчества перед любым другим. Во-первых, это возможность присутствовать в мировой культуре, так сказать, не выходя из дому; и во-вторых (в главных!) – художественная литература есть сотворение миров даже в большей степени, чем «чистая» философия: художественный текст должен быть целостным, богато структурированным пространством-временем, в которое читатель погружается, как в свой персональный космос, и из которого не хочется выходить.
Большой рассказ / маленькая повесть «Женщина старше» соответствует обоим этим условиям. Отрадно, что в нашем городе присутствует культурная среда всероссийского уровня: данное произведение ссылок на молодость-провинциальность не приемлет и следует быть рассмотренным действительно по «гамбургскому счету».
Автору удается создать многомерную, полисинтетическую картину бытия, показать, как огромный, тревожный, пугающий мир клубится вокруг одной скучноватой, вялой человеческой судьбы, непрошено вторгаясь в нее разными сущностями – то человеческими, то информационными, и некоторые политические аллюзии здесь к месту. Интересным, в хорошем смысле «набоковским» показался мне прием перетекания функции главного героя от одного персонажа к другому, от Льва к Сергею, что придает тексту дополнительное измерение, – притом что до того рассказ выглядит слишком уж от первого лица, прочие лица смотрятся служебными подпорками рефлексии главного героя. Однако же вот они вырастают в полноценных, вполне любопытных личностей, и это дельно. Так же по-хорошему напомнило Набокова (и еще Грина) умение создать емкий, выпуклый образ из случайно встреченной мелочи. «Гриновским» же показалось выделение отдельных слов и словосочетаний курсивом, правда, расшифровать их потаенный смысл не удалось. Признаюсь, я даже «вытащил» из текста весь курсив, предполагая, что он составит единый смысл... но нет, видимо, шифр здесь какой-то иной. Или я просто перемудрил, бог с ним.
Это, впрочем, подробности анализа. В целом «мифологическое поле», поглощающее читателя, есть, создано оно профессионально, рассказ попросту интересно читать – притом что мне, очевидно, не близок авторский темпоритм Савельева. Хотя он явно владеет ритмикой синтаксиса, чередуя длинные сложносочиненные и сложноподчиненные предложения с краткими, плотными фразами, в сумме словопоток кажется вязким, тягучим, особенно в начале, – диалогов здесь совсем мало, а они очень оживляют темп. Честно говоря, я бы легко убрал из рассказа первые страницы две: от слов «Погружаясь в поезд...» до слов «...вцепляясь в натруженный и вытертый поручень...». Все же я поклонник более жесткой, резкой, взрывной структуры текста, сведения к минимуму глаголов, причастий и деепричастий – но это, разумеется, мое личное предпочтение, никак не претензия к автору. Единственная, пожалуй, стилистическая претензия – неприятие мной стертых до полной безликости наречий типа «интуитивно», «буквально», «банально»: они убивают дух фразы. Ну а в итоге, повторюсь, космос создан, с чем я Игоря и поздравляю.
Юрий Горюхин:
Игорь верен себе, перед нами опять история некоего молодого человека, двигающегося из точки А в точку Б, точки С не предполагается. То есть перед нами линейный и незамысловатый сюжет, этакий начавшийся в «Бледном городе» автостоп, которым Савельев передвигается по своей литературе. Отсылка к «Городу» не случайна, герой все тот же ровесник автора, рефлексирующий в окружающей среде. Не удивлюсь, если в ближайшее время появится повесть с названием «Франция как предчувствие» (или что-то в этом роде) о том, как ровесник Савельева едет за кордон, делает зарисовки в айпаде и в своей голове, говорит с товарищами ни о чем, но умно, где-то в туманном далеке будет то ли секс, то ли любовь, то ли дружба, то ли дружба с сексом и любовью; непременно какие-нибудь молодые арабы – нет, не ножиком пырнут, не изобьют – так, плюнут на кроссовки, вырвут из уха наушник, карандаш стырят, и это будет кульминационная сцена конфликта персонажа с окружающей средой.
Но вернемся к «Женщине».
Наверное, это лучшая вещь Игоря в его автобиографичном сериале. Он овладел пером настолько, насколько ему необходимо, – нет лишних слов, ужимок, раздражающих комментариев к собственным комментариям, которые присутствовали в ранних вещах. Выдаваемые картинки, которые фиксируют персонаж, точно соответствуют виденью автора, психологический портрет (конечно же, автора), на мой взгляд, абсолютно достоверен. Все в этом смысле хорошо, но, натягивая шкуру абстрактного читателя, задаешься вопросом: сколько еще рефлексий писателя на тему «Я и все остальные» готов одолеть? Для меня остается загадкой и позиция Савельева, упрямо возвращающегося к линейному сюжету биографической прозы. Ведь пробует Игорь эксперименты вроде «Домика в чугунном загончике», правда неясно, когда он его написал, и главное: подача материала годная для стиля «что вижу, то пою» не катит в постмодерне, то есть необходима эстетическая перестройка или, если милее Обама, – перезагрузка.
Ну и, если это, конечно, в нашем формате: рост Игоря заметен, он движется (куда – не знаю), ему бы ненадолго остановиться и оглядеться, но тогда «дебютный» паровоз может уехать к очередным западным славистам без него, – не знаю даже, что и посоветовать…
Игорь Савельев:
Спасибо всем за откровенный разговор. Сейчас даже в «толстых» журналах критика сжимается, как шагреневая кожа, большинство повестей и рассказов проходят незамеченными, поэтому такая подборка отзывов – честь для прозаика.
Общий итог примерно таков: если меня ругали, то за затянутость повести (сюда же – упреки в излишнем украшательстве и т. д.) и за однообразие моей прозы в целом. Начну со второго. К сожалению, здесь я уже не в первый раз оказываюсь заложником собственного имиджа, образа, тиражируемого уфимскими СМИ, до сих пор помешанными на «Бледном городе». Приходится напоминать, что «Домик в чугунном загончике» – далеко не единственный текст, скажем так, другого типа, а к теме «писателей» я вообще обращался только однажды (в 2005 году, в повести «Когда мне было тридцать», которая, к тому же, вообще не опубликована и была изъята из Интернета). Что касается «затянутости» и «мелкотемья», то мне вообще интересен сейчас такой подход: проводить серьезные темы (и исторический контекст) едва заметным фоном, чтобы это разливалось в атмосфере, при малой динамичности основного сюжета: «словно где-то уронили невидимую капельку йода, и она растворялась среди фасадов и крыш» (Проханов). В какой-то ветке обсуждений я даже пошутил, что эта вещь скорее про Чечню и теракты, чем про студенческие пьянки; в каждой шутке есть доля шутки, но мне приятно, что многие участники обсуждения те или иные подтексты видели.
Часто звучат советы обратиться к более динамичной, сюжетной прозе; возможно, в них есть свой резон, но, думаю, и медитативная, «вялотекущая» проза имеет право на жизнь.
Читайте нас: