Флюра Ахмерова. Одиссея лермонтовского рисунка

Мое увлечение Лермонтовым началось со школьной скамьи. Но силу таланта его я постигла умом и сердцем уже в зрелые годы. Прошли десятилетия... Лермонтов по-прежнему живет во мне. Однажды, благодаря счастливому случаю, я прочитала в «Советской Башкирии» статью краеведа Н. Н. Барсова (ныне покойный) о карандашном рисунке Лермонтова «Тамань», найденном в Уфе в 1919 году, после освобождения Уфы от колчаковских войск. В настоящее время этот рисунок всем хорошо известен. Он воспроизведен во многих изданиях произведений поэта. Для нас, уфимцев, он еще более дорог тем, что найден был в нашем городе. «...Изображен на рисунке берег моря, на нем хижина поближе к берегу и вдали парусные суда...

Рисунок помещен в семейном старинном альбоме какой-то семьи Петровых. Даты на нем нет, но подлинность авторства поэта вне сомнений. Кому дороги интересы родного искусства, тот не может без волнения видеть эту наивную пробу карандаша со скромной надписью в углу «М. Ю. Лермонтов... ».

Так описывает найденный рисунок журналист Сангурский в своей статье «В пролетарском музее», опубликованной в «Известиях Уфимского губисполкома» от 10 мая 1920 года.

Сангурский отмечает, что рисунок Лермонтова «юношеского периода» — главный гвоздь новых приобретений Уфимского музея. Позже по документам ЦГИА РБ я установила размер этого рисунка: 19х28. Ираклий Луарсабович Андроников в статье «Вагон из Саратова» пишет, что в результате обращения его по радио и телевидению к радиослушателям и телезрителям в 1967 году с просьбой помочь разыскать исчезнувшие после гибели Лермонтова его стихотворения, рисунки, альбомы, документы, которые необходимо сохранить для потомков, уфимцы — краевед Н. Н. Барсов и научный сотрудник Художественного музея А. А. Алабужев сообщили исследователю о рисунке Лермонтова «Тамань», найденном в Уфе в 1919 году. В ответном письме Барсову и Алабужеву Андроников ставит две задачи: исследовать, как рисунок поэта попал в Уфу и «куда девался семейный альбом Петровых?..»

К сожалению, на эти вопросы ни Барсов, ни Алабужев не смогли ответить. Сангурский — автор публикации о находке — ошибается, называя рисунок Лермонтова «Тамань» наивной пробой карандаша. Рисунок сделан поэтом в 1837 году в Ставрополе в период первой ссылки на Кавказ за стихотворение «На смерть поэта».

Двадцатитрехлетний поэт к 1837 году прошел уже большую часть напряженного творческого пути, создал такие шедевры как поэмы «Измаил-бей», «Хаджи-Абрек», драму «Странный человек», стихотворения «Когда волнуется желтеющая нива», «Дубовый листок», «Печально я гляжу на наше поколенье» и другие, начал работу над романом «Герой нашего времени». Им были написаны два портрета В. А. Лопухиной (московская соседка Лермонтовых) и другие картины. Поэтому «Тамань» никак нельзя назвать «наивной пробой карандаша».

Но как рисунок очутился в Уфе? Кому он принадлежал? Кто такие Петровы? Начались поиски длиной в два десятка лет.

За долгие годы поисков пришлось прочитать и просмотреть горы сборников, справочников, указателей, воспользоваться услугами МБА библиотек Москвы, Пензы, Кирова, Ленинграда, Костромы, Киева и других городов. Многое мне удалось узнать, но не все. Порой опускались руки, приходило желание все бросить. Но, несмотря ни на что, поиски продолжались. Ключ к одной из замысловатых загадок был найден. Среди знакомых Михаила Юрьевича Лермонтова уфимцы были, и... не только знакомые, но и родственники.

Из уфимских родственников Лермонтова прежде всего следует назвать Дмитрия Васильевича Дашкова — владельца чугунолитейного и медеплавильного Благовещенских заводов в Уфимской губернии.

Д. В. Дашков — один из основателей литературного общества «Арзамас», автор критических статей, монографий, нескольких книг. С 1832 по 1839 год — министр юстиции, влиятельный вельможа при дворе Николая I. В 1839 году был назначен членом Государственного Совета и председателем департамента законов.

В доме Дашкова в Петербурге собирались видные представители тогдашних литературных кругов. Как известно, Д. В. Дашков покровительствовал начинающим литераторам, высоко ценил поэтический талант Пушкина. Д. В. Дашков ходатайствует перед Николаем I о возвращении М. Ю. Лермонтова из первой кавказской ссылки в Петербургский лейб-гвардии гусарский полк. Император уважил ходатайство, и последовал приказ государя о переводе Лермонтова с Кавказа снова в Петербург корнетом в гвардию Гродненского гусарского полка.

Блеск дома, как в Петербурге, так и в Благовещенске, поддерживала супруга Дмитрия Васильевича Елизавета Васильевна, урожденная Пашкова.

Елизавета Васильевна была одной из тех важных петербургских старух, к которой цари «запросто ездили пить чай». Отец Елизаветы Васильевны Пашков Василий Александрович — генерал-майор, член Государственного Совета, влиятельный вельможа, близкий человек при дворе императора Николая I.

Дашковы и Пашковы владели заводами, большими площадями земли и тысячами душ крепостных.

М. Ю. Лермонтов был в родственных отношениях и с Дашковыми, и с Пашковыми. Тетушка Елизаветы Васильевны Дашковой была замужем за двоюродным дедом поэта Арсеньевым. С братом Елизаветы Васильевны Дашковой Михаилом Васильевичем Пашковым Лермонтов с 1838 по 1840 год служил в лейб-гвардии гусарском полку в Царском селе.

Родственные отношения обязывали Елизавету Алексеевну Арсеньеву (в девичестве Столыпина) — бабушку поэта со стороны матери — поддерживать связь со своими знатными родственниками. Михаил Юрьевич часто встречался с супругами Дашковыми и Пашковыми в 1838—1840 гг., поддерживал с ними добрые отношения.

Изучая документальные и библиографические источники, я обратила внимание на любопытный факт: именно в тот период, когда поэт работал над поэмой «Монго» (1835 г.), Елизавета Алексеевна купила любимому внуку тройку башкирских лошадок. Это была не просто тройка, а чудо-тройка. Как пишет в своей книге «С подорожной по казенной надобности» Алла Марченко, «...Бабушка, не мешкая, начала обживать нанятую внуком квартиру (в Петербурге — Ф. А.), а они в паре с Алексеем Аркадьевичем (А. Стольшиным-Монго — близкий родственник, друг поэта — двоюродный брат матери поэта М. М. Лермонтовой — Ф. А.) — объезжать новенькую упряжку. Лошади-башкирки были чудо как хороши — они гнали их от Царского до Петербурга так, что и не вспотеют!...»

По всей вероятности, лошади-башкирки были куплены Елизаветой Алексеевной через Дашковых-Пашковых, которые наряду с медеплавильными и чугунолитейными заводами содержали и конские заводы в Уфимской губернии. Все Дашковы — и Дмитрий Васильевич, и его сыновья Дмитрий Дмитриевич, Андрей Дмитриевич и дочь Анна Дмитриевна — были людьми прогрессивных либеральных взглядов. В Уфимской губернии, а точнее в Благовещенском заводе, братья Дашковы на благотворительных началах выстроили учительскую семинарию для детей крестьян, чиновников прилегающих губерний, Оренбургского и Уральского казачества.

Оба брата нераздельно владели Благовещенскими заводами и имением. На первых порах им принадлежало около 20 тысяч десятин земли. Дашковские леса, луга, пашни кольцом окружали село Благовещенское; базарная площадь, пароходная пристань, сама река Белая на большом протяжении — все это было дашковское.

В начале XX века братья Дашковы жили в Уфе. В адрес-календарях за 1911 и 1914-е годы имеется их уфимский адрес. Это Пушкинская улица, дом 80. Дом не сохранился. Видимо, был снесен при строительстве на Советской площади здания Совета Министров республики.

В семье Дашковых хранилась уникальная библиотека, основателем которой был Дмитрий Васильевич Дашков — человек передовых общественно-политических взглядов, широких литературных интересов, автор нескольких книг и статей. Библиотека представляла богатую коллекцию, состоящую из произведений видных писателей, поэтов-современников ее обладателя. В последующие годы она пополнялась и превратилась в богатое собрание произведений русских и западно-европейских писателей.

В 1908 году братья Дашковы преподнесли в дар Уфимской городской общественной библиотеке часть семейной коллекции — около двух тысяч книг. После революции 1917 года дарение Дашковых перешло в Уфимскую научную библиотеку. В настоящее время книги хранятся в фонде Национальной библиотеки имени Ахмет-Заки Валиди.

Большая часть книг, в частности иностранный фонд, был увезен в Лондон после смерти братьев Дашковых княгиней Радзивилл — родной внучкой Д. В. Дашкова (от дочери), племянницей братьев Дашковых. Возможно, среди безвозвратно потерянных для нас книг были издания и с автографами М. Ю. Лермонтова.

В 1870 году в одном из номеров «Московских губернских ведомостей» в официальном разделе были опубликованы Циркуляры Министерства внутренних дел. Циркуляры сообщали, что инспектор Уфимской мужской гимназии В. X. Хохряков желает передать Императорской Публичной библиотеке собранные им рукописи, автографы, документы, рисунки «известного нашего поэта Лермонтова...». Так, преподаватель Уфимской гимназии Владимир Харлампиевич Хохряков безвозмездно принес в дар Отечеству труды многих лет — собранные им произведения великого русского поэта, в большинстве своем еще никому не известные. В настоящее время эти материалы хранятся в Санкт-Петербурге в Пушкинском доме. Лермонтоведы по праву считают В. X. Хохрякова первым биографом поэта.

«Как выделившийся по способностям и успехам в преподавании» В. X. Хохряков в 1868 году в Уфе был награжден орденом святой Анны 3-й степени и бронзовой медалью в память о войне 1853—1855-х годов. Помимо основной преподавательской работы В. X. Хохряков занимается в 50—60-е годы сбором материалов для биографии М. Ю. Лермонтова. Биография гениального поэта еще не была написана. Хохряков поставил своей целью разыскать родственников, близких поэту людей, собрать у них сведения, записать воспоминания о поэте, отыскать черновики рукописей, рисунки, автографы, первые издания произведений, чтобы собранный материал помог биографам поэта сохранить для потомков имя и литературные труды Лермонтова. С этой благородной задачей пензенский учитель справился отлично. В августе 1868 года приказом попечителя Казанского учебного округа Хохряков был перемещен из Пензы, где он раньше служил, инспектором Уфимской мужской гимназии. В Уфе он систематизирует, обобщает собранные материалы к биографии М. Ю. Лермонтова и посылает их в дар императорской Публичной библиотеке. Им были переданы многие автографы и рукописи сочинений Лермонтова, среди них никому еще не известные поэмы «Корсар», «Аул Бастунджи», черновики многих стихотворений. Большая заслуга Владимира Харлампиевича и в том, что в Уфе он продолжает главное дело своей жизни — воспитание любви у своих питомцев к поэзии гениальных поэтов России Пушкина и Лермонтова. Изучая протоколы педагогических советов Уфимской мужской гимназии, я обнаружила темы сочинений, предложенные гимназистам VIII класса на выпускных экзаменах в 1880 году. Вот некоторые из них: «Романтизм в характеристике Пушкина в «Евгении Онегине», «Характеристика столичного, не провинциального общества по «Евгению Онегину», «Характеристика купца Калашникова» («Песня про царя Ивана Васильевича» Лермонтова), «Положительные стороны поэзии Лермонтова», «Романтизм А. С. Пушкина и Жуковского».

Три года с небольшим прослужил В. X. Хохряков в Уфимской мужской гимназии. В августе 1871 года он возвратился в Пензу.

Вернемся к лермонтовскому рисунку к повести «Тамань», найденному в Уфе в 1919 году.

Но прежде выясним: кто же такие Петровы, в старинном семейном альбоме которых долгие годы (почти сто лет) хранилась бесценная реликвия, выполненная рукой гениального Лермонтова? Среди близких родственников поэта был Павел Иванович Петров. Супруга его Анна Акимовна Хастатова (в девичестве) приходилась племянницей бабушке Михаила Юрьевича Елизавете Алексеевне Арсеньевой. В 1834 году П. И. Петров «за ревностную и усердную 25-летнюю военную службу» был произведен в генерал-майоры с назначением начальником штаба войск Кавказской линии и Черномория. В этой же должности П. И. Петров оставался ив 1837 году во время отбывания Лермонтовым первой кавказской ссылки. Главный штаб действующей армии Кавказской линии располагался в Ставрополе: здесь, у Петровых, Лермонтов в течение 1837 года останавливался четыре раза.

В момент приезда поэта в Ставрополь, то есть к концу 1837 года, Павел Иванович Петров был уже 48-летним вдовцом. Семья состояла из него самого и пятерых детей — Екатерины и Марии (17 и 15 лет), Анны — 10 лет, сына Аркадия, 12-летнего мальчика, и младшей дочери Варвары. Все дети жили с отцом. Воспитание детей и составляло, по-видимому, главную заботу боевого генерала в его семейной жизни. П. И. Петров был образованнейшим человеком своего времени. Он владел несколькими иностранными языками: французским, немецким, итальянским, латинским. Живо интересовался русской и иностранной литературой, любил музыку и театр. В семье Петровых поэт чувствовал себя непринужденно и просто, как дома, с большим уважением и вниманием относился ко всем членам семьи. Сам Павел Иванович привязался к поэту и относился к нему по-родственному — заботливо, радушно и гостеприимно, глубоко ценил поэтический талант «Мишеньки» (по выражению Е. А. Арсеньевой).

Михаил Юрьевич в свою очередь относился к Петрову с большим уважением и вниманием, ценя его как интересного собеседника, много перевидавшего в своей боевой жизни. Между генералом-начальником штаба и опальным офицером-корнетом «чувствовалось большое тяготение друг к другу».

Нравилось, по-видимому, Лермонтову и общение с молодыми девушками — дочерьми генерала, которых поэт нежно называет в своих письмах «милыми кузинами». Даже 12-летнему Аркадию поэт относился добродушно. В детском альбоме мальчика сохранилось стихотворение Лермонтова «Ребенку», посвященное Аркадию:

О грезах юности томим воспоминанием,

С отрадой тайною и тайным содроганием, Прекрасное дитя, я на тебя смотрю...

О, если б знало ты, как я тебя люблю!

Аркадий Павлович Петров, рассказывая в дневнике о своих беседах с отцом о литературе, вспоминает: «Пушкин и Лермонтов, почему произвели такие творения? Потому, что тот и другой были люди в высшей степени образованные... Читай, читай — вот источник глубокого образования, открытый тебе».

Во время пребывания в Ставрополе Лермонтов по просьбе П. И. Петрова переписал ему свое стихотворение «Смерть поэта». И Павел Иванович тщательно хранил этот автограф, невзирая на некоторые неудобства для верного служаки держать у себя в доме опальные стихи. Позднее, в 1840 году, поэт прислал дядюшке автограф своего стихотворения «Последнее новоселье». Кроме того, в доме Петровых имелся рукописный список поэмы Лермонтова «Демон», рисунок «Тамань», акварельные портреты В. А. Лопухиной, несколько картин, написанных Лермонтовым в ссылке и подаренных Петровым в знак глубокого уважения.

Первая ссылка поэта продолжалась с апреля по декабрь 1837 года. Приехав на Кавказ, Лермонтов отправился в Кахетию, в Кара-Агач, где в то время стоял Нижегородский драгунский полк, куда он был переведен из лейб-гвардии Гродненского Гусарского полка. Но поэт простудился, схватил ревматизм и вынужден был прожить довольно долго в Пятигорске. Лечась здесь от ревматизма, Михаил Юрьевич встретился с товарищем по Московскому пансиону И. М. Сатиным — поэтом и другом Герцена и Огарева, с друзьями-декабристами, познакомился с приехавшим на лечение Виссарионом Григорьевичем Белинским. В свой полк в Кара-Агаче Лермонтов приехал, когда летние военные экспедиции уже закончились, так что, по его собственным словам, «слышал только 2—3 выстрела…». Зато, воспользовавшись случаем, поэт проехал весь Кавказ. Всю осень он находился в странствиях: «...то на перекладной, то верхом изъездил линию всю вдоль от Кизляра до Тамани, через горы перемахнул в Кахетию. Одетый по-черкесски, с ружьем за плечами, ночевал в чистом поле, засыпал под крик шакалов, ел чурек, пил кахетинское...».

Благодаря хлопотам Елизаветы Алексеевны, Дашковых, их прошению перед Николаем I о помиловании поэта, царь уважил ходатайство, последовал приказ о переводе Лермонтова снова корнетом в Гродненский Гусарский полк... Однако Лермонтову не хотелось быстро расставаться с Кавказом, и он почти всю зиму провел в Ставрополе, куда в то время переселились из Пятигорска декабристы, переведенные на Кавказ из Сибири и служившие в войсках Кавказской армии. Именно в это время Лермонтов посещал Петровых, а возможно, даже и жил у них, о чем, к сожалению, точных сведений нет. Первая ссылка имела для поэта крайне важное значение. Это был поворотный пункт в жизни и творчестве Лермонтова. Он вырвался из «светского» омута на широкий простор жизни, невольно сменил пустое времяпровождение в столичных гостиных и кутежи с друзьями-гусарами на жизнь путешественника по Кавказу, полную глубоких и свежих впечатлений.

Он вошел здесь в соприкосновение с людьми развитыми и прогрессивно мыслящими, какими были декабристы, как и Лермонтов, невольно оказавшиеся на Кавказе. Здесь он встретил и начальство иного рода, умевшее его понять и оценить как поэта.

Будучи в Ставрополе, Лермонтов бывал в семье Семена Осиповича Джигмонда. В семье старшей дочери П. И. Петрова хранились портреты В. А. Лопухиной и Лермы, легендарного предка поэта. Сын Джигмонда Павел Семенович сообщал в письме к П. А. Висковатому (биограф Лермонтова в 1880—1890-е годы) 15 октября 1889 года: «...Кажется, в 1839 году (ошибка мемуариста, следует читать — в 1837 году — Ф. А.) Лермонтов в Ставрополе, в квартире моего отца Семена Осиповича Джигмонда... набросал начерно «Тамань» из «Героя», а потом передал этот набросок кому-то из Петровых...»

Вернувшись в Петербург, Лермонтов заканчивает роман «Герой нашего времени», начатый им в 1837 году. В жестоком и циничном мире, в котором жил Лермонтов, крупный, неординарный характер уже выделялся сам собой. Вот почему Лермонтов назвал свой роман о таком человеке «Герой нашего времени»... Такого сложного психологически и философски насыщенного повествования, в центре которого была бы человеческая личность, не имела не только отечественная, но и мировая литература. Великий критик В. Г. Белинский, оценивая Печорина, героя романа, говорил поверхностным критикам произведения: «Ему другое назначение, другой путь, чем нам. Его страсти — бури, очищающие сферу духа…»

Молодым поэтом замышлено было много, и все замышленное было превосходно. Русской литературе, своим соотечественникам он готовил новые драгоценные подарки. Но очередная ссылка на Кавказ прервала работу поэта. В феврале 1840 года Лермонтова вызвал на дуэль некто Барант, сын французского посланника (опять француза, как пушкинский убийца Дантес). Дуэль происходила у Черной речки. Лермонтов выстрелил в воздух, чтобы кончить миром. Однако именно его судили и отправили под пули на Кавказ. В середине апреля 1840 года корнет Лермонтов был переведен из гвардии в Тенгинский пехотный полк в чине поручика. Это был смертный приговор поэту! Тенгинский полк, находившийся на черноморском побережье, был в невероятно тяжелых условиях: укрепления береговой линии пришли в полное разрушение. Не в лучшем состоянии находилось и вооружение. Выходить за валы укрепления было опасно, так как горцы все время вели наблюдение. В довершение этих тяжелых условий лихорадка и цинга косили людей.

Царь хорошо знал положение Тенгинского полка. Военные власти на Кавказе, видимо, не поняли тайного смысла царского приказа. Отнеслись к поэту бережнее царя и согласились на просьбу Лермонтова направить его в Чеченский отряд. После двух экспедиций в Чечню Лермонтов был дважды представлен к наградам. Эти награды поддерживали надежду на отставку, о чем поэт настойчиво хлопотал. Но царь собственноручно вычеркнул имя Лермонтова из представленного кавказским военным начальством наградного списка. Мало того, Николай I приказал военному начальству, чтобы оно не осмеливалось ни под каким предлогом удалять его от фронтовой службы в своем полку, «...чтобы поручик Лермонтов состоял налицо во фронте». Царское указание запоздало. Лермонтов приехал в Ставрополь в мае, а царь сделал свое распоряжение в июне. На Кавказе же оно было получено после смерти поэта. Военные власти в Ставрополе вновь допустили «оплошность», назначив Лермонтова в действующий отряд в Дагестане. После экспедиций офицерам обычно разрешались поездки на Кавказские минеральные воды. Потому-то Лермонтов решил заехать в Пятигорск, который стал последним приютом поэта. В Пятигорск поэт прибыл вместе со своим другом и родственником Алексеем Аркадьевичем Столыпиным. Дружны были они еще с юнкерской школы, затем вместе служили в лейб-гвардии гусарском полку.

В конце мая и в начале лета 1841 года Лермонтов пишет несколько стихотворений. Среди них — «Спор», «Сон», «Утес», «Нет, не тебя так пылко я люблю», «Пророк», «Выхожу один я на дорогу» и другие. Своему другу и родственнику Лермонтов посвятил шуточную поэму «Монго». А. А. Столыпин был секундантом Лермонтова на его дуэли с Барантом. Он в то время находился в отставке. Но после дуэли ему пришлось снова надеть военный мундир. Это наказание Столыпину было вынесено Николаем I. Столыпин же стал секундантом Лермонтова и на дуэли его с отставным майором Николаем Соломоновичем Мартыновым, бывшим однокашником Лермонтова по юнкерской школе, сослуживцем Дантеса, убийцы Пушкина. 15 июля 1841 года у подножия горы Машу к состоялась дуэль, закончившаяся трагически. Лермонтов не хотел кровавого исхода дуэли. Он верил, что старые дружеские чувства, несмотря на подтрунивание и мелкие размолвки последних дней с Мартыновым, возьмут верх. Он даже не целился в Мартынова, а поднял руку с пистолетом, чтобы выстрелить в небо. Пистолет его оказался разряженным. Мартынов стрелял с одной-единственной целью: убить!

Было ли это намеренным убийством или взыграло болезненное самолюбие Мартынова — мы не знаем. Чья рука направляла пистолет убийцы? Кто стоял за ним? Ибо, право же, повод для вызова на дуэль был смехотворный: Лермонтов пошутил по поводу черкесского одеяния и большого кинжала, которым так любил похваляться Мартынов.

Пуля убийцы сразила поэта именно тогда, когда он чувствовал в себе силы необъятные, понимал, зачем живет, для какой цели родился. Михаил Юрьевич Лермонтов был полон оптимизма, хотя, отдавая дань романтическим образам, нередко обращался к теме смерти. Но никогда он не восклицал разочарованно: «Зову я смерть!» Наоборот, жизнелюбие Лермонтова поразительно:

Боюсь не смерти я. О нет!

Боюсь исчезнуть совершенно,

Хочу, чтоб труд мой вдохновенный Когда-нибудь увидел свет...

Когда в 1837 году после «Смерти поэта» последовало высочайшее указание о ссылке Лермонтова, его товарищи по полку высказали сочувствие и собирались дать опальному поэту прощальный обед в складчину. Чтобы не случилось этого, пришлось вмешаться полковому начальству... Но в черный день похорон в Пятигорске полковые товарищи Лермонтова несли на руках его гроб и не скрывали своих слез.

Как же реагировала на гибель Лермонтова российская общественность? Вот как о невозвратимой утрате сообщили России 30 сентября 1841 года «Отечественные записки»: «Этой жизни суждено было проблеснуть блестящим метеором, оставить после себя длинную струю света и благоухания и — исчезнуть во всей красе своей...»

Ну, а как были наказаны повинные в гибели поэта? Вот строки из документа по военно-судебному делу: «Майора Мартынова посадить в крепость на гауптвахту на три месяца и предать церковному покаянию, а титулярного советника князя Васильчикова и корнета Глебова (секундантов Мартынова — Ф. А.) простить, первого во внимание к заслугам отца, а второго по уважению полученной им в сражении тяжелой раны...» Вот такова судьба прекрасного, но так рано погибшего, поэта. Для нас, ценителей его творчества, он остался бессмертным и навсегда молодым.

Так как же рисунок Лермонтова «Тамань» оказался в Уфе и куда пропал старинный семейный альбом родственников поэта Петровых? В результате многолетних поисков кое-что выяснить мне удалось. Вероятнее всего, семейный альбом Петровых, в котором находился рисунок «Тамань», принадлежал семье генерала Воронова, женатого на дочери П. И. Петрова Анне Павловне.

Среди документов Уфимского губернского коммунального отдела (за март 1920 г.) находились описи имущества, обнаруженного учетно-распределительным подотделом Горхоза (заведующий подотделом Смирнов) в домах после освобождения Уфы частями Красной Армии от колчаковских войск. В одном из домов был обнаружен «...склад с мягкой мебелью, двумя роялями и прочим хозяйственным имуществом, принадлежавшим генералу Воронову». Личность генерала от артиллерии Павла Алексеевича Воронова нам известна. В Уфу, видимо, семья генерала попала вместе с колчаковцами (а возможно, приехала и ранее). Альбом семьи Петровых находился у Вороновых и был найден сотрудниками Горхоза среди хозяйственного имущества. Рисунок Лермонтова «Тамань», находящийся в альбоме, был передан в Уфимский художественный музей. Впоследствии первый директор музея художник-архитектор И. Е. Бондаренко (уфимец) подарил «Тамань» в 1927 году Пушкинскому дому, где он хранится и поныне.

Такова одиссея лермонтовского рисунка, найденного в Уфе. Но следы семейного альбома Петровых затерялись, и судьба его остается неизвестной.

Необходимо остановиться еще на двух моментах, относящихся к Лермонтову, к его предкам и потомкам. Не посрамили род Лермонтовых ни предки его, ни потомки.... Начиная с предка шотландца Георга Лерманта, сложившего голову под стенами Смоленска в VII веке, род Лермонтовых выдвинул немало отважных воинов, сражавшихся в первых рядах защитников Родины.

Один из предков Михаила Юрьевича, Михаил Николаевич Лермонтов, был участником войны 1812 года. В день Бородинского сражения, когда стало ясно, что враг рвется к мосту на реке Кологе, Кутузов дал приказ уничтожить этот мост, по которому французам легче было добраться до Москвы. И тогда группа храбрецов во главе с мичманом Лермонтовым, под жесточайшим огнем противника пробравшись к реке, взорвала мост. В этом сражении у реки Кологи воины Уфимского пехотного полка также показали себя храбрыми и отважными воинами. В годы гражданской войны в 1918 году один из Лермонтовых, Петр Николаевич, правнучатый племянник поэта, последний из рода Лермонтовых, был удостоен ордена Красного Знамени. Летом 1941 года на Бородинском поле снова гремели тяжелые бои. И снова среди защитников Москвы — Лермонтов. Петр Николаевич был начальником авиационного полка. «Мечтал быть гусаром, а стал авиатором. Пять дней и пять ночей не утихало сражение. Авиаторы бились до последнего. Говорили: «Самолетов не будет — пойдем в пехоту». По профессии П. Н. Лермонтов — инженер-геолог. Всю страну исколесил вдоль и поперек. Где только не был! Но всегда и везде тщательно собирал материалы о своем замечательном предке. Через всю жизнь пронес он великую любовь к великому поэту.

Как известно, многие знаменитые деятели культуры, науки Российского государства имеют тюркские корни.

Род М. Ю. Лермонтова со стороны матери М. М. Арсеньевой также имеет тюркское происхождение. «Отец Марии Михайловны Михаил Васильевич был в XIV колене потомком Аслан Мурзы Челебея, прибывшего из Золотой Орды с воинами и своим знаменем на службу к Дмитрию Ивановичу Донскому. Аслан Мурза Челебей принял православную христианскую веру и получил имя Прокопия. Один из его сыновей — Арсений, по прозвищу Юсуп, стал родоначальником фамилий Юсуповых и Арсеньевых. Публицист Станислав Коржов в «Литературной России» от 14 октября 1988 года писал: «Вся история Руси, как в зеркале, отражалась в шлемах и доспехах рода Арсеньевых. К этому славному роду и принадлежал через свою мать М. Ю. Лермонтов, являясь представителем рода в XIV колене».

Из архива: август 2002 г.