Александр Сегень. Застенчивый торжественный свет

Рассказ Михаила Чванова «Сыпались листья» начинается так: «Шли маневры. После оглушительного марша танки вот уже несколько суток тупо дремали в березовой роще меж двух маленьких, затерявшихся в тихих полях деревенек. Была осень. Печально светились последние дни сентября, и роща на закате томилась застенчивым торжественным светом». Читая, тут я вдруг замер и остановился. «Застенчивый» и «торжественный» – разве это совместимо? Но сомнения мои длились недолго. Вспомнил, как по телевизору показывали избрание нового Патриарха Московского и всея Руси. Мало кто сомневался, что будет избран митрополит Кирилл. Русские писатели очень хотели этого избрания, поскольку сей прекрасный человек всегда искренне и глубоко интересовался состоянием отечественной словесности, бывал в гостях у писателей, деятельно участвовал в работе Всемирного Русского Народного Собора, рождённого единым замыслом незабвенного патриарха Алексия и руководством Союза писателей России, возглавляемым Валерием Ганичевым. И вот, когда настал торжественный миг объявления имени нового, шестнадцатого Русского патриарха, на лице избранника изобразилось именно это смешанное выражение «застенчивого торжества».

Точнее и не скажешь!

И, более того, мне подумалось: «А ведь если мысленно представить себе образ России, то весь он как раз и будет пронизан этим «застенчивым торжественным светом». Гремели наши победы и когда мы разгромили Наполеона, и когда спасли мир от Гитлера, и когда полетели в космос, и сейчас, когда первыми в мире стали возрождать Правду Христову.

Но, всякий раз, ликуя, “одолели! победили!”, мы, стоя перед всем миром, одновременно как-то даже извинялись: «Так уж получилось… У вас не вышло, пришлось нам…»

Тот, кто чувствует русскую душу, поймёт мои слова. Мы никогда не хотели выпячиваться перед другими, мы уступали дорогу иным народам: «Сделайте, а мы вас восславим!» И всегда искренне радовались настоящим свершениям человечества. Мы знаем, что можем гордиться не только громкими победами на мировой арене, но ещё в большей степени – своими духовными победами. Мы ведаем имена и деяния наших духовных светочей.

А ещё, размышляя всего над двумя словами, заставившими меня остановиться, я вспомнил Аксаковские праздники, которые ежегодно проходят благодаря неустанному труду Михаила Чванова в Башкирии. И вспомнилось выражение лица главного «виновника» этих замечательных праздников, когда он их проводит.

В эти минуты Чванов сам всегда «застенчиво торжественен»…

«Я, потомок русских крестьян, переселенных в Приуралье и на Урал приблизительно в одно время с крестьянами С.Т. Аксакова, как и Аксаковы, родился в Башкирии. И для меня, как и для них, понятие русский – не понятие крови, а отношение к Отечеству, к Богу. И для меня многие башкиры, татары, якуты, оставаясь башкирами, татарами, якутами, более русские, чем многие русские по паспорту». Эти слова Михаила Чванова из его автобиографической книги «Крест мой?!» во многом являются лейтмотивом и других его произведений. Отношение к Отечеству и Богу, поставленное гораздо выше отношения к самому себе, любимому, вот, что, прежде всего, отличает подлинно русского человека от напускного патриота.

И такие люди становились и становятся главными героями рассказов и повестей Чванова. Взять, к примеру, один из, как говорят, программных рассказов – «Бранденбургские ворота», написанный почти тридцать лет назад на берегу озера Себян-Кюель, затерянного среди вершин Верхоянского хребта, где Михаил Чванов искал следы пропавшего без вести в августе 1937 года при перелете из СССР в США через Северный полюс самолета С.А. Леваневского. Не случайно и в этом издании рассказ стоит где-то в глубине, в самом «сердце» книги. Главный его герой, Дима Попов, человек с изломанной судьбой, но не утративший того великого, чем всю жизнь наполнялась его душа. В молодости он служил в ГДР, влюбился в немку, она родила ему двух девочек-близняшек, но кому-то это сильно не понравилось, и оказался Дима далеко от Европы, в глухих таежных лагерях. Круто поломалась его жизнь, но, выйдя на свободу, он не озлобился. Сам научился класть печи, и оказалось, что лучше его никто этого не может делать во всей округе. «Какая-то черная глина, и печи из нее черные. Все говорят, нельзя из нее делать кирпич, а он делает, и стоят они, и греют хорошо».

А ведь это про самого Чванова писано. Рассказы его и повести – сплошь не из розового туфа построены, а из самой что ни на есть черной глины. Писатель, не щадя читателя своего, пишет с великой болью обо всем, что творится в Отечестве нашем. И не любуется он современником нашим, а хлестко бичует его за слабость, за малодушие, за то, что позволил развалить великую страну и продолжает позволять. И кажется, не будут из такой черной глины печи греть душу человека. А они, поди ж ты, греют!..

В последнее время мы привыкли при упоминании о Чванове вспоминать о его краеведческих, организаторских заслугах – как о первоисследователе крупнейшей пещерной системы Урала пропасти Кутук-Сумган (а насколько это дело опасное, можно судить по тому, что сразу несколько последующих экспедиций закончились трагически), за что в 23 года Министерством геологии ССР он был награжден почетным знаком «Отличник разведки недр», об Аксаковских праздниках, ежегодно устраиваемых в Башкирии, об Аксаковской усадьбе, которую Чванов восстановил с нуля, о восстановленном Никольском храме в Николо-Березовке, старейшем русском селе на территории Башкирии, об аксаковском Димитриевском храме в Надеждине, воскрешенном благодаря по-настоящему героическим усилиям Чванова, бросившегося его спасать за неделю до назначенного взрыва. Не раз в статьях и очерках мы кланялись писателю за его деятельность. И как-то так получилось, почти забыли, что он – писатель. Причем, один из лучших сегодняшних прозаиков России. Прозаик казаковского направления, граждански-лирический, проникновенный, душевный.

Добрый Михаил Андреевич не был столь заметен, как его старшие современники – Шукшин, Можаев, Белов, Распутин, Астафьев, Крупин, Личутин, но он, без преувеличения, одного с ними ряда, одной судьбы и одной силы.

Он стал известен в начале семидесятых. Особенно благодаря рассказу «Билет в детство». Этот рассказ вошел в копилку лучших произведений русской литературы о взаимоотношениях человека и животного, в данном случае собаки.

В восьмидесятые годы прошлого века оформилась главная тема творчества Чванова – падение, осквернение и грядущее возможное исчезновение русского человека. «Сплошные гоминоиды, с похмелья, с конопли трясет…» Вот рассуждения Ленки из рассказа 1982 года «Осень в дубовых лесах»: «Вы все уже давно дисквалифицировались, вместо женщины у вас теперь бутылка. Скоро бабы от вас рожать перестанут. Одна надежда – на “снежных мужиков”. Полстраны проехала – и порядочного мужика нет, замуж вот выйти не за кого. Алкаш на алкаше, алиментщик на алиментщике, психованные все какие-то, полубабы, мужик с мужиком уже жить начали. Позовешь, выпьют – и норовят сбежать».

Больше четверти века тому назад рассказ написан, а словно про сегодняшний день. Изменилось ли что-либо? Увы, ещё хуже стало. Россия встаёт с колен, но очень медленно.

Человек, теряющий главное, то, на чем душа крепится, все больше и больше укрепляется в процентном отношении нашего населения. Иной раз за голову хватаешься: Боже, откуда столько мерзавцев понавылезло в лихие девяностые?! Как много их, похожих на страшных спасателей из пронзительного рассказа «На тихой реке»! Лениво и равнодушно везут они в своей лодке утонувшего мальчика, которого случайный купальщик еще живым вытащил со дна и передал им для спасения. Но они не хотят и не успевают его спасти. «Я поднимался вверх по скрипучей лестнице – и перед глазами было: внизу на раскаленном песке мать над мертвым сыном, а вверху, за легкой, хорошо продуваемой ширмой, загорелые до черноты спасатели пьют прохладное пиво. И регистрационный журнал на столе перед ними, где все записано…»

Рассказ датируется 1985 годом. Вдумаемся в это. Еще только-только пришел к власти Горбачев. Мы живем еще в том мире, где выше денег ставились нравственные законы. Но мы живем уже среди таких вот «спасателей». Переломный 1985 год. Полумертвая страна, как утопший мальчик, вброшена в лодку новому правителю. Но он, вместо того, чтобы спасти мальчика, с сатанинским безразличием к человеческой жизни делает так, что мальчик умирает. Чванов словно предугадал главное деяние Горбачева! Предвидение национальной трагедии в повести «У перевала», написанной на несколько лет ранее знаменитого провидческого «Пожара» Валентина Григорьевича Распутина.

Полностью расцвел талант Михаила Чванова в девяностые годы и в начале нового столетия. Из-под его пера выходит череда замечательных рассказов «Журавлиное плёсо», «Жилая деревня», «Немец Рудниковский», «Прощай, SOS!», «Католический крест», «Новая русская сорока и сорочонок Тишка», повесть «Последний день года Собаки». Но очень много пишет он в это время статей и очерков, посвященных истории России, Православия с позиций сегодняшнего дня. В результате появляется его книга «Русский крест. Очерки русского самосознания», вышедшая в издательстве «Институт русской цивилизации» в знаменитой серии «Русское сопротивление», соседствуя в ней с такими именами, как Г.Р. Державин, И.С. Аксаков, митрополит Антоний Храповицкий, И.А. Ильин… Публицистика врывается и в его прозу, составляя сплав, обычно губительный для художества, но, к счастью, это правило оказалось неприменимо к Чванову. Публицистика в его прозе чаще всего органично переплетается с художественным повествованием.

Отметив свое пятидесятилетие, Михаил Чванов вступил в пору творческой зрелости, когда им были созданы выдающиеся произведения – большие по объему и звучанию рассказы «Русские женщины», «Времена года» и «Свидание в Праге». Все три объединяет одна тема и одни и те же персонажи. Трагический перелом в русской и мировой истории девяностых годов ХХ столетия. Как предтеча новых кровавых испытаний для России, война в Югославии, не посторонним свидетелем которой Михаил Чванов стал. Судьбы русских воинов, внезапно оказавшихся ненужными для собственного государства и для своего обманутого и одурманенного народа. Судьбы русских женщин, оказавшихся без мужчин, потому что настоящие мужики воюют и погибают, а от ненастоящих – тошно и гадко. Не случайно рассказ «Русские женщины» носит подзаголовок «В ожидании героя…»

Нужна была смелость для того, чтобы, находясь в лагере художников патриотического направления, заговорить о несостоятельности славянофильства. В рассказе «Русские женщины» Чванов вкладывает рассуждения об этом в уста отчаявшегося генерала, который в Приднестровье не выполнил приказ и вместо предупреждающего огня открыл огонь на поражение по наступающим молдавско-румынским националистам, и за это его разыскивает Интерпол, а ему приходится воевать рядовым в Югославии.

«Сначала разбежались на южных, западных и восточных славян, затем – каждые в свою очередь тоже разбежались. А теперь вот даже русские, украинцы и белорусы – по сути единый народ – бросились в разные стороны…»

И далее генерал безжалостно признаёт, что и сам он лишний на этой югославской войне: «И мы тут только путаемся в ногах, вместо того, чтобы наводить порядок дома. Скорее, приживалки у чужой беды, чем помощники». Всё, о чем бы ни говорил генерал, пропитано горечью. Эти истины не хочется признавать. Но и не признать их невозможно.

Рассказ-триптих «Времена года» и повесть «Свидание в Праге», по сути, являются продолжением рассказа «Русские женщины». Все три эти произведения можно было бы объединить в одну большую повесть. Продолжается повествование о судьбе русского скитальца, воюющего за Сербию, потерявшего в своих скитаниях и битвах семью. Жена, получив сообщение о его гибели во время развала СССР в Таджикистане, вышла замуж за спасшего ее немца и переехала с дочерью в Германию. Потом оказалось, что он жив. В Праге ему суждено будет горестное свидание с собственной женой; тайком, словно любовники, они повидаются и вновь разойдутся. Он – чтобы, наконец, по-настоящему погибнуть за сербов.

Такого сюжета о любви в мировой литературе, пожалуй, нет! Это настоящая пронзительная русская проза, заставляющая сопереживать герою, его окружающим, всем людям. Сопереживать горячим сердцем.

Сколько в последнее время появляется новых сильных, талантливых авторов. Но почти все они грешат одним: в их произведениях никому не сопереживаешь. А часто и так – никого не жалко. Все какие-то порченные, и даже если испытывают бедствия, то невольно думаешь: «Сами виноваты во всём, так вам и надо!» Герои Чванова совсем не такие. Это настоящие люди, каких все меньше и меньше остается на белом свете. Они уходят и уходят с поверхности планеты Земля. Туда – в лучшие миры, к лучшим людям…

Если кто-то захочет больше узнать о самом Михаиле Чванове, лучше всего прочесть его автобиографическую повесть «Крест мой?!» Больше всего в ней, конечно, о том, как писатель восстанавливал в Башкирии мемориал Аксаковых – музей-усадьбу, Никольскую церковь, возвращал жителям аксаковских мест их драгоценную святыню. Здесь же прочтёте много вдохновенных слов о любви к трём народам, населяющим башкирскую землю, – к башкирам, татарам и русским. «Во второй раз вернувшись с Балкан, из раздираемой братоубийственной войной Югославии, я поехал на родину, к дорогим своим башкирам и татарам, и на всякий случай попросил место, где хотел бы лечь, если умру не вдали от Родины, где хотел бы лечь, чтобы оттуда мне хорошо были видны и башкирское село Каратавлы, и Татарский Малояз, и родная моя Михайловка». Вообще же, повесть являет собой многослойное, глубокое философское, историческое и этнографическое сочинение, в котором автор сводит воедино все основные вехи собственного мировоззрения. И каждый мыслящий, чувствующий, переживающий русский человек найдет в этом произведении либо ответы на свои вопросы, либо темы для жаркого спора.

Особенно важными представляются мне чёткие высказывания Чванова по русскому национальному вопросу. Их много, и все же, процитирую некоторые: «Святое дело – национальное возрождение народа. Но оно – как пьяное вино. Давайте не будем забывать, что величайшие народные бедствия были результатом стремления оскорбленных народов к национальному возрождению, когда во главе движения встают психически ненормальные люди, будь то ефрейтор, в одном случае, будь то уволенный из стратегической авиации с диагнозом «вялотекущая шизофрения» генерал».

«Меня, как русского, коробят истеричные статьи, доказывающие, что мы, русские, – великая нация. Ну, во-первых, это свойство малых или неполноценных народов – постоянно вопить о своем величии, ничего не делая для него, а во-вторых, кем нам выдана эта индульгенция на величие? И если выдана – то что, до скончания века?» Тем самым Чванов доказывает: ищите величие там, где оно есть. Потому что в этой же повести он очень много размышляет и о лучших явлениях отечественной истории, и о безобразных, особенно – последних времен.

Итогом многолетнего и кропотливого труда Чванова как историка и полярного изыскателя стал его роман-поиск «Загадка штурмана Альбанова», посвященный судьбам русских полярных экспедиций начала ХХ века и, главным образом, трагической судьбе экспедиции лейтенанта Брусилова на пароходе «Святая Анна», единственным оставшимся в живых которой оказался уфимец штурман Альбанов.

Но вернёмся к произведениям, включённым в книгу. Итак, «роща на закате томилась застенчивым торжественным светом». Танки в роще, как «военные суда» в стихотворении Блока «Ты помнишь, в нашей бухте сонной…». Вот они появились, ожидают начала манёвров, а для жителей окрестных мест – «мир стал заманчивей и шире». Люди приходят покалякать с танкистами, покурить с ними, девушки засматриваются на парней в танкистской форме. В обычную жизнь вошло что-то необычное, подзабытое, из кино. Молоденькая училка влюбилась в молоденького лейтенанта Горохова. Даже не влюбилась, а лишь ещё встала на пороге любви. И с ним произошло то же самое. С трудом он добился, чтобы она пришла к нему на свидание, но не успели они даже приблизиться друг к другу, как: «Вдруг за спиной послышался треск. Горохов резко обернулся – в небо волочила дымный след сигнальная ракета.

Горохов в отчаянии сжал зубы...

Еще треск – зеленая...

Еще – снова красная...

“Тревога!..”

Взревел один танковый мотор… Другой… Роща наполнялась грохотом, было слышно, как один за другим, словно взрываясь, заводятся моторы. А они стояли посреди лунного поля и растерянно смотрели друг на друга. Откуда у нее эти глаза, словно раны? Теперь Горохов готов был поверить, что именно в них осталась его несбывшаяся судьба. Несколько мгновений он смотрел в темные от слез и немого вопроса глаза, словно старался запомнить их навсегда, потом резко обхватил ее голову шершавыми ладонями – и крепко и больно поцеловал в губы. И, все еще не выпуская из рук мокрых щек, горько и хрипло выдохнул:

–       Прости меня и... прощай!»

В этом рассказе всё пронзительно, всё проникает в самую сердцевину сердца. И училка, которая не может не думать о том, что где-то на планете Земля каждый день кого-то убивают, каждый день идёт война, не тут, так там, не здесь, так где-то ещё… И Горохов, у которого сорвалось такое желанное свидание, и Бог весть, вернётся ли он сюда, в эти места, к этой девчушке, о которой продолжает думать… И застенчивые ребятишки, восхищённые неожиданным появлением танков… И сельские жители, которые «пили в этих деревеньках – и со счастья, потому что не умели радоваться, и с беды, потому что трезвыми стеснялись поделиться горем, а одному ходить с ним невмоготу»...

Рассказ «Сыпались листья» написан сорок лет назад. Сейчас так не пишут. Но так надо писать! И так будут писать русские люди, русские писатели! Потому что литература, которая не высекает из глаз читателя слезу, – будь то слеза жалости, горя, радости или восторга – не вполне литература. Она может быть полезна и информативна, но это не высший разряд литературы, не то, о чём писал Александр Сергеевич: «Порой опять гармонией упьюсь, над вымыслом слезами обольюсь…»

Ну какая информативность в рассказе «Голос в тумане»? Человек пошёл купаться в море, и вдруг – туман, и он не знает, куда плыть. Но кто-то, оставшийся на берегу, проследил за ним и волновался за него, как бы он не поплыл в тумане не туда, куда надо, не уплыл далеко от берега. Короткий, тонкий рассказ о том, что мир не без добрых людей, и при всей мировой чёрствости ещё есть кто-то, кто увидит, что вы можете попасть в беду, кто постарается спасти вас.

Писатель дурной, озлобленный, пишет дурных и озлобленных людей, из которых, по его дурному и озлобленному мнению, состоит весь мир. Таких писателей сейчас много, и именно они почему-то остаются в фаворе у издателей. Хотя, мне кажется, читатель устал от них. Читателю вновь нужно, чтобы к нему заглянули в душу, развернули самые тонкие и потаённые её лепестки. И, может быть, нашли бы там клады, как в рассказе «Находят клады», в котором автора пронзает мысль о том, что находят эти кубышки с золотом люди счастливые, а прятали это когда-то люди несчастные, боящиеся, что отнимут последнее.

Вот и сейчас люди старательно прячут внутри себя остатки человечности, будто боятся, что кто-то придёт и отнимет.

Чванов находит именно эти клады, но не для того, чтобы отнять, а чтобы показать всем: вот, что таится в самой глубине человеческой души, вот, что спасает мир до сих пор! Эта главная человеческая драгоценность бережно оберегается в душе самого писателя. Именно благодаря ей Чванов не утратил чистоты своей прозы, и, если сравнить его рассказы тридцатилетней давности с написанным, к примеру, совсем недавно рассказом «Плывущие по Реке Времени», увидишь, что автор ничуть не изменился в своём лирическом, чистом и светлом понимании мира. И его интонации всё так же завораживают лёгкой грустью, музыкой свежего воздуха, прозрачной речной воды, голубого неба, добрых человеческих глаз.

Рассказ 2007 года «Французские письма» написан в той же манере, в той же традиции, что и «Свидание в Праге». Это подлинная любовная лирика. Такая, о которой давно соскучились все, у кого есть душа. Страшно хотелось бы, чтобы произведения Чванова о любви были бы экранизированы. Это хоть чуть-чуть спасло бы современный кинематограф, сокрушительно проваливающийся в пучину бесчисленных и бессмысленных спецэффектов. Скоро и само понятие «искусство» нужно будет менять на «спецэффекты». И о деятелях искусства говорить: «деятель спецэффектов», «заслуженный работник спецэффектов Российской Федерации», «мастера спецэффектов»…

Но жизнь никогда не превратишь в спецэффект! Жизнь по-прежнему строится на любви и смерти, человеческих радостях и страданиях. Таких, какие нам показывает замечательный русский писатель, живущий в Башкирии.

Михаил Чванов отмечает свое семидесятилетие. Для прозаика это время наибольшего расцвета творческих сил, и верится, что в ближайшие годы из-под его пера выйдут еще более замечательные и значительные произведения. Об этом свидетельствует повесть-реквием «Серебристые облака», написанная несколько лет назад, которую писатель долго не решался публиковать. Я полностью согласен с петербургским поэтом Николаем Рачковым, который написал в отзыве на публикацию в набережночелнинском журнале «Аргамак»: «Повесть-реквием “Серебристые облака” прочитать надо бы всем людям, живущим на Земле. Чтобы задумались, пока не поздно. Написал ее Михаил Чванов, не щадя себя, обнажая себя до донышка души, ради любви к людям, к жизни, которая так коротка, к Земле, которая у нас одна и которой в любой срок может у нас не стать. Ничего подобного ни в классической, ни в современной литературе – ни в отечественной, ни в зарубежной – я не встречал. Не довелось. Поражает откровенность, с какой главный герой произведения распахивает душу перед читателем. “Серебристые облака” читаются на одном дыхании. Будь моя воля, я бы дал Нобелевскую премию за это произведение одного из лучших на сегодняшний день русских писателей…»

Будут гореть и будут греть печи Михаила Чванова! Хочется верить, что в России вновь появится вдумчивый, сопереживающий читатель, который прочтет и по достоинству оценит его книги.

«Но что бы со мной ни было, с осени 1995 года в Димитриевскую поминальную субботу по всем убиенным за Отечество снова звонят колокола на стыке Европы и Азии в Димитриевском храме на юге Башкирии, в селе с символическим названием Надеждино, а с весны 1996 года на Николу Вешнего снова заговорили колокола, разнося скорбно-радостную весть далеко за Каму, на колокольне Свято-Никольского храма на севере Башкирии в уже не мертвом селе Николо-Березовка. Где бы я ни был, – на этом, том ли свете, – из любой дали я буду слышать, отличая от тысяч других, их голоса».

Надеждинские голоса звучат в каждом, кто хотя бы раз побывал в гостях у Чванова, в его дорогой Башкирии. Замечательный поэт Константин Скворцов посвятил Михаилу Чванову стихотворение, а композитор Николай Миронов написал на него прекрасную музыку. И всякий раз, когда на Аксаковские праздники приезжает большой друг Михаила Чванова, наша царевна-лебедь, серебряный голос России – несравненная Татьяна Петрова, её обязательно просят спеть эту скворцовско-мироновскую песню. И дивный голос поёт:

Скажи мне, друг мой, где берешь ты силы

Поставить двор, где не было кола?..

В воскресшем храме в глубине России

Твоим трудом звонят колокола.

Ты шел один с эпохою не в ногу

На страх и риск – была иль не была!..

Что видел ты, известно только Богу.

Но ты пришел – звонят колокола!..

В Надеждине звонят колокола

И благовест разносится, как прежде.

В Надеждине звонят колокола –

Последние колокола надежды!

Врагов учтивость и друзей бездушье –

Вот лик Руси, написанный тобой.

Но был с тобою, все преграды руша,

Тот, кто послал тебя в священный бой.

Где б ни был ты, о помощи не чая,

На этом свете грешном иль на том,

От тысячи собратьев отличая,

Ты будешь слышать их печальный звон.

В Надеждине звонят колокола…

Поставил храм, а все душа – в разрухе.

Твоей душе так мал его приют…

Но вещие согбенные старухи

Тебя с любовью батюшкой зовут.

Ты нес свой крест, креста не замечая.

И потому из глуби вековой,

От тысячи собратьев отличая,

Россия будет слышать голос твой.

В Надеждине звонят колокола

И благовест разносится, как прежде.

В Надеждине звонят колокола –

Последние колокола надежды!

И всякий раз, когда мне становится тяжело на душе, я вспоминаю застенчиво-торжественную улыбку Чванова, слышу дивный голос Петровой и пою: «В Надеждине звонят колокола…»

И в мире становится легче, светлее, чище…

Из архива: июль 2014 г.