№11.2022. Рустем Вахитов. «Я – обычный советский поэт». К 90‑летию Александра Филиппова

Рустем Ринатович Вахитов — кандидат философских наук, политический публицист, колумнист газеты «Советская Россия», член Союза писателей России. Родился в 1970 году в Уфе. Публиковался в газетах «Советская Россия», «Дуэль», «Литературная газета», «Красная звезда», журналах «Юность», «Отечественные записки». Соавтор книги «Антимиф. Поваренная книга манипулятора сознанием» (М., 2004); автор сборника статей «Евразийская суть России» (Уфа, 2009), книги «Революция, которая спасла Россию» (М., «Алгоритм», 2017), издание первое и второе. Лауреат премии газеты «Советская Россия» «Слово к народу» (2002), премии форума С. Г. Кара-Мурзы им. Т. А. Айзатуллина (2003). Живёт в Уфе.

«Я – обычный советский поэт»

С Александром Павловичем Филипповым я познакомился году в 1995-м. Именно тогда вместе с другими молодыми литераторами, которых в Уфе 90-х называли «кружком Анатолия Яковлева», я пришел в газету «Истоки». До этого мы были в литобъединении при газете «Ленинец» (которыми руководила Светлана Хвостенко), кроме того, я и Анатолий Яковлев некоторое время делали в «Ленинце», переживавшем тогда трансформацию в «Молодежную газету», юмористический уголок.

Мы много писали – и юмористику, и стихи, и печатались, наверное, почти во всех республиканских газетах (и это не преувеличение). Но охотнее всего редакторы брали юмористические вещи, которыми заполняли последние страницы (например, мы сотрудничали и с «Салоном мадам Грицацуевой» в «Советской Башкирии», и с журналом «Вилы»). А вот лирическая поэзия считалась на газетных площадях «неформатом». Газета все-таки не журнал, у нее свои, специфические задачи, она мало годится для напечатания серьезных стихов. Русского литературного журнала в Уфе тогда не было (мы пытались, правда, сделать самиздатовский – «КоРифей», но дальше первого номера дело не пошло). Интернет в России был еще не столь развит, и об электронных журналах и сайтах никто и не слышал. В Уфе было несколько литвкладышей в газетах: в «Вечерней Уфе», «Ленинце», там мы, конечно, печатались, но выходили они раз в несколько месяцев, поэтов же (молодых и не очень) в столице Башкирии было пруд пруди и чтоб опубликовать подборку стихов, приходилось ждать очень долго.

И тут мы узнали, что есть в Уфе, на улице Комсомольской, очень необычная газета под названием «Истоки». Она издавалась местным отделением Союза писателей, и редактором ее был бывший руководитель русской секции СП Александр Павлович Филиппов. Необычность ее была в том, что она была чем-то средним между газетой-еженедельником и литературным журналом. В ней значительное место отдавалось под стихи, прозу и литературную критику. Мы с Анатолием Яковлевым пришли туда с предложением сотрудничества. Так я впервые увидел Александра Павловича.

Конечно, я слышал о нем и раньше. Народный поэт Башкортостана, лауреат многих премий, он выступал по радио и телевидению, его книги лежали в магазинах, да и в газетах его стихи встречались. Но мы были молоды и со свойственным юношам максимализмом относились к официальной литературе немного свысока, с некоторой априорной полуиронией. Мы ожидали увидеть чиновника от литературы и даже не особо надеялись на диалог. Но так уж случилось, что это стало началом долгого, многолетнего сотрудничества. Для меня «Истоки» вообще стали родной газетой, в которой я стал постоянным автором, колумнистом, поставлявшим статьи чуть ли не в каждый второй номер…

Александр Павлович сразу произвел на нас с Толиком сильное впечатление. Нам было по двадцать пять, ему – шестьдесят три, но мы сразу, чуть ли не с первого взгляда распознали в нем ту породу людей, которые в силу врожденной энергетики таланта никогда не стареют душой. Живые глаза, размеренные уверенные движения, умение внимательно слушать, улавливать «волну» собеседника, приметливость и понимание людей – все это в нем подкупало. Он был так не похож на карикатурный образ «бледного», «вечно тоскующего», «витающего в облаках» поэта. Нас самих всегда отталкивал такой образ и те личности из богемы, которые пытались его воспроизводить. Мы с Толиком любили строчки Маяковского: «Надо, чтоб поэт и в жизни был мастак. Мы крепки, как спирт в полтавском штофе». По Александру Павловичу сразу было видно, что он и есть в жизни мастак: крестьянская кость, человек недюжинного ума, интеллигентской начитанности и в то же время простонародной смекалки и здравого смысла. Как-то он нас сразу всем покорил – от подкупающей своей простотой манеры читать стихи до задушевной манеры вести разговоры о жизни с неизменным чудовищным количеством выкуренных сигарет.

Сначала Александр Павлович стал печатать наши стихи, затем помог вынести их на обсуждение русской секции. Толика там рекомендовали как автора книги в «Китап», правда, пролежала она в издательстве много лет и вышла уже после его безвременной смерти. Про мои стихи, помню, Филиппов сказал: «Рустем, мне как поэту они интересны и даже очень. Но как-то они у тебя от ума... Читатель все-таки ждет чего-то душевного…» Помогал он нам и с созданием молодежной студии при Союзе писателей, которая просуществовала до конца 1998 года.

Александр Павлович поощрял и мои первые шаги в качестве политического публициста. Хотя, правду сказать, публициста во мне открыл не он, а тогдашний ответственный секретарь «Истоков», тоже прекрасный поэт и человек Владимир Владимирович Денисов. Это был 1999 год, когда натовские самолеты сбрасывали свои бомбы на Белград. Задыхаясь от возмущения, я написал сумбурную, эмоциональную, весьма далекую от совершенства статью и принес ее в «Истоки». Владимир Владимирович ее прочитал, отметил недостатки (повторы, длинные предложения, излишнюю эмоциональность), потом задумчиво посмотрел на меня и сказал: «Знаешь, Рустем, стихи у тебя неплохие. Не графоманские, со вкусом и проблесками. Но такие неплохие стихи в России пишет около двух тысяч человек, не меньше. А вот это твое…» – «Что?» – не понял я. «Вот это. Политическая публицистика. Тут ты сможешь добиться больше. Пиши статьи!» И хоть он разругал мой «первый блин», статья про Югославию через пару дней красовалась на страницах «Истоков». Меня это очень вдохновило, и я принес вторую статью, над которой поработал серьезнее, редактировал, правил. Называлась она «Не начинайте КВН!» и была посвящена теме оболванивания молодежи и уводу ее от политики. На нее уже обратил внимание Александр Павлович. Он ободрил меня, я стал приносить новые статьи и постепенно, сам того не заметив, превратился в колумниста газеты. С этого времени мои посещения газеты строились так: сначала я здоровался со всеми в редакции, а потом шел к Александру Павловичу, у которого был свой кабинет в конце коридора. Он сажал меня в кресло напротив своего стола, угощал сигаретой, мы закуривали, и начинался долгий разговор – о политике, о жизни. Обнаружилось поразительное сходство наших взглядов. Мы ругали «демократов» (Ельцина он иначе, чем «этот пьяница», не называл, а про Горбачева презрительно отзывался: «Горбач!»), сетовали на неудачи патриотической оппозиции. Александр Павлович знал Льва Рохлина, брал у него несколько больших интервью, много рассказывал о нем, затем, когда того убили, тяжело переживал его смерть. Он считал, что это было политическое убийство и что, останься генерал жив, история нашей страны пошла бы по-другому.

Рассказывал он и про старые времена, про друзей своей юности (например, про своего однокурсника, крупного ученого-филолога Ромэна Гафановича Назирова, которого по старой памяти звал Ромкой), про случаи из писательской жизни, про свое посещение Константина Симонова, который дал ему путевку в литературу. Он любил говорить про себя: «Я – обычный советский поэт».

Между нами была огромная разница в возрасте, но он меня выделил среди других авторов и стал относиться не просто хорошо (хорошо и заботливо он относился ко всем авторам газеты), а даже как-то душевно. Однажды он вручил мне свою очередную книгу стихов с надписью, я развернул, а там: «Моему молодому другу Рустему Вахитову». Меня это и смутило, и обрадовало. До сих пор храню эту книгу в своей библиотеке.

Я тогда только начинал свой путь в университете, работал ассистентом, получал гроши. Он знал об этом и, хотя я никогда ни о чем его не просил, он всегда старался помочь. Сначала повысил гонорар (сказал: «На твои материалы читатели отзываются, еще просят, считаю, нужно поощрить»), несколько раз вручал мне ежегодные премии в номинации «Публицистика».

Он очень сетовал на постепенное выветривание советского интернационализма и ползучее становление националистической идеологии в России и в нашей республике. Филиппов знал и любил башкирскую культуру, говорил по-башкирски (я сам тому свидетель, видел, как он разговаривал с башкирскими коллегами), много переводил из башкирской поэзии (не с подстрочника, как часто бывает, а с оригинала). Его жена была татарка, и он об этом часто вспоминал. Но при этом он гордился тем, что принадлежит к великой русской культуре («Я – великоросс», – отчеканивал он), открыто об этом говорил.

С этим был связан характерный случай. В конце 1990-х в башкирской печати появилась большая статья двух местных молодых ученых (не буду называть их имена), аспирантов одного ныне уже покойного лидера башкирского национального движения. Статья была посвящена русскому евразийству. По их словам выходило, что евразийство – это не идеология органического единства всех народов Большой России, а уловка, которую «русские империалисты» применяют, чтоб возродить свою «колониальную империю». В статье содержались эмоциональные нападки на идею евразийского братства народов, в частности, говорилось примерно следующее (мне эти слова сразу запомнились): «что может быть общего у народов, для одного из которых взятие Казани и Астрахани – предмет национальной гордости, а для других – дата трагедии и утери независимости?» Насколько я понимаю, это был первый случай, когда в республиканской прессе столь открыто, по-русски прозвучали такие русофобские инвективы. По-башкирски нечто подобное писали и раньше, и, думаю, разумеется, на разного рода съездах и сходах националистических организаций такое говорили. Но, переходя на русский язык, местные националисты стремились смягчить пыл и сквозь зубы повторяли старые советские лозунги о дружбе народов. А тут – прямая атака!

Русская и русскоязычная общественность города была крайне возмущена. В кулуарах только и было разговоров об этой статье (тем более местные издания перепечатали ее дважды). Поскольку уже тогда евразийство стало предметом моих научных исследований, я решил, что не могу не ответить. Я написал большую статью, где попытался показать, что эти критики евразийства сами сочинений евразийцев и не читали, что евразийцы, напротив, были защитниками нерусских народов, что большое государство не всегда – колониальная империя, угнетающая народы, и что наконец для наших народов – башкирского и татарского – нет другого пути, кроме как жить в российском государстве в дружбе с русскими, и, собственно, много столетий так и происходит. Альтернатива этому – балканизация нашего пространства, к которой ведет разжигание национализмов, но она не нужна никому. «Истоки» были единственной газетой в городе, которая согласилась напечатать эту статью! Александр Павлович прочел ее с карандашом и как отрезал: «В печать!» Статья была огромной, с пространными цитатами из евразийцев и из их новоявленных критиков (скорее, научно-публицистической). Она заняла всю газету, кроме первого и последнего листа. Александр Павлович ради моей статьи снял из номера две трети материалов! Уже одна публикация такой статьи была в тогдашней Уфе крамолой. А уж такая публикация!

«Истоки» расхватали в киосках за полдня. Мои оппоненты явились в газету и требовали опровержений. Лидер нацдвижения кричал мне в лицо, остановив меня на лестнице университета: «Я тебя засужу!» Александра Павловича вызывали в агентство по делам печати. Думаю, если бы не его авторитет и давнее знакомство с самим президентом, и для него, и для газеты, и для меня все это бы плохо кончилось. Но Филиппов знал, что делал. И его «военный маневр» удался – больше в русскоязычных изданиях ничего такого не было (а это было очень важно – до эпохи Интернета печатное слово очень ценилось!).

При этом надо понимать, что Александр Павлович многим рисковал. Было совсем неочевидно, что это ему сойдет с рук. Пожалуй, он рисковал тогда гораздо большим, чем я – простой ассистент университета. Он был человек с регалиями, при должности… Надо было обладать недюжинной смелостью, чтоб так себя вести. Позднее я понял, что это редкость. С годами я убедился, что литфункционеры да и вообще разного рода бюрократы-политики в основной массе трусоваты. В лучшем случае в опасной ситуации они отмолчатся и бочком-бочком ускользнут. В худшем – бросятся по команде «сверху» рвать и осуждать. Александр Павлович тоже не был записным «вечным оппозиционером», зря на рожон не лез, но если дело касалось принципиальных вопросов, вставал без страха… Меня до сих пор эта черта в нем восхищает и подкупает.

Нет уже Александра Павловича. Нет его детища последних лет – рупора местной русской (не обязательно этнической, но по духу русской) консервативной творческой интеллигенции – еженедельника «Истоки». Формально, конечно, до определенного срока я даже видел в киосках среди газет знакомый зеленый логотип (помню, как его придумывал и рисовал В. В. Денисов). Но это уже другие «Истоки». Вопреки памяти Александра Павловича, вопреки желанию самой редакции, вопреки протестам русской секции Союза писателей, наконец, с нарушениями конкурса, после смерти старого редактора сверху «продавили» «свою» кандидатуру… Новый редактор – человек, мягко говоря, с иными взглядами – привел новую команду и вычистил из газеты все русское и консервативное. Русская секция лишилась одной из двух своих официальных трибун. И это все произошло не в глухие «годы суверенитета», а сейчас… И не оказалось среди русской общественности республики человека с авторитетом и смелостью Александра Павловича, который остановил бы этот разгром…

Нет былых «Истоков». Но есть Союз писателей, где работал Александр Павлович. Есть его книги на полках магазинов и библиотек. И идя по городу, бывает, встречаешь его портрет на билборде – лицо талантливого поэта и писателя, настоящего великоросса и борца за русскую культуру и за нашу общую евразийскую Россию – Александра Павловича Филиппова.