№11.2022. Алла Новикова-Строганова. «Чтоб был евангельский закон». К 230-летию П. А. Вяземского

Алла Анатольевна Новикова-Строганова –  доктор филологических наук, профессор, член Союза писателей России (Москва), историк литературы

«Чтоб был евангельский закон»

Пётр Андреевич Вяземский (1792–1878) – замечательный русский поэт, литературный критик, переводчик, историк. Имя его сейчас знакомо в основном специалистам-филологам. Он был известен своими тесными литературными связями, как человек одного круга с поэтами пушкинской плеяды, с К. Н. Батюшковым, В. А. Жуковским. Но более всего он знаменит своей долгой дружбой с А. С. Пушкиным (1799–1837). На этот счёт сам Вяземский замечал на юбилейном чествовании: «Незначительное имя моё богато обставлено именами, дорогими вашему сердцу и славе народной. Чувствую, что приветствуете вы во мне не столько мои литературные заслуги, сколько мои литературные связи».

Поэт стал как бы «живым преданием», намного пережив своих знаменитых современников, друзей, родных. Стихотворение «Я пережил…» (1837) Вяземский создал в год гибели Пушкина:

Я пережил и многое, и многих,

И многому изведал цену я;

Теперь влачусь в одних пределах строгих

Известного размера бытия.

<…>
Жизнь разочлась со мной; она не в силах

Мне то отдать, что у меня взяла,

И что земля в глухих своих могилах

Безжалостно навеки погребла.

Поэты подружились ещё в молодости, и до последних минут жизни Пушкина Вяземский находился рядом с ним, умирающим от дуэльной раны. Положил в его гроб перчатку в знак последнего рукопожатия. Воспоминания и письма Вяземского, написанные через несколько дней после кончины великого русского поэта, явились ценнейшими свидетельствами, проливающими свет на трагическую дуэль. Хотя осталась загадочная недосказанность: «Теперь не настала ещё пора подробно исследовать и ясно разоблачить тайны, окружающие несчастный конец Пушкина». Тайны, на которые намекнул Вяземский, он унёс собой в иной мир.

О Пушкине Вяземский не написал отдельных мемуаров, однако оставил в статьях, письмах, записных книжках массу бесценных воспоминаний о дружеских встречах, беседах и спорах с великим поэтом. Особый достоверный источник – длительная обширная переписка двух друзей. Нередко под пером Пушкина, писавшего письма к приятелям, экспромтом рождались стихотворные строки. Так, в письмо к Вяземскому Пушкин включил стихотворение «Сатирик и поэт любовный…» (1825), в котором с дружеской улыбкой изящно подчеркнул близкое родство их творческих дарований:

Писатель нежный, тонкий, острый,

Мой дядюшка – не дядя твой,

Но, милый, музы наши сёстры,

Итак, ты всё же братец мой.

В стихотворном послании «Вяземскому» (1821) Пушкин отразил своеобразие личности, некоторые черты характера и особенности творчества своего друга:

Язвительный поэт, остряк замысловатый,

И блеском колких слов, и шутками богатый,

Счастливый Вяземский, завидую тебе.

Ты право получил благодаря судьбе

Смеяться весело над злобою ревнивой,

Невежество разить анафемой игривой.

Лаконичная, но блистательно меткая стихотворная характеристика представлена также в пушкинском четверостишии «К портрету Вяземского» (1820):

Судьба свои дары явить желала в нём,

В счастливом баловне соединив ошибкой

Богатство, знатный род – с возвышенным умом

И простодушие с язвительной улыбкой.

Пушкин считает Вяземского баловнем судьбы, исключением из общего правила, согласно которому напыщенная знатность и роскошь редко соседствуют с «возвышенным умом», а простодушие не уживается с язвительной насмешливостью. В Вяземском же совместилось несовместимое. Богатый князь обладал острым аналитическим умом, тонкой наблюдательностью. При всём добросердечии он умел колко высмеять людские пороки и несовершенства, социальные изъяны и недостатки. Так, поэт остроумно высмеял «деятеля на все руки» сенатора, попечителя Московского университета, масона П. И. Голенищева-Кутузова:

Картузов – сенатор,

Картузов – куратор,

Картузов – поэт.

Везде себе равен,

Во всём равно славен,

Оттенков в нём нет:

Худой он сенатор,

Худой он куратор,

Худой он поэт.

Царапающее перо Вяземского, конечно, не в силах было справиться с негодяями, подлецами и глупцами, во все времена имеющими численное превосходство:

Пожалуй, ранишь кой-кого:

Что ж? Одного обезоружишь,

А сотня встанет за него.

Однако поэт никогда не оставлял эту сторону своего таланта, даже несмотря на советы Пушкина, о которых вспоминал десятилетия спустя в стихотворении «Зачем глупцов ты задеваешь?..» (1862):

«Зачем глупцов ты задеваешь? –

Не раз мне Пушкин говорил. –

Их не сразишь, хоть поражаешь;

В них перевес числа и сил.

Против тебя у них орудья:

На сплетни – злые языки,

На убежденье простолюдья –

У них печатные станки».

<…>

Совет разумен был. Но, к горю,

Не вразумил меня совет;

До старых лет с глупцами спорю,

А переспорить средства нет.

Независимо мыслящие личности, яркие индивидуальности, остроумные люди – Пушкин и Вяземский взыскательно относились к творчеству, часто вступали в дискуссию по литературным и социально-политическим вопросам. Отношения друзей можно было бы выразить цитатой из пушкинского романа в стихах «Евгений Онегин» (1823–1831): «меж ими всё рождало споры и к размышлению влекло».

Друзья-поэты вели постоянный диалог – эпистолярный, журнальный, стихотворный. Их произведения зачастую рождали у каждого из них встречный поток мыслей, чувств, художественных образов. Пушкин даже ввёл Вяземского в круг героев романа «Евгений Онегин» в эпизоде, когда Татьяна Ларина томится в Москве «на ярмарке невест».

Татьяна смотрит и не видит,

Волненье света ненавидит;

Ей душно здесь... она мечтой

Стремится к жизни полевой,

В деревню, к бедным поселянам,

В уединённый уголок <…>

Простодушная, «русская душою» Татьяна, в светском обществе «не замечаема никем», привлекает внимание князя Вяземского. Их беседа находит душевный отклик в любимой героине Пушкина, настроения оказываются созвучными:

К ней как-то Вяземский подсел

И душу ей занять успел.

Эта маленькая литературная забава Пушкина ещё раз продемонстрировала, насколько высоко он ценил своего друга, и, конечно, не могла не порадовать Вяземского.

Эпиграфом из стихотворения Вяземского «Первый снег» (1819): «И жить торопится, и чувствовать спешит» – открывается первая глава «Евгения Онегина». В примечания к роману поэт поместил отрывок из «путешествия в стихах» Вяземского «Станция» (1825) как развёрнутую иллюстрацию своих мыслей в строфе XXXIV восьмой главы «Теперь у нас дороги плохи…» – на вечную для России тему, не решаемую ни до настоящего времени, ни в обозримом будущем.

«Станция» явилась также отправной точкой для создания повести Пушкина «Станционный смотритель» (1830) из цикла «Повести Белкина». Эпиграф из «Станции»: «Коллежский регистратор, почтовой станции диктатор» – задал полемический тон пушкинской повести, в которой автор возражает Вяземскому: «Кто не проклинал станционных смотрителей, кто с ними не бранивался? Кто, в минуту гнева, не требовал от них роковой книги <...> Что такое станционный смотритель? Сущий мученик четырнадцатого класса, ограждённый своим чином токмо от побоев, и то не всегда (ссылаюсь на совесть моих читателей). Какова должность сего диктатора, как называет его шутливо князь Вяземский? Не настоящая ли каторга?»

Открывая в литературе тему «маленького человека» – мелкого чиновника (14-й класс – последний в «Табели о рангах»), Пушкин горячо выступил в его защиту от насмешек, издевательств, притеснений. За Пушкиным последовали Гоголь (повесть «Шинель»), Достоевский (роман в письмах «Бедные люди») и другие авторы.

Поэты постоянно вступали в литературную перекличку. Так, на стихотворение «Море», в котором воспевались красоты морской стихии, Пушкин ответил посланием «К Вяземскому» (1826):

Так море, древний душегубец,

Воспламеняет гений твой?

Ты славишь лирой золотой

Нептуна грозного трезубец.

Не славь его. В наш гнусный век

Седой Нептун – земли союзник.

На всех стихиях человек –

Тиран, предатель или узник.

«Наш гнусный век» с его тиранией, предательством, закабалением, о котором пишет поэт, – время подавления свободы, вольнодумства, всякого инакомыслия после разгрома декабристского восстания 1825 года. Настроения Вяземского были созвучны идеям декабристов. Хотя он не являлся сторонником заговорщицких действий, но открыто ратовал за социально-политические преобразования, конституционное ограничение монархизма, за освобождение народа от порабощения:

Пусть белых негров прекратится

Продажа на святой Руси.

Не скрывая своей свободолюбивой позиции, поэт выражал её в негодующих стихах, направленных против антинародной тиранической власти:

Под знаменем её владычествует ложь;

Насильством прихоти потоптаны уставы;

С ругательным челом бесчеловечной славы

Бесстыдство председит в собрании вельмож.

Праведный гнев в стихотворении «Негодование» (1820) обрушивает Вяземский и на продажные судилища, и на кабальные законы:

Я зрел: изгнанницей поруганную честь,

Доступным торжищем – святыню правосудья,

Служенье истине – коварства торжеством,

Законы, правоты священные орудья, –

Щитом могучему и слабому ярмом.

Официальная церковь, забывшая о Боге и ставшая прислужницей земной власти, извлекающая из богослужений барыши и материальные выгоды, угождая таким образом не Богу, а мамоне (ср. Мф. 6: 24), также вызывает негодование поэта:

Зрел промышляющих спасительным глаголом,

Ханжей, торгующих учением святым,

В забвенья Бога душ – одним земным престолам

Кадящих трепетно, одним богам земным.

<…>

На хищный ваш алтарь в усердии слепом

Народ имущество и жизнь свою приносит;

Став ваших прихотей угодливым рабом.

Поэт осуждает деспотизм монархии, неправедного самодержавно-государственного устройства, безмерно далёкого от Божеских установлений:

Пред хором ангелов Семья Святая

Поёт небесну благодать,

А здесь семья земная

По дудке нас своей заставит всех плясать.

Идеал Вяземского – государство и общество, основанные на истинных христианских ценностях, заповедях Евангелия:

Чтоб был евангельский закон не тщетным словом,

Но сильному уздой и слабому покровом;

Чтоб ближний ближнему был бескорыстный брат;

Чтоб и закон земной был неподкупно свят;

Чтоб правда на суде, стыдясь лицеприятья,

Доступною была и вам, меньшие братья!

Чтоб в каждом смертном был, и в рубище простом,

Уважен человек и Божий образ в нём.

Эпоха либеральных реформ с их половинчатостью, фарисейскими двойными стандартами также подвергалась критике Вяземского:

Послушать – век наш – век свободы,

А в сущность глубже загляни:

Свободной мысли коноводы

Восточным деспотам сродни.

У них два веса, два мерила,

Двоякий взгляд, двоякий суд:

Себе даётся власть и сила,

Своих наверх, других под спуд.

У них на всё есть лозунг строгий

Под либеральным их клеймом:

Не смей идти своей дорогой,

Не смей ты жить своим умом.

Когда кого они прославят,

Пред тем колена преклони.

Кого они опалой давят,

В того и ты за них лягни.

Поэт отказывался славословить правительственных псевдореформаторов, не желал

Быть попугаем однозвучным,

Который, весь оторопев,

Твердит с усердием докучным

Ему насвистанный напев.

Неудивительно, что в 1820-е годы Вяземский попал в опалу. Власти считали его политически неблагонадёжным, долгое время он находился под негласным полицейским надзором. Рискуя своей свободой, князь совершил исключительно мужественный поступок, ставивший под угрозу всю его судьбу. Накануне ареста декабриста Ивана Пущина Вяземский принял от него портфель с секретными материалами, среди которых были рукописи Пушкина и Рылеева, проект конституции, составленный Никитой Муравьевым, и хранил эти бесценные документы на протяжении 30 лет. Именно благодаря Вяземскому до нас дошли живые свидетельства декабристской эпохи.

Отваги князю было не занимать. Ещё в молодые годы, 20-летним юношей, он отличился во время Отечественной войны 1812 года, был участником Бородинской битвы. Существует мнение, что князь Пётр Андреевич Вяземский явился одним из прототипов графа Петра (Пьера) Кирилловича Безухова в романе-эпопее Л. Н. Толстого «Война и мир» (1863–1869). Между ними есть внешнее сходство. Оба носят очки, что было большой редкостью в начале XIX столетия. Оба принимают участие в Бородинском сражении. Однако неуклюжий увалень, «умный чудак», «славный и добрый малый» Пьер Безухов – человек сугубо гражданский. Он ошеломлён событиями на поле боя. Вяземский же в те годы был офицером. С начала войны России с наполеоновской Францией он вступил в казачий полк, служил адъютантом генерала Милорадовича. Но, подобно Пьеру Безухову, князь-поэт, «счастливый баловень», поступивший в армию, совершенно не имел военного опыта. Позднее он вспоминал: «Я так был неопытен в деле военном и такой мирный военный барич, что свист первой пули, пролетавшей надо мной, принял я за свист хлыстика. Обернулся назад и, видя, что никто за мной не едет, догадался я об истинном значении этого свиста. Вскоре потом ядро упало к ногам лошади Милорадовича. Он сказал: “Бог мой! Видите, неприятель отдаёт нам честь”. Но, для сохранения исторической истины, должен я признаться, что это было сказано на французском языке, на котором говорил он охотно, хотя часто весьма забавно-неправильно. Не могу не заметить, что привычка говорить по-французски не мешала генералам нашим драться совершенно по-русски». Несмотря на свою воинскую неопытность, поручик Вяземский на поле боя сумел спасти раненого генерала Бахметева, был награждён орденом Святого Владимира 4-й степени. Вяземский написал мемуары «Воспоминания о 1812 годе» (1868), в которых полемизировал с Толстым, выступая против искажения в угоду художественному вымыслу некоторых исторических событий в романе «Война и мир».После освобождения отечества от наполеоновских полчищ поэт оставил военную службу и посвятил себя русской словесности. Он стал активным членом литературного общества «Арзамас», в котором подружился с лучшими поэтами своего времени. Вяземский оттачивает своё перо в самых разных поэтических жанрах. Ему одинаково удавались любовная лирика, дружеские послания, эпиграммы, сатирические поэмы, басни. Например, «Битый пёс» (1819):

Пёс лаял на воров; пса утром отодрали –
За то, что лаем смел встревожить барский сон.
Пёс спал в другую ночь; дом воры обокрали:
Отодран пёс за то, зачем не лаял он.

Глубиной и силой мысли, изяществом и тонкостью блистает оригинальная поэзия Вяземского. Об одном из его стихотворений Пушкин отозвался: «Смелость, сила, ум и резкость».

Прости, блестящая столица!

Великолепная темница,

Великолепный жёлтый дом,

Где сумасброды с бритым лбом,

Где пленники слепых дурачеств

Различных званий, лет и качеств,

Кряхтят и пляшут под ярмом.

 (Окончание следует)