№9.2022. Юрий Татаренко. Литература шире лозунгов. Интервью с Максимом Замшевым

Юрий Татаренко

Литература шире лозунгов

Интервью с Максимом Замшевым

Ближайшее будущее «Литературки»

– «Литературная газета» под вашим руководством стремительно набирает очки, становясь от номера к номеру все увлекательнее и содержательнее. При этом газета сохраняет свой главный принцип открытой площадки для полемики по любым вопросам. А что в перспективе?

– Ближайшее будущее «Литературки» – работа над свежим номером. Заглядывать на годы вперед просто невозможно. Главный редактор в каком-то смысле – солдат, а не генерал, которому видно все поле битвы. Хочется, чтобы газета жила полной жизнью, чтобы тематика, нами затрагиваемая, была интересна читателю, чтобы народ не тупел, не превращался в потребителя желтой газетной жвачки… Будет ли все именно так, никто не знает. Но «ЛГ», созданная в 1830 году, сохранится – качество ее проверено временем. Крайне трудно представить, что в России когда-нибудь начнется эпоха, когда «ЛГ» станет никому не нужна.

Кредо «Литературной газеты» – делать человека лучше. А что значит лучше? Начитаннее, образованнее, тоньше. Человек ведь живет не для того, чтобы съесть определенное число котлет и несколько раз жениться. Он живет ради того, чтобы создать себя. Для этого ему нужны знания. Их он и находит в книгах.

– На недавней литмастерской для молодых писателей, организованной АСПИ, неоднократно звучало: тиражи «толстых» литературных журналов небольшие, но увеличить их не получается. А какова ситуация с ростом читателей «ЛГ»? Возможно ли увеличить их в ближайшем будущем в десять раз?

– В течение года-двух это вряд ли получится. Но ставим перед собой именно эту задачу. Увы, сейчас не самое лучшее время разговора об этом – только что закончилась двухлетняя пандемия, вокруг крайне непростая экономическая и геополитическая ситуация. Но совершенно отчетливо видно, что мы не теряем подписчиков, а в какие-то моменты наращиваем их число. Бумажная и электронная версии газеты развиваются параллельно, и эта работа будет продолжена. Толстые журналы, дай им Бог процветания, сейчас не слишком хорошо продаются в розницу – в отличие, скажем, от «ЛГ», которую можно встретить в киосках по всей стране. Сегодня вряд ли можно «проснуться знаменитым» после публикации в нашем издании, но то, что для автора появление на страницах «ЛГ» по-прежнему заметное событие, это бесспорно. Хорошо знаю: если кого-то заденешь в газете – тут же начинаются звонки: «Вы что, сдурели, написать такое про меня?!»

– Под каким флагом и с каким девизом сейчас плывет корабль «Литгазеты»?

– Главной своей задачей вижу превращение газеты в площадку для отражения всех точек зрения общественной и культурной жизни. Хочу, чтобы лучшие люди страны высказывались на наших страницах по всем волнующим их темам, и, полагаю, на данном этапе это получается. У нас печатались Кургинян и Макаревич, Личутин и Быков. Хочется возродить культуру небранной общественной дискуссии…

«ЛГ» пишет не только о литературе – на наших страницах освещаются вопросы общественно-политической жизни, мы пишем о кино и театре, сохранился юмористический «Клуб 12 стульев». «Литературка» вышла в соцсети, есть мобильная версия номера, газету можно читать с телефона. Есть идея создания «ЛГ-ТВ», но это пока сложно и технически, и финансово.

Мы живем в реалиях, когда бал правят не идеологи, а продавцы. В этом почти вся наша, так сказать, идеология – газеты не приносят продавцам быструю прибыль, поэтому им такие издания, как наше, нужны лишь для ассортимента. Они этого и не скрывают… Но мы держимся, ищем новых читателей и новые источники финансирования, работаем над тем, чтобы все, кому интересен наш контент, могли с ним ознакомиться. И газета не просто жива – из всех изданий такого плана она остается несомненным лидером уже многие годы. Кстати, я считаю, что печатный формат газет не умрет никогда, и, несмотря на то что мы, конечно, присутствуем в Интернете для расширения аудитории, Интернет не самоцель. Мы не портал. И не ресурс. Мы – самая старая российская газета. И мы будем всегда. Наш директор по развитию каждый день предлагает сделать посещение сайта газеты платным, но я не могу на это пойти – мы сразу потеряем огромную часть наших читателей. Хотя соглашусь, что бесплатное чтение «ЛГ» губительно для нашего дальнейшего развития: у нас нет спонсоров-олигархов, как у «Комсомольской правды», «Коммерсанта», мы существуем за счет нескольких источников финансирования, включая субсидии и гранты. Необходимо 30 000 000 рублей ежегодно, вот и стараемся их изыскивать…

– К вопросу о главном на поле. В газете есть редколлегия, чья задача – выработка коллективных решений. А какова роль главного редактора Замшева? Легко ли вас переубедить? Насколько вы суровый и требовательный начальник?

– В нашем коллективе не возникает непримиримых споров. Задача у всех общая – сделать каждый номер газеты интересным. И все по мере сил над этим работают. Если кто-то недостаточно активен или предлагает идти не туда – это сразу корректируется в рабочем порядке. Но в целом все единодушны, что не может не радовать. На разборки просто нет времени.

– Подождите, но ведь «газета не резиновая» – неужели и на эту тему нет разногласий?

– Срочность публикуемых материалов обсуждается на планерках. Всегда есть то, что можно отложить, если появляется особо важный актуальный текст. Редакционный портфель всегда набит. И всякий раз предстоит выбрать лучшее из лучшего. Последнее слово, разумеется, за мной как главным редактором. Но волю всей редакции еще ни разу не приходилось перечеркивать моим решением. У нас идеальный коллектив профессионалов.

– Существует ли негласный «черный список» авторов, которым путь на страницы «ЛГ» закрыт?

– Нет. Есть определенный выбор сотрудников редакции в той или иной политической обстановке. Сейчас есть писатели, желающие победы над Российской армией. Согласитесь, было бы странно предоставлять им сегодня площадку для агитации. С другой стороны, некоторые из них не всегда были антипатриотами…

Интересно, как ведет себя Запад. В первые дни спецоперации он единодушно возмущался. Два месяца спустя в самых разных местах стали звучать другие нотки. Убежден, эта полифония неизбежно будет расширяться. Но распространение военного вируса на всю планету приведет к всеобщей катастрофе.

пара слов о плюрализме

– Сейчас некоторые говорят, что дело писателя – писать. А не делиться с трибуны своей гражданской позицией. А вы как думаете?

– Начнем с того, что далеко не каждый писатель является общественной фигурой. Евтушенко был, а Платонов – нет…

– А Максим Замшев? Главный редактор «ЛГ» явно не затворник…

– Эта работа никак не связана с моей писательской деятельностью. Стараюсь свое личное мнение с мнением нашей общественно-политической газеты не перемешивать. «ЛГ» – это широкий круг спикеров по самым разным вопросам, в первую очередь на культурном поле.

Свою позицию высказываю в статьях – и не обязательно в одной только «Литературной газете», а также в интервью. Конечно же, я за то, чтобы Россия процветала. Но я против людоедства и мракобесия, против включения машины репрессий. Я за то, чтобы та несправедливость в мире по отношению к России, которая сейчас происходит, в самом скором времени была нивелирована. Для этого нужны определенные мобилизационные усилия, сами собой люди не прозреют.

– Художник нужен сегодня для объединения или размежевания? Сколько людей, столько и мнений – как с этим быть?

– Конечно, это соблазнительная идея – выставить художника носителем света, объединителем вокруг светлой идеи. Но в жизни не всегда так. Леонид Андреев явно не из этой когорты творцов. Так же, как и Владимир Сорокин, еще один прекрасный писатель. У каждого своя дорога. Это может быть путь гуманизма с консолидирующей функцией. А может быть и другое направление.

Поэтому нет смысла говорить: эти писатели-модернисты – плохие, охальники, а те – хорошие, они пишут о Родине, любви к матери. Литература шире лозунгов. Кому-то хватает вкуса воспринимать то, что выходит за рамки их понимания, а кому-то нет. Вопрос в том, кто диктует вкусовую норму дня сегодняшнего. Литература – конкурентная среда, и сведение счетов, обвинения, навешивание ярлыков – весьма распространенная история. Играть во все это сегодня скучно, как мне кажется.

Хотя кому-то нравится кричать на каждом углу: «Проханов – хороший писатель, но это же соловей Генштаба!» Или: «Быков интересный автор – но продался американцам!» А я считаю иначе. Есть тексты, созданные тем или иным писателем, – и мы живем рядом с ними. А личная точка зрения на какую-то тему может меняться, и это нормально. Человек – не закостенелое существо, он периодически испытывает какие-то разочарования и делится мыслями и эмоциями по этому поводу с окружающими. Мы же прекрасно понимаем: по молодости все либералы, а ближе к пенсии активизируются охранительно-консервативные инстинкты. Хотя я, наоборот, в юности стоял преимущественно на консервативных позициях. Но это были 90-е годы. С другой стороны, противостоять лихим процессам, «основной линии» – это у меня всю жизнь. Вот и сегодня далеко не со всем хочется солидаризироваться.

Навязывать писателям актуальную повестку, слава богу, не получается ни у власти, ни у бизнеса. Писатели пишут книги, они издаются. И можно выбрать, какую из них купишь в первую очередь – Захара Прилепина или Ксению Букшу, Михаила Елизарова или Александра Иличевского. Ненавидеть тех, кому нравится то, что мне не нравится – по меньшей мере смешно. В кругу отечественной интеллигенции периодически свирепствует жажда тотальных обличений, но вскоре это проходит. И таких общественных схождений-расхождений было на моей памяти несколько.

И еще пара слов о плюрализме. Лучше уж выслушать искреннее мнение, с которым ты не согласен, которое тебе крайне неприятно, чем приятный тезис, высказанный не от души, навязанный какой-то ситуацией.

Сейчас разделение очень острое. Корни его – в разном понимании будущего страны. Но все же у нас есть великая культура, великая литература – это общий купол. Объединение – это существование на одном поле. Необязательно всем одинаково думать, но возможность обсуждать – уже есть объединение.

Мы настолько стремились стать частью мировой торговли, не очень, наверно, сознавая, что при торговле хорошо живут торгаши, а нам-то это зачем? Мы – другая страна. Мы – страна огромной духовности, евразийская страна, совмещающая в себе огромное количество культур, верований, обычаев, совершенно далеки от материальных ценностей, иррациональны.

– У вас есть прогноз развития событий, начавшихся 24 февраля?

– Нет. И, думаю, сейчас его нет ни у кого. Потому что для переломных моментов необходимы тысячи причин. Многие факторы просто невозможно учесть заранее. Конечно же, все хотят скорейшего прекращения военных действий и гибели людей. Но это не футбольный матч, который прекращается по свистку арбитра. Мы переживаем тяжелейший геополитический сдвиг. Он будет идти до тех пор, пока все не примет новые формы. И по каким правилам пойдет игра с участием России, мы не знаем. Хочется верить, они будут для нас более выигрышными.

творческие шестеренки

– В одном из интервью вы сказали, что легко переключаете литературные регистры с поэзии на прозу и наоборот. А как переключаетесь с работы в газете, нервной, изматывающей, на написание художественных текстов, также требующих полной самоотдачи и свежей головы?

– Я не пишу с утра. Поэтому, конечно, после работы нужно какое-то время перевести дух. Ты же не трактор, чтобы скорости переключать. Да, какие-то эмоции, испытанные в редакции, в работе над прозой не нужны. Но не надо сетовать на усталость – глаза боятся, руки делают. Человек, который долго ждет прихода «творческого состояния», как правило, обычный бездельник. Бывает, что не пишется, но это нормально. Каждый прозаик знает, что в работе над большим объемом текста случаются три-четыре серьезных затыка. Почему – не знаю. Возможно, обновление, о котором я уже говорил, иногда требует большего количества времени – месяца два-три. Эти паузы мучительны, но деваться некуда. Большой текст начинает жить по своим законам, и в какой-то момент может закапризничать. Это называется: текст с тобой шутит.

– А когда он так шутит, что лучше – выжидать или бросаться на штурм?

– Это уж кто как привык…

– А вы как обычно поступаете?

– Чаще всего выжидаю. Потом словечко за словечком, главка за главкой выхожу из пике…

– Есть такая субстанция, как «предстихи», когда автор ощущает внутренний гул, особое волнение. А как насчет «предпрозы» – существует ли это явление и как бы вы его описали?

– Просто иногда ты вдруг понимаешь, что требуется некое обновление – когда долго пишешь. То есть настает момент, когда нужно посмотреть на свой текст другими глазами, чтобы вновь испытать тяготение к работе над ним. Если много и долго писать, стираются творческие шестеренки. Надо дать им перестроиться. Возможно, даже отдохнуть денек-другой.

А что касается гула, каких-то внутренних вибраций – я не сторонник мистического подхода к писательскому труду. Гул в голове только у шизофреников. Секрет писательского успеха – в умении концентрироваться. Если ты это умеешь, остальное зависит от твоих природных качеств. Очевидно, что не все одинаково одарены, не каждый может писать хорошо. Огромное значение для писателя имеет наличие таланта, качество образования, количество прочитанных книг. Вообще, на творческий процесс влияет тысяча причин – нет возможности все их перечислить.

На выходе все тексты очень разные – есть хорошие, есть выдающиеся. Есть «на любителя», есть просто неудавшиеся.

– Как давно открыли в себе прозаика?

– «Открыли в себе» – слишком громкие слова, пусть во мне прозаика открывают читатели. Прозу начал пробовать писать в начале века. Так что давно уже…

У меня пять книг прозы. Очень много сил ушло на их написание… Наверное, больше я бы написать не смог. Но у всех свой темп, хотя кто-то вполне может пожурить меня за малописание. Глупо говорить, что важно качество… Оно важно, конечно, но оправдывать лень тем, что я гений, и потому пишу мало, но круто, – слабость. Надо все время работать над словом и собой. Сколько Бог даст для этого дней и сил – никто не ведает.

– Судьба вашего недавнего романа «Концертмейстер» складывается удачно – есть продажи, рецензии, премии. А что в работе сейчас?

– Заканчиваю новый роман – «Вольнодумцы». Надеюсь, к осени завершу редактуру. Это книга о современной жизни, есть там и молодые люди, замешанные в протестных движениях. Вообще, там много разных историй – про энтропию пожилого человека, полицейские провокации, тайны прошлого… Все это сплетается в романе в единое полотно.

опираться на впечатления

– Вы писали роман «Концертмейстер» без отрыва от производства газеты. Как шла работа? Сбор материала был произведен предварительно или в процессе создания текста? Писали урывками или на одном дыхании?

– Какой еще сбор материала? Я так не работаю. Просто сажусь и пишу. И все необходимые материалы уже в моей голове. Прозаик опирается на впечатления, собранные в течение всей жизни. Если, конечно, речь не об историческом романе.

Одна из историй в «Концертмейстере» была в реальности, в свое время я много читал об этом. И перед тем, как начать писать, вся история композитора Александра Локшина у меня сложилась. Надо сказать, я не собирался специально ее описывать. Но никогда не говори «никогда».

Разумеется, какие-то детали исторической эпохи необходимо выверять: что люди ели-пили, как одевались, какие куда ходили автобусы и так далее. Я, конечно, не корчу из себя Джойса, звонившего знакомым в ходе работы над описанием Дублина с просьбой подтвердить, есть ли на углу определенной улицы дерево. Но все же допускать разного рода ляпы тоже не хочется. Да их вроде как и не было. Во всяком случае, никто не возмущался.

Человеческая память очень нелинейна. К примеру, ты не сможешь точно вспомнить, какая мода была в 1985 году, какой плакат висел на какой улице. А ведь я жил в это время! Память постоянно играет с нами, нужно быть очень осторожным.

– Припоминаю, что сорок лет назад мы почти не снимали школьной формы! А для вас мода имеет какое-то значение?

– Нет, никакого – я же не девушка. Коллекция галстуков или запонок – это все не про меня. Для меня в одежде главное, чтобы была удобной. Многие считают, что это не очень хорошо. Но я так живу всю жизнь. Ношу один пиджак – пока он не придет в негодность. Тогда покупаю новый. У меня никогда не было двух пиджаков, двух пальто. Я просто не вижу в этом смысла.

Что покупать, какую фирму? Это не имеет значения. Разумеется, я не стану брать уродующую себя одежду. Когда ввели санкции и появились проблемы с покупкой предметов роскоши, я только улыбался. Ведь, говоря объективно, зачем они нужны, все эти предметы роскоши? Только для того, чтобы похвастаться. А для чего человеку тридцать яхт? Видимо, чтобы сказать тому, у кого их двадцать девять: «А у меня-то на одну больше!» Хотя для передвижения по морю нужна только одна яхта, а не две. Видимо, сейчас такое время, что люди чувствуют потребность иметь двадцать пять духов, комнату одежды и несколько автомобилей. Не осуждаю таких коллекционеров. Но не разделяю их взглядов.

вес секунды вдохновения

– Работа над новым романом – это хорошо. «Литературной газетой» руководите – отлично. А стихи пишутся?

– Да. Не так давно вышло два сборника: в одном – сто страниц, в другом – пятьдесят четыре. Хорошее стихотворение – это чудо, а чудо не может происходить каждый день… Для поэта очень важно поймать состояние некоего транса, в котором рождаются стихи, и, если ты его упустил, лучше не маяться, а оставить уже написанные четверостишия где-нибудь в глубине памяти и ждать другого мига, другого подаренного свыше времени для тончайшей эмоциональной концентрации. И вовсе не обязательно это произойдет, когда автор будет сидеть за письменным столом, это может случиться где угодно и в любое время суток. И тогда поэт погружается в себя, внешний мир перестает существовать, остается только застывшая картинка в глазах. Это только в глазах обывателей поэты – чудаки, никчемные люди… Но как счастлив тот, кто знает реальный вес секунды поэтического вдохновения!

– Как складывается ваша жизнь переводчика? Что самое сложное в этой профессии?

– Я себя переводчиком не считаю, я просто иногда перевожу разную поэзию с подстрочника. Сложно не впасть в отсебятину, совместить сложность с красотой.

рад быть современником

– Награды за книги имеют для вас большое значение или это просто бонусы к хорошему тексту?

– Конечно, приятно, когда отмечают твой большой труд. Но и делать из премий фетиш не стоит. Попадание романа в длинные или короткие списки, лауреатство дает возможность продвижения книги издательством. Автору нужно сделать имя. Сейчас рынок – когда невозможно купить то, что не знаешь. А премии – это такая лоция, помогающая узнать о новом интересном тексте.

Конечно, каждая премия по отдельности – субъективна, поскольку решение принимают члены жюри, а они живые люди со своими предпочтениями. Поэтому премий нужно больше. С другой стороны, профессиональные литераторы – критики, поэты, писатели – прекрасно знают, кто есть кто в нашей среде. И премии в целом отражают картину сегодняшнего дня.

К примеру, на днях обнародован длинный список очередного сезона «Большой книги». Как обычно, все фигуранты – очень достойные авторы.

– Кого из современных авторов рекомендуете?

– Поэтов прекрасных у нас много – Дмитрий Воденников, Иван Купреянов, Анна Долгарева… Живы наши мэтры – Кушнер, Рейн, Гандлевский, Костров. Из прозы рекомендую все, что выходит в «Азбуке»; мне, например, очень нравится роман Александра Етоева «Я буду всегда с тобой». Интересно пишут авторы РЕШ – Ксения Букша, Павел Крусанов, Захар Прилепин, Сергей Шаргунов. Привлекает внимание и серия «Полка Вадима Левенталя» в издательстве «Городец». Еще мне очень нравится Павел Крусанов – считаю, это замечательный писатель. «Калейдоскоп» Сергея Кузнецова – совершенно потрясающая вещь. Нельзя не отметить и Евгения Водолазкина, превратившегося из филолога в прозаика...

– Какие направления в отечественной литературе – поэзия, проза, драматургия, критика – вам кажутся наиболее содержательными и перспективными?

– Все направления у нас сейчас содержательны, в каждом из них развиваются разные стили, эстетики и даже этики, но проза и поэзия, бесспорно, первичны – в них бьется пульс всей литературы. И я рад быть современником многих нынешних прозаиков и поэтов.

– Такое ощущение, что сейчас пишут, как говорится, не на века. Согласны?

– Когда я поступал в Литинститут, про Пелевина говорили, что его забудут через два-три года, что постмодернизм несостоятелен. Оказывается, мои коллеги ошибались...

когда запретят книги

– Литературная жизнь в регионах складывается по-разному. Где и за счет чего она бьет ключом, с кого брать пример?

– О жизни в регионах мне трудно судить, но я знаю, что везде что-то делается, и это очень отрадно. Выходят журналы, книги, реализуются художественные проекты, несмотря на то что власть далеко не всегда оказывает в этом помощь. Литературную жизнь в регионах делают интересной настоящие литературные подвижники. Честь им и хвала!

Увы, сегодня мало кто задумывается: если мы потеряем книжно-журнальную культуру, то потом ее никогда не восстановим. И это будет катастрофа…

– Уверены?

– Я периодически веду литературные семинары, участвую в совещаниях молодых писателей и с горечью констатирую: ребята мало читают. Просишь назвать любимого поэта – называют друг друга! Наступающее невежество в литературной среде – это ужасно. Почему так? В Европе в богатых семьях детям не покупают айфонов, осознав их вредное влияние, а у нас невозможно отобрать у ребенка гаджет – сразу слезы, истерика... Навыки фундаментального чтения из нас выбивают уже много лет, целенаправленно. На литературном фестивале в Новосибирске видел книжный развал «Всё по 100 рублей», но ажиотажа читательского не было. Да в советское время всё смели бы за три минуты! Сегодня даже писатели перестали интересоваться творчеством друг друга. К огромному сожалению...

Молодежь, подсевшая на Интернет, не хочет тратить время на чтение – оно же не приносит лайков. Очевидно, что применяются специальные технологии – ведь детей даже из приличных семей не оторвать от такой чепухи, как «ТикТок». История поглощения детей компьютерами, телефонами – катастрофическая. Тьма невежества окутала молодое поколение. Сбиты вкусовые настройки. Во многих семьях, которые заботятся о будущем, не дают детям телефоны. Но это становится большой проблемой, потому что заменить нечем, а читать они не приучены. Человек, когда читает, он представляет героя, что-то еще, а ему уже все на блюдечке дали с детства, у него фантазия не развивается вообще, он может только все воспринимать. Это проблема. Масштаб бедствия еще недостаточно оценен.

В человеке много от животного. А в чем отличие? Совершенно точно животное не умеет читать. Поэтому за этот навык взаимодействия с книгой человечеству нужно держаться – всеми силами, до последнего. Поэзия – прежде всего она – снимает с человека дикость. Увы, сегодня книги читает небольшое количество людей. Хочется, чтобы их было больше. Разумеется, не нужно читать все подряд. Не все книги – литература. Много книг, написанных не профессионально, – они не разговаривают с читателем о вечном.

– Что бы вы изменили в школьной программе по литературе?

– Понятно, что есть ряд имен, не подлежащих исключению из программы ни при каких обстоятельствах, – Пушкин, Лермонтов, Толстой, Тургенев, Чехов, Есенин. Вообще, считаю, что совершенно неважно, какие авторы будут изучаться в школе! Главное, чтобы словесники прививали школьникам интерес к чтению. Когда учился я, то в школе поэзию Серебряного века, поэзию Цветаевой и Ахматовой упоминали вскользь, но это не мешало нам интересоваться литературой, самостоятельно искать полузапрещенные тексты. Еще один важный момент – раньше каждый текст Айтматова, Распутина, Астафьева был обязателен к прочтению, вызывал бурные споры, а сейчас я не вижу подобного общественного внимания к писателям и чтению. Вся система отечественного образования заточена на другое.

– И что же делать?

– С этим пока ничего не сделаешь. Нужно ждать. Очевидно, что сейчас народ читать не хочет. Можно сетовать на плохое качество литературы, переставшей «влиять на умы», и неразвитую книготорговлю – да, это имеет место. Но нельзя не учитывать и то, что люди быстро привыкли получать, если можно так выразиться, короткие знания из Интернета – визуальное агрессивно вытесняет вербальное. Возможно, когда книги запретят, когда их начнут сжигать, появится вдруг интерес к чтению...

– А какое произведение Замшева необходимо включить в курс отечественной литературы?

– Никакое, боже упаси! Современных произведений школьникам не нужно давать много, они должны ознакомиться с теми, что составляют золотой фонд отечественной литературы, а уж после этого, если захотят, прочтут и Замшева, и Басинского, и Водолазкина... И непременно найдут своего автора. Вот один знакомый профессор решил простимулировать интерес сына-подростка к чтению, сказал ему: «Прочтешь “Обломова” – поедешь летом в молодежный лагерь», а потом услышал, как сын по телефону жалуется другу: «Что делаю? Читаю роман Гончарова. Тридцать страниц прочел про то, как чел лежит…»

Литературоцентричность Уфы

– Недавно вы побывали в Уфе – в рамках всероссийского просветительского проекта «Настоящее прошлое», который направлен на сохранение исторической памяти, на противодействие искажению истории. На днях я узнал, что в свое время в Уфу инкогнито наведывался фельдмаршал Суворов с инспекцией. А вы что нового узнали о Башкортостане?

– Задачи провести инспекцию у меня не было. Я впервые приехал в Уфу. Очень понравилась литературоцентричность города. В «Литературной газете» есть проект «Многоязыкая лира России», где литературе Башкирии уделяется достаточное внимание. Я не знаю, кто делает больше для поддержки национальных литератур, чем «Литературная газета», потому что вся страна узнает о творчестве писателей из всех национальных регионов России. Знаю, что в Уфе литературная жизнь достаточно активная. Знаком с прозаиком и культуртрегером Светланой Чураевой. В «ЛГ» недавно было большое интервью с ней. Знаю молодого уфимского автора Камиля Гремио, получившего премию Дельвига за свой интересный роман «Расчеловечивание». Весной в Уфе интересно пообщались с местными писателями, пишущими на трех языках – башкирском, татарском, русском.

– О чем говорили?

– Уровень аудитории определяется по количеству вопросов. Меня много спрашивали о «Литературной газете», новой премии «Гипертекст», статусе писателя, необходимости его усиления.

– Это возможно?

– Созданная недавно АСПИ[1] ставит этот вопрос на самом высоком уровне. Уверен, ситуация будет доведена до логического конца. Хотя предстоит увязать немало тонких моментов, связанных с госпрограммами поддержки писателей, свободы творчества и общественной роли литераторов. Работает специальная комиссия во главе с ректором Литинститута Алексеем Варламовым. Это хороший знак. Писатели – это лучшее из национального голоса, что есть в любой стране.

начало великих текстов

– Что в свое время привело вас в литературу?

– Невозможность жить без того, чтобы творить. Моя музыкальная карьера складывалась вполне успешно, но литература значила больше, поэтому я ушел с первого курса музыкальной академии имени Гнесиных и подал документы в Литинститут. Решил, что жизнь дается один раз и слишком большая роскошь не рискнуть стать тем, кем мечтаешь. Пока не жалею, что поступил именно так. В те годы на меня, кстати, большое впечатление произвела история о том, как Владимир Высоцкий, будучи первокурсником МИСИ, в один прекрасный день вылил целую чернильницу на чертеж и сказал: «Все. Баста!» – и подал документы во всем известную «Щуку» (Театральный институт имени Б. Щукина, в то время – Театральное училище. – Ю. Т.). Высоцкого я любил и люблю – возможно, это тоже повлияло... Мужчина имеет право начинать все сначала несколько раз за жизнь. Само по себе ничего не происходит.

– Кого вы считаете своими учителями?

– В Литинституте я учился на семинаре Владимира Фирсова. Обязан ему очень многим. Его советы и наставническую щедрость буду помнить всегда. В годы учебы, как и на многих студентов, на меня оказала влияние интересная и сложная личность тогдашнего ректора – писателя Сергея Есина, много дало общение с Александром Прохановым, Юрием Поляковым. В поэзии питался философскими соками Юрия Кузнецова, чистотой тона Владимира Бояринова, утонченностью Юрия Левитанского, обаянием Евгения Рейна. Одно время очень увлекался невероятной витальной силой поэзии Леонида Губанова, из классиков обожаю Блока и Георгия Иванова. Кому-то покажется этот набор имен гремучей эстетической смесью, но во мне всем им очень уютно и никакого антагонизма, поверьте, нет. Как на прозаика на меня больше повлияла западная проза, в частности блистательные англичане Мартин Эмис, Лоуренс Норфорлк, Джулиан Барнс, Джонатан Коу, непревзойденным романистом считаю датчанина Питера Хёга. Думаю, что очень многому прозаик может научиться у Милана Кундеры, особенно его неподражаемому умению создавать сюжет там, где нет никаких внешних признаков сюжета, и тем не менее все развивается, двигается, переходит одно в другое – и эмоции, и мысли, образы. Это иногда завораживает значительно больше, чем самая изысканная фабульная интрига. Однако прямое подражание Кундере очень опасно, поскольку его художественный метод, пройдя сквозь призму отечественного литературного сознания, выстроенного априори на других принципах, может привести к созданию нестройных текстов и утрате целостности формы.

– Литинститутская дружба не ржавеет?

– Дружба вообще не ржавеет, если ты дружишь с людьми тебе близкими. Литинститут для меня – святое место. Поэтому все, кто там делил со мной дни, – на особом счету, хотя жизнь часто жестока и вынуждает общаться с теми, с кем связан общими делами, а не с теми, с кем хотелось бы... В этом драматизме – начало многих великих текстов.

главный подарок

– В разные периоды жизни человек мечтает о разном. Какая у вас была самая странная мечта, как это может показаться сегодня?

– Я очень хотел быть футболистом, играть в нападении под десятым номером. До сих пор, когда вижу, как играет «Спартак», жалею, что не могу выскочить на поле. И до сих пор нет-нет да и приснится, что играю в команде Бескова.

Став старше, я захотел стать музыкантом. Я им стал. Решил стать писателем – снова все получилось. О поездках на Северный полюс или полете в космос не мечтал. Хотелось побывать в Европе – Париже, Риме – и снова все задуманное сбылось, и не один раз. В прошлом году осенью впервые побывал во Владивостоке – город и местный литфестиваль произвели большое впечатление.

Любопытно было бы увидеть Латинскую Америку. Наверное, это связано с интересом к творчеству таких крупных писателей, как Борхес, Маркес, Сабада, Льоса, Кортасар… А вот в Штаты совсем не тянет. 

– Мы беседуем в год вашего юбилея. Вспоминается самый неожиданный или, наоборот, долгожданный подарок?

– Честно говоря, больше люблю дарить подарки, чем получать их. Для меня главный подарок – чтобы все вокруг были здоровы и в прекрасном настроении.

Фиолетовый цвет

– Когда вы впервые ощутили свой внутренний стержень?

– Кажется, я до сих пор его не ощутил. Возможно, его наличие мешает. Стержень – штука застывшая, а человек должен быть гибким. Другое дело, периодически нужно противостоять законам жизни…

– Да, проявить характер!

– Конечно, это необходимо всем жителям России. Слава богу, я дожил до таких лет и достиг такого положения, что сверхусилий прикладывать не надо, тьфу-тьфу-тьфу! Для службы в армии, конечно, нужен стержень. Жизнь в лихие 90-е требовала от людей серьезной мобилизации, чтобы не впадать в отчаяние и пытаться прокормить себя и родных. Стержень нужен, чтобы достичь серьезной цели – в учебе, работе, творчестве. И чтобы скреплять себя, не развалиться. Я скрепляю – и без заметных усилий.

– Честно сказать, полагал, что вы расскажете о том, как нужно было проявлять характер и преодолевать себя, садясь в детстве за фортепиано…

– Ну, нет, когда я занимался музыкой, был счастлив. Единственное, зрения порой не хватало читать с листа. Да, порой уставал. Но издевательства над собой не было. Музыка была моей любовью, призванием. Просто жизнь сложилась так, что я ушел в литературу – по целому ряду причин, о которых долго говорить. Пересиливают себя, когда надо делать то, что тебе не нравится. Игра на фортепиано, конечно, совсем другая история. Ты не дрова рубишь, а стараешься достичь звучания, которого хочешь. Мне очень повезло с педагогами – в музыкальной школе со мной занималась Лариса Васильевна Белорусова, в музучилище имени Гнесиных – Валерий Калинин, Вера Алексеевна Кириллова.

– Последний вопрос: как вам кажется, какой вы цвет в радуге?

– Фиолетовый! Верхний в этой дуге. И самый плотный в ней.

[1] Ассоциация Союзов писателей и издателей.