Иван Карпухин. Частушка — жемчужина русского народного поэтического слова

Частушка — это коротенькая четырехстишная (реже двух-, еще реже шестистишная) песенка, серия которых исполняется на какую-то одну мелодию. Наиболее популярными из них (мелодий) являются «Семеновна», «Сербиянка», «Подгорная», «Цыганочка», «Яблочко», «Извозчик» и «Страдания». На территории современного Башкортостана встречаются все названные напевы, но бóльшей популярностью в последние десятилетия пользуются «Цыганочка», «Подгорная» и «Семеновна».

Частушка — это поэтическая крупица народной мудрости, жемчужинка художественного таланта народа; это миниатюрная художественная картинка, запечатлевшая частичку нашего быта, движение человеческой души, проявление какого-то чувства или же запечатлевшая детальку, штришок в портрете лирического героя.

Каждую частушку можно сравнить с зернышком злака. К примеру, в зерне пшеницы содержится все необходимое, чтобы возродилось новое растение и созрели новые зерна. Как каждое зерно в чем-то повторяет другое и в то же время несет какие-то свои отличия (размер, жизнеспособность и прочее), так и каждая частушка сохраняет в себе черты жанра и в то же время  отличается от других темой, подходом к освещению материала, характеристикой героя и т.п.

Как хлебороб собирает миллионы зерен в свои кладовые, чтобы ими питаться до следующего урожая, так и фольклористы, записывая частушки и публикуя их, формируют богатейшую кладовую духовной и культурной жизни народа с целью ее обогащения, сохранения для потомков и, пусть частичного, удовлетворения эстетических запросов современников.

Частушка привлекла внимание фольклористов и писателей лишь с последней четверти XIX века. И это не случайно. В это время она стала создаваться всюду, массово. Из этих крупиц бытия, вобравших в себя какие-то моменты в переживаниях человека, складывался многогранный образ народа — создателя и носителя частушек со всеми его горестями и радостями, поражениями и победами, разочарованиями и мечтой, умением сочувствовать и сострадать.

Тематика частушек не поддается учету. Кажется, что она богаче и разнообразнее самой нашей жизни. Частушка все видит и все слышит, все хочет знать и знает. Она проникает в сокровенные мысли и чувства создателей и исполнителей, рассказывает о тех сторонах их жизни, которых другие жанры касались либо вскользь, либо совсем не касались. Она сумела заглянуть во все, даже самые интимные, отношения людей. Частушка во все вмешивается, всему дает оценку или выносит своеобразный приговор, фиксирует внимание на каких-то важных бытовых деталях, штрихах или же иногда говорит броско, емко, дает эпически широкую оценку определенного исторического промежутка времени, достойную по значимости повести или целого романа. Например:

Президенты — за народ,                       Где мы с миленьким стояли,

Все министры — за народ,                    Снег растаял до земли;

Депутаты — за народ,                            Где навеки распрощались,

Но пока наоборот.                                   Ручеечки потекли!

Язык частушки позволял высказать самое заветное, передать свои мысли и чувства друзьям и подругам, родным и близким, напомнить любимому или любимой о своих желаниях и возможностях, назначить встречу, свидание, признаться в любви, рассказать о своих переживаниях по случаю измены ягодиночки (дроли, ухажера, милки, приятки, залетки), ухода близкого и желанного человека в армию («… проводила дорогого // В путь-дорожку дальнюю»), отъезда его в город на заработки, отправки на фронт и возможной гибели там.

Частушки не щадили людей никчемных, с каким-либо изъяном во внешнем облике или в характере, глуповатых, простаков, людей легкомысленных и легковерных, лежебок и пристрастившихся к алкоголю; людей недалеких, но слишком высоко оценивающих себя, заносчивых; людей без царя в голове, не имеющих твердых убеждений и не могущих постоять за дорогого человека или самостоятельно принять решение даже тогда, когда дело касается самого себя.

Доставалось, как говорится, на всю катушку «соперницам-паразиткам», «злодейкам», «зубоскалочкам», у которых кривые ноги, «оборочка в грязи», «походка лошадиная», «рыжая морда», «зубы в три ряда», «… тоненькие ножки, // Голова как у змеи, // Голос, как у кошки»; критиковались бригадиры-пьяницы, готовые за бутылку спиртного продать честь и совесть («У кого бутылка есть, // Тому и лошадка»); осуждались необразованные специалисты типа ветеринара, «исцеляющего» заболевшего гриппом соседа путем его кастрирования; лодыри, которые «Без одиннадцати месяцев // Гуляют целый год», не хотят идти «в поле жать, // В борозде будут лежать», чтоб лицо не загорело и спина не заболела; трепачей «как в поле ветер», у которых «полюбовниц семеро», и т.п.

Когда, где и как возникли частушки? Вопрос для фольклористики и не новый, но не до конца решенный.

В последней четверти XIX — в начале ХХ века разгорались по этому поводу целые дискуссии. Одни ученые, например, В.И. Симаков и А.И. Соболевский, считали, что русские частушки возникли в XVIII — первой половине XIX века, другие — Д.К. Зеленин, позднее С.Г. Лазутин и В.С. Бахтин — в 80—90-е годы XIX века, когда шел процесс активной капитализации России и жизнь быстро менялась. У каждого исследователя были свои доводы и аргументы. Мы соглашаемся с позицией Д. К. Зеленина, С. Г. Лазутина и В. С. Бахтина как наиболее убедительной.

А в какой среде частушка зародилась? В фольклористической литературе обнаруживаются прямо противоположные на этот счет точки зрения. Так, В. И. Симаков, собравший свыше ста тысяч текстов, утверждал, что частушка — порождение сельской молодежи, а Д. К. Зеленин, один из первых публикаторов частушек, считал, что родилась она в городской молодежной среде.

Несколько иную позицию занимает С.Г. Лазутин, доказывающий, что местом рождения частушек была не патриархальная глухомань, а бойкие места, где скапливалась молодежь, где строились, к примеру, железные дороги, заводы и т.п., то есть повсеместно в России.

По Бахтину, рабочая частушка возникла на основе крестьянской.

Единодушны исследователи в том, что возникновению частушек способствовали небольшого размера парные, игровые, сборные и разборные песни, связанные с посиделками и хороводами, и в особенности песни плясовые, весьма похожие по складу на частушки. Способствовала формированию частушек распространявшаяся книжная поэзия с четырехстишной строфой.

Не вызывает сомнения у исследователей то, что частушка — это продукт творчества молодого поколения. Первые сборники частушек подчеркивали эту особенность, а старшее поколение в конце XIX — начале ХХ столетия относилось к частушкам с презрением, на что указывали в свое время собиратели частушек.

Многие ученые, к примеру, И. В. Зырянов и С. Г. Лазутин, пытались увидеть и описать процесс создания частушек. Исчерпывающего ответа на данный вопрос до сего времени никто не дал. Нам приходилось многократно наблюдать за исполнением частушек на вечеринках, праздниках, свадьбах, гулянках и т.п. Обычно звучали общерусские тексты. Но от внимательного слуха не ускользали произведения, которые рождались в ходе частушечного диалога по данному конкретному случаю. Как правило, импровизация проявлялась в привязке общеизвестного текста к конкретному факту, во введении в уже бытующий текст частушки конкретного имени человека или названия местности, в оценке и акцентации каких-то черт характера или портрета лица, к которому адресовалась частушка (местный колорит). Вот несколько примеров:

Салаватские ребята                            Ишимбайские ребята

Не поют, а квакают,                            Надели галоши,

Целоваться не умеют,                        Мимо окон ходят боком,

Только обмуслякают.                        Думают, хороши.

А как Кузьминовка-село                   Ой, подруга моя Оля,

Украшено все тюлью,                       Твой миленок пьяница:

Там девчата ничего —                      Я иду, а он в канаве,

Ребята с полудурью.                          Паразит, валяется.

На месте салаватских или ишимбайских ребят могут оказаться верхоторские, новотроицкие, бердышлинские, ташлинские, серповские или еще какие-то ребята (в мужском варианте частушек — девчата); вместо Кузьминовки — Малиновка, Дарьино, Андреевка и т.п. (важно, чтобы название состояло из 3-х или 4-х слогов, а ударение в названии селения стояло в нужном месте, в мужском исполнении меняются местами ребята и девчата); в качестве подружки исполнительницы частушки могут быть, кроме Оли, Валя, Таня, Рая, Фая и т.п.

Частушечники умело, со знанием дела вмешивались в тексты, разрушали одни и создавали новые варианты уже из частей (кусков) ранее бытовавших частушек. И все это происходило незаметно, получалось как бы само собою, естественно, без каких-либо усилий и натуги. Видимо, этот процесс отражен в частушке:

Я частушку на частушку,

Как на ниточку, вяжу.

Ты досказывай, подружка,

Если я не доскажу.

Найти и определить создателей частушек очень трудно. Лишь иногда удается это сделать путем сопоставительного анализа репертуара талантливого частушечника конкретного селения и частушек, опубликованных в сборниках. Только один пример.

Во время экспедиции 1975 г. в деревне Старые Ирныкши Архангельского района РБ нам посчастливилось встретить молодую симпатичную женщину со звучным именем Серафима. Это был человек одаренный, поэтическая натура. От нее записано около 400 частушек. Казалось, они лились из нее нескончаемым потоком. Пела она их нам на колхозной ферме, когда доила коров, сидя на скамеечке: другого времени у нее просто не было.

Она удивительно чувствовала жанр, жила в нем, умела рассказать через пение частушек не только свое (у нее неудачно сложилось замужество), но и чужое горе. Она могла от любого лица поделиться и радостью. Отдельные не встретившиеся нам в публикациях тексты затрагивали ее личную судьбу. Произведения отличались высокой лиричностью и поэтичностью, как, к примеру, эти:

Милый мой, милый мой,                           Мы с подружкой Симочкой

Ты ведь ландыш полевой,                         Сидели под осиночкой,

А я — горькая осина,                                 Вытирали горьки слезы

Что ж ты гонишься за мной?                    Синенькой косыночкой.

Глубина переживания лирического героя во второй частушке передается не только постоянными эпитетами (горьки, синенькая) и словами  с уменьшительно-ласкательными суффиксами (Симочка, косыночка, осиночка, синенькая), но и символикой (осина — символ, не сулящий радости), завораживающей звукописью (аллитерация и ассонансы), дактилическими рифмами с применением рифмовки типа рубаи, когда созвучными оказываются первый, второй и четвертый стихи при третьем не рифмованном.

А теперь попытаемся выяснить, как, когда и почему русская частушка проникла в репертуар нерусских народов Башкортостана (осмелимся предположить, что аналогичный процесс свойственен всем многонациональным регионам России). Сохранила ли она в иноязычной среде свои поэтические достоинства? На какое время приходится кульминация распространения этого жанра в иноязычной среде? Оказывала ли влияние частушка на аналогичные жанры рассматриваемых этносов? Что собою представляют двуязычные частушки-такмаки, их художественное своеобразие и место в современном репертуаре исполнителей?

Один из современных исследователей частушки Ф. М. Селиванов отмечает, что к 70-м годам ХХ века были вытеснены посиделки, вечерки, праздничные гуляния молодежи на улице, что кино, радио, магнитофон, транзистор (добавим, телевизор) превратили молодых людей в потребителей «готовой», чаще профессиональной музыки, что во второй половине 40-х — в 50-е годы в деревне почти не осталось парней, а в 60-х — начале 70-х годов девушки уезжают в город, и на селе встает проблема невест.

Далее он пишет: «Пока в сельской местности оставались девушки и молодые женщины, традиция прежних гуляний и исполнения частушек окончательно не затухала. Но когда деревня осталась «без девок», эта традиция прервалась. Приезжающих на каникулы или в отпуск «горожанок» деревенские песни не интересовали, прежние участники гуляний и посиделок старели». По его утверждению, особо пагубную роль в судьбе частушек сыграло электричество.

И хотя в целом выводы Ф. И. Селиванова верны для сельской местности России, они нуждаются в уточнении применительно к отдельным ее регионам, к каким мы относим Башкортостан, где исторически сложилась несколько иная демографическая ситуация и сложнее шел процесс урбанизации сельского населения.

Как уже отмечалось, в Республике Башкортостан немногим более десятка народов, включая русских, сохранило свое этническое лицо. Культурный уровень разных национальностей в 40—50-е годы ХХ века заметно различался. Не одинаковым было у них и отношение к «малой родине». Через школы, техникумы и вузы, где было введено обязательное изучение всеми нерусскими народами русского языка, через периодическую печать, радио, кино и книги, через антирелигиозную работу и официальное разрешение смешанных (двунациональных) браков, через постоянную пропаганду идеи — человек человеку друг, товарищ и брат, через совместную работу и отдых, через формирование интернациональных праздников, развитие художественной самодеятельности и профессионального искусства всех народов постепенно стирались национальные различия. Усиливался процесс обмена культурными и другими ценностями.

И чем больше нерусские народы овладевали русским языком, тем больше у них проявлялся интерес к русской культуре, в том числе к фольклору. Совместные вечеринки, праздники и свадьбы в смешанных селениях или же в разнонациональных соседних деревнях, входивших в состав одного колхоза (совхоза, агрохозяйства), создавали непринужденную обстановку для взаимообмена играми и танцами, песнями, обрядами и, конечно же, частушками.

Экспедиционные и другие наблюдения показывают, что к середине 70-х годов ХХ века вся нерусская молодежь в совершенстве владела русским литературным языком. Он стал не только вторым языком, то есть языком межнационального общения, но для многих — даже первым (родным). Среднее поколение лучше владело языком разговорным, а старшее — порою затруднялось говорить по-русски.

К этому времени многие из сохранивших этническое лицо народов на бытовом уровне владели тремя и даже четырьмя языками. Это башкиры, татары, чуваши, удмурты, марийцы и другие. Например, в июле 1978 г. экспедиция СГПИ работала в удмуртском селении Старый Варяш Янаульского района. Вечером в колхозном клубе собралась местная молодежь на обычную и привычную вечеринку. Играл баян. Начались танцы, а затем пляски под русскую мелодию «Подгорная», сопровождаемые вперемешку удмуртскими такманъес, татарскими такмаклар, двуязычными частушками-такмаками и русскими частушками типа:

С неба звездочка упала

На косую линию.

Меня милый переводит

На свою фамилию.

В Старом Варяше, как и в окружающих удмуртских селениях, распространен квартолингвизм (знание четырех языков), а потому переводчики при пении и восприятии разноязычных частушек не нужны. Более того, наблюдалось стремление отдельных исполнителей блеснуть своим мастерством и умением пользоваться ресурсами русского, удмуртского и татарского языков. Объединяющим началом для разноязычных текстов выступала русская мелодия. И таких селений в республике много.

В русской среде на одну мелодию обычно исполнялась серия частушек. Делалось это так. Вышедшая на круг девушка пением частушек просила у собравшихся разрешения на пляску и приглашала подругу:

Цыганка раз, цыганка два,                      Чтоб «Цыганочку» плясать,

Цыганка три, четыре, пять…                  Нужно мне товарочку.

Разрешите мне, товарищи,                      Выходи, подруга Лида,

«Цыганочку» сплясать.                           Выходи на парочку.

Подружка языком частушки выражала свое согласие:

Дорога подруга Зоя,

Дорогая, выйду.

Неужели, дорогая,

Дам тебя в обиду?

Затем шел частушечный диалог (спев, по Зырянову), иногда насчитывающий десятки текстов, где наблюдалась определенная закономерность в отборе частушек для пения. Экспромтом создавались циклы частушек (строф) либо одной тематики, либо сходные по характеру изображения действительности (к примеру, юмористические или лирические припевки).

Завершается серия исполнением благодарственных частушек гармонисту (баянисту). В качестве наград ему рекомендуется обычно то, что, с крестьянской точки зрения, значимо  в жизни. Чаще все подается в таком ключе, чтобы придать частушкам юмористический акцент:

Гармонисту за труды

Надо премировочку:

Коечку, периночку,

Лет семнадцать милочку.

Гармонисту за игру —

Девяносто пять рублей,

Три жены, четыре сына,

Восемнадцать дочерей.

Описанная манера исполнения частушек русскими была усвоена и отдельными нерусскими народами. Она встречается в наиболее обрусевшей мордовской и украинской среде. Замечена также у частушечников татарской и чувашской национальности, что подтверждает такмаксем, записанный в чувашской деревне Шланлы Аургазинского района:

Сербиянкă ташламашкăн                              «Сербияночку» сплясать

Ирĕк парăр-ха мана.                                       Разрешите вы мне.

Пĕччен ташлама вăтанап,                             В одиночку неудобно,

Хирĕç тухăр-ха мана.                                     Выйдите на пару мне.

                                                                            (Подстрочный перевод)

В отдельных русских селениях Башкортостана в 60—70-е годы ХХ века частушка еще жила полнокровной жизнью. Тогда магнитофон воспринимался как чудо и крайняя редкость. Телевидение было доступно далеко не каждой семье. Нечасто демонстрировались кинофильмы в сельских клубах. О транзисторах не шло и речи: их не было. Другими словами, средств, с помощью которых молодежь могла использовать «готовую» музыку, было крайне мало, а потому популярной и востребованной оставалась гармонь (баян также встречался редко), сохранились вечеринки с играми и частушками.

И еще одна особенность Башкортостана. В отмеченные Ф. М. Селивановым годы более энергично мигрировала в города славянская (в первую очередь, русская) молодежь. Менее активно этот процесс проходил в финно-угорской и тюркоязычной среде, хотя и там он проявлялся не одинаково. Возвратившиеся из армии парни башкирской, марийской, татарской и удмуртской национальности чаще оседали на родине, создавали семьи и оказывались в характерной для той местности культурной среде. Здесь они удовлетворяли свои эстетические потребности, в чем-то разрушали, а в чем-то развивали существующие традиции не без влияния русской культуры.

Нерусские частушечники отмечают возросший интерес к русскому языку у лиц, отслуживших в армии:

Сорок елок, сорок елок,

Сорок елочек подряд.

Кто из армии приедет —

Все по-русски говорят.

Через знание русского языка нерусская молодежь (и не только она) попадала в другой мир и обогащалась в нем прежде всего духовно. Ее духовному обогащению способствовала и заимствованная русская частушка вместе с манерой ее исполнения под пляску. Следовательно, частушка, усвоенная нерусскими народами в процессе их длительной совместной жизни с русскими, обогатила их музыкальную, хореографическую (танцевальную) и поэтическую культуру.

Нерусская молодежь и частично представители среднего поколения Башкортостана стали распевать частушки в своей среде на русском языке или в переводе на родной язык. Знание ими частушек способствовало развитию башкирских такмактар, татарских такмаклар, удмуртских такмакъес, чувашских такмаксем, марийских такмаквлак.

Не вызывает сомнения факт, что одним из источников такмаков были переводы частушек исполнителями на родной язык. Вот, к примеру, почти дословный перевод известной в Башкортостане частушки на чувашский язык:

Мама, чаю, мама, чаю,                            Анне, чей, анне, чей,

Мама, чаю не хочу.                                  Анне, чей ěçес килет.

На дворе стоит мальчишка,                    Урамра иĕкĕт тăрать,

Познакомиться хочу.                               Çавăнпа паллашас килет.

Отдельные такмаки возникли в результате творческой переработки частушек. Обычно зачин таких такмаков — довольно свободный перевод популярного зачина русской частушки, а исход или вывод бывает насыщен национальными образами и отражает специфические для данного народа объяснения какого-то явления. Для связи зачина с выводом используется распространенный в частушках прием сквозного развития темы или объяснения. Сравните чувашский такмак и частушки:

Атте, ан вăрç-ха мана,                              Папа, не ругай меня,

Анне, ан вăрç-ха мана.                             Мама, не ругай меня.

Хăвăр çамрăк пулман-и,                          И вы были молоды,

Савнипе выляман-и?                                Разве не любили?

Не ругай меня, мамаша,                          Не ругай меня, мамаша,         

Не ругай меня, отец,                                 Не ругай так грозно.

На работе я ленива,                                  Ты сама была такая —

На гулянье — молодец!                          Приходила поздно.

В такмаке видна несколько измененная в чувашской среде практика частушечников создавать новый текст путем творческого соединения готовых частушечных поэтических формул.

Некоторые такмаки представляют собой кальки частушек не по содержанию, а по композиции и ритму стихов. В них употребляются и отдельные поэтические приемы частушек с первоначальным функциональным значением, которые иногда бывают выражены русским словом. К примеру, исходным материалом для чувашского такмака (подстрочный перевод)

Неужели утаймап,                                    Неужели идти не смогу,

Неужели чупаймап?                                 Неужели бежать не смогу?

Неужели хама валли                                Неужели для себя

Пĕр хулиган тупаймап?                           Хулигана не найду?

послужила одна из частушек:

Неужели нас погонят,                              Неужели я полынка,

Неужели повезут?                                    Неужели горькая?

Неужели наши шмарочки                       Неужели пропадет

Проститься не придут?                            Моя головка бойкая?

Такмак (равно и частушки) представляет собой лирический монолог в форме вопроса. Анафора выражена русским словом «неужели» и выполняет те же, что и в частушках, функции: усиливает смысл вопроса и сохраняет ритмический строй стихов. Но в отличие от частушки-прототипа здесь использована распространенная в восточной поэзии рифма типа рубаи.

Известно, что женщина у тюркоязычных и финно-угорских народов была более угнетена в семье и ограничена в возможностях реализовать себя. Только один пример в подтверждение. Башкирская невестка (килен — сноха) при переселении в дом мужа закрывала лицо от свекра, свекрови и старших братьев мужа, ей не разрешалось разговаривать с ними, она обязана была прислуживать во время трапезы, но не имела права принимать в ней участие; это продолжалось до рождения одного-двух детей. Мордовская невестка (ýрьва — сноха) также не имела права сесть за стол во время трапезы свекра, стояла у двери и старалась предупредить все его желания. Она должна была выполнять самую черную работу, вставать раньше всех, а ложиться спать позже всех.

Нетрудно догадаться, что молодые женщины упоминаемых этносов (и не только они) мечтали занять достойное положение в семье мужа, открыто высказывать свои мысли и добиваться уважительного к себе отношения. Частушка с ее активной позицией предоставляла такую возможность, вот почему она и прижилась в нерусской среде.

Нерусским девушкам и женщинам нравился боевой настрой частушечной героини, готовой преодолеть любые препятствия, вставшие на ее пути к цели. Не случайно в их репертуаре много частушек о боевых людях, не унывающих ни при каких обстоятельствах:

У меня на сердце камень,

А хожу веселая.

Ее мама родила

И на песни, и на танцы,

И на добрые дела.

Героини частушек рассчитывают только на свои силы и возможности. Они уверены, что найдут выход из любой самой трудной ситуации и добьются успеха:

Я девчонка боевая,               Я решительна девчонка,

А еще отчаюся.                      Что хочу, то сделаю.

У подруги отобью,               Я решила разорвать

Отобью, ручаюся!                На нем рубашку белую.

Такой решительности, находчивости и отчаянности могла позавидовать любая девушка любой национальности, тем более той, где семейный гнет был особенно ощутимым:

Я отчаянна девчонка

И ничем не дорожу.

Если голову отрежут,

Я корчагу привяжу.

Раскрепощенность чувств и поведения лирической героини гиперболизируются. Она одновременно любит троих: одного утром, другого — днем, третьего — ночью с огоньком. Ее не смущают существующие традиции, привычки и ограничения. Она пытается их разрушить, хотя иногда тень сомнения в правильности действий закрадывается в ее душу:

Выхожу я перва.

Может, и не верно?

Я девчонка бойка,

Не боюсь нисколько!

У нее такие же, как и она, подружки:

Эх, подружка дорогая,

Про нас знает весь народ.

Без тебя никто не спляшет,

Без меня не припоет.

Анализ частушечного репертуара нерусских этносов Башкортостана свидетельствует о том, что значительный пласт активно бытовавших в русской среде частушек все же не воспринят нерусскими исполнителями. Так, в их репертуаре практически отсутствуют частушки о гражданской войне, о коллективизации сельского хозяйства и об индустриализации страны, о вождях партии, об освоении целинных и залежных земель, мало частушек о Великой Отечественной войне, о комсомоле, о строительстве крупных промышленных объектов в Сибири и т.п.

Это объясняется, на наш взгляд, двумя причинами: 1) отдаленностью отдельных тем от жизни Башкортостана (к примеру, освоение Сибири); 2) тем, что частушки с общественно-политической тематикой в 60—70-е годы ХХ века стали отходить и отошли на второй план и в русской среде, а на первый план выдвинулись частушки на бытовые и любовные темы. Именно в эти годы активизировался процесс усвоения частушек нерусскими этносами. И они, естественно, не могли воспринимать то, что уже ушло или уходило из активного репертуара русских.

Данная точка зрения косвенно подтверждается тем, что в устах нерусских частушечников оказалось довольно много частушек, бытовавших в русской среде в эти годы, о том, как хорошо жить при советской власти, о колхозной жизни, о комбайнерах и трактористах, которые выполняют по три нормы в день, о лучших бригадирах, ударных звеньях в бригадах, о радостях коллективной и дружной работы, о людях, награжденных звездой Героя Труда, о появлении водопроводов в деревнях и о других достижениях.

Не без причины популярными в русской среде в 70—80-е годы ХХ века были сатирические частушки. В репертуаре нерусских частушечников Башкортостана их оказалось также достаточно много. К ним относятся, к примеру, частушки, критикующие неполадки в колхозе, как-то: падение нравов колхозной администрации, где «лающие управы», агрономы от безделья считают галок на заборе, а бригадиры, увидевшие бутылку спиртного, забывают про наряд; где «бабы сеют, бабы пашут, // Мужики учет ведут», где председатели транжирят колхозные деньги на любовниц и где отсутствует забота о простом хлеборобе, так как «хороший» предколхоза

… с маленьким грешком:

Себе новый дом построил,

А колхозникам — потом.

Частушка замечает, что такое стало возможным, потому что в колхозном производстве воцарился принцип «рука руку моет»:

Председатель пек блины,

Бригадир подмазывал,

Кладовщик муку тащил,

Счетовод не сказывал.

И естественен результат. Молодежь уходит из угасающего села:

Распроклятая деревня:

Молодежи не найдешь.

Вполне оправдано отчаянное заявление девушки, обращенное к руководителям деревни:

…Не дадите мне залетку,

Я с колхоза ухожу.

Из сказанного следует, что народ вне зависимости от национальности испытывал все жизненные невзгоды и понимал: в ослаблении колхозов и колхозного производства виновата командная система управления, отсутствие принципа материальной заинтересованности колхозников, чувства хозяина земли:

Говорят, в колхозе плохо,                      У меня миленок Рома,

Я сама работала                                        Он работает в райкоме.

Три недели с половиной —                    День в колхозе проторчит,

Рубль заработала.                                     На два дня домой спешит.

Основная масса воспринятых нерусскими частушек связана с бытовой тематикой. На первом месте по популярности стоят частушки о любви со всеми ее проявлениями: желание познакомиться, ожидание встречи с любимым, свидание, неудачная любовь, неразделенная любовь, неравная любовь, любовь до гробовой доски, всепоглощающая любовь, ревность, соперничество, измена, предательство подружек, временная разлука, расставание, препятствия на пути к любимому человеку, решительность в достижении поставленной цели, желание выйти замуж или жениться, ветреность любимого человека, непостоянство, отсутствие возлюбленного, замужество (женитьба), взаимоотношения в новой семье, жизнь на чужбине, взаимоотношения между мужем и женой, женой, зятем и тещей, противопоставление жизни в замужестве девичеству и т.п.

Данное явление не требует особых пояснений. Любовь со всеми ее нюансами — основа жизни любой национальности. И башкирка, и татарка, и мордовка, и марийка, и чувашка, и удмуртка, и русские девушки и женщины находились в сходных условиях и переживали одни и те же чувства, оказавшись в одинаковых или почти одинаковых ситуациях.

Каждой из них было знакомо чувство разделенной или неразделенной любви, от которой, говоря языком частушки, сердце болит, волнуется, ноет, разрывается на мелкие осколочки, горит, пылает огнем, тает, леденеет, становится каменным.

Каждая из них хотела и хочет любить и быть любимой. Каждая заботилась о своей внешности, чтобы быть привлекательной, похожей на лирических героинь частушек: молодых, чернобровеньких, беляночек, у которых «… щечки, как листочки, // Глазки, что смородинки», которые пляшут славно и потому кажутся красавицами, от которых «…все парнишки без ума».

Естественно, что они мечтали и добивались достойной пары. А мужские достоинства в частушках выражаются эпитетом «настоящий» и подчеркиванием черных бровей, черных усов, волнистых волос, веселости, разговорчивости, смелости, обновленной одежды (новая белая рубашка, широкий ремень и т.п.).

Если парни (джигиты) не обращали на девушек должного внимания, то в разноязычной женской среде к ним высказывалось практически одинаковое отношение: «глаз утиный, а усы, как у кота», на его «аккуратненьком» носу «восемь курочек усядется, // Девятый — петушок». Такие парни — «треповатые», с полудурью, кривоноги, они «не поют, а квакают», половина из них — «трепачи, // Остальные — воры».

Иноязычная среда лишь частично восприняла частушки, содержащие мотивы противопоставления старой и новой жизни. Единичны тексты, связанные с социальными проблемами, типа:

Рассыпался горох

По белому блюду.

Батрачила кулаку,

А теперь не буду.

Больше противопоставлений нового времени старому касается обычаев, привычек, моды и убеждений:

Раньше были дураки,                               Раньше были мальчики,

Шили юбки широки,                                Водили в ресторанчики.

А теперь все ýже, ýже,                             А теперь такая шваль —

И коленочки наружу.                               И в кино рублевку жаль!

Как в русской среде было мало частушек о счастливой семейной жизни, так же их мало и в заимствованном репертуаре нерусских носителей фольклора. Более того, эта тематика не получила сколько-нибудь значительного развития в иноязычной среде еще и потому, что в центре внимания оказались другие проблемы.

Главным источником частушек в нерусской среде было и остается заимствование. Вместе с текстами усвоены были и генетические источники частушек. Оказавшись в нерусской среде, частушки так же, как и в русской, постоянно меняются, появляются новые их варианты или даже новые тексты. У каждого народа этот процесс имеет свои особенности*.

________________

* Более подробно это исследуется в книге «Частушки в устах нерусских», вышедшей в издательстве «Китап» в 2003 г. (Составление, предисловие, комментарии И. Е. Карпухина.)

Из архива: июнь 2003 г.