№10.2020. Хайдар Кульбарисов. Владимир Дворник и место его силы

Хайдар Кульбарисов

Неловко писать о тех, кого знаешь давно и вроде бы неплохо: неизменно возникает ощущение, что ты знакомишься с человеком повторно. Вот и в этот раз, получив задание написать о Владимире Дворнике, я немного встревожился: «Что я напишу? Его и так все знают…» Но за материал взялся. Позвонил Володе, и мы договорились о встрече. «Приходи, – сказал он, – поболтаем». Он избегал слова «интервью», как всегда чурался всякого глянца.

Мы встретились в парке, тепло поприветствовали друг друга, а потом поговорили, присев на скамейку. Мы действительно знакомы со времен молодости, с той поры, когда мы были полны максимализма и жили по законам нонконформизма. Словом, ничего нового. Как говорил в своё время премьер-министр Франции Франсуа Гизо, «кто в молодости не был радикалом, – у того нет сердца». У нас был общий круг друзей, схожие музыкальные пристрастия, нас сближали интерес к живописи и само городское пространство. Впрочем, Уфу Володя Дворник, несомненно, знал и чувствовал лучше меня. Он жил в старой части города, примыкавшей к Первой Уфимской соборной мечети, там, где местная архитектура и ландшафт не утратили ещё своего губернского духа и провинциального уюта. Время на улице Благоева (ныне З. Расулева), памятуя об уездном статусе города, шло чинно и несуетно, сообразно неспешному течению реки Белой. У городов, как и у каждого из нас, есть своя биография, родословная и судьба. У городов, я верю в это, имеется собственный генетический код, программа развития, прописанная ландшафтом в соавторстве с географией, климатом, экономикой и культурной традицией. Эта традиция вызревает на базе устоявшегося уклада жизни, местной строительной и ремесленной школы. Многие из нас еще помнят Уфу деревянную. За дощатыми заборами по весне вскипали яблоневые сады, за бревенчатыми фасадами пестрела частная жизнь граждан.

Прогулки вдоль деревянных фасадов, эркеров, крылечек, любовно изукрашенных резьбой, затейливыми балясинами, не забываются. Деревянная улица и выглядит, и звучит по-особому. И дело не в акустике. Все дело в резонансе: каждый удар сердца высекает искру счастья.

Но всё когда-нибудь заканчивается. В недрах уфимских кварталов, вдоль аллей и оврагов уже, клубясь, бродил джин преобразований. У города был собственный радикализм. Уфа грезила о высотках и бульварной плитке, о разлёте проспектов и спиралях эстакад: ей хотелось стать современным мегаполисом. Однажды и на Благоева раздался скрежет тракторных гусениц. Затрещали заборы, и в садах облетел яблоневый цвет… Мир детства Володи Дворника, его одноэтажный рай как-то вдруг пророс «хрущевками», девятиэтажками, покрылся асфальтовой коростой.

В одной из высоток, поднявшихся на улице Салавата, на первом этаже была мастерская Бориса Фёдоровича Домашникова. Володя познакомился с ним и частенько к нему заглядывал. Борис Фёдорович поил его чаем, показывал свои работы и иногда позволял наблюдать за тем, как он работает. Бывало, – вспоминает Владимир Дворник, – он ставил еле заметный мазок, буквально точку, и спрашивал: «Вот так лучше, а? Лучше?» У каждого гения, господа, свои причуды. Интересоваться мнением юноши-соседа и следовать его советам – тоже своего рода и прихоть, и привилегия мэтра. Владимир, который, вернувшись из армии, начал пробовать себя в живописи, наблюдал за тем, как крупицы драгоценных мазков складываются в одну большую мерцающую красоту, и впитывал… впитывал… впитывал… Впрочем, знакомство с кухней всамделишного мастера не убавило его интереса к современной авангардной живописи. «В ту пору, – вспоминает Дворник, – я выписывал несколько журналов, освещающих события современного искусства. Среди них «Bildende Kunst» («Изобразительное искусство»), «Neue Werbung» («Новая реклама») и другие. Работы, представленные в этих изданиях, потрясали своей раскрепощённостью, эстетическим бунтарством. Дух свободы пьянил и окрылял… Нет, ни перемены ландшафта, ни служба в армии, ни бытовые хлопоты не убавили в нём ярости максимализма, не умерили его своенравности.

Пожалуй, его знакомство и дружба с Юрием Шевчуком в чём-то были предопределены. Именно Владимиру Дворнику суждено было создать всем известный ныне логотип группы ДДТ. Но группе нужен не только логотип. Ей требуется постоянное дизайн-сопровождение. Так Владимир Дворник стал одним из членов команды, и, когда ДДТ перебралась в Санкт-Петербург, тогдашнюю столицу русского рока, он уехал тоже. Это произошло в начале девяностых годов прошлого века. В Петербурге, конечно же, всё было по-другому. Иная среда общения, иной масштаб, новые возможности, другой ритм бытия. Он никогда не думал, что когда-нибудь его жизнь будет зависеть от жёсткого графика гастролей, но ему пришлось включиться в этот ритм.

В 2004 году В. Дворник работает в Art Space group (New York), где трудится над росписями бизнес-Atlantic Center в Бруклине и оформлением витрин магазина Macy’s NYC.

В 1988 году Владимир Дворник окончил художественное отделение Уфимского училища искусств. С 1993 года является членом Союза художников PФ и РБ. Сегодня специализацией Владимира Дворника являются графика, живопись, фотография, книжная графика, сценография, Light design.

Перечисляя работы и проекты Владимира Дворника, нельзя не упомянуть оформления выставки «Молодые художники Башкирии», которая проходила в Уфе в Центральном зале Союза художников РБ в 1987 году. Расположить работы так, чтобы экспозиция оставляла цельное впечатление, – задача не из простых. Здесь требуется не только вкус, но и глубокое понимание процессов, происходящих в искусстве. Проектировщику необходимо продумать художественную концепцию экспозиции. Каждая выставка должна иметь неповторимый облик. Особенно когда речь идет о выставке молодых художников, обрушивающих на зрителя мегатонны своего радикализма, темперамента, прячущих смыслы за сложной символикой, использующих не всегда понятную символику. Выставка, за оформление которой отвечал Владимир Дворник, должна была ответить на целый ряд вопросов: Что нового появилось в молодежном искусстве Башкирии? Какие течения развиваются? Какие новые имена появились на небосклоне изобразительного искусства?

Оформление конвертов для пластинок (обложек дисков) – отдельная история. В те времена на фирме «Мелодия» существовал своего рода оформительский стандарт. Дизайн был унифицирован: при оформлении пластинок использовались различные стилизации одних и тех же элементов – нотного стана, скрипичного ключа и прочего. Этот дизайн вступал в непримиримое ментальное и эстетическое противоречие с музыкой ДДТ. «Я понимал, – говорит Владимир, – что нам требуется что-нибудь “шершавое”, лишённое благостности».

– А Юрий Юлианович, – поинтересовался я, – соглашается с твоими дизайнерскими подходами?

– Обычно да, – сказал Дворник, – но надо понимать, что в лице Шевчука мне приходится иметь дело с самым требовательным заказчиком, какого я когда-либо встречал. В конце концов, диплом худграфа позволяет ему не чувствовать себя любителем в вопросах дизайна.

«Позже, – продолжает Владимир, – когда я уже обжился в Петербурге, пообщался с местной богемой, понаблюдал за выставками, меня неприятно удивило то, что современный российский авангард оказался удручающе вторичен. Наши художники и сегодня без устали продолжают воспроизводить то, что уже давно существует в Европе.

Наше современное искусство бродит дорогами, давно исхоженными в Европе. Между тем у нас есть своё богатейшее живописное наследие. Хочется дождаться чего-то действительно нового, проросшего из российского культурного корня. Я часто хожу в Русский музей. Эти походы заряжают меня энергией и здорово поддерживают эмоционально.

После такой подзарядки я прихожу к себе, ставлю холст на мольберт и включаю какую-нибудь хорошую музыку. Спросишь, что я слушаю? Ты, наверное, удивишься, но в основном классику. Очень хорошо работается под Чайковского, например. Впрочем, слушаю и джаз, и блюз, иногда рок – King Crimson, как правило». Об авангарде (о том, что мы сегодня называем авангардом) Владимир Дворник высказывается осторожно, как бы нехотя: «Я думаю, – говорит он, – что художнику, так или иначе, необходимо иметь школу, владеть ремеслом».

Согласитесь, в том, что сказал Дворник, нет и следа радикализма. В этом очерке я уже ссылался на Франсуа Гизо, сказавшего, что нет сердца у того, кто в молодости не был радикалом. Но к этому он добавил также: «Кто в зрелости не стал консерватором, тот не имеет ума». Покивав в ответ Франсуа Гизо, могу засвидетельствовать, что и ум, и сердце у Владимира Дворника работают справно, и живописной техники своей он не утратил. Все – при нем. В работе Владимир пользуется шелкографией, владеет компьютерным дизайном, его инструментарий – Light Converse, Wholehog III, Nicon, Sony Alpha, MacPro, Wacom Intuos 3.

За годы гастрольной жизни Дворник побывал во многих странах. «В Израиле, – говорит Владимир, – я чувствую особый магнетизм этих мест, где каждый клочок земли освящен присутствием Создателя. Гастроли, – полагает он, – не повод расслабляться». Поэтому Дворник не откладывает кисти в сторону.

Замысел работы «В Гефсиманском саду» созрел в Иерусалиме. Сама работа написана позже, в Санкт-Петербурге. В центре композиции – древняя олива, свидетельница последней ночи Христа, проведенной на свободе. Узловатый ствол дерева покрыт фактурной корой, словно лиловыми венами, вздувшимися от напряжения, которое не отпускает оливу уже два тысячелетия.

В Уфу Владимир приезжает редко (как правило, тоже по делам). В Петербурге он почти не скучает по родным местам. Ностальгия настигает его уже здесь, в Уфе, а островок города, очерченный улицами Тукаева, Расулева и Салавата, открывается ему снова как его обетованная земля, и его обветшавший уже дом оказывается вместилищем всего самого сокровенного и значимого. Работа «Из далекого близкого (мой дом)» написана во время одного из приездов Владимира. Художник изобразил свой родной дом. Когда-то дом был ярко-голубым, но с годами любой цвет в Уфе становится благородно-серым. За годом год, и дом Владимира Дворника стал почти платиновым. Из сугроба, словно рогатые улитки, выглядывают припорошенные снегом деревья. Задник теплого мерцающего неба, словно предчувствующего наступление весны, оттеняет сложную холодную гамму переднего плана и, наполняя картину таинственным светом, превращает дом Владимира в терем волшебника. Оно и понятно. Среди художников много волшебников, только мало кто об этом говорит. Дворник, кажется, даже самому себе не признается.

Работа «Вачкажец (Камчатка)» – еще один холст, привезенный из творческой командировки. Есть в ней что-то мистическое. Сама лепка пространства, в котором взгляд летит от одной горной вершины к другой над дремлющим вулканом, и почти рерихская чистота и звонкость цвета, выдвигающийся из-за горизонта купол облаков навевают мысли о сакральном, о таинственной жизни недр.

Не буду искать в этом какого-либо знака или намека, но аккурат напротив дома Дворника находится дом-музей С.Т. Аксакова, и Владимир, конечно же, не мог не запечатлеть этот объект, правда, его, судя по всему, интересовало не столько мемориальное здание, сколько состояние. Он изобразил (поймал) летний полдень, по переднему плану мечутся дробные тени, отбрасываемые кронами деревьев. Чуть поодаль – клавесин пологой лестницы, а за ней – сам особняк писателя, дружелюбно распахнувший белоснежные ставни.

Вот такая складывается культурная среда: внизу по улице Салавата находится мастерская Б.Ф. Домашникова, чуть выше – дом-музей С.Т. Аксакова, а если пройти дальше, углубиться в деревянное крошево прибитых к земле домиков и яблоневых садов, можно дойти до дома музея Александра Эрастовича Тюлькина, титана башкирской живописи. И вот посреди этого маршрута, по которому можно водить паломников, находится дом Владимира Дворника. Здесь стоит его дом, тут место его силы.

В завершение очерка, повинуясь правилам жанра, перечислим выставки, в которых принимал участие художник:

1980 – 2014 гг. – республиканские выставки,

1988 г. – «40 лет победы над фашизмом», Москва ЦДХ,

1990 г. – «Российский плакат», Москва ЦДХ,

1990 г. – Всероссийская выставка плаката «Волга – боль России», Чебоксары,

1991 г. – Выставка российского плаката в Швеции, Стокгольм,

1997 г. – Выставка графики Accademia D’Are Di Pisa Италия.

Награды:

1990г. – Первая премия всероссийской выставки плаката «Волга – боль России»,

В 1992 г. – награжден почетной грамотой Правления СХ РСФСР.