№2.2023. Владимир Чакин. Рейтинг Чакина

Период с 1917 по 1925 гг. в российской истории переломный по известным причинам. Писатели того времени по-разному воспринимали две революции и последующую Гражданскую войну, приход к власти большевиков, слом повседневной жизни, политику военного коммунизма и НЭП советского правительства. Из авторов приведенных ниже рецензий полярную позицию занимали Гладков и Бунин: один – воспевавший произошедшие революционные перемены и строительство новой жизни, второй – категорически отрицавший и осуждавший большевизм и его деяния. Близок к Гладкову по мировоззрению Лавренев, беллетристически заостривший противостояние миров, белого и красного. Более осторожно и взвешенно высказывается Леонов, с любовью описывающий жизнь крестьянства до и после революций, явно сочувствующий его тяжелой доле, независимо от отношения к советской власти и новым порядкам на селе. Ярким диссонансом в логике происходящих трагических перемен выглядит творчество Бабеля. Он искренне поражен абсурдом событий той переломной эпохи, когда ценность человеческой жизни девальвирована до нуля, когда нелепость и фантасмагория преступных человеческих поступков стали нормой. Особняком здесь творчество Замятина, сумевшего разглядеть в кровавой сумятице первых революционных лет контуры будущего единого государства, где буквально все регламентировано, где несвобода возведена в ранг закона, где счастье человека в безусловном следовании установленной навеки скрижали.

Иван Бунин

Окаянные дни

Записки, 1918–1919 гг.

Автор не только констатирует, что в России произошла немыслимая трагедия, кровавая революция, но и, анализируя настоящее и прошлое, вскрывает причины, почему подобное стало возможным в мощном растущем государстве. Не последнюю роль сыграла русская литература последнего столетия. Цитируется Герцен, который в конце жизни признавался, что не сделал ничего значительного, увлекшись мечтами. Приводится пример «Обрыва», где Марк Волохов стал примером для подражания многим тысячам своим нигилизмом. Как литература отрывалась на критиканстве обычного среднего человека, мещанина, его житейских радостей и горестей, как молилась на пресловутый народ, светоч будущего, который сегодня поднял на вилы буржуя, предприимчивого человека, заработавшего состояние своим трудом. Отнять и поделить – что может быть подлее? Упавший авторитет правительства, царя, развал армии, дезертирство, дезорганизующая роль большевиков, финансовая помощь Германии активным штрейкбрехерам противоборствующей стороны. Вообще, сама идея призвать к власти беднейшую, безграмотную массу, вооружить ее – что было подлее в мировой истории? Да еще идея мировой революции – лицемерию и подлости большевиков нет границ. Такова эмоциональная и сущностная окраска текста Бунина, пожалуй, самого бескомпромиссного и беспощадного критика русской революции. Писатель осознавал, какого масштаба исторические события происходят на его глазах, и делал эти документальные записи по горячим следам окружающих событий. Первая часть записок посвящена Москве первой половины 1918 года, вторая – Одессе 1919 года. Исключительно внимательный взгляд автора фиксирует малейшие изменения вокруг, каждый шаг новой власти. Исключительный художественный дар позволяет Бунину подавать материал в стиле оголенного нерва, кусков окровавленного мяса, живинки. В результате получился бесценный исторический документ, как бы кто ни относился к бескомпромиссной политической позиции писателя. Проводит очевидные параллели с французской революцией конца XVIII века, то есть человечество не сделало выводов, наступает на те же грабли, правда, которые на этот раз поданы уже под другим, хитроумным «пролетарским» соусом.

Сквозь все записки сквозит напряженное ожидание немцев, с приходом которых воцарится порядок. Где-то там освобождают Россию от красных Колчак и Деникин, на одесском рейде стоит французский эсминец как символ надежды. Все надежды, в конце концов, рухнули, Россия пропала, кровавый террор восторжествовал. Какая бездонная боль за судьбу страны в словах Бунина, прямо сердце сжимается при чтении его записок революционных лет.

Рейтинг: 6

Федор Гладков

Цемент

Роман, 1925 г.

Восстановление цементного завода из послереволюционной разрухи может быть предметом и темой художественной литературы. Человек, конечно, тоже присутствует, но он здесь как представитель народных масс, не более того. Сам по себе как личность человек никого не интересует. Главное – революционная целесообразность, остальные эмоции далеко на другом плане.

Данный роман всегда приводится как пример соцреализма, вот и захотелось прочувствовать, что это и с чем его едят.

Впечатление не то что отвратительное, но весьма и весьма настораживающее. А как иначе, если даже смерть своего ребенка, сданного в детский дом, положена на алтарь нарастающей классовой борьбы. А ближе к финалу еще одного мертвого ребенка нашли в реке, и этот факт тоже прошел как бы между прочим. Ну, умер, ну, кто-то выбросил за ненадобностью, главное, не в этом, главное, кого-то победить на пути к светлому будущему. Эта двойная детская смерть – самый главный показатель уровня духовности романа.

Все может победить энтузиазм масс, главное, суметь зажечь эти спящие массы. Запалом народного подъема стал бывший слесарь завода, три года воевавший на полях Гражданской войны. Увидел разруху завода, расстроился и решил вернуть все на круги своя. Нашелся один из ИТР (остальные разбежались по белогвардейцам или утекли за границу), который поначалу мучительно переживал свое предательство рабочего класса, потом его совесть успокоил вернувшийся слесарь и адаптировал к новой реальности. Когда завод запустили, бывший ИТР стал директором.

Могучая бюрократия, всего через несколько лет после октября она уже правит коммунистическим балом, уже куча городских и областных инстанций, которые распределяют фонды и без которых никуда. Ненависть к чиновничьему классу, а куда денешься без него, если нужен стройматериал, нужны деньги на оплату труда. Но откуда он взялся в революционной России и так быстро набрал могущество? Не иначе, сама социалистическая система предполагает гегемонию бюрократического класса.

Ненависть к НЭПу, только что объявленному большевиками. Как же так, жируют, сволочи, повыползали изо всех углов, а тут голод и нищета пролетариата, который, не жалея сил, бьется за светлое будущее. Как бы их поскорее загнобить, национализировать, обобрать.

Впереди, конечно, партия, в которую тоже пролезают ловкачи. Существует чистка, которая, однако, часто поступает несправедливо, исключая из партийных рядов достойных членов. Вместе с тем приспособленцы и карьеристы продолжают терзать ее изнутри. Уже через несколько революционных лет система прогнила изнутри.

Пролетарское отношение к женщине. Главный герой – слесарь, вернувшись с войны, не понимает своей жены, которая отдала дочь в детский дом, а сама круглосуточно на общественной работе. Невразумительное постепенное согласование позиций, но до конца книги, кроме лозунгов, так и не становится понятнее, что такое коммунистическая семья. Подспудно мелькает мысль о свободе отношений, но так уж явно лозунг «Все женщины у нас обчие!» не декларируется. Но многое в отношениях оправдывается, а ревность объявляется пережитком прошлого, правда, и это не напрямую.

Рейтинг: 3

Борис Лавренев

Сорок первый

Повесть, 1924 г.

Острое противостояние белой и красной идеологий на личностном уровне. Все прекрасно знакомы с ролями Изольды Извицкой и Олега Стриженова в одноименном фильме, нет смысла повторяться. Пуля-дура догнала своего сорок первого прям как в фильме «Пункт назначения» (Final destination), от смерти не увильнешь, если уж нацелилась. Или «Выстрел» Пушкина. Однако при всем при том осталось не до конца ясным, за что героиня его так. Врешь, не уйдешь? Победила в душе классовая струнка? Неужели так прям сугубо классовый подход в начавшемся чувстве возобладал? Или толком все-таки не начавшемся? А главное, не по-женски было бы плюнуть на классовую борьбу и отдаться течению судьбы? С такими художественными задатками и пробивными, а также физическими способностями (не просто писание стихов, но и попытки протолкнуть через редакции, снайперская меткость стрельбы) героиня явно не затерялась бы в белоэмиграции. И глубина первого чувства завидная, опять же. Хорошо, пусть с этим чувством не получилось бы. Все-таки сомнительна искренность слов героя, слишком уж голубая у него кровь, лишь чрезвычайные обстоятельства могли подтолкнуть его к таким сокровенным словам. Пройдет первая горячка, все рассосется, уйдет в песок, как утренний туман. Но уже понятно, что война и кровь герою Стриженова обрыдли, он найдет способ уйти в сторону от белого движения, а дальше берег турецкий или Берлин, в общем, эмиграция. Трудно, но такой была судьба многих из первой волны, и не все из уехавших сломались. А вдруг это все-таки не банальная горячка-страсть, а настоящее чувство? Тогда суждено вместе пробиваться к лучшей жизни, развивать поэтический дар, первые публикации в журналах рядом с Гиппиус и Одоевцевой или Ходасевичем. Опять же, дети пошли, свои проблемы; дочка ничего себе так получилась, а у сына врожденная тугоухость. Врачи, денег нет, Бунин помог с премии, состояние улучшилось. Но тут нацисты приходят к власти, бегство из Берлина, знакомство с Набоковыми, в Штаты с ними не получилось, осели в мрачной Португалии. Там свои проблемы. Приемный сын Салазара, сам не чуждый поэтическому восприятию мира, по случаю влюбился в героиню. Она оказывается не в силах сразу отказать, тянет время, любовный треугольник. Стриженов гибнет в катастрофическом ночном наводнении, героиня остается одна с двумя детьми на руках. Грядет нищета и панель. Но Салазаров пасынок вопреки воле тирана-отчима тайно венчается с героиней. С риском для жизни новая семья бежит через границу в Испанию, где они решительно встают на сторону республиканского правительства. Пасынок Салазара, памятуя об отчиме-диктаторе, уходит добровольцем на фронт и гибнет от кровавых рук сатрапов Франко. Двойная вдова с двумя крошками на руках (со слухом у мальчика наладилось) скрывается в отдаленном горном монастыре, где принимает постриг и доживает свой век вдали от бурь и передряг житейского моря-океана. Судьба детишек составляет содержание следующих томов семейной саги.

Данные наброски о судьбе героев повести «Сорок первый» по неподтвержденным данным найдены в архивах писателя.

Прошу прощения у читателя за избыточную фантазию. Следует отдать должное знанию автором местных условий и сочному языку повести, ярким, запоминающимся образам героев. Например, впервые узнал, что жирной рыбой можно топить печь. А рефрен-восклицание героини – «рыбная холера», это просто здорово!

Рейтинг: 5

Леонид Леонов

Барсуки

Роман, 1924 г.

Захватывающе интересное произведение с нескольких точек зрения, в частности пытающееся найти подходы к пониманию исторической загадки: каким-таким чудом в сугубо крестьянской стране произошла пролетарская революция, а к власти пришли именно большевики, а не эсеры или меньшевики? На примере взросления одного поколения крестьянства в дореволюционные и послереволюционные времена создано полотно сельской жизни, ярко показаны его чаянья, устремления, стиль жизни. Удивительно, но этот первый свой роман, эпический и сложный по сути и сверхзадаче, автор закончил в собственные двадцать пять лет. Не помню дословно, но в третьей части романа он высказался о человеке в плане, зачем он вообще существует, куда и зачем идет, не лучше, если бы его вообще не существовало на земле. Бестолковое и бессмысленное образование, этот человек. Однако, несмотря на это немного провокационное высказывание, автор с огромной любовью, тонко и деликатно прописывает характеры и мотивацию поступков героев, которыми в большинстве случаев являются необразованные, безграмотные, темные крестьяне. И опять мы принимаем во внимание, что автор – москвич, и подобное всестороннее знание деревенской глубинки довольно-таки удивительно для столичного жителя.

Слияние города и деревни – сколько мы, жители позднего СССР, слышали про этот процесс, который так и не случился и не мог случиться: слишком разнится жизнь там и там. В городе чище, сытнее, светлее, но ты, приехавший из деревни, становишься мальчиком на побегушках, лакеем у горожан. В первой части представлена жизнь деревенских выходцев в московском торговом районе Зарядье, их быт и существование. Пришла война, и налаживающийся городской быт в одночасье рухнул. Многих забрили в солдаты, а оттуда или калекой, или дезертиром. Семнадцатый год, осень и зима, потрепанные войной крестьяне возвращаются в свои деревни, где уже началась советская власть в лице исполкомов. Появились начальники, которые выгребают подчистую все зерно в помощь голодающему пролетариату. Это продразверстка, которая режет по живому. Не выдерживают крестьяне, убивают обрыдших наглых исполкомовцев и скрываются в заболоченных лесах. Несколько деревень края поднимается против советской власти, начинается русский бунт, бессмысленный и беспощадный. Именно так, кто остался, тот остался, а кто ушел в леса, стал откровенным бандитом, а никаким не защитником народных интересов. Продержались около года, делая вылазки по деревням, грабя съестное. Только поначалу были попытки дальше мстить советской власти, убивать исполкомовцев-председателей. А дальше только грабеж, ведь в зимнем лесу тоже нужно что-то кушать.

Судьба двух братьев, по молодости вывезенных в люди в Москву. Один стал народным мстителем, барсуком, предводителем того крестьянского восстания. Второй ушел на завод, стал рабочим, после революции выдвинулся, стал большевиком, руководителем карательного отряда, который и был послан затушить крестьянский бунт. Братья встречаются накануне полного разгрома барсуков, между ними разговор за жизнь и идеологический спор, кто из них прав. Ни о чем не договариваются, расходятся, как в море корабли, каждый остается при своем, но, что это – свое, автор и не пытается нам пояснить, хотя бы устами героев. Бессмысленность житейской суеты, которая на этот раз вывела братьев по разные стороны баррикад.

Автор пишет и о любви, как она выглядит в крестьянском орнаменте. Что чувствует женщина, которая еще в довоенное время в Москве влюбляется в будущего барсучьего вожака, а потом никак не может освободиться от этой тягостной зависимости. Пытается выбить клином нового увлеченья старое чувство, но ничего не выходит, тем не менее так было суждено судьбой, что она скрывается с новым, тоже откровенным бандитом, с места в лесу, где барсуков добивают советские войска. Их главарь идет к брату в деревню сдаваться, ведь восставшие попросту разбежались, поддавшись посулам наступающих, что расплата будет по вине каждого, а не всех скопом к стенке.

Привлекает, что автор взвешенно подходит к описанию трагических событий крестьянского восстания, подходит именно с житейской точки зрения, никакой декларируемой идеологии. Конечно, понятно, что крестьянство в массе своей темно и новая власть как будто должна принести ему новую, счастливую жизнь. Но все обещания настолько писаны на воде вилами...

Рейтинг: 6

Исаак Бабель

Конармия

Рассказы, 1926 г.

Максимальная отстраненность от описываемой жестокости, мерзости, грязи жизни. Холодная констатация, мозги из развороченной пулей головы солдата, кишки из раскроенного живота, убийство отца его сыновьями. При этом никакого смакования происходящего или тем более классовой оценки. Никакого выраженного национализма, сионизма или антисемитизма, вместе с тем, столь же холодно и бесстрастно описываемые национальные черты разных народов, вовлеченных в кровавую бойню Гражданской войны. Карикатурные портреты Буденного и Ворошилова, которые гонят казаков на убой. Однако через якобы холодность тона автора пролезает не то что смех сквозь слезы, а безграничное удивление и даже чуть не восхищение над сущей нелепостью, фантасмагоричностью бойни. За что люди так над собой, неужели этот абсурд ничем не оправданной жестокости в их природе? По глубине погружения в метафизику бытия автор близок к Кафке. Суть, квинтэссенция его рассказов в целом близка к «Превращению», однако тональность стиля иная. Герои автора уже превратились, или даже они всегда были такими нелепыми нечеловеками. Сложно назвать человеком существо, которое, не раздумывая, совершает убийство. Герои действуют смачно, полнокровно, от всей души. Однако это не деревенские чудики Шукшина, их чудаковатость порой страшна, порой настолько фантасмагорично-реалистична, что приходится верить авторской правде жизни. Поэзия безграничной жестокости, но автор не поэтизирует действительность, он лишь описывает художественное бытие в меру своего художественного таланта, который, конечно, огромен.

Представляется удивительным, что подобное антикоммунистическое по своей природе творчество удалось опубликовать в середине 20-х. Пишут, что правильную роль сыграл Горький, который разглядел и безоговорочно поддержал огромный талант начинающего писателя. Но в конце 30-х, когда сталинские гайки были уже закручены до предела, писатель был тайно казнен, обвиненный, как обычно, в антисоветском заговоре.

Рейтинг: 7

Евгений Замятин

Мы

Роман, 1920 г.

Как пишут, этот роман – предтеча антиутопий «О дивный, новый мир» и «1984», вышедших значительно позже. Коротко фабула. Человечество будущего, через тысячу лет, после двухсотлетней войны, представляет собой единое государство с одним Благодетелем, ежегодно избираемым открытым голосованием. Осталось 0,2 % населения, которые перешли на пищу из нефти и отгородились от остальной части земной поверхности стеной. Люди живут по единым скрижалям, в которых расписан каждый день каждого человека по минутам. У людей нет имен, лишь номера. Все подчинено принципу целесообразности, в том числе отношения полов, деторождение и остальные атрибуты жизни людей. Однако часть людей восстала против царящего порядка. Они взорвали стену, за которой оставалась дикая жизнь и часть человечества, которая жила свободной жизнью. За порядком следят хранители. Нарушения, которые выявляются хранителями, наказываются аннигиляцией нарушителя, безболезненной мгновенной смертью, исполняет наказание сам Благодетель. Но восставшие проиграли. Открыт участок мозга, отвечающий за фантазию. В течение дня всем людям проведена прививка, после которой они окончательно стали послушной и управляемой массой.

Читается роман с интересом, хотя с художественностью текста не очень, но если пишется о стерильном мире, какая тут может быть художественность? Ведь стиль и слог должны быть подобны поднятой теме.

Идея романа не так проста и не сводится к примитивной хохме о будущем человечества. Автор имеет техническое образование и большой опыт работы в судостроении, поэтому налет науки и техники чувствуется в предложенном философском обосновании мира будущего. Фактически это воплощенный рай на земле, тот, который был до грехопадения, мир с минимальной энтропией, в котором исключены непорядок и любые спонтанные флуктуации. Нет религий, которые полностью исчерпали себя. Сколько бедствий принесло то же христианство. Несвобода означает отсутствие преступлений, которые порождаются свободой. Сложно с этим спорить. Тем более что вселенная должна в далеком будущем претерпеть тепловую смерть, то есть распасться на отдельные элементарные частицы, а это и есть состояние с минимальной энтропией и полным отсутствием энергии. Поскольку человечество обладает разумным сознанием, оно попросту немного раньше и реализовало в собственной истории низкоэнергетическое и низкоэнтропийное состояние общества.

Итак, автор на основании собственного опыта наблюдений за первыми послереволюционными годами (а он находился в России) сделал свой прогноз о будущем человечества в художественной форме. Вряд ли Замятина того времени можно заподозрить в симпатиях к большевикам. Это следует, в том числе, из его публицистических работ тех революционных лет. Тем не менее автор прогнозирует окончательную победу единого земного государства в псевдототалитарном и псевдодемократическом воплощении. Есть над чем задуматься.

Рейтинг: 7

От редакции

Напоминаем, что мнения авторов не всегда совпадают с позицией журнала, тем более, когда речь идет об авторских рубриках, таких, как «Рейтинг Чакина».