№2.2018. Соколов Леонид. Земное притяжение Александра Шуралёва.

Леонид Алексеевич Соколов родился 8 июля 1953 в Уфе. Член Союза писателей (1994). За-служенный работник культуры РБ (2013). После окончания БГУ (1975) – литературный со-трудник газеты «К коммунизму». С 1976-го работал в различных рекламных и коммерческих организациях, с 2002-го – в агентстве «Башинформ», с 2013-го – литературный консультант СП РБ. Лауреат премии им. Ф. Карима (2015).

Леонид Соколов

ЗЕМНОЕ ПРИТЯЖЕНИЕ АЛЕКСАНДРА ШУРАЛЁВА

Шуралёв Александр. Дар отавы. Стихотворения и поэмы. Уфа : изда-тельство «Китап» им. З. Биишевой, 2017. – 216 с.

Откуда берутся стихи? Из какого глубинного пласта души, отстоявшиеся, выходят они на поверхность, прорастая, будто цветы, замечательными яр-кими образами сквозь благодатную почву?

Об этом и многом другом думалось мне при знакомстве с новым поэтиче-ским сборником Александра Шуралёва, уфимского поэта. Хотя почему это «уфимского»? Сегодня его творчество перешагнуло границы и нашей рес-публики, и Урала, став достоянием общероссийским.

На произведения А.М. Шуралёва я обратил внимание с нулевых годов. Сначала на сатирические и юмористические, опубликованные в «Литера-турной газете», позднее – на публикации лирических стихотворений в журналах «Дружба народов», «Литературная учёба» «Роман-журнал ХХI век», «Юность», «Бельские просторы» и в других изданиях. Обратил вни-мание ещё и потому, что местом жительства талантливого автора было указано село Кушнаренково. Вот те на, вот где, оказывается, живут талан-ты!

С тех пор и продолжаю открывать для себя поэта, которого я так долго искал, которого понял и полюбил с первой же строки, в которого поверил и за которым пошёл по «тайным тропам стихотворений». Шёл, а душа наполнялась сладостным естеством полноценного классического слова.

С каждым новым произведением слово его всё более отшлифовывается, оттачивается, крепчает, наполняется глубоким содержанием. Говорят, что прежде чем стать поэтом, надо вырастить собственную душу. Эти слова всецело можно отнести к А. Шуралёву. Вот почему я так порадовался вы-ходу в свет в издательстве «Китап» его нового поэтического сборника «Дар отавы», куда вошли более двухсот стихотворений и пять поэм, со-ставившие восемь тематических разделов: «Сны о родительском доме» (воспоминания о родителях и детстве), «Луч солнца над порошею» (фило-софская лирика), «Радужная гамма» (стихи о творчестве и разных видах искусства), «Под шалашной крышей» (любовная лирика), «Бродя тенями по московским закоулкам» (стихи о Москве и её литературных достопри-мечательностях), «Через дыры в разбитом корыте» (ирония, юмор, сати-ра), «Чудачество стихосложенья» (поэтические эксперименты), «Разно-цветье несломленной силы» (поэмы). Отава – это трава, выросшая на месте скошенной в тот же год. Это символ жизнелюбия, стремления к свету, воз-рождения.

И на этот раз поэт всецело оправдал все мои и, думается, не только мои ожидания. Сборник «Дар отавы» стал книгой, к которой я постоянно об-ращаюсь как к источнику чистой, настоящей поэзии. И в этом нет никакого преувеличения. Именно он помог мне по-новому разглядеть и открыть мир, который был совсем рядом, а точнее, в котором мы все находимся, но многого не замечаем. Для этого нужен талант, нужна философская муд-рость. Поэт глубоко уважает своего читателя, учит любить, честно доверяя ему своё самое сокровенное. Он пишет просто, но это та простота, кото-рую А. Шуралёв выстрадал, через которую он прошёл и максимально ощутил.

Как подаянье собираю по крупицам

из сочетаний сложных ясность простоты.

(«Московская строка»)

За простыми строчками видишь ещё большую любовь к земле, которую он всегда чувствует и на которой крепко стоит. От его стихов исходит свежий дух земного бытия. Центром его притяжения, его поэтического мира явля-ется родной дом, откуда он вышел и куда он возвращается сквозь года. Родительское гнездо хранит в себе уют и самые сокровенные воспомина-ния о времени, в нём проведённом. И ты вдруг понимаешь, что это и твой дом, частичка нашей родины, частичка, где осталось навсегда детство, друзья, родные и близкие…

В глазах не слёзы – просто брызги

прозрачных мыльных пузырей.

Стою, осилив путь неблизкий,

в знакомом сызмальства дворе…

Я жду, что скрипнут половицы,

откроется входная дверь –

и выглянут родные лица,

как будто не было потерь.

(«Воспоминание»)

Прошлое и настоящее будто соприкоснулись в этом доме, который снится по ночам.

Машинка «Зингер» как штурвал линкора,

в коробочке – конструктор «Сделай сам»,

манящих книг нечитанные горы…

(Я в каждом сне бываю снова там)…

Там цел и сладок леденец надежды,

и все невзгоды где-то далеко.

Там папа с мамой живы, как и прежде,

а с ними – так надёжно и легко.

(«Ключ»)

Проникновенно звучат строки, обращённые к дорогим родителям, строки, которые близки каждому, пережившему горькую боль потерь.

Тщета и блажь – карьера, деньги, власть,

слепая страсть, фанфарная дорога,

удача в играх, столованье всласть…

Я о другом молю всечасно Бога.

Вновь хочется по-детски рассмеяться,

вернуться к самым первым светлым дням

и крепко-крепко навсегда прижаться

к сияющим родительским щекам.

Одним из достоинств стихов Александра Шуралёва является их естествен-ность, максимальная жизненная правдивость, значительность содержания. Поэт остаётся личностью, которая невозможна без гражданственности. Его стихи масштабны и откровенны, потому что погружены в эпоху, внутри которой формировались и росли. Они не только заставляют задуматься о месте человека в мире, о смысле человеческой жизни, но и позволяют про-никнуться особым настроением, дают возможность забыть о суете повсе-дневности и задуматься об истинных человеческих ценностях. Не могу не привести стихотворение «Дар отавы», давшее название всему сборнику:

На свет прорываться извечное право

как дар утверждает природный устав:

на месте покоса взрастает отава,

своим жизнелюбием тленность поправ.

У слова «отава» – славянские корни,

связующие с давней древностью нас:

в них горняя высь и родные просторы

сливаются в отчий священный наказ.

В них – песнь материнская над колыбелью,

как солнышко – в сладком младенческом сне,

и след, не стираемый лютой метелью,

ведущий сквозь стужу к желанной весне.

В них – тайного первого чувства горенье

зелёным огнём на ожившей земле

и судеб чудесное соединенье –

травинка к травинке в растущей семье.

В них – дух возрожденья несломленной силы,

венец вдохновенья, терпенья, труда

и путь несгибаемой в бедах России,

несущей весь мир на плечах сквозь года.

Александр Шуралёв из тех поэтов, о чьём мастерстве можно судить по од-ному стихотворению, по одной строфе и даже строке. И качество это по-добно стали высшей пробы. Причём тут сталь? А при том, что сама фами-лия Шуралёв происходит от старинного слова «шураль». Так называли кочегара на заводе, «шурующего» в печи кочергою для поддержания огня при выплавке стали.

Наделён родословной простою,

нет во мне королевских кровей.

Шуровали в печи кочергою

предки, званье приняв шуралей.

Бушевало горнильное пламя,

закаляя для подвигов сталь.

Награждала мозолями длани

удалая УРАЛьская даль.

(«Моя фамилия»)

Поэт по праву гордится предками, а истоки этих свершений Александр Михайлович видит в своих родителях, о которых постоянно вспоминает с благодарной сыновней любовью. «Всем позитивным из того, что имею и умею, я обязан, прежде всего, своим родителям – Михаилу Александрови-чу и Валентине Михайловне. С младенчества – перед моими глазами это олицетворение высокой духовности, честности, порядочности, ответствен-ности. Они ушли из жизни, но добрый свет их душ согревает меня, обере-гает. Они учили меня трудиться, любить мир и всех его обитателей, отда-вать то, что имеешь, и прощать. Мой папа прочитал мне в детстве много сказок: русских, башкирских, татарских и других народов мира. От него же я услышал много песен, в которых передо мной открылась история мо-ей родной страны. Он умел так читать, петь и играть на баяне, что я не просто слышал эти сказки и песни, а учился видеть через них и ширь, и даль, и глубь, и высь окружающего мира. Моя мама была неутомимой труженицей и настоящим мастером. Всё, к чему прикасались её «золотые руки», превращалось в произведение искусства, в истинный шедевр. Бла-годаря ей я учился удивляться красоте, восхищаться мастерством, уважать труд и людей труда» («Учитель Башкортостана», 2011, №6, с.53–54).

А теперь ещё об одном удивительном человеке, народном поэте Башкор-тостана Александре Павловиче Филиппове. Именно его Александр Шура-лёв считает своим учителем, наставником, старшим другом, без отеческой заботы которого во много раз тяжелей было бы переносить горечь утраты родителей, и с теплотой вспоминает о нём: «Каждая беседа с Александром Павловичем была для меня Событием – согревающим душу, одухотворя-ющим, вдохновляющим. При его участии и во многом благодаря ему про-исходило мое становление как поэта. Он лучше всех понимал мои стихи, замечал мой творческий рост, очень точно подмечал и помогал мне само-му увидеть недостатки и слабые места моих стихов, больше всех сделал для моего поэтического развития. Советы А. Филиппова, как подковы на счастье, – и оберег, и бесценная сокровищница поэтических премудростей. Например, он говорил о том, что если не пишется что-то новое, наступает некий период бессловия, то полезно отыскать свои старые, уже забытые, не получившиеся в своё время стихи и начать над ними работать заново, пы-таясь переделать, вдохнуть в них жизнь. Часто в процессе такой перера-ботки старого само собой рождается новое, и начинается новый этап твор-чества. Советовал он для тренировки играть словами, искать неожиданные рифмы, звуковые сочетания, но при этом не заигрываться, учиться видеть тонкую грань между живым и естественным словотворчеством и бутафор-ским, искусственным, вычурным словоблудием. Учил совершенствовать написанное, многократно очень внимательно и отстранённо от собственно-го авторства прочитывая, находить и исправлять незаметные при поверх-ностном взгляде неточности, шероховатости и погрешности».

Александру Филиппову автор посвятил стихотворение «Подкова»:

Как сладостна страстная дрожь:

на свете есть тьма развлечений…

Всего плодотворнее всё ж –

себя сознавать подмастерьем.

Не мастером, Бог упаси,–

гордыня чревата никчемьем,–

а чернорабочим Руси,

при мэтре живом подмастерьем.

Прослеживать мастерский путь,

внимая и делу, и слову,

своими руками согнуть,

как мастер, на счастье подкову.

Думается, что Александр Шуралёв стал достойным учеником, которым Александр Павлович Филиппов мог бы по праву гордиться. Он многое перенял у своего учителя, и прежде всего, это постижение житейской муд-рости, умение работать над каждым словом, наполняя стихи афористично-стью и редчайшей живописью. А. Филиппова и А. Шуралёва роднит ещё и то, что оба родились на берегах красавицы Агидели, оба «поэты от зем-ли», оба остались верны своему родному краю, в котором черпали и чер-пают источник вдохновения, видя его в каждой травинке, в «светлой душе березняка», в россыпи «утренних рос изумрудных»…

Вся поэзия А. Шуралёва пропитана любовью, чистой, земной, открытой и понятной тем, кто умеет по-настоящему любить. «Любви рисунок» поэт видит всюду, любовь – это целая планета, но вся она умещается внутри то-го, кто любит. Любовь – это и грусть, и радость и ожидание, и вера, и надежда…

Твои глаза чуть дальше, чем Венера,

Они зажглись на небе неспроста:

без их сиянья мир – невзрачно-серый,

и нет стихов для чистого листа.

Я к ним иду от самого рожденья

босой душою по стерне мечты.

Я им несу простые откровенья,

завёрнутые в чистые листы.

(«Твои глаза»)

Ещё об одной особенности поэзии Шуралёва. Читаешь стихи и чувству-ешь, что в них притаилась музыка. Она то подкрадывается на цыпочках и еле уловима, то звучит на полную мощь. Музыка прорывается сквозь ба-ян, патефон, скрипку и даже… пишущую машинку. «Исполни белый вальс на пишущей машинке, / и это будет самый прекрасный белый вальс».

Позднее я узнал, что у Шуралёва всё-таки вначале было не слово, а музы-ка. Она присутствовала в доме с самого рождения, ибо, как уже было ска-зано, его отец был учителем музыки и великолепно играл на баяне. Навер-ное, и Александр Михайлович мог бы пойти по стопам отца. Хотя почему мог бы?! Он и шёл: играл сначала на баяне, на аккордеоне, потом на гита-ре, подбирая на слух любимые мелодии. Но больше всего ему нравилось сочинять музыку. И сегодня Александр Шуралёв – автор более… ста пе-сен! Но позже слово перевесило, пересилило, хотя и не окончательно. Му-зыка осталась, а стихи эти легко ложатся на музыку. Музыка звучит в ас-сонансах и аллитерациях, в сквозной рифмовке…

В сердце – чары, в небе чайки

раскричали речь реки.

Прочностью венчали чалки

на причале речники.

(«Уха»)

Своевольница

рваных ран и бед,

твоего лица

на экранах нет.

(«Каскадёрка»)

Дольника-потомка

долго ль снаряжать?!

На плечах котомкой

распечаль-скрижаль.

(«Арба»)

Великолепные поэтические образы и сравнения рассыпаны буквально по-всюду: «Вдыхал в нас радужную гамму педагог» («Учитель музыки»), «Написала семь нот звонкой радуги / в партитуре прозрачной дождя» («Художница»), «А под вечер кокетка гитара, украсив привал, / подстав-ляла с игривым бесстыдством для ласки бока» («Альпинистский треуголь-ник»), «Росинки звуков собирал горстями / бокал гитары полнил до краёв, /они по струнам звонко растекались / прохладой чистоструйною ручьёв» («Планета любви»)…

О мастерстве говорит и то, как легко и изящно поэт рисует словом, будто делая эскизные наброски при минимальном наборе слов:

Северные ветры

дули невпопад.

Серенькие гетры.

Исподлобья взгляд.

Фейерверк из рыжих

всклоченных волос.

Руки-пассатижи.

Буратинный нос…

А в пацанском сердце

вместе с ней росли,

как на грядке – перцы,

пряности любви.

(«Перцы»)

Чем глубже погружаешься в мир поэзии А. Шуралёва, тем явственнее ощущаешь силу, объём, звучание, исходящие от слова. Сильное слово вос-создает и сильные личности, одна из которых – поэт Ю.П. Кузнецов, ставший одним из самых ярких явлений в русской поэзии второй полови-ны ХХ века. Ему в сборнике посвящён целый цикл стихотворений «Мир как миф открыл поэт пером».

«Пусть они проживут до седин…», –

лихо жахнул дробинками соли.

Звать его Кузнецов. Он один

воевал с вороньём в чистом поле.

В поколении друга искал,

как иголку, пропавшую в стоге.

Был ему шар земной слишком мал

и узки столбовые дороги.

С тихорецкого вышел двора

в шумный стольник за славою горькой.

Для него Золотая гора

оказалась на деле пригорком.

Золотую стрелу изо лба

вырывая неробкой рукою,

зацепилась о землю звезда

неизбывною русской строкою.

(«Один»)

К числу любимых поэтов А. Шуралёва относятся М.Ю. Лермонтов, Н.А. Некрасов, С.А. Есенин, Н.М. Рубцов и другие. Им тоже посвящён цикл стихотворений. Эти стихи – плавное перемещение в творческое про-странство авторов, настрой на нужную ноту понимания, тон, ритм, инто-нацию. А. Шуралёв как бы проходит по тем же родным местам, подпиты-ваясь красотами, которые когда-то вдохновляли этих классиков. Всё это рождает замечательные и понятные каждому образы:

По нескошенной росе –

в дым костров рябиновых,

как по взлётной полосе,

еду в Константиново.

Веет пряно из села

хлебным квасом в жбанчиках.

Всю кулижку замела

вьюга одуванчиков…

Эх, да босиком войду

в море разнотравное,

чтоб увидеть, как в пруду

красный лебедь плавает.

(«Константиново»)

Поэт легко подхватывает любую тему, чувствует время, ориентируясь в прошлом и настоящем. Разнообразна и география его стихов. Целый раз-дел посвящён московским воспоминаниям. И это тоже не случайно. В Москве он в 80-е служил в армии, часто туда приезжает, а в 2013 году там защитил… докторскую диссертацию.

Ему интересно бродить вместе с тенями прошлого «по московским закоул-кам», быть среди современной толпы, и сердцем ощущать тот ритм, те звуки, которым суждено будет превратиться в новые строки, чувствовать здесь какие-то тайные тропы ещё не родившихся стихотворений, просто изучать лица и в то же время заметить у входа в метро такие родные, про-стые деревенские ромашки…

В будней толкучке у входа в метро,

где в разноречном верченье пестро

липнут со всячиной всякой торгашки,

тихой молитвой белеют ромашки.

Их светлоликость на тёмном асфальте,

как чистый звук в какофонии фальши,

словно сквозняк от щемящей вины…

Стоят немного, но нет им цены.

Так безыскусно (и ей исполать)

исподволь нянчит в нас Русь благодать.

(«У входа в метро»)

Читаю стихи и в который уже раз задаюсь вопросом: откуда всё это? Как это рождается? На что Александр Михайлович ответил так: «Когда начи-наешь писать, то не знаешь даже, какой и о чём будет следующая строчка и, вообще, выйдет ли из этого смутного, но неотвязчивого желания, кото-рое начинает колобродить внутри и требовать выхода, что-либо путное. Главное для поэта – не терять высоту, сохранить собственную душу».

Для стихов нужна простая малость:

сердцем подключиться к небесам.

Если хорошо – так написалось.

Если плохо – сам так написал.

Ну а чтобы к высям подключиться,

понапрасну всуе не галдя,

есть возможность, вольная, как птица, –

без остатка отдавать себя.

Истоки вдохновения А. Шуралёва особенно проявляются в поэмах, где лирическая струя звучит всё сильнее и сильнее. Никого не оставит равно-душным поэма «Зарубка», посвящённая бабушке поэта. Здесь судьба од-ного человека сфокусирована с судьбой целого поколения, с судьбой Ро-дины и каждого из нас. Читаешь и осознаёшь, что в жизни нет случайно-стей. Поэма начинается с того, как умирающая женщина, для того чтобы помочь выжить своей дочурке, отправила её на пароходе из голодающего Поволжья в далёкий путь, в Башкирию, где по слухам уродилось много спасительной травы лебеды. Сердце подсказало девочке сойти на пристани села Топорнино (ныне Кушнаренково), расположенного на крутом берегу реки Белой. И она осталась здесь, связав свою нелёгкую, полную испыта-ний жизнь, описанную в поэме, с этим незнакомым, но прекрасным краем. Здесь она встретила свою любовь, здесь родились её дети, её внуки, один из которых – Александр Михайлович Шуралёв.

И совсем как симфония звучит удивительная по мастерству исполнения, по глубокому философскому наполнению поэма «Скит». Поэтическая волна выносит нас на таинственный берег, в ущелье между двух скал. Здесь как бы обозначен жизненный рубеж, за которым приоткрывается и просачива-ется, как туман, дорога в вечность, туда, где пересекаются пути прошлого, настоящего и будущего и где от загадочного старца получаешь ответы на самые главные жизненные вопросы:

Всё, чем владеем мы, – лишь призрак.

Не срам ли – кланяться чехлам?

И деньги, и чины, и ризы –

весь скарб не более чем хлам.

Материальная укладка –

тщета в наряде суеты.

Артериально, без остатка

самоотдачей значим ты.

Нас с носом оставляет сцена

с пустым стяжаньем барыша.

Одно сокровище бесценно –

с простым названием д у ш а.

Те же философские мотивы звучат в поэме «Арба». «Повозка дней», сим-волизирующая нашу жизнь, весь мир с его проблемами, с его радостями и горестями, однажды делает остановку во времени. Арба останавливается, но ее глубокий след остается…

«Всевышнюю тайну» приоткрывает еще одна удивительно емкая по со-держанию поэма – «Оазис». В ней вера в человека-созидателя, человека-Мастера. Вера в то, что оазис добрых дел, несмотря на «дьявольский ве-тер», прорастет «разноцветьем несломленной силы».

На подушке призывно сияет перожуравлиной прощальною вестью,Значит, мне суждено про земных Мастеровнаписать достоверную песню.

Не могу не упомянуть и про поэму «Уха». Есть в ней что-то теркинское. Так и чувствуешь запах костра, аромат ухи, видишь веселый огонек… И с интересом слушаешь разговор рыбаков на берегу Белой, один из которых был фронтовиком, а второй – еще совсем маленьким мальчишкой. Но раз-говор идет на равных, ибо оба они внесли свой вклад в Победу…

Наверное, из всего сказанного можно представить себе Александра Ми-хайловича человеком очень серьёзным, но, уверяю вас, это совсем не так. Всё в нём в меру, всё поровну. В стихах А. Шуралёва есть место и искро-мётному юмору, и словообразованиям и просто какой-то разудалости…

Застыв у цирка на Цветном бульваре,

прохожим щедро подставляя нос,

Никулин дверь машины открывает,

как будто задаёт немой вопрос:

«Что наша жизнь – не сальто ли мортале,

парад алле, реприза, анекдот?»

Никулин нос прохожим подставляет,

чтоб не остался с носом наш народ.

(«Нос»)

Он мастер менять интонации и ритм, легко подхватывая любую тему. Ино-гда ему просто хочется поиграть словами, чтобы раззадорить слушателя и настроить его на иронический лад. И читатель принимает эту игру и от-крывает вдруг серьёзного автора совсем с другой стороны. В книге много иронических, юмористических и сатирических стихов, а один из разделов так и называется «Чудачество стихосложенья».

Мы обзаводимся очками,

чтоб старость лучше разглядеть,

в хомут одетыми носами

везде проехаться успеть.

В оглобли вдеты уши-дроги,

чтоб шум вселенский в них возить.

Глаза подкованы, как ноги

у лошади, чтоб не скользить.

(«Очки»)

Сегодня Александр Михайлович Шуралёв не только признанный поэт, член Союза писателей и России, и Республики Башкортостан, лауреат множества международных литературных конкурсов, одно перечисление которых займёт целую страницу, но и известный педагог, учёный, про-шедший трудовой путь от сельского школьного учителя русского языка и литературы до профессора кафедры русской литературы Башкирского государственного педагогического университета имени М. Акмуллы, док-тор педагогических наук. В марте 2018 года поэту, учёному, педагогу ис-полняется 60 лет. И хочется от всей души пожелать ему новых поэтических книг, новых научных трудов и, конечно же, здоровья и творческого вдох-новенья!