№2.2024. Юрий Татаренко. «Кандидат в Будды»

саксофоны и голос

– И каково Ваше впечатление о совместном концерте с новосибирским поэтом Юрием Татаренко «За спиной зимы» на фестивале «КоРифеи» в Уфе?

– Мне особенно понравилось, что на мероприятии было много людей. И особенно много – молодёжи. Молодёжь и современная поэзия – это вещи, мне кажется, не так тесно связанные, к сожалению, в наше время.

Аппаратура прекрасно была отстроена, всё было сбалансировано. Но мне казалось – немножко гулко. Для меня как для музыканта совершенно ясно, что, допустим, проект, в котором есть барабаны, абсолютно несовместим с этим местом. А вот какие-то камерные варианты, где человеческий голос и, может быть, один инструмент или пара-тройка акустических инструментов – это вполне возможно. А что-то очень громкое, звучное, допустим, рок-группу туда вместить достаточно проблемно, если у неё акустические барабаны настоящие. Если электронные – можно всё устроить и сделать.

Голос звучал превосходно. Я, в частности, пожелал для своего выступления особенный микрофон, и именно этот микрофон мне привезли и поставили. Это большая редкость. Этот микрофон часто используется на радио и телевидении для человеческой речи. Меня с ним познакомила рэп-группа «25/17» из Сибири, которая сейчас базируется в Москве. Оказалось, что не только для рэп-исполнителей хорош этот микрофон – он прекрасно снимает человеческий голос и саксофоны. Тембр саксофона близок к человеческому голосу, то есть его звуковые форманты, частоты находятся в той же области, что и особенности человеческого голоса. Чтобы он звучал правдоподобно, очень хорошо снимать особенно низкие саксофоны, но у меня, к сожалению, был не низкий саксофон, а высокий, играл я на нём мало – всего в одной пьесе. В принципе, даже для этого оказался прекрасный подбор аппаратуры, всё звучало хорошо.

Я подготовил программу электронную. У меня был большой предварительно присланный аудиофайл со стихами, я разбил его на фрагменты чтения отдельных стихотворений, расположил их в определённом порядке, запустил обработки. Например, в некоторых стихотворениях голос был изменён таким образом, как будто читали тибетские монахи низкими хриплыми голосами. А иногда стихотворения – как на ранних альбомах группы «Аквариум» – звучали в обратном порядке, то есть этот файл реверсивно звучал. Такой канон с запаздыванием разных стихотворений. До двенадцати стихотворений могло звучать одновременно.

К слову, я не впервые в Уфе. В детском возрасте приезжал сюда на Всесоюзную олимпиаду по химии…

курай на первом месте

– А что-то ещё вас связывает с Башкирией?

– Начнём с того, что есть семейная легенда, что мой прадедушка из Уфы. Скорее всего, он был татарин этнический, но я знаю, что он был крещёный. Мне не удалось проследить его родословную. Я смотрю на фотографию как бы его родителей – они внешне на него не похожи. Возможно, он был крещёным восприемником. И та семья купцов, в которой должны быть его предки, родственники, они внешне на него не похожи. У него не росла борода, и он страшно как купец страдал от этого. Видимо, у него был тот же цвет глаз, что у меня. И это очень сильный признак – у всех моих детей и внучек тоже глаза такого же оттенка, как у меня: серо-голубые.

Далее. У меня одним из основных инструментов, которые я использую в театре, является башкирский курай. У меня шесть или семь кураев разной длины, которые играют в разных тональностях, и я использую их в разных проектах. Когда я играл прорицателя Тиресия, то ходил с большой палкой-посохом – это был футляр курая. В определённой сцене я открывал этот футляр, вынимал заглушечку, доставал оттуда башкирский край и начинал на нём играть, и это создавало для слушателя атмосферу Древней Греции.

Я играл не так, как играют башкирские кураисты, а просто играл, как на духовом инструменте, то есть без голоса, не напевая в курай. Шипящий такой звук, пентатоника создавала для слушателей атмосферу античности. Ко мне после спектакля подходила какая-то британская исследовательница и пыталась узнать, что это за древнегреческий инструмент…

Я играл на курае и в постановке «Шахнаме». Использую его в различных проектах. Не как яркий сольный инструмент, а скорее как некоторую краску, очень характерную.

Я впервые услышал курай на советской грампластинке. У меня несколько было пластинок, изданных в СССР в восьмидесятые годы. Пентатонные, как правило, башкирские мотивы создают ощущение медитативного звука.

В Башкирии нелепо рассказывать о том, что такое курай, но в процессе звукоизвлечения используется диафрагма, ты толкаешь звук не горлом, не губами, губы вообще не участвуют в звукоизвлечении, они только как бы модерируют звук, управляют его тембром, но сам по себе толчок происходит диафрагмой. Это создаёт особое одухотворённое ощущение глубины звука, древности и глубины этого звучания. Хотя я знаю, что существуют более современные модели кураев с клапанами, которые позволяют хроматические гаммы играть на кураях легко и в быстром темпе, и сложные играть в одном строе практически в любой тональности. Но у меня традиционные старинные натуральные кураи.

К сожалению, очень мало времени, чтобы заниматься на инструменте, потому что у меня много духовых инструментов. Но из этнических музыкальных инструментов курай находится у меня на первом месте.

Я играю на похожем иранском инструменте, который называется нэй. Очень похож на курай, за исключением того, что в верхней части у нэя находится медный цилиндр, зубы соприкасаются именно с этой медью, звук более шипящий происходит. Ну и сам нэй более короткий, и он не пентатонный, у него больше отверстий, он позволяет извлекать четвертитоновые интервалы иранской музыки. Это другого вида материал, тростник, он перевязан кожаными ремешками в местах сочленений, чтобы придать больше устойчивости. Немного более трудный инструмент для звукоизвлечения, но с очень характерным таким же шипящим звуком.

Я играю на болгарском кавале иногда тем же звукоизвлечением, что на курае. То есть не так, как играют болгары или турки на своих флейтах. На кавале я не освоил способ звукоизвлечения, когда держится инструмент под углом вперёд примерно тридцать градусов, а я беру кавал и играю на нём, как будто это курай.

Кавал мне подарила болгарско-турецкая певица. В Болгарии были же принудительно людям турецкого происхождения изменены имена. Она в Болгарии была Сюзанна Эрова, фри-джазовая певица, а на самом деле её звали Йолдыз Ибрагимова. И Йолдыз, приехав в Москву, привезла мне болгарский кавал.

не джаз

– В репортаже о недавнем уфимском джазовом фестивале журналист дал своё определение джаза – абсолютное прямодушие. Согласны? Или есть своя формулировка?

– Думаю, это высоко художественное определение. Из него трудно понять, идёт ли речь о именно музыке. Яхим Веррен, немецкий исследователь джаза, дал когда-то своё определение: джаз – афроамериканская музыка, возникшая из столкновения европейской традиции и напевов африканских рабов юга США, основанная на импровизационности и особом ощущении времени, ритмической пульсации, которая называется свингом. Если вы просто импровизируете на саксофоне – это не джаз. Вообще определения джаза весьма противоречивы. Пуристы, сторонники традиционного новоорлеанского джаза считают, что всякое отступление от того, как играли в Новом Орлеане в 1917 году, недопустимо. Люк Понасье написал в 1936 году, если не ошибаюсь, книгу «Джаз пошёл по неверному пути». Речь шла о музыке, которую исполняли большие танцевальные оркестры.

Джазовых стилей очень много. Они кардинально менялись со временем, входили в моду новые направления – беспрерывно. Приблизительно каждые десять лет это происходило. Были периоды, когда на восточном и западном побережьях Штатов в моде были разные разновидности джаза.

Джазовая музыка за пределами США – это всё-таки имитация того или иного стиля американского джаза. Европейцы в джазовый мейнстрим внесли очень незначительный вклад. Я бы даже сказал – минимальный. До того момента, как появился фри-джаз, фьюжн – то есть то, что не все и назовут джазом в полной мере.

В СССР в 80-е годы сторонники традиционного джаза ненавидели всех сторонников нового джаза. Считали их шарлатанами, представляете? Один из советских джазовых корифеев, пианист, с которым мне однажды посчастливилось ехать в одном поезде после джазового фестиваля в эстонском городе Пярну, говорил мне: «Зачем вы обманываете людей?»

– А как вы учились джазу в стране, где ходила поговорка: «Сегодня слушает он джаз – а завтра Родину продаст!»?

– Как же, как же: от саксофона до ножа – один шаг! Ещё и так говорили в 60-е. В нашей стране джаз появился примерно в 1924 году. Был такой музыкальный деятель Парнох родом из Таганрога. Причём сам он ни на чём не играл. Он танцевал. Исполнял танец «Жирафа», это было своего рода проявлением футуризма. Он привез музыкальные инструменты с Запада. Организовал ансамбль. Впоследствии джаз стал активно у нас развиваться. Были, к примеру, тёплые отношения с Великобританией и США – тогда и джаз приветствовали. Отношения испортились – и он стал «вражеской музыкой». В Москве существовала Студия джазовой импровизации. Я там занимался – при Доме культуры «Москворечье». Мне выдали инструменты – на которых я потом играл в «Поп-механике» у Курехина. Баритон и сопрано-саксофоны. Производства ГДР. Которые я очень долго не возвращал.

от слова «лира»

– Сергей Федорович, хочется узнать ваше отношение к Высоцкому. Почему его песни по-прежнему актуальны – несмотря на то, что поэта не стало без малого полвека назад? Столько всего поменялось в России и во всём мире…

– Ну, поменялось не всё! Думаю, парадигмы восприятия музыки и поэзии остались неизменны. Если говорить о массовом отношении к поэзии, то феномен Высоцкого у нас связан прежде всего с определённого рода возвращением к той синкретической поэзии, которая родилась в Древней Греции примерно в VI–VII веках до нашей эры. Когда Симонид или Сапфо не декламировали свои стихи. И это логично: лирика – от слова «лира». Было песенное творчество, от которого до нас дошли только тексты, ведь музыкальная нотация в то время не была ещё развита.

Вот и в песнях Высоцкого неразрывно связаны мелодия, гармония, слова, особенности исполнения. И Высоцкий, и мой брат Егор Летов – большие поэты, которых оценил народ. Они не поэты в европейском смысле, существующие прежде всего для образованных классов, вокруг которых формируется корпус критиков…

– А вам близка современная поэзия? На слэмы ходите? Читаете толстые литжурналы, покупаете поэтические сборники?

– Поход на слэм – это точно не про меня. Читаю сейчас значительно меньше, чем двадцать лет назад – в силу очень большой занятости. Чтение современной поэзии – это своего рода работа, а не наслаждение. Вот чтение Льва Толстого или Андрея Белого – огромное удовольствие.

– Вряд ли такси подходящее место для чтения Белого…

– Пожалуй. Но в самолёте или поезде – почему нет?

– У Высоцкого разноплановые песни – военные, лирические, ироничные, гражданские. Что вам ближе?

– Трудно сказать однозначно. Был период, когда я ребёнком очень любил песни из фильма «Вертикаль». Потом полюбил военные песни. После на омских пиратских радиостанциях на УКВ-радиоприёмнике слушал всё, что передавали – в том числе и Высоцкого.

В 1996 году я пришел в Театр на Таганке, играл в спектакле «Москва – Петушки». И раздевался в гримерке Высоцкого! Она была точно напротив кабинета Юрия Петровича Любимова. Сидел непосредственно за столом Владимира Семёновича, вешал брюки на спинку его стула. Интересно, что в это время в его столе лежал не найденный автограф Высоцкого. Рукопись стихотворения упала за ящик. А я не знал об этом. И никто не знал. Рукопись нашли только после смерти Валерия Сергеевича Золотухина, когда в театре сменилось руководство и было принято решение выкинуть на помойку этот стол. Его разломали и нашли лист бумаги со стихотворением Высоцкого.

Летом 1980-го я видел огромную очередь перед Театром на Таганке, когда умер Высоцкий. Тогда я не мог себе представить, что буду служить в этом легендарном театре. Жизнь удивительна, конечно. Когда ты слышишь на маленькой пластиночке песню «На братских могилах не ставят крестов...» – ты не думаешь, что пройдет время, и ты сядешь за стол Высоцкого, будешь ходить по сцене, на которой он играл. Великое и далёкое вдруг становится тебе физически невероятно близким.

– Доводилось слышать: «Оставьте песни Высоцкого Высоцкому, не надо пытаться их петь, копия всегда хуже оригинала». Согласны?

– Мне сложно ответить на этот вопрос. Когда-то я сам так говорил. С другой стороны, искусство живо, пока оно не в музее. Пока тётеньки не запрещают трогать его руками. Пока оно не покрыто стеклом от пыли. А когда оно живо, его как раз поет народ. Вот моего брата до сих пор поют в подземных переходах. Творчество Высоцкого живо и востребовано. Люди охотно поют сейчас его песни. Поют – значит, знают наизусть. Для поэта это великий успех.

– Видимо, Высоцкого и Летова объединяет энергия протеста. Песни группы «Гражданская оборона» «Мы лёд под ногами майора», «Ходит дурачок», «Всё идёт по плану» – вошли в нашу культурную среду…

– Брат слушал песни Высоцкого с младенческого возраста. Потом, в 80-е, собрал всего Высоцкого на катушках. Несмотря на увлечение роком и панком, Егор высоко чтил творчество Владимира Семёновича. Хотя к бардам в целом относился скорее негативно. Но Высоцкого слушал постоянно, до самой смерти.

 в шкафу с группой «Секрет»

– Однажды в новосибирский Академгородок вы привезли музыку, которую не поняли. Что за история?

– Дело было в 1974 году. Я учился в ФМШ, привез из родного Омска альбом группы «Лед Зеппелин» Houses of the Holy. Как он у меня оказался? В то время приобрести фирменные западные пластинки было очень сложно. Они стоили огромных денег. Их покупали и перезаписывали на магнитофоны – уже по три рубля за альбом. А у меня магнитофона не было. И вообще я был поклонником классической музыки. Но интересовался и роком. Брал в Новосибирске у знакомых ребят пластинки, привозил брату в Омск послушать. Помню, у пластинки британской группы «The Who» было отбито три песни. Но мы всё равно её слушали.

А вот альбом «Лед Зеппелин» я привез в Академгородок из Омска, где фарцевал райкомовский работник. В итоге меня исключили из ФМШ, а заодно и из комсомола – «за пропаганду буржуазной культуры среди подрастающего поколения».

– И что, волчий билет на всю жизнь?

– Отнюдь. Я вернулся в омскую школу, получил аттестат. Но если раньше была идея поступать в НГУ, то после того инцидента решил не искушать судьбу и не возвращаться в Новосибирск. И поступил в московский вуз. Там всё прошло гладко.

Моя жизнь могла бы стать иной – если бы после ФМШ я поступил в НГУ. Рок-музыка помешала. Она прервала мой путь в науку. Я был готов выиграть всесоюзную олимпиаду по химии, но на тот момент не был учащимся, и гороно Новосибирска и Омска меня как частное лицо просто не могли никуда делегировать…

– В итоге страна осталась без химика Летова. А правда, что вы как-то сидели в одном шкафу с группой «Секрет»?

– Это довольно забавная история. В 1984 году я приехал в командировку в Ленинград. А за год до этого я уже выступал там в рок-клубе на фестивале – в составе группы «Аквариум». И вот новый рок-фестиваль. Попасть на него было очень сложно – для тех, кто в нём не участвовал. Во второй раз я выступил на питерском фесте в 1985-м – уже вместе с «Поп-механикой». А в 84-м возникла проблема – где взять билеты на концерты? Значительная часть распространялась среди комсомольских работников – это был абсолютно не мой вариант. Я оказался в гостях у очень известной питерской тусовщицы Алины Алонсо. И к ней как раз зашел музыкант группы «Пикник», который работал в рок-клубе звукорежиссёром. И вот он говорит мне: «Хочешь на концерт? Проведу без вопросов. Только приходи сильно заранее. Встречаемся на служебном входе, провожу тебя в комнату, где спрячешься». И вот приходим мы на склад, где всякий музыкантский хлам – провода, старые колонки, усилители, брезентовые чехлы. Но как только закрылась дверь, всё тут же пришло в движение. Оказывается, в этой комнате уже пряталось человек двадцать пять, не меньше! Одна девушка жила там третий фестивальный день, ночевала в сундуке… Только начали знакомиться, как вдруг – шаги по коридору, строгие голоса: проверка! Я залезаю за какой-то шкаф, а там уже трое. Это и были музыканты из «Секрета», просто у них не было пропуска в этот день.

– Сегодня трудно представить такой ажиотаж. Пожалуй, брали бы штурмом только концерт Майкла Джексона, доживи он до наших дней.

– На кого бы народ повалил сейчас? Не могу сказать, что пристально слежу за современной эстрадой. Но и не погружен без остатка в какие-то маргинальные художественные явления. Интересуюсь в основном творчеством тех, кто приглашает вместе выступить или записаться. Никто не знает, что станет модным через год. Разве я в юности мог поверить в то, что однажды выступлю в новогодней программе на НТВ – с песней «Яблоки на снегу»? Но именно так произошло в этом году. И никто не скажет вам, что будет завтра. Мир абсолютно непредсказуем. Вот мне шестьдесят семь лет, и только после шестидесяти я получил приглашение на Фестиваль молодёжи и студентов!

– У кого-то непредсказуемость жизни вызывает тревогу, у кого-то отчаяние. А вы что испытываете?

– Восторг! Когда я только хотел начать учиться играть на саксофоне, я слушал польскую пластинку «По страницам джазового фестиваля в Варшаве – 1976». Прошло тридцать лет и три года. И вот гостья нынешнего новосибирского фестиваля Высоцкого японка Рикао, приехавшая из Токио преподавать в Сибири японский язык, вспомнила: однажды она предложила мне выступить в столице Японии в одном из клубов, «Отоя Кинтоки», вместе с бас-кларнетным трио. Я не собирался брать в поездку свой бас-кларнет. «Аэрофлот» разрешает провезти только один музыкальный инструмент, поэтому я взял саксофон и мундштук от бас-кларнета – чтобы можно было играть на бас-кларнете, если кто-то его мне одолжит. Музыканты трио играли попеременно на кларнетах и бас-кларнетах, и когда какой-то из бас-кларнетов был свободен, его передавали мне. Так вот, один из этих трёх бас-кларнетистов оказался тот самый Акира Саката-сан, пластинку которого я слушал тридцать три года назад. Я рассказал эту историю господину Саката. Он пришел в неописуемый восторг. Сказал: «Как важно верить в мечту!» А когда после этого он начал свой тур по России, то поставил условие организаторам: обязательно должен прийти Сергей Летов и сыграть с ним.

– А сегодня о чём мечтается?

– Это интимный вопрос. Могу лишь сказать, что в прошлом году у меня был определённый праздник. Сбылась одна из заветных мечт. Увидел на «Авито» саксофон 1920 года. Американский «Бушер», в строе «до», это очень большая редкость. Он продавался в Якутске. Я удачно сторговался. И совсем недавно получил посылку с инструментом. Его надо немножечко подремонтировать. Надеюсь, вскоре сыграю на нём в спектакле о Маяковском – представляете, на саксофоне, который мог слышать Маяковский!

песни контрабандистов

– Музыкант Сергей Летов издал книгу. Как вам в роли писателя?

– В 2014 году вышла книга «Кандидат в Будды». Название принадлежит не совсем мне. Есть такой писатель Петя Капкин. В 1996 году он взял у меня интервью для журнала «Сельская молодёжь», когда мы немножко выпили в редакции. А потом читаю в интервью, что я летом был похищен из летнего детского сада китайскими контрабандистами – для продажи в монастыри Тибета на роль Будды, после чего мой отец якобы собрал казаков, они сделали набег на Китай, меня отобрали, а заодно реквизировали лошадей и всыпали по сто плетей каждому контрабандисту. Но это ещё не всё: пока меня везли на продажу, я вдохновился песнями контрабандистов и до сих пор их исполняю на своих концертах. И ведь читатели во всё это поверили! А Пётр продолжил писать обо мне разные небылицы под разными псевдонимами.

И вот издательство «Амфора» предложило мне издать книгу моих баек. Я согласился. Тем более что наш с Сергеем Курехиным общий друг, поэт Аркадий Драгомощенко в своё время уже советовал мне опубликовать весёлые рассказы разной степени правдивости из жизни музыкантов. Вдова Дюши Романова постаралась сагитировать меня на эту книгу. Рукопись какое-то время лежала без движения, поскольку в 2008 году умер мой брат. И в издательстве решили, что я написал о брате – а книга была не только о нём. Пока разобрались, наступил 2014 год. И книга наконец вышла. Презентации прошли в Омске и Казани.

Меня постоянно подбивают написать вторую книгу мемуаров. Чтобы я больше рассказал о брате. Пока собираю материалы. Нашел много интересного на тему родословной нашей семьи. Некоторые линии проследил до XVII века. Среди наших с братом предков есть казаки, купцы – нет только дворян. Закончить работу над книгой пока не получается – слишком плотный график выступлений – концерты, спектакли, озвучка фильмов, записал альбом с группой «Аффинаж». Доходит до девяти выступлений в неделю! А я ещё и преподавал семнадцать лет в Институте журналистики, читал лекции о музыке. И в британской Школе дизайна вёл занятия…

– А вы когда-нибудь пробовали писать стихи?

– Да. В детстве. Получилось очень плохо. Ужасно. Помню свои первые стихи до сих пор, но не просите прочесть. Я вообще довольно трезво отношусь к своему творчеству.

серьЁзное испытание

– Расскажите о своем сотрудничестве с театрами. Сейчас вы участвуете в четырёх московских спектаклях, верно?

– 30 декабря 2022-го, перед самым Новым годом, я написал музыку к спектаклю «Портрет Дориана Грея» в Театре имени Гоголя – и у меня там даже есть маленькая роль. Играю на очень старом чешском бас-кларнете, старинном саксофоне «Мартин» и на суперсовременном духовом синтезаторе «Роланд Аэрофон Про». А в театре Et cetera играю на другом аэрофоне – в спектакле по стихам Влада Маленко «Осторожно, басни!».

В «Театральном особняке» задействован в двух спектаклях. Первый называется «Маяковский. Не просто лекция». Лектор – сотрудница Государственного музея истории российской литературы имени Даля Марина Краснова. А Леонид Краснов читает стихи Маяковского – под мой аккомпанемент на саксофоне. На сцене нет микрофонов, поэтому мне надо играть радикальный фри-джаз крайне тихо. И я всякий раз набиваю инструмент поролоном. А другой спектакль в этом театре – очень забавный, по Корнею Чуковскому. Называется «19 Айболит 42». Это военная сказка – про то, как Айболит сражался с фашистами. Текст 1942 года, долгое время он был запрещен. Спектакль – феерический. 

– А вас не тянет сыграть на профессиональной сцене большую роль?

– У меня был такой случай. Сыграл прорицателя Тиресия в «Антигоне» Софокла. Причём главную роль, Антигону, играла Ирина Слуцкая, чемпионка мира по фигурному катанию. Она хорошая актриса, имеет театральное образование.

Играть большую роль – это физически очень тяжело. Нужно иметь тренированность. Когда тебя Креонт на репетиции четырнадцать раз подряд отталкивает, и ты падаешь на пол – это серьёзное испытание. Не стоит отнимать хлеб у профессиональных актёров. И так почти все режиссёры стремятся вытащить музыканта Летова на сцену…

Самый большой успех в моей жизни – это участие в спектакле Юрия Петровича Любимова «Марат и маркиз де Сад» в Театре на Таганке. Играл в нём почти двадцать лет. Маркизом был Валерий Сергеевич Золотухин. Шарлоттой – Ирина Линдт. У меня была роль Музыканта: играл на трёх саксофонах, трёх флейтах и бас-кларнете – почти непрерывно весь спектакль.

Ещё одним своим большим успехом считаю исполнение музыки в микроскопическом московском театре «Человек», который специализировался на пьесах театра абсурда. В репертуаре были Ионеско, Беккет, Хармс, Пинтер, Мрожек. Я участвовал в спектакле «Entre nous / Между нами». Его поставил французский режиссер Кристоф Фетрие. Я играл на балках над головами зрителей, упираясь головой в скат крыши. Пробирался на своё место в темноте. Летом в жару раздевался и ставил вентилятор. Чтобы капли пота не падали на публику. Шестнадцать лет шёл этот спектакль – самый мой любимый…

поколенческие дела

– Налицо интерес кинематографистов к русскому року. Вышел фильм «Лето», снимаются картины о Цое, Янке. Как относитесь к этому?

– Радостно. Я сам дал интервью Наталье Чумаковой для её документального фильма о брате.  Был фильм Владимира Козлова о сибирском панк-роке «Следы на снегу». Я снялся в нём. 20 октября 2023 года в художественном музее Омска открылась выставка работ Константина Рябинова – соратника Егора, художника-коллажиста, поэта и музыканта, умершего в этом году. Меня пригласили сыграть на открытии.

– В молодости мы писали на заборах: «Цой жив». А русский рок жив? Как он изменился за последние тридцать лет? Появляются ли новые яркие рокеры?

– К сожалению, не владею информацией на эту тему. Мне кажется, с роком происходит примерно та же история, что и с джазовой музыкой. Молодёжные стили – поколенческие дела: это не только чисто музыкальное явление, но и признак молодёжной субкультуры. Сегодня она несколько иная. Рэп и хип-хоп очень популярны. Развивается электронная музыка.

Не изображаю из себя адепта радикального фри-джаза. Его понимают единицы. Считаю, правильно быть открытым миру. Поэтому участвую в записи альбомов группы «25/17». А совсем недавно записался вместе с рэпером Рич. Мне нравится строчка Есенина: «Задрав штаны, бежать за комсомолом». Не надо брюзжать, ругать молодёжь. Их нужно стараться понять. Потому что за ними будущее. Одним прошлым жить нельзя. Хотя ценить нужно.

– Я был на концерте, где вас слушали от мала до велика. А кто для вас идеальный зритель?

– Это продвинутый любитель фри-джаза. Но, как я уже сказал, их действительно очень немного – два-три десятка на всю Россию… Неплохо принимают в Австрии, Германии. Наиболее отзывчива публика моего возраста – это шестьдесят лет и старше – которая в Европе активно ходит на концерты.

У меня есть проект, посвящённый Василию Кандинскому. Эти концерты проходят на ура – везде.

Не считаю, что должен выступать только перед идеальной публикой. Было дело, выходил на абсолютно неподготовленную аудиторию. Играл и в зонах для осуждённых за тяжкие преступления…

– И как принимали вас?

– Хорошо. Я выступал вместе с поэтами. В конце вечера крикнули: «Пусть саксофон ещё поиграет!» Было приятно, конечно. Вообще, никогда не выбираю для себя аудиторию. Музыкант-профессионал должен соответствовать времени и месту выступления. Концертов было много – и самых разных: с рэперами в доме престарелых, перед школьниками младших классов… Нормально!