№5.2022. Юрий Татаренко. «Война – двигатель искусства». Интервью с уфимским писателем Игорем Фроловым

Юрий Татаренко

Война – двигатель искусства

Интервью с уфимским писателем Игорем Фроловым из цикла «Уфимские встречи»

Игорь Александрович Фролов родился 30 мая 1963 года в городе Алдан Якутской АССР. Окончил Уфимский авиационный институт. Воевал в Афганистане. Книга прозы «Вертолётчик» в 2008 г. вошла в шорт-лист Бунинской премии. Финалист премии Ивана Петровича Белкина (2008, за повесть «Ничья»). Выступает также с критическими статьями, филологическими исследованиями («Уравнение Шекспира, или «Гамлет», которого мы не читали» и др.). Член Союза писателей России, член Союз писателей Башкортостана, член Союза журналистов РБ, Союза журналистов РФ.

– Что ты думаешь сегодня о крылатом выражении «Когда говорят пушки, музы молчат»? Уверен, развертывать вопрос не нужно, поскольку у тебя наверняка есть мысли на эту тему…

– Конечно, именно в эти дни, когда мы вступили в единоборство – не только вооруженное, но политическое, экономическое, психологическое – с Западом, я думаю о музах меньше всего, больше о пушках. Но твой вопрос не застал меня врасплох, поскольку я размышлял о взаимоотношении искусства и войны много. Те, кто интересуется моим творчеством, знают, что в литературу я вошел как военный писатель, автор книги «Бортжурнал № 57-22-10», романа в невымышленных историях о жизни и службе военных вертолетчиков. Первая часть книги посвящена советскому Дальнему Востоку, во второй рассказывается о войне в Афганистане, участником которой я был в 1986–1987 годах. Поскольку эта книга есть не что иное, как симбиоз войны и искусства, то и обозначенную выше тему я обдумывал не раз.

Если обратиться именно к нынешнему дню, к его злобе в прямом и переносном смыслах, то сразу скажу: искусство и война не так далеки друг от друга, как это представляется на первый непосвященный взгляд. Война сама по себе есть искусство, если хотите, один из его видов. Основа искусства – сгущение жизни, выпаривание из нее всего лишнего, обострение противоречий, которые в жизни сглаживает растянутость во времени. На войне же все предельно сжато, противоречие между жизнью и смертью, трусостью и отвагой, предательством и подвигом, ненавистью и любовью обострены до предела, там есть кинематографический экшен, психологизм драмы, сюрреализм, магический реализм, да все, что хотите, неисчерпаемый кладезь. Правда, всего этого там так много, что будущему автору – участнику войны, потом, когда он соберется в мирной жизни сказать свое художественное слово, выбирать из этого сплетения какую-то одну линию, особенно если он не имеет такого длинного писательского дыхания, как у Льва Толстого, чрезвычайно трудно. Я, например, в начале своего литературного пути выбрал из своей войны одну только линию – юмор на войне. Но сейчас уже решился и на более широкое осмысление – пишу роман далеко не юмористический...

– Кстати, есть критики, читатели, которые считают военную прозу не совсем настоящей литературой. Мол, писать о войне – довольно просто, там писателю и трудиться не нужно, все на поверхности – кровь, страдания, сильные чувства, и военный автор на этом спекулирует.

– Ты знаешь, я в чем-то могу согласиться с этими критиками. Очень много военной прозы склепано по одним лекалам, особенно эта шаблонность вылезла в перестроечные и постперестроечные годы. Там главное было показать не подвиг, как в советские времена, а, наоборот, черную сторону, и даже не войны, а человека воюющего: что в человеке на войне побеждает зверь. Да и «чернуха» пользовалась (и пользуется) спросом, причем спросом не столько у читателя, сколько у издателя, который считает, что это читатель любит ужасы, а он, издатель, всего лишь идет у него на поводу, чтобы заработать. Вот так и понижается читательский массовый вкус...

Но в чем я не согласен с такой точкой зрения, так это в том, что военная литература второсортна как жанр. За десятилетия литературной работы – писательства и редакторства – у меня по литературной шкале ценностей выработалось свое мнение. Главной для формирования личности и как читателя, так и писателя я считаю детскую литературу. Но это отдельная тема... А вот военную литературу я считаю колыбелью литературы вообще. Можно вспомнить «Махабхарату», «Илиаду», наше «Слово о полку Игореве» – гениальные произведения, и гений авторов был в полной мере раскрыт именно в военной теме. В юности я подозревал, что «Слово…» – литературная подделка, рожденная во времена первооткрывателя его Мусина-Пушкина, но в подлинности меня убедил Пушкин. Он вполне резонно заметил, что в те времена не было гения словесности такого уровня – сам Пушкин еще не родился, Карамзин был не поэт, а Державин – хоть и поэт, но неграмотен. К слову, читать «Слово…» советую в оригинале с комментариями Олжаса Сулейменова, а не псевдоперевод Лихачева…

И русская литература вышла не только из гоголевской «Шинели», но и из шинели военной, точнее мундира. Поручики Лермонтов и Толстой чего стоят. Сам Пушкин мечтал попасть на войну – не зря же он в Арзрум без разрешения сбегал, чтобы там с копьем наперерез в одиночку на турок пойти, – испытать себя в настоящей, недуэльной опасности, то есть не за собственную честь под пулю встать, а за други своя, за Отечество.

Война дает писателю правильное понимание жизни, обведенной контуром смерти – и смерти не в своей постели и неизвестно когда, а смерти как необходимого атрибута войны. Писатель, родившийся из войны, рождается уже взрослым. А те, кто попадает на войну писателем, обретают настоящее дыхание гения. Это хорошо видно в творчестве тех же Гумилева и Блока – каким оно было до Первой мировой, каким стало после. Одно дело – Гумилев-охотник на львов, совсем другое  – Гумилев-улан. Или Блок – автор стихов о Прекрасной Даме, и Блок, сказавший:

О, Русь моя! Жена моя! До боли

Нам ясен долгий путь!

Наш путь  – стрелой татарской древней воли

Пронзил нам грудь.

А его «Скифы» я считаю эпиграфом нынешней нашей войны с Западом.

Если же посмотреть на советскую литературу, то тут в меня могут кинуть камни многие, но я считаю, что лучшими ее образчиками стали произведения о Гражданской и Великой Отечественной войнах. Даже Булгакова с его «Белой гвардией» я считаю рожденным войной. А лучший детский писатель – тот самый укор нам, советским подросткам, кто в наши годы полком командовал, – Аркадий Гайдар. И даже в отношении к поэзии (казалось бы, вот муза нежная, запах портянок и пороха не выносящая) у меня с возрастом меняются приоритеты. Военная лирика Багрицкого, Гудзенко, Твардовского котируется «среди меня» так же высоко, как поэзия Серебряного века или наших поэтов-шестидесятников… Могу сказать, что в моей системе координат, война – двигатель искусства…

– Ну, хорошо, Гражданская, Великая Отечественная… А как ты тогда оцениваешь движение искусства под воздействием современных нам войн – афганской, чеченской?

– У меня есть большая обзорная статья о современной военной прозе. Она была опубликована в БП (№№ 5–6 от 2019 г., называлась «Война и миф». Там я раскладываю прозу о современных войнах на несколько типов – журналистскую, мемуарную, художественную, анализирую причины немногочисленности когорты современных военных авторов первого эшелона. Под первым я понимаю книги, участвующие в большом премиальном процессе наряду с «цивильной» литературой. И сколько таких «конкурентоспособных» авторов дала нам афганская война? Напомню, длилась она больше девяти лет, через нее прошло более шестисот тысяч военнослужащих. И вот эта гора родила мышь – в смысле количества известных имен. В том же премиальном процессе до последнего времени участвовал действительно прекрасный писатель Олег Ермаков. Конечно, он не единственный пишущий об афганской войне, нас много. Но подавляющее большинство слилось в «ливневку» Интернета и обретается на своих военных сайтах, читая друг друга. То же самое случилось с теми, кто вышел из войны чеченской: одно известное имя – Захар Прилепин, да и то «Патологии» – его единственная книга о той войне, и читающая публика в массе своей уже знает его как автора «Обители». Еще хуже дело обстоит с восьмилетней войной на Донбассе, где побывало много наших добровольцев. А романы выпускает все тот же Прилепин, правда, эти книги трудно назвать книгами о войне. Тут и кроется ответ на вопрос – насколько двинули искусство эти войны? Почти ни на сколько. Потому что не было в 90-е и в начале нулевых госзаказа на патриотизм, главным методическим пособием по которому является военная литература. А когда этот заказ возник (лет десять назад), вдруг оказалось, что государство не вполне может определиться со статусом тех войн. Афганская была последней войной Советского Союза, а с точки зрения новой политической элиты она была войной преступной. Война в Чечне, несмотря на попытку встроить ее в борьбу с международным терроризмом (придуман Америкой после окончания холодной войны, отменен сейчас, после возвращения России на свое историческое место врага), как ее ни крути, была гражданской. Донбасс, понятно, вообще как бы не наше дело. Так вот и получилось, что эти войны оказались не в чести у госструктур, отвечающих за идеологию (тем более что ее нет и не может быть согласно Конституции). Да и с Великой Отечественной не все так гладко: людям, управляющим культурой, все время нужно помнить, что тогда у страны как раз была идеология, и эта идеология абсолютна чужда нынешнему капитализму, ее нужно все время замазывать, скрывать в новых фильмах, как скрывают мавзолей Ленина на парадах Победы. А полуправда вредит художественной да и пропагандистской ценностям произведения искусства.

А что же частные издатели? А то, что все они – как и владельцы большей части литературных премий – научились зарабатывать свои деньги в те самые 90-е и являются носителями либеральной идеи. И, в силу этой идеи, настроены они в общем и целом антипатриотично. Я сейчас говорю не о том, какие они плохие, а о закономерностях, которые когда-то открыли классики диалектического и исторического материализма. Этим издательствам и литфондам если и нужны книги о войне, то «чернушные», желательно о военных преступлениях советской, а теперь и российской армии, ну, или о том, как плохо служится в этих армиях солдату, как он страдает от неуставных отношений, которые, конечно же, корнями уходят в авторитарную власть, а то и в вековые рабские традиции русского народа. Но у такого рода издателей есть проблема. Те, кто воевал и начал писать о своей войне, как правило, несмотря на все пережитые ими «тяготы и лишения воинской службы», желают в большинстве своем поведать не о низости человеческой натуры на войне, а о ее величии, о преодолении эгоизма. Эгоизм, который либеральной идеологией рассматривается как полезное творческое начало, на войне, если не подчинен общим задачам, может стать причиной гибели подразделения. Когда же находится такой человек, который готов написать о войне «всю правду», то оказывается, что книга его, даже получив необходимый ряд премий, быстро стекает в литературную Лету. Она исчезает с литературного горизонта потому, что на свои книжные полки ее ставит весьма малая часть читателей – ведь большинство предпочитает литературу, несущую свет и надежду, которые всегда есть в настоящей, хорошей книге о войне.

Вообще, эта проблема даже глубже, чем кажется. Ведь, если вспомнить такие книги, как «На западном фронте без перемен» Ремарка или «Прощай, оружие!» Хемингуэя, то можно воскликнуть: «Вот же шедевры! И вовсе даже не патриотичные!» Но в том-то и дело, что на Западе, где твоя жизнь много важнее жизни товарища, роман о дезертире («Прощай, оружие!») может стать шедевром, а потом прийти к нам, у которых противоположная – общинная – ментальность, и стать у нас шедевром, потому что не про нас. Думаю, вряд ли у нас стал бы бестселлером роман про дезертира, власовца и т. д.

– Но ведь про войну пишут не только воевавшие. Ты сам вспомнил про журналистскую прозу. А есть и книги, написанные писателями, войны не видевшими. И всеми признанные как значительные. Например, «Асан» Владимира Маканина…

– До того значительная книга, что я уже забыл о ее существовании (смеется). Извини, не хочу говорить плохо об ушедшем Владимире Семеновиче Маканине, но вспоминаю, что я говорил, когда эта книга вышла в свет. Заметка моя под названием «"Асан" как плод равнинной ментальности Владимира Маканина» и сейчас летает в Интернет-пространстве. Каюсь, был довольно резок. И не я один. Кстати, могу привести цитату, это легко сделать сегодня, обладая такими волшебными устройствами (набирает в телефоне). Вот: «…Даже если отвлечься от фактологических неточностей, то почему-то никто не говорит о том, что написан роман слабо. Левой ногой за два часа. Язык бедный, текст – сырой. Жаль, что событием культуры становится событие, а не культура. Жаль, что обсуждается не произведение, а его эквивалент в виде самой дорогостоящей премии…» Как думаешь, кто это сказал? Бывший мой ЖЖ-френд, с которым мы были в приязненных отношениях, пока он меня не забанил после «Крымской весны», – писатель-«чеченец» Аркадий Бабченко. И возмущенный гул по поводу «Асана» стоял тогда по всем сетям и форумам. Дело даже не в том, что Маканин сочинил «чернуху» на тему чеченской войны, но еще и весьма нагло отбивался от возмущений ветеранов. Вот, что он говорил: «…Мой роман о людях во время, если хотите, на фоне войны. И когда воевавшие наши ребята... талантливо, интересно, вкусно описывают ...у них нет людей. Поэтому у них нет войны. У них батальные сцены. У них нет жизни...» Так что, я считаю, эксперимент по созданию военного романа невоевавшим писателем – в угоду либеральному (читай – непатриотическому) классу, закономерно провалился. Это – щелчок по носу писательской самоуверенности, которая подвигает некоторых господ сочинителей сочинять книги про то, что они не видели, в чем не участвовали. Вот честный сочинитель Набоков в самом начале своей эмигрантской жизни пытался создавать образы белых офицеров с туманным намеком, что и сам был в Крыму, а значит, и сам мог воевать с красными. Но вовремя понял, что это не прокатывает, что ложь торчит, как ни укутывай в полуправду, и разрешился, наконец, образом лжеца Смурова…

– И что же делать, каковы перспективы нашей военной литературы?

– Выход всегда есть. Государство должно признать эти войны. Теперь уже даже самому последнему чиновнику должно быть понятно, что Россия веками находится в состоянии войны с Западом. Мы – передовой отряд Востока, – а тот уже давно не очень боевой, батыры – не он. И нужно признать, что и афганская и чеченская войны – такие же горячие столкновения с Западом, который привык таскать каштаны из огня чужими руками. Он действует по одной схеме, на которую мы все время ловимся. Выталкивает нам навстречу страну, ту, что ему не жалко (а в Евразии ему не жалко никого), и мы втягиваемся. То же самое, если очистить шелуху, было и с гитлеровской Германией. Второй фронт они открыли не для того, чтобы помочь нам, а когда возникла опасность, что СССР освободит не только Восточную, но и Западную Европу, а вот на это англосаксонские шерочка с машерочкой – США и Великобритания, не рассчитывали. И открытие Второго фронта было, по сути, вводом в бой засадного полка, чтобы остановить продвижение Советской армии. Так вот, и Афганистан, и Чечня, и Сирия, а теперь Украина – есть продолжение этой Войны. И необходимо включить эти войны в наш патриотический реестр, а не мямлить что-то невнятное, спуская в школы рекомендации не говорить с детьми о тех войнах, поскольку у государства нет в отношении них определенной позиции.

Кстати, как ни странно, у школьников и студентов сегодняшнего дня тоже нет понимания, что происходит на российско-украинском фронте: государство опять пытается уберечь молодое поколение от патриотизма, стараясь не трогать эту тему ни в школах, ни в институтах...

Мое твердое убеждение: сегодня наступило время писать о войне. Во-первых, патриотизм востребован, как никогда в новейшей Истории. Во-вторых, поредели ряды либеральной литературной элиты. Мне тут вспоминается фильм «Чапаев», атака каппелевцев. «Красиво идуть», – с уважением замечает один чапаевец. «Антиллегенция», – кивает второй. И тут начинает работать пулемет Анки… В нашем случае роль пулемета исполнил страх этой интеллигенции. Кстати, она пока не верит, что прежняя жизнь кончилась: мол, пересидим – и обратно, люстрацией заниматься. Но человек предполагает, а История располагает. И я думаю, что сейчас самое время выходить на передний край той литературе, которая была задавлена томами книжек «креативного» класса. Хотя задача эта по-прежнему трудная. Сбежали самые слабые духом. Многие остались – и продолжают рулить. К примеру, я ничуть не удивился, когда на День космонавтики по Первому каналу показали американский фильм о том, как Америка победила Советский Союз в космической гонке, высадившись на Луну. Пусть это не литература, но разве сменились директора издательств?

Тут, конечно, вопрос не столько к литературной политике отдельных журналов и издательств. Спрашивать нужно с экономической структуры нашего нынешнего строя вообще. Но пока он не поменялся на что-то более лучшее, начинать можно (если уж министерство культуры не чешется) с министерства обороны. Патриоты в первую очередь нужны ему. И патриотов нужно воспитывать, а сделать это за полгода «учебки» невозможно.

Сегодня в Интернете выложено множество текстов мемуарного характера о войнах нашей новейшей истории – в частности, сайты «Искусство войны», «Окопка», – откуда издательства черпают сырье для своих дешевых военных серий на газетной бумаге, но в большой литературный процесс эта мемуаристика не проникает. В то же время председателем Союза писателей России избран Николай Иванов – «афганец» и «чеченец». Звезды, как говорится, сошлись. Союзу писателей остается проявить инициативу, чтобы под эгидой министерства обороны (почему бы не примкнуть минкульту к минобру?) начать выпуск специальной военно-патриотической серии книг прозы и поэзии. Открыть тем же «Словом о полку Игореве», продолжить избранной русской и советской военной классикой и – что особенно важно для развития современной военной литературы – представить войны современности – как уже известными именами, так и новыми. А новые имена обеспечим мы, участники сайтов военной литературы, – можно на конкурсной основе, можно даже по читательским рейтингам, которые на таких площадках строго учитываются.

Но выпуск серии – полдела. Нужно ввести курс военно-патриотической литературы в военных училищах и военно-учебных центрах и, конечно, адаптировать этот курс к школам и вузам… Словом, у меня есть детальные соображения по поводу военно-патриотической литературной экспансии, и, если СП РФ и Союз молодых литераторов при СП заинтересуется такой инициативой, ее можно предметно обсудить.

– План, конечно, интересный и понятный. Но вот я думаю: все же война противна человеческой природе, гуманизму. Можно ли сделать литературу о войне такой же широкочитаемой, как литературу о любви, о простых и понятных большинству людей человеческих историях? Сегодня у нас нет такой мощной идеологической машины, какая была в Советском Союзе, – это ее давление в первую очередь обеспечивало продвижение в массы литературы о Гражданской и Великой Отечественной войнах – о победных, замечу, войнах. Сегодня все далеко не так, навязать не так просто…

– Прежде чем отвечать, скажу вот что. У нас сейчас фарисейская культурная политика в отношении детства и юношества. Мы маркируем издания и фильмы всякими 6+, 12+, якобы для того, чтобы уберечь нежную детскую душу от излишней жестокости, в том числе и от жестокости войны. Во времена нашего детства фильмы маркировались «Детям до шестнадцати», но этот запрет касался взрослых любовных сцен, тогда как фильмы про войну и ее жестокость снимали и для детской аудитории. Теперь же, запрещая детям смотреть военный фильм, мы закрываем глаза на их компьютерные игры, в которых царит культ убийства и даже предательства как средства достижения победы. Необходимо наступление по всем фронтам – в том числе и по компьютерным играм. Вытеснять западные (и не только) софты, заменяя своими, желательно не топорно сделанными, конечно.

Вопрос о психологических препонах на пути широкого распространения военной прозы поставлен верно. Действительно, о войне, особенно современной, нам трудно адекватно и отрешенно рассуждать, ощущая себя в привычных человеческих ролях – сына, мужа, отца, да будучи просто человеком, которому противна природа войны – убийство причастных и непричастных, не только воинов – которые тоже чьи-то дети, мужья, отцы, – но и женщин, детей, стариков. Война сразу обессмысливается, искренне хочется кричать «нет войне!». Но когда начинаешь рассуждать с точки зрения Творца – автора нашего Бытия, – а мы, пишущие, как ни крути, пусть и не сравним масштаб, его коллеги, – вот тут уже тебя не поймут ни мать, ни жена, разве что сын, если ты его воспитывал, а не самоустранялся. Казалось бы – замкнутый круг. Однако выход, как всегда, есть.

Думаю, автору, пишущему о войне, – если он хочет получить широкую читательскую аудиторию, не опускаясь при этом до ширпотреба, – нужно стараться как раз войну и не выпячивать. Она должна находиться на втором плане, в засаде, если хочешь, выскакивая в нужные моменты и создавая кульминации и катарсисы. Батальность не должна быть главным действующим лицом в хорошем произведении о войне. Тут могу признать правоту Маканина – если бы у него самого был необходимый и точно прописанный минимум военных декораций, в которых разворачивается не история о воровстве, приправленная гомосексуальными мечтаниями. Вообще, непосредственно война на войне не занимает большую часть жизни солдата. Обостряется радость жизни в военных декорациях, вот ее и нужно описывать, чтобы тебя читали. Наши издательства, застрявшие в парадигме 90-х, сами это не поймут, им нужно помочь, создав с помощью государства структуру для производства и распространения «правильной» литературы; плюс богатый премиальный фонд, с подключением перевода литературного языка в кинематографический, что будет способствовать все более широкому – и глубокому – охвату читательских масс. И не исключаю, что создание такого военно-патриотического локомотива поможет вытянуть на правильные рельсы и другие жанры – от мелодрамы до интеллектуальной прозы. Сегодня экономику спасет именно «оборонка» – почему бы не попробовать ту же схему и в литературе?

– Спасибо за интересный разговор!