№12.2024. Розалия Вахитова. Туганнар

Никто их не встретил. Фаргат-абый обещал, но не встретил. Пока ехали на такси по деревенским ухабам, мама разразилась громкой тирадой на неведомом Наиле языке. Наиля косилась на Азамата, сидевшего впереди, и мечтала провалиться сквозь кресло.

За окном проносились добротные деревенские дома в железных саркофагах. С последнего приезда они вымахали раза в два, как и окружающие их заборы. Неизменным лишь оставался дом Фаргата-абыя. Его пьяница-забор местами покосился, а местами валялся на земле, без сил глядя в небо и открывая всем вид на заросший травой огород.

Наконец такси подъехало к воротам. Первая из машины вылезла Наиля, за ней – Азамат и мама, которая тут же брякнула:

– Держите меня. Ой, сейчас упаду ведь, – мамина ладонь больно вцепилась Наиле в сустав. Сжать губы и вести мать к облупившимся воротам. До них всего пять шагов, а кажется, будто целая вечность.

– Надеюсь, ворота не подпёр, – проворчала мама. – Иначе будете искать дырки в заборе.

– Это несложно, – пошутил Азамат.

– Ну, открывайте давайте, – сказала мама. – Я не могу тут стоять!

Наиля заглянула в криво вырезанный глазок и дёрнула за верёвку. Послышалось звяканье металлического крокодильчика с внутренней стороны двора. Наиля толкнула ворота.

Вот он, дом, где она провела всё детство. Правда, не такой, как при нэнэйке. Тогда он был будто с картинки – ярко-рыжий, с голубой крышей и резными ставнями на окнах. А на его макушке сидел деревянный оранжевый петушок. Сейчас дом напоминал избушку. Краска сошла много лет назад. Петушка стащили местные хулиганы. И только ставни ещё напоминали о прошлом.

Во дворе всё давно жило само по себе. Яблоня перед крыльцом протянула ветви-руки прямо поперёк тропинки так, что приходилось нагибаться. В садике росли когда-то тигровые лилии, георгины и пионы с огромными бордовыми бутонами. Сейчас на их месте вылезли одуванчики, полевые ромашки и крапива. В зарослях поблёскивала одинокая жёлтая лилия. Свесив голову к земле, она будто и сама недоумевала, как это здесь оказалась.

Дверь в дом оказалась распахнутой. Наиля помогла маме подняться по ступенькам на веранду.

– Не разувайся, – сказала она Азамату, который уже собрался снять кроссовки.

С веранды зашли в «предбанник». Раньше там стоял умывальник, теперь громоздилась куча хлама. Тяжёлая обитая дверь из «предбанника» вела на кухню.

Внутри оказалось темно. Шторы задёрнуты. Посреди кухни стоял буфет, почему-то повёрнутый ко входу задом. За ним – стол, из-за него выглядывал дядя Фаргат с кружкой в руках.

– Сволочь, – с порога начала мама. – Ты почему трубку не берёшь?

– И тебе не хворать, – ответил Фаргат-абый.

– Ты обещал нас встретить! – напирала мама. – Ой, упаду сейчас. Дайте мне стул!

Пока Азамат суетливо оглядывался, Наиля схватила ближайшую табуретку и подсунула её под мамин зад. Мама в ту же секунду рухнула на стул.

Дядя Фаргат и бровью не повёл:

– Я вас вообще не звал.

– Пофиг мне, – голос мамы взвился до самого потолка. – Когда хочу, тогда и приезжаю. Это и мой дом тоже.

– А это кто? – спросил Фаргат-абый.

– Это Азамат, друг Наили, – сообщила мама.

– Парень, – поправила Наиля.

– Хоть бы чаем с дороги напоил.

– Хотите чаю – сами себе налейте.

– Помогите хоть до стола дойти, – прокряхтела мама.

Наиля схватила маму и через плечо бросила оторопевшему Азамату:

– Вещи на пол не клади. И лучше вообще ничего не трогай без перчаток.

– Это почему?

– Ещё мышку подхватишь.

Наиля сидит за половинкой деревянного стола, накрытого газетами и заставленного посудой, пьёт чай из бабушкиного сервиза. Она почти не помнит нэнэйку[1], но хорошо помнит сервиз. Белоснежный, с нежными бутонами чайной розы. Позолоченная ручка чашки похожа на изящный стебелёк.

– Единственная память о матери. Надо забрать, пока всё не перебил, – шепнула мама.

Наиля молчит. Ей стыдно за маму. Она смотрит на Азамата и думает, что не такого знакомства с родственниками ей бы хотелось.

– Мог бы молока купить, – наехала мама на дядю Фаргата.

– Вам надо, вы и покупайте.

– Хоть бы постыдился. Ты во что родительский дом превратил? Не надо было его на тебя записывать… Лучше б на Алию…

– А можно просто молча посидеть? – вмешалась Наиля.

– Вот умру и никому из вас дом не оставлю, – с деланным равнодушием ответил Фаргат-абый.

– Куда ты денешься!

– Запишу на благотворительный фонд.

– Тогда и хоронить тебя не будем! Обойдёшься!

– Да пошла ты…

– Ого, сколько здесь газет!

Они с Азаматом сидят на корточках перед тумбочкой, сверху до низу набитой периодикой.

Надев резиновые перчатки, Наиля перебирает газеты:

– Две тысячи десятый. Комсомолка.

– О, а тут восемьдесят третий, – обрадовался находке Азамат. – Тут даже советский флаг нарисован.

– Смотри, «Мурзилка» с Лениным на обложке.

– Ну это можно в музей. Или выставить в онлайн-магазине, – со знанием дела сказал Азамат.

– Фигнёй не страдайте, – крикнула мама из-за буфета. Только пыль лишнюю соберёте. Тащите всё на улицу.

– А где Фаргат-абый? – спросила Наиля.

– Прячется где-то, – ответила мама, – от работы отлынивает. Вот хорошо устроился. Мы сейчас здесь всё приберём, а он будет в чистоте жить.

– Первый мешок готов, – сказал Азамат, продемонстрировав большой чёрный мусорный пакет. – Куда тащить?

– К гаражу, наверное, – решила Наиля. – Потом вывезем. Или в баню отправим.

Когда тумбочку почти освободили, на кухню ворвался Фаргат-абый:

– Это что за пакеты там стоят?

– С мусором твоим, – сказала мама. – Годами копишь-копишь... зачем копишь?

– А где... газеты мои где? – взвыл Фаргат-абый. – Вы что здесь устроили, а?

Наиля закатила глаза:

– Да им сто лет в обед!

– Там документы, твою мать...! – заметался дядя.

– Какие документы?

– На дом! Я спрятал их, чтобы никто не нашёл! Тащите всё обратно!

– Ой, хватит заливать-то, – ухмыльнулась мама. – Нет там ничего.

– Тащите, я сказал!

Азамат почти вжался в тумбочку, стараясь не попасть под брызжущую слюну Фаргата-абыя.

– Ему надо, пусть сам и тащит.

Наиля растерянно переводила взгляд с мамы на дядю.

– Дуры! – плюнув прямо на пол, дядя выскочил из кухни.

Дверь с силой ударилась о стенку и тут же захлопнулась обратно.

Наиля становится на колени, вытаскивает из таза тряпку и неспешно ведёт мокрой тряпкой по карминно-красным деревянным доскам. Выходит лужа. Мама это замечает:

– Только грязь разводишь.

– Живот болит у меня, – жалуется Наиля.

– Перетерпишь.

– Сама-то сидишь.

– Ну, я не могу, ты знаешь. Если б могла, давно бы здесь порядок навела.

Наиля слышит, как на веранде с шумом открывается дверь.

– Это, наверное, Алия, – говорит мама.

И оказывается права.

– Прибежала к вам, пока свекровь с детьми сидит, – тараторит Алия-апа. – Главное, чтобы дети сюда не пришли.

– Бери тряпку, – командует мама. – На тебе буфет.

Алия-апа послушно хватает тряпку и присаживается на табуретку возле буфета.

– Ты-то чего за ним не смотришь? Вроде рядом живёшь, – продолжает мама.

– Да разве он меня пускает? Взрослый человек вообще-то. У меня детей двое, муж. Когда за ним следить? – отвечает Алия-апа.

– Просто жалко наш дом. Жалко – и всё тут!

Наиле вот дом не жалко. Даже новые джинсы не жалко. Сейчас ей почему-то очень жалко себя. Живот неумолимо тянет её к полу.

– Пошевеливайся там, – брякнула мама. – Ты здесь до ночи хочешь застрять?

– Мне кажется, у мужа появилась любовница, – говорит Алия-апа.

– Когда кажется, креститься надо.

– У него в последнее время хорошее настроение. Семейники себе купил. Сам!

– К гадалке-то ходила?

– Говорит, блондинка.

– Наташа с Заречной? Или Лидия.

– Ещё Катька.

– Она ж чёрненькая. Перекрасилась?

– Я боюсь, что детей заберёт.

– Дура ты. Я же тебе говорила. Зачем тебе дети на старости лет? Жила бы себе в радость.

– Дура, – соглашается Алия-апа.

– Вместо эко купила бы себе квартиру. А теперь что?

– Не знаю. Что?

– Ни кола ни двора. Ни детей. С «этим», что ли, хочешь жить в одном доме?

Болтовня мамы и тётки превращается в далёкий бессмысленный фон. Наиля пытается сосредоточиться на тряпке и карминно-красных половицах, но получается только на животе. Кажется, что она где-то между жизнью и смертью. Хочется прижаться к прохладному дереву и лежать так в полудрёме.

– Айрат? – в голове Наили вдруг что-то зашевелилось.

– Вы с ним играли в детстве, – напомнила мама.

Точно. Их ещё тогда дразнили – тили-тили, а один раз она чуть не сцепилась с девчонкой из пятого дома, которая говорила, что Айрат – её будущий муж.

– Поженились они в итоге с Алинкой, – рассказывала Алия-апа. – Свадьбу сыграли на всю деревню. Роскошную-ю! Ну, и после свадьбы ушёл. Говорил, дед воевал, отец воевал. Короче, полгода о нём ни слуху ни духу.

Одна из половиц возмущённо скрипит. Наиля тоже тихонько скрипит. Так, чтобы никто не услышал. Хотя больше хочется выть. И плакать. Оставить тряпку и перекатываться туда-сюда на мокром полу в надежде, что живот замолчит.

– Бедная Алина, – вырвалось у Наили.

– Да почему бедная? Вон они какой дом отстроили. Ещё денег получит сверху.

– Ой, ты глянь, – мама так и застыла, глядя в окно. – Уже бегут, паразиты мелкие.

– Так и знала, – устало вздохнула Алия-апа. – Думала, хоть отдохну от них.

Наиля тихонько выглянула в окно. По заросшему огороду прыгали близнецы, Маратик и Булатик. Вымахали с последнего раза. Маратик крупный, на голову выше брата. И толстый. Мама говорит, все соки забрал у младшего, поэтому Булатик такой мелкий и тощий. Только голова у него непропорционально большая.

Наиля мальчишек почти не знает. Каждый раз знакомится как в первый.

– Это Наиля-апа, – представляет её тётя.

– Привет, Наиля, – говорит Марат. У него на щеках – ямочки, прямо как у тёти. И у нэнэйки когда-то.

– Надо сказать «апа», – ворчит тётка.

– Апа, – неохотно повторяет Марат.

– В каком ты классе? – спрашивает Наиля.

– В третьем.

Булатик ничего не говорит. Мычит или улыбается. У Булатика своя жизнь, неведомая другим. Он подбегает к Наиле и хочет потрогать её грудь. Пальцы сжимаются и разжимаются в миллиметрах от тела.

– Уходи, – зло произносит Наиля. – Не трогай. Уйди. Отшлёпаю тебя, будешь знать.

Булатик только заливисто смеётся.

– Зачем его обижаешь? – ворчит мама. – Он же дурачок.

Наиля считает, что он только прикидывается дурачком. А на самом деле всё понимает. Просто так проще.

Наиля достаёт из рюкзака Азамата подержанный «Сони», нажимает на «вкл» и наводит камеру на приблудившегося соседского кота, разомлевшего от жары на крыше сарая. Указательным пальцем зажимает затвор. Слышится привычное щёлканье. Наиля тут же открывает карту памяти, чтобы посмотреть на фотографию – на ней вихрь зелени и рыжее пятно посередине.

– Размазалась, – вздыхает Наиля.

– Нужно придерживать камеру снизу, – объясняет Азамат. – И дождаться, когда красная точка перестанет мигать.

Наиля снова наводит камеру. Выжидает.

Щёлк

Цветы прорастают из забора.

Щёлк

В почтовом ящике завелось семейство ос.

Щёлк.

Старый колодец на фоне заросшего сада.

Щёлк.

Сарай, где уже давно никто не живёт.

Щёлк.

Азамат зажигает сигарету. Смешно щурится от солнца, так что узкие глаза превращаются в полоски.

Щёлк.

Из-за угла выходит Фаргат-абый. Наверняка сидел в сарае и втайне от мамы подбухивал. Небось с утра начал. Поэтому такой злой.

– Ты куришь, что ли? – спрашивает у Азамата.

– Как на завод устроился. Там все курят. По-другому никак.

– Нехорошее это дело, – говорит Фаргат-абый.

– Ты ведь сам куришь, – напоминает Наиля. – Сколько уже? Лет пятьдесят?

– Мне бросать поздно. Но вот вы – не курите.

Азамат уверяет, что бросит. Наиля тоже надеется. Но пока об этом молчит.

– Давно дружите?

– Два месяца где-то, – улыбается Азамат.

–Ты это, – продолжает Фаргат-абый. – Племяшку-то мою не обижай. Я у неё вместо отца. Так что смотри.

– Не буду, – серьёзно отвечает Азамат.

– Ты это, денег-то возьми, – Фаргат-абый протягивает Наиле несколько свёрнутых купюр. – Мамке не показывай.

– Абый, ну вот зачем, – Наиля колеблется, сама не знает, брать или не брать. – Я работаю уже. Ты лучше на ремонт их потрать.

– Да нужен мне этот ремонт!.. – в сердцах говорит дядя.

– Хватит там прохлаждаться, – доносится из дома мамин голос. – Вы сюда отдыхать приехали?!

Щёлк.

На подоконнике стоит запылившийся серебристый самовар, советский термос лазурного цвета и квадратный радиоприёмник «Азамат-302» – с ручкой, чтобы можно было носить с собой. Между оконными рамами – паутинные узоры, сияющие на солнце.

– Нечего тут фоткать, – ворчит мама. – Везде мусор и пыль.

Щёлк.

Азамат стоит на табуретке и прибивает новые гардины. Они пластиковые, цвета тёмного шоколада – мама говорит, так не будет заметно пыли. Смотрятся странно. Будто из другого мира. То ли потому, что Азамат их криво прибивает, то ли потому, что новые.

Старые гардины – широкие и деревянные с глубокими бороздами, переплетающимися в орнамент. Наиля трогает пальцами резные ромбики, чувствуя, как пыль неприятно въедается в кожу.

– А эти куда? – спрашивает Наиля.

– В баню, на растопку, – отвечает Алия-апа. – Их ати[2] сделал. Когда мы только въехали в дом.

Наиля никогда не видела картатая. Слышала, что человеком он был хорошим и хозяйственным. Но зачем-то повесился.

– Посмотри, так ровно? – говорит Азамат.

– Не-а, – снизу отвечает Наиля. – Ты на уровень не смотри. Это дом заземлился. Ничего не выровнять. На глаз попробуй.

– Подай молоток, пожалуйста. Рахмат.

Наиля думает, что это с виду Азамат такой щупленький и маленький. Плечи-то у него, оказывается, широкие. А ноги совсем тонкие, как эти гардины. Непонятно, как его держат.

Наиля залезает на табуретку. В руках держит новёхенькие шторы, сшитые мамой. В цветочек, чтобы пыли не было видно.

– Ты зацепляй правый конец, а я возьму левый, – предложила Наиля.

– Окей, – отвечает Азамат.

Наиля стоит с поднятыми вверх руками всего несколько секунд, а они уже начали ныть и затекать. Азамат вот прибил девятую гардину. И ничего. Не жалуется.

– Ты прости, – говорит Наиля. – За ту сцену в самом начале.

– Да нормально вроде всё, – отвечает Азамат.

Щёлк.

Наиля сидит на раздолбанном диване в тени яблонь. Азамат стоит напротив и наводит на неё камеру. Видно только его бандану и короткие пальцы с неровными ногтями, поддерживающие объектив. Один ноготь треснул прямо посередине. Наиля как-то спросила, что с ним случилось.

– Молотком случайно ударил на работе, – ответил Азамат.

– Болит?

– До свадьбы заживёт.

Наиля не хочет позировать. Запрокидывает голову и разглядывает маленькие зелёные яблоки, облепившие ветки. Рвать она их не будет. Кислятина, да и почти все наверняка червивые.

– А возле забора что растёт? – спрашивает Азамат.

– Вишня. Она сладко-горькая на вкус. Очень похожа на черешню. Легко собирать. Я в детстве ею наедалась до отвала. И варенье из неё такое терпкое.

– Богатырка?

– Не знаю, – пожимает плечами Наиля. – Я в сортах не разбираюсь.

– Соберём немного?

– Давай.

Наиля с Азаматом продираются сквозь заросли к вишне. Азамат идёт впереди и давит ногами крапиву.

– Странная у вас вишня, – говорит Азамат. – Мелкая. И вся пятнами покрыта.

Наиля срывает вишенку и вертит в руке. Вишня вся чёрная, подбитая. И маленькая. Намного меньше, чем она помнит. Может, солнце это. Лето просто жаркое. Им влаги не хватило. Или, наоборот, из-за дождей в мае. Или паразиты завелись.

Они принялась осматривать каждый кустик в поисках хорошей вишни. И не нашли. Ни одной. Получается, и нечего собирать.

– Не уродилась, – разочарованно вздыхает Наиля.

– Болеет чем-то, – выносит свой вердикт Азамат. – Вы давно, наверное, не приезжали?

– В прошлом году не до вишни было. Мама с Фаргатом-абыем не разговаривали целый год.

– Эх вы. Вишню нужно собирать обязательно. А то она вырождается. Сначала мельчает, превращается в дичок, а потом перестаёт плодоносить, – Азамат знает, о чём говорит. Он ведь сам из деревни.

Телефон в заднем кармане Наили начинает нервно вибрировать.

– Мама нас ищет. Ехать пора.

Азамат словно никуда и не торопится.

– Хороший сегодня был день, правда? – говорит он.

– Правда? – удивляется Наиля. Заглядывает Азамату в глаза. Никакого сарказма.

– Правда. Столько всего сделать успели.

Щёлк.

Солнце уже совсем низко, обнимает лучами обшарпанный домик дяди.

Щёлк.

По холму мчит шестичасовая электричка, торопится в город. Её гул разносится эхом по всей деревне.

Щёлк.

Фаргат-абый на ступеньках веранды сосредоточенно складывает самокрутку.

Щёлк.

Азамат стоит рядом. Улыбается. Его карие глаза похожи на два солнца.

– Да, – соглашается Наиля. – Хороший.

[1] Бабушка (тат.).

[2] Папа (тат.).