№12.2024. Наталья Лебедевская. Луна сегодня не улыбается

Лябиба красивая. Прямой нос, высокие скулы, родинка на щеке, а в глазах холодная башкирская ночь резвится. Губы тонкие блестят, будто сочной малиной намазаны. Да и кожа её всегда ягодой этой пахнет, манит. Муж смотрит на Лябибу, налюбоваться не может. И живот этот огромный, укутанный в красный бархат, её не портит, и неуклюжесть походки только украшает. 

«Светом дышит, – повторяет мысленно Азат, не сводя с супруги преданных глаз. – Она всегда каким-то голубым светом дышит».

Гладит тугой живот Лябиба, а второй рукой снизу поддерживает. Нежно проводит ладонью по мягкой ткани, останавливает ровно посередине и, наклонив голову, шепчет:

«Арслан, совсем скоро уже…»

Азат подходит сзади, тяжёлые ладони аккуратно кладёт на худенькие плечи:

– Лябиба, приляг, отдохни. Весь вечер у окна стоишь, что там увидеть хочешь?

В комнате треск дров да ход старых родительских часов слышится. Медленно, тяжело дышит дерево, словно из последних сил стрелки двигает. На столе вишня в топлёном масле, нетронутый бешбармак и тонко нарезанная ароматная вяленая колбаса.

– Волчица воет, Азат… – роняет Лябиба слова в полумраке, и они разбиваются в её сердце на мелкие осколки. – Дитя потеряла – вот с какой болью воет. Нехорошо это. Плохой знак.

Лябиба скользит взглядом по настенным часам, бревенчатым стенам, узорчатому ковру и неуклюже идёт к выходу. Кутается в огромный суконный толоп мужа, шерстяной платок на голове быстро завязывает. Надевает ичиги из коровьей шкуры, дверь открывает.

– Куда? – Азат хватает за плечо, но Лябиба убирает руку. Вонзается чернильными глазами в его испуганное лицо, выдыхает спокойно:

– Во двор я. Помолюсь только.

– Там мороз такой, что сердце стынет! С ума сошла?! – Азат ближе подходит к Лябибе. Хмурится. – Дома молись.

– Я приду. Приду сейчас, – говорит она нежнее. – В ночь нужно беду отмолить, что волчица призывает. Посмотри на небо, Азат, – луна сегодня не улыбается…

Лябиба проводит бархатными пальчиками по колючей щеке супруга – и он сразу тает. 

– Не ходи за мной.

И Азат отпускает. Знает, перечить ей бесполезно. Взял в жёны чудную и своенравную, чего ожидать послушания? Просто люби. 

Дверь входная грохает, в избу влетает холодок с россыпью снежинок и тут же растворяется в горячем воздухе. С набелённой треснутой печи раздаётся сухой истошный кашель и кряхтение. Из-за занавески вытягивается жилистая рука с алюминиевой кружкой в костлявых пальцах. 

– Кто долго выбирает, тому плешивая жена даётся, – скрипит с детства знакомый голос бабушки Азата – столетней старуха Гульнары. – Налей, улым.

Она трясёт кружкой в воздухе, и Азат послушно подходит. Берёт кружку, наполняет её до краёв наливкой и суёт обратно под занавеску. За плотной льняной тканью слышится причмокивание – любит старуха наливку Лябибы, хоть и костерит супругу Азата с первых дней появления её в доме. Но хмельную сливовую, настоянную на можжевельнике и мяте, пьёт, прикрыв узкие глаза от удовольствия.

– Не дожил отец, – продолжает старуха из своего укрытия, – не видит, кого в дом привёл. Что как не мужик вовсе, а пёс послушный у её ног жмёшься?! Она ж крутит тобой, вертит! Не видишь?! Заворожи-и-ила… Ай, заворожила.

Ещё глоток слышится. Ещё.

– А я тебе сразу говорила. Нечеловеческого она роду – змеиного племени. Знаешь же, что подкидышем в деревне появилась… 

Азат закрывает глаза, сжимает кулаки от обиды и злости, но сдерживает гнев. Это же бабушка. Его нэнэй. Но рот будто сам решает за него заступиться:

– Ты сказала, что у неё и пупка нет. А он есть!

– То не пупок, а шрам, бестолковая твоя башка! Специально она себя ножом расковыряла, чтобы тебя надурить!

Азат вздыхает и больше не говорит ни слова. Старуха тоже замолкает. Слышится только причмокивание и мычание гневное, а через несколько мгновений трескучий прерывистый храп.

…За окном ледяная ночь. Мороз щиплет нежную кожу щёк Лябибы, ресницы из густых чёрных вмиг белоснежными становятся. А губы всё шепчут и шепчут молитву, не останавливаются. Вой из зимнего леса не пугает её. Жалобная песня волчицы всё ближе и ближе. А губы продолжают шептать. Ночь не отступает, снег тяжёлыми хлопьями ложится на толоп и платок. А замёрзшие губы Лябибы продолжают шептать. 

*  *  *

Быстро бежит Юлдус по знакомой лесной тропе. Ветер-бродяга меж стволами могучих сосен танцует, издевается, швыряет колючие снежинки в янтарные глаза её. Снега много в эту зиму навалило. Глубокие следы, что тянутся за волчицей по белоснежной дороге, тут же исчезают под снежной мукой. Сердце Юлдус то замирает, то сильнее бьётся. Останавливается она. Дышит громко. На морду опускаются ажурные снежинки и медленно тают. Фыркает волчица. Злится. Поднимает голову к ярко-жёлтой луне и протяжно воет:

– Юлдыба-а-ай!

Молчание в ответ. Тишина мёртвая. И лишь скрип промёрзших до сердцевины деревьев нарушает безмолвие леса.

Долго не сидит Юлдус, дальше бежит. Скалится. Злится на сына. Ругает про себя. Но больше боится, что с ним беда случилась, материнское сердце не обманешь. 

Куда ж запропастился этот бесолапый волчонок? Глаз да глаз за ним нужен. Горько Юлдус на языке. Горько на сердце. Неужели охотник? Или медведь задрал? Хотя что там драть, так, лапой перешиб за один раз… Ох, гони, гони плохие мысли от себя, Юлдус! Ох, не гневи Аллаха!

Останавливается молодая волчица. Голову резко вверх поднимает и, встретившись с глазами бледной луны, призывает сына:

– Юлдыба-а-ай!

Ох, и попадись ты мне, серая непослушная морда!

Опять бросает на небо янтарный взгляд волчица. Неспокойное сердце ещё чаще бьётся, ведь луна сегодня не улыбается.

*  *  *

Лябибу всей деревней искали.

Пропала прямо со двора, говорят. Без звука, без следа, без крохотной надежды.

– Так она… Помолиться… – заикаясь, объясняет Азат деревенским бабам и мужикам. – Вот. Я… Она… Говорит, не ходи за мной. При-ду сейчас… Во двор только выйду… Беду от-молю…  

После этого ни слова Азат уже не говорит, только воет. И днём, и когда солнце садится. Хуже той самой волчицы воет. Каждую ночь в подушку белую, что малиной ещё пахнет, плачет. Вгрызается зубами в тонкую перину и рвёт. Рвёт, что есть мочи. Из дома больше Азат не выходит. А взгляд его, так ярко горевший рядом с любимой, медленно затухает.

Старуха Гульнара каждый вечер тихо шепчет с печи:

– Не горюй, Азат. Злые духи своё забрали, а тебя освободили от беды. Будет новая жена, будет новая жизнь. Жаль, правда, наливку хорошую Лябиба делала.

Азат лишь молчит в ответ. Нет сил кричать и ругаться. Нет сил возражать. Сердце его медленно умирает и не ждёт уже ничего.

Вот тогда-то Лябиба и возвращается. 

Ровно через два дня, на третий – дверь в избу распахивается, скрипит. Старуха Гульнара, что тихо пела на печи, замолкает. Лябиба заходит в дом, шатаясь. Молчит. Худая, босая. Волосы сплошь седые, растрёпанные. Тёмную ночь в глазах туманом едким заволокло.

Живота нет.

– Ничего не спрашивай, – говорит Лябиба хрипло, тусклый взгляд мимо Азата скользит и упирается в заледенелое окно.

Азат трёт глаза. Падает к ногам жены, целует замёрзшие пальцы, голени, колени. Целует и плачет. А скрипучий голос из-за занавески на печи каждое слово зло выговаривает, словно бусы на нитку нанизывает:

– Плохая. Лошадь. Состарит. Хозяина. А. Плохая. Жена. Мужа…

*  *  *

Юлдус приближается к деревне. Останавливается. Водит узкой серой мордой в воздухе. Чует, где-то рядом сын её. Рядом совсем. И ещё один запах с волчьим пересекается. Родной запах. С детства знакомый.

Ах, бесолапая морда, Юлдыбай! Вот куда же ты полез, бестолковый?

Лябиба стоит неподвижно у огромной, укутанной сверкающим снегом ели. Уже давно ушла со двора на дорогу. Шепотки на луну закончились, и теперь губы дрожат безмолвно от холода. 

Юлдус тихо крадётся сзади. Замирает на мгновение, присматривается.

– Салам, сестра, – ласково шепчет Лябиба, протягивает тонкую ладонь в сторону волчицы, трогает застывший воздух. – Он здесь. Лапу повредил.

Пальцы, красные от холода, указывают Юлдус на яму под елью, где в спутанных толстых корнях могучего дерева лежит волчонок.

Мать бросается к сыну, мордой тычется в серую грудь, лижет шершавым языком глаза Юлдыбая и сухой нос. Обнюхивает распухшую лапу.

– Собаку я отогнала, – опять произносит Лябиба.

Янтарный хмурый взгляд волчицы растерянно скользит по корням дерева, пушистому снегу и упирается в Лябибу.

– Рахмет, – неуверенно отвечает Юлдус, поднимает мордой волчонка на лапы, и он встаёт. Хромает. Делает два шага. Останавливается. Потом опять несколько шагов.

Волчица кивает в сторону леса. Юлдыбай перебирает лапами медленно, нерасторопно. Она сзади плетётся за ним, но напоследок бросает Лябибе:

– Как тебе человеческая жизнь?

– Я люблю его, – лишь отвечает Лябиба.

Юлдус останавливается:

– Не даст вам старуха жизни… Видела? – кивает она мордой на небо. – Луна-то сегодня не улыбается.

Снег резко тает. Земля шевелится под ногами у Лябибы, и, разрывая почву, выползают тысячи змей. Они окружают Лябибу, обвивают её своим искрящимися телами. Руки слабеют. Ноги сводит. Глаза закрываются. И лишь уши Любибы слышат, как совсем близко рычит, визжит и скулит Юлдус.

Почему, луна, ты сегодня не улыбаешься?

*  *  *

Азат подхватывает жену на руки и укладывает на мягкую перину. Смотрит на неё измученными глазами и выдохнуть боится. Целует обветренное лицо, потрескавшиеся губы, проводит по серебристым волосам. 

– В сенях… – шепчет Лябиба. – Там он. Там…

Азат бросается в сени и видит на полу свёрток из красного бархата, тесьмой золотистой, что в волосах у Лябибы была, перевязан. Открывает его Азат, а там дитя. Сладко спит. Сопит приплюснутым носиком, тоненькие ручки сложил у груди. Пальчиками крохотными шевелит, касается своей прозрачной кожи и улыбается во сне. Тело его волчьей шерстью сплошь покрыто.

Лябиба что-то бормочет в полумрак комнаты и засыпает. 

– Волчонка жена твоя родила... Во-о-от, а я что говорила? Я предупреждала… 

– Человек он. Сама посмотри на лицо – вылитый я! – улыбается дитю Азат, целует выпуклый лоб. – А шерсть? Так налипла просто от толопа. Отойдёт сама. Помоем, и отвалится.

– Избавься от дитя! – голос с печки становится злым и жгучим.

Азат прижимает сына к груди, осторожно смотрит на занавеску. Тонкой струйкой по печному боку стекает ярко-жёлтая змея. Чешуя её переливается золотом, глаза изумрудные горят огнём. Проползает змея по дощатому полу, вокруг Азата, по ножке дубового стола. Встаёт в полный рост на кончик тонкого хвоста и шипит:

– Не бывать в нашем роду волкам, улым! Мы всегда змеями и драконами были, через поколение сила передаётся. Ну раз к тебе сила не пришла, значит, к сыну должна была вернуться! А волчьей кровью ты наш род вырезаешь!

Азат пятится к стенке, дитя крепко держит, не отпускает.

– К-какие змеи? Какие волки? Я – человек.

– Давно никто не человек, Азат. – Старуха медленно покачивает змеиной головой.

Лябиба открывает глаза и пытается встать. Азат отшатывается и от неё. Слабость не даёт ей подняться, и она остаётся сидеть на мятой постели.

– Что, сестра тебе помогла? – цедит старуха в сторону Лябибы. – Надеялась, что в лесу останешься. Нет же, вернулась!

– Прости, Азат. Должна я была признаться. Побоялась. Не смогла… Мне тоже запретили жизнь с человеком связывать – от меня вся стая отреклась, но я ушла к тебе… А уж когда змеиный запах учуяла в доме и поняла, что Гульнара из Аждахова племени, так уже поздно было – полюбила тебя крепко.

Старуха-змея шипит. Длинный тонкий язык извивается перед лицом Лябибы, а та устало, но грозно рычит в ответ, обнажая белые клыки.

– Я уже не понимаю, кто я… – растерянно шепчет Азат, пятится к двери. – Но сыну я не позволю причинить зло! Пусть он будет наделён мудростью змеи и силой волка, а доброе сердце человека я передам ему!

Азат целует в макушку розовощёкое дитя, тот даже не просыпается.

– Носи с гордостью имя Арслан, сын мой! Возьми от каждого из нас только лучшее, – громко говорит Азат и смотрит в окно. Там, за льняной белой занавеской, на чернильном небе, густо усыпанном жемчужными звёздами, ярко улыбается луна.