№5.2023. Мадриль Гафуров. Огонёк

Давно это было... Служил я тогда на Тихоокеанском флоте, в городе Советская Гавань. И ныне нередко достаю из шифоньерки свою флотскую форму и примериваю ее перед зеркалом...

Может быть, выглядит это сентиментально, но она напоминает мне далекую романтичную юность. Связана с ней и история, которую давно уже хотел рассказать...

...Прибыли мы – группа новобранцев старшинской школы – под командованием капитан-лейтенанта интендантской службы Огнева на заготовку овощей в подсобное хозяйство флота. Располагалось оно на крутом склоне сопки у Татарского пролива... (Кстати, пролив, отделяющий остров Сахалин от материка, так называется, потому что на его берегах жили «татары – орочи и удэгейцы»... Во всяком случае, так считал французский мореплаватель Жан-Франсуа Лаперуз, руководивший в 1785–88 годах кругосветной экспедицией, которая исследовала острова Тихого океана...)

...Встретил нас радушно агроном Архип Платонович. Жил он бобылем, в небольшой комнатушке, отделенной непрочной фанерной перегородкой от старой японской фанзы. Чувствовалось, что он искренно рад нашему приезду...

Скоро закипел самовар. За чаепитием Архип Платонович мягко обращался то к одному, то к другому из нас: «Ребятушки...» Держался он бодро, хотя было ему уже немало лет. Его скуластое лицо, наполовину заросшее густой посеребренной бородой, подвижные, слегка прищуренные глаза, при разговоре внимательно смотревшие на собеседника, мягкий говор сразу же привлекли нас к себе...

Перевалило за полночь, но спать никому после ежедневной муштры на плацу не хотелось. Крепкий ароматный чай, домашний уют прогнали усталость, подняли настроение. Разговор шел разный: о нашей учебе, о достижениях хозяйства, о войне, которая прокатилась и по Дальнему Востоку...

Капитан Огнев вышел на улицу покурить. Я заметил, что дядя Архип, так мы стали его называть, как-то слишком внимательно присматривается к нашему интенданту... Я поинтересовался: не встречались ли они раньше?..

– Не знаю... Не знаю... Всяко бывает... – размеренно прошептал Архип Платонович и продолжил: – Ошибся, видать, разве мало схожих людей... Но очень уж он похож на моего фронтового сослуживца...

– А вы разве воевали?

– Эх, сынок, может быть, эта война больше, чем кому другому, пришлась на мою долю...

...Я еще до призыва на флот окончил педучилище, мечтал стать писателем, иногда мои статейки публиковались в Кугарчинской районной газете, откуда я родом. Любил слушать ветеранов войны, поэтому сразу «вцепился» в Архипа Платоновича ...

– После очередного лечения в госпитале, – начал он свой рассказ, – попал я на Северный фронт... Знаешь, где Кольский полуостров? Вот туда... Били мы фрица, но и нам было несладко... Помню, захватили мы лощину, а дальше высота в руках немцев – ни встать, ни сесть, бьет проклятый, дыхнуть не дает... А дело весной было. Лежим в воде, мерзнем. Пищу только по ночам и видели. Стали наши ребятушки болеть, «выходить из строя»... Атака за атакой, а одолеть высоту не можем. Укрепил ее фашист крепко, чуть не всю бетоном залил, одни амбразуры чернеют...

Прибыл к нам командир батальона. Лет двадцать пять ему тогда было, а храбрее человека я не видел. Если он сказал что, значит так и будет сделано. Стали мы вместе думать: какой «сюрприз» немцам преподнести? Долго мороковали и остановились на одном: рыть подкоп под высоту. Трудились день и ночь, о сне и мысли не было. Вырыли мы ход. А тут фриц что-то забеспокоился, не то угадал нашу задумку, то ли еще что: как начал нас бомбить – думали, конец пришел... Да не тут-то было! Но подкоп во многих местах завалило, пришлось снова рыть. Вырыли, сделали несколько ответвлений. Немец под бетоном, а мы под ним. Ну, думаем, погоди, вражина... Натаскали взрывчатку да как жахнули, едрен-корень, почти полсопки снесло... Взяли мы высоту!

Вот тогда и познакомился я с одним солдатом. Собственно, был он моряком, списали его с корабля после ранения в пехоту, но тельняшку носил... Молодой, все в открытый бой рвался. Да только одной смелостью врага не возьмешь. Тут умение, смекалка нужны. Прозвали мы его за горячность Огоньком. Сошлись, сдружились, несмотря на разницу в годах, да жаль, недолго пришлось...

Ожидалось большое наступление. Командованию нужен был «язык». Три раза посылали разведчиков, и три раза ребятушки не возвращались назад...

Вызвались мы – пятеро более «обкуренных» доставить «языка». Пошел с нами и Огонек. Глубокой ночью прошли линию фронта и углубились в тыл противника, километров на десять. Нужно было попасть в большой населенный пункт, где разместился штаб недавно прибывшего туда немецкого полка. Шли одетые по-зимнему в немецкую форму. Примерно знали расположение села, поэтому найти штаб было делом нетрудным. Главное – снять часовых...

Выбрав момент, Огонек и еще один из наших одним махом достигли дома и спрятались за крыльцом. Часовой, не заметив ничего подозрительного, спокойно приближался к ним... Тянулись томительные секунды... И вот короткий удар ножа навсегда успокоил одного из завоевателей мира... Второй часовой продолжал вышагивать вдоль другой стороны дома. Оставив около крыльца Огонька и еще бойца – они должны были снять второго часового, – мы осторожно вошли в дом...

В одной из комнат перед нами предстала сцена попойки: валялись пустые бутылки, окурки, оружие, разбросанное где попало... Два офицера, обнявшись, храпели, сидя в углу, третий – со стаканом в руке склонился над столом, был он в чине майора. Его мы и наметили взять живым...

И вдруг снаружи раздался выстрел и послышались проклятья... Взяли мы «языка» и бросились на улицу. Огонек стоял, схватившись за окровавленную руку, а рядом лежал с раскроенным черепом второй немецкий часовой...

...Оказалось, притаившись за углом, Огонек ждал его приближения. Но немец, видимо услышав шум в комнате, подошел к окну и увидел нас. Если бы не Огонек, может быть, и не было бы кое-кого из нас. Он, неожиданно выскочив из-за угла, ударил прикладом автомата по рукам уже приготовившегося стрелять фашиста. Но выстрел все же прогремел. Пуля пробила руку Огонька. Вторым ударом Огонек пригвоздил часового к земле...

...Все это мы узнали уже по дороге обратно к своим. В селе поднялась тревога. Нужно было немедленно уходить в лес, там-то уж мы хозяева. «Языка» тащили попеременно и все же продвигались медленно, а враги шли по пятам. Удалось обманными кругами уйти от них в сторону линии фронта. Но на берегу лесной речки нас настигли овчарки. Их удалось прибить, но выстрелами мы обнаружили свое местонахождение...

...Время шло, продвигались мы все медленнее, сказывалась усталость. И вскоре сзади началась сплошная автоматная трескотня. Мы, отвечая огнем, старались дальше углубиться в лес. Огонек был ранен повторно. Ранены были и другие разведчики. Положение ухудшилось. На мгновение среди нас возникло замешательство... «Языка» бросать нельзя. Но из-за него мы сами подвергаемся опасности... А как быть с нашими ранеными бойцами?

Между тем гитлеровцы уже вступили на лед. Вот тут и прервал наши раздумья Огонек:

– Братва, родные, не погибать же всем нам, а «языка» наши ждут... Я останусь здесь. Прикрою вас. До наших уже недалеко... Идите скорее, мне все равно не дойти, а вы успеете...

Каждый из нас понимал, что кто-то должен остаться для прикрытия, но то, что вызвался на это самый молодой из нас... А Огонек твердо повторил:

– Идите, братва, прощайте... Помните, что не зря прольется моя кровь...

Мы отдали ему почти все патроны и гранаты, оставив себе лишь по одному автоматному диску. Огонек на мгновение повернулся к нам лицом. Его широкая улыбка в минуту смертельной опасности словно прибавила нам силы, согнала усталость. Таким улыбающимся он и стоит в моей памяти...

Линия фронта была уже недалеко. Сквозь утреннюю сине-молочную дымку выделялись островки распыленной земли, поднятой в воздух взрывами снарядов. Передний край оживал, усиливалась стрельба...

...Архип Платонович умолк... Набил трубку махоркой. Руки его дрожали, пламя спички прыгало, и он долго не мог прикурить. А мне не терпелось узнать еще что-нибудь про Огонька. Ребята тоже ерзали на скамейке, не сводя глаз с дяди Архипа...

– А что с Огоньком? – спросил я нетерпеливо, когда Архип Платонович, наконец, прикурил.

– Погиб наш Огонек. Геройски погиб! – с глубоким вздохом прошептал он. – Во время наступления нам удалось захватить документы, в которых говорилось, что неизвестный моряк уничтожил двадцать пять немецких солдат и офицеров, а когда кончились боеприпасы, гранатами взорвал себя и окружающих солдат, чем добавил еще восемь раненых и убитых солдат и одного офицера...

...Мы сидели молча, потрясенные рассказом дяди Архипа. Перед глазами вставал этот бесстрашный воин, в матросской тельняшке, идущий, презирая смерть, ради спасения товарищей навстречу врагу, защищая мое, наше будущее...

Захваченные рассказом, мы не заметили, когда вошел в комнату капитан. И вдруг до моего уха донеслось еле слышное, сказанное через силу: «Архип...»

Я повернул голову, капитан стоял, прислонившись к косяку двери, вытирая платком глаза...

– Архип!.. – прошептал он снова...

Агроном, словно ужаленный, подскочил со скамейки и уставился на капитана...

– Это я, Архип... Это я...

Архип Платонович бросился к капитану Огневу, сжал его в своих объятиях, потом отпустил и снова обнял его, все время возбужденно повторяя:

– Как же это ты, а? Как же это ты?

Мы стояли, ничего не понимая, удивленно смотрели, как два взрослых человека, как дети, плача, сжимают, тискают друг друга в объятиях...

Наконец, немного успокоившись, Архип Платонович повернулся к нам:

– Вот он – Огонек! Вот он – наш Огонек! Как же это ты так, а? – Архип Платонович в волнении не мог больше ничего сказать...

– Ведь ты же мертвый, тебя же убили, – прерывистым голосом проговорил он.

– Нет, Архип, жив я, живой! Хотели убить, да не смогли... Когда кончились патроны, отбивался гранатами, но проклятые фрицы лезли со всех сторон. Не помню, сколько раз был ранен. Остались три гранаты, связал их, в это время вновь ранило в правую руку. Теряя сознание, кое-как взял гранаты левой рукой, выдернул чеку зубами и стал ждать... Немцы, видя, что я не сопротивляюсь, начали подходить смелее. Вот уже десять шагов, пять... три... Последнее, что я помню, как высокий, здоровый фашист с искаженным от злобы лицом прыгнул на меня из-за дерева... Я толкнул из последних сил гранаты вперед себя... Взрыва не слышал, только почувствовал, как что-то тяжелое упало на меня...

...Очнулся в мягкой постели. Надо мною склонилось немолодое женское лицо. По ее сверкающим радостью глазам понял, что я жив...

Подобрала она меня в кустах, когда собирала хворост... У нее пролежал я без памяти трое суток, а сколько всего... не знаю. Восемь ранений, три из них очень тяжелые...

А как меня пощадили мои гранаты, их осколки, не знаю... Но, думается, что тот здоровый фашист прикрыл меня во время взрыва своим телом, а потом немцы, видимо, посчитали меня убитым...

– А что дальше?

– Дальше все просто. Скоро началось наступление наших войск. Меня нашли санитары. Лечился полгода в Москве. Войну закончил в Праге лейтенантом. Продолжаю служить, как видишь, на флоте...

...Спать в эту ночь я так и не смог. Ворочался, возвращался мыслями к услышанному и думал... Вот простой скромный человек живет, служит рядом с тобой, а ведь он – настоящий Герой.

...И сегодня, прежде чем послать рассказ в редакцию, я вновь думал о моих старших товарищах: где они теперь – агроном Архип Платонович и капитан-лейтенант Огнев? Как сложилась их дальнейшая судьба? Живы ли...

А как хочется побывать вновь в Советской Гавани, в городе моей юности, побродить по берегу Татарского пролива, по той сопке, куда когда-то занесла меня судьба – парня из небольшого татарского аула, затерянного в глуши Уральских гор. Удастся ли...