№3.2023. Алсу Халитова. Командировка

Алсу Салаватовна Халитова родилась 13 декабря 1982 года в селе Максютово Кугарчинского района. Окончила БашГУ. Работает учителем русского языка и литературы в школе № 1 с. Мраково. Печатается в районных газетах «Кугарчинские вести», «Мурадым», «Зианчуринские зори», республиканских журналах «Бельские просторы», «Шонкар», «Аманат». На башкирском языке печатается в переводе. Автор сборника повестей и рассказов «Муравейник». Лауреат премии
им. З. Биишевой.

Жду вечера, когда папа сядет у телевизора, чтобы подсунуть ему свое удостоверение. «Спокойной ночи, малыши» закончились, сейчас будут «Новости». Вот папа на месте, и я тут как тут.

– Атай[1], разрешишь? – спрашиваю, протянув бумажку с надписью «командировочное удостоверение», которая гласит: «Салаватова Адиля направляется в командировку к бабушке и дедушке с __ по __ июля по адресу: ул. Озерная, д. 58. Папа».

Улыбка стала знаком согласия, а я боялась, будто первый раз командируюсь. Папа написал на месте пропусков даты и поставил подпись. Он всегда давал мне шесть-семь дней, но я возвращалась домой раньше. Хотя нет. В прошлом году зимой была «в командировке» почти две недели. Даже два дня в школу не ходила: снега выпало так много, что дороги не было вообще. Дедушка расчистил дорожку до ворот, а за воротами сугроб выше меня. Вот радости-то было.

Итак, на другой день я собрала пакет с одеждой и ждала папу в полдень. Он пообедал, взял «Слава труду» в руки и лег на диван. Жду. Сейчас он минут пять почитает газету и скажет разбудить его.

– Адиля, без десяти два разбуди меня, – сказал папа, и газета оказалась на лице.

– Ага. Я же знаю его! – подумав про себя, «приклеила» глаза на часы.

Время подошло, пора будить. Папа отвозит меня «в командировку» на мотоцикле и уезжает на работу. Я залетаю во двор с криком: «Ура, карсей[2]! А вот и я! Теперь тебе не будет скучно».

Бабушка берет мое командировочное удостоверение и, прочитав, добавляет: «Хорошо, кызым[3]. С тобой точно скучно не будет. А пока сбегай, теленка напои».

Карсей была на пенсии и целый день проводила дома. Представляете, как это скучно. Вот только если соседки Сания или Минзаля-иняй[4] зайдут, можно с ними поболтать, а так только с гусятами гогокать до осени, их же зимой нет. Во дворе под ивой за большим круглым столом всю семью собирала она на ужин. Папа с мамой приезжали на мотоцикле, дедушка – на ЗИСе, а бабушкин самовар к этому времени уже играл на кубызе. Мясо со свежим картофелем, суп с лапшой и кислющим коротом – стол был накрыт, а картатаю[5] оставалось лишь нарезать большой круглый хлеб. Малышкой мне казалось, что все работают, кроме бабушки. Она же на пенсии, всегда дома. Сейчас поняла – это не так! Знаете, когда начинается работа у бабушки? Даже солнце встает позже нее. На рассвете, подоив коров, заводит свой молочный патефон. Правда, она называет его сепаратором, не знаю почему, ведь он такой старинный, и песня у него своя есть монотонная. Затем ведет теленка на озеро, кипятит корот в большом казане на печи, вывешивает его в мешок и, пока с него стекает жидкость, готовит лапшу. Ее карсей готовит много, режет ее всегда маленьким топором и раскладывает на урындыке[6]. В это время я уже просыпаюсь, и мы пьем чай. До обеда успеваем еще мноооого дел сделать. Катать из корота колобочки – это я очень люблю, бабушка вывешивает его у стены летней кухни на качельки. Представляете, из двух палок и куска материи она смастерила качельки для корота, он там качается и сохнет. До обеда мы еще должны успеть сходить на озеро, напоить теленка и набрать конского щавеля. Нет. Этот щавель мы не едим, его едят гусята. Набираем его две охапки, связываем и несем за спиной. Семена конского щавеля нужно отделить, смешать с катыком и посыпкой. Так получается болтушка для гусят. Они без ума от этой болтушки. А на обратном пути с озера домой еще должны картошки для обеда собрать. Карсей меня и этому научила: запускаешь руку под корень, нащупываешь картофелинки, выбираешь покрупнее и берешь только их. Главное – делать все по порядку, а рядом с последним кустиком нужно палочку воткнуть, чтобы не перепутать, ведь копать картошку еще рано, а кушать хочется. Видите, какая у меня умная бабушка. А еще она очень добрая, никогда не наказывает за шалости. Говорит, что за проступок должен Хозай-бабай[7] наказывать, а не люди.

К приезду картатая на столе уже обед готов. В последний момент мне нужно будет только молоко со сметаной из погреба принести. Вот только не пойму, мы дома их в холодильник несем, а они почему-то в погреб. И еще не пойму, почему Минзаля-иняй каждый вечер с дочками приходит к бабушке «Тропиканку» смотреть. Может, у них не показывают этот сериал? Или с карсей интереснее: смотришь телевизор, руки вяжут, а во время рекламы поболтать можно успеть.

Утром проснулась от звука дедушкиного мотоцикла. Значит, сегодня выходной, подумала я, соскакивая с раскладушки. Ура! Дедушка нас куда-то повезет. Вот это понимаю – командировка! Правда, перед поездкой он часа два копался в гараже, только потом выкатывал свой «ИЖ Юпитер-3» во двор. Вот такое у мотоцикла название длинное, а фара у него перед рулем такой формы, как будто это скафандр. За рулем в каске дедушка был похож на космонавта. Т-с-с. Только не смейтесь. Дедушка вообще не любит, когда громко смеются. Сразу говорит: «Бар кайтып китегез!» Он у нас строгий.

Поехали мы в лес за вениками для бани. Картатай вязал веники, а мы с бабушкой собирали ягоды и ароматную траву матрешку. Были в лесу до вечера. Я так устала, что даже не помню, как уснула. А на другой день с утра мотоцикл уже не ревел, в саду был звук пострашнее. Это было то, чего я очень боялась. У картатая роились пчелы. Хорошо, что у него выходной, ловить будет сам. Только вот роился не один улей, а сразу два, поэтому бабушка, надев маску, тоже помогала. Сначала пугала пчел, стучала по кастрюле, даже меня позвала на помощь. Но уж нет. Я лучше в окно понаблюдаю. Пчелы боятся кастрюли, а я пчел. Кто-то тут лишний. Первый рой поймать было легче, а вот второй сел на самый конец ивы, как будто хотел проверить, на самом ли деле мой картатай космонавт. Так они провозились около часа, зато дедушка был такой довольный. Он таким бывает еще, когда журнал «Агидель» читает, лежа на диване, что слышно даже у соседей. Конечно, довольный, ведь из двух ульев получилось четыре. А тут еще дядя Петя пришел к нему. Они засели в омшанике и стали пить какой-то медовый компот.

Дядя Петя всегда приносил леденец-петушок и давал его, если расскажешь стихотворение. Только я собралась к омшанику идти, как бабушка меня на озеро отправила.

– Напои теленка и немного картошки набери. Только смотри, палочку не забудь подвинуть, – не успела договорить она, а я уже с ведром выбежала за ворота. Ну, а как же. Нужно же успеть вернуться, вдруг дядя Петя уйдет, тогда петушок тю-тю. Теленок напоен. Бегу назад и вспоминаю, что картошку забыла. А их участок с картошкой неблизко: нужно шесть-семь огородов пройти. Ладно, наберу тут. Надеюсь, никто не заметит. Сажусь я, значит, на корточки, оглядываюсь по сторонам – никого нет. Запускаю руку под корень, выбираю покрупнее и в ведерко. Теперь бегом домой. Успела, дядя Петя еще тут.

Пчелы успокоились, можно спокойно заходить в огород.

– Адиля, а что это у вас третий улей не роится? Там пчелы-то живые? – спросил дядя Петя.

Я подошла к пчелиному домику. Тишина. Спят, наверно. Кричу: «Дядя Петя, на досочке никого нет. Видимо, спят».

– Как они днем спать могут?! Проверь-ка. Вон палочка, засунь в окошко к ним, – серьезнее крикнул он.

Да кто ж его знал, что он шутит. А я возьми да и засунь палочку в домик. Тут такое началось! Хозяева повылетали и давай за мной гоняться. Я там не только огурцы потоптала, но и помидоры, а пока до бабушки бежала, голоса кричать уже не было.

Лежу на урындыке: пальцы не сгибаются, глаза не открываются, все тело зудит. Бабушке я, наверно, казалась колобком, но она не смеялась. А дедушка шутил, что зимой теперь точно болеть не буду: покусали на много зим с запасом. Рот так распух, что даже петушок в него не вмещается. Плакать не могу, слезам неоткуда литься. Вот это командировка!

Вечером открываются ворота и заходит сосед Ишмухамат-олатай. Лежу, но слышу его разговор с дедушкой.

– Курше, внучка твоя Адиля дома?

– Да. А что случилось, Ишмухамат?

– Я смотрю, вы ее чужую картошку брать научили. Сегодня видел, как она не из вашего огорода набирала ее в ведерко.

– Из вашего, что ли? Да не может этого быть!

– Не из нашего, но и не из вашего. Из огорода Салима-бабая.

– С Адилей сам разберусь. Ты лучше бы за своей картошкой смотрел, а не за Салима-бабая. Если это точно она была, тогда пчелы ее уже наказали.

Слушая разговор соседей, я даже забыла, как дышать. Ой, что мне будет от картатая! Стыд-то какой. Кажется, командировка закончилась. Боясь пошевелиться, я пролежала как бревнышко до тех пор, пока не уснула.

На следующий день картатай уже был на работе, когда я проснулась. Глаза стали пропускать свет, и губы уже пропускали бабушкины блинчики. За чаем бабушка сказала, что картатай не держит на меня зла. Только вот нужно сходить к Салиму-бабаю и попросить прощения, иначе следующей командировки может не быть.

Через два дня из колобка я превратилась обратно в себя. Сидя за самоваром под ивой, вспоминали тот пчелиный день. Посмеялись от души, тогда даже дедушка смеялся. Скоро домой, но эту командировку я точно не забуду. Пчелы картатая доказали мне, что за проступок наказывает не человек.

[1] Папа.

[2] Бабушка.

[3] Дочка.

[4] Тётя.

[5] Дедушка.

[6] Полати.

[7] Бог.