№12.2022. Владимир Белошеев. Ненастье. Рассказ

В комнате черно и тесно, как в могиле. Вроде выспался, и куча идей. В сад за яблоками. Потом на пруд. И не забыть подтянуть цепь на «Орленке» – вечером мчать в дальний кооператив, смотреть на ее окно. И если случится, встретить местных сегодня, успеть взглянуть и умчать до того, как поймают. Сколько сейчас? Должно быть, очень рано. Невероятно темно. Слышу чье-то дыханье:

– Кто здесь?

– Не спишь, сынок. Еще так рано, ложись. Там на улице колючий северный ветер, ты не ходи пока. А ты маленький был, боялся ветра. Прятался в одеяло, так грозно он шумел в деревьях. Плакал, потому как его не видно. Помнишь? Он и сегодня невидимкой гудит во дворе и клацает, словно зубами, калиткой. Думала выйти запереть, да не решилась одна.

– Будто плачет кто за окном, всхлипывает.

– То скрипят петли. Ложись, я укрою. Рано еще идти. Вот утром вместе спустимся и запрем эту дрянную калитку. Спи, сыночек. Спи.

Почему не светает? Сколько еще? Я не проспал? Сегодня в офисе отчет по году. Будет сам генеральный и все его замы. Мой прогнозный план! Да нет, он готов. Бумаги в портфеле на столе. Как рассветет, увижу и стол, и портфель. Это частое мерзкое дребезжанье. Отдыхать невозможно. Вставать, давно пора встать.

– Еще рано, любимый. Прижмись ко мне. Такой ливень над городом, словно в тот вечер. Но ты ждал у калитки, взъерошенный, вымокший, с разбитой губой. И на траве серебристый «Орленок». Может, останемся сегодня здесь? Включим громко любимый фильм, и, что там за окном, станет неслышно. Побудь дома, прошу.

Что за вой? Точно собака. Протяжно и скучно. Когда же придет это чертово утро? Сколько еще лежать? Столько дел. Прибрать в саду. В магазин. А еще нарвать цветов. Она обожала свежие. Я не помнил ее любимых, и она всякий раз улыбалась тем, что дарил. Главное, свежие. И, конечно, таблетки. Проклятая разноцветная горсть. В голове от лекарств звуки путаются, но без них уже слишком кружит.

– Поправить подушку?

– Внучка, может, ты знаешь, когда рассветет? Мне нужно во двор.

– Но там метель. Бросается, кружит и ноет, и не видно, кто свистит, и страшно. Я посижу у тебя, можно? А как рассветет, принесу альбом. Мама просила нарисовать для тебя.

– И что там?

– Тебе понравится! Мне сбегать за ним? Только пообещай дождаться.

– Куда я уйду? В метель? В ночь, если не видно дороги и не ясно, когда восход.

Кто присел на кровать? Чего молчишь? Я догадался. Знаю, кто ты. Всю ночь болтала со мной, а сейчас? Ну, отвечай, там за окном – жизнь? Почему не пускаешь? Говори, за окном – жизнь? Не смей молчать!

– Кругом сплошной буран. И я не держу, иди. Но теперь тебе и пару шагов не суметь.

*  *  *

В ослепительной палате с молочными жалюзи и отбойной доской вдоль стен устало вполголоса вздыхали медсестры:

– Глянь в карте. Обычно на первой странице про родственников. Думаю, пора звонить.

– Этого из интерната к нам. Никого у него. Одинокий.