* * *
Каждый вечер нас окутывал тёплый закат и возвращал в былые времена.
Мне было совсем немного до зрелости и совсем поздно до юности. Ами любила гулять по снежным равнинам и играть в воина. Не сказать, что меня это напрягало, напротив, я была благодарна за столь детские развлечения в перерывах со скучными буднями.
Однажды, томно ранней весной, мы придумали игру: нужно было как можно дольше походить на людей из чёрно-белых фильмов, вроде тех, что смотрели наши взрослые.
Играли мы в неё недолго – кто-то быстро сдавался, уставал, иногда нас отвлекали.
Бывало, я начинала щекотать Ами – и она проигрывала. Да, это было не по правилам, но разве не мы их создали?
Через некоторое время мы всё чаще стали замечать, что нашу игру переманивают к себе другие ребята. Она стала популярнее, и нас это, несомненно, радовало.
Тёплым мартовским днём я бежала в дом своей бабушки, чтобы сообщить ей о том, что Земля вовсе не шар, как она говорила.
Моё весёлое лицо стало ещё радостнее, когда я увидела, что она лежит на кровати точь-в-точь как Ами, демонстративно прижав правую руку к сердцу и слегка приоткрыв рот.
«Вот это да, – подумала я, взяв ее за руку. – Неужели она тоже играет в нашу с сестренкой игру? У неё получается даже лучше, чем у тех людей из чёрно-белых фильмов».
Я была даже удивлена этим, предполагая, что бабушка долго наблюдала за нами и практиковалась, чтобы обыграть нас.
Не дожидаясь, пока она снова оживёт, я быстро выбежала во двор, спотыкаясь и ударяясь об углы дома.
Бабушка продолжала играть, даже когда её укладывали в большую коробку и закапывали в землю. Мы кричали, что всё это неправильно, ведь это мы придумали игру и мы в силах ее прервать, что в коробке должны были лежать мы.
Ветер зловеще свистел, земля с лопаты медленно начала покрывать коробку. Родительские руки отвели нас в сторону машины.
Она притворяется до сих пор. Мы упустили то, что в каждой игре должен быть сигнал, который означает конец. Мы обе забыли рассказать ей об этом.
* * *
«Я лучше начну бегать по утрам с моим больным сердцем и лёгкими, чем буду видеть тебя каждый день».
ты сидишь в метро, читатель. я вижу твои мысли насквозь. ты сидишь на холодном сидении, мысленно провожая взглядом людей, которые выходят на каждой станции. они уходят в поиске лучшей жизни, в поиске лучшего мира, а ты остаёшься в метро и чувственно машешь рукой им вслед, словно маленький ребенок.
никто из вышедших не смотрит назад, кроме тебя.
* * *
я разговариваю с пустым окном. сидя на подоконнике, чувствую ветер, который несёт сладость твоего запаха. на улице зажгли пару фонарей, машины мчат по дороге. тебя не стало несколько недель назад. я целую твои руки, закрывая глаза. обнимаю хрупкие плечи, твои прикосновения у меня где-то внутри, где-то дальше, чем просто в душе. подсознательно провожу ладонью по мокрой щеке. почему ты плачешь? я так люблю тебя. ты помнишь, как мы играли в догонялки в осеннем лесу, я тогда поцарапала колено о старый пенёк, а ты приложил листок и сказал, что всё в порядке. помнишь, как играли с котенком в заброшенном доме? я так люблю в тебе теплоту. в голове шумный треск, глаза болят от недосыпания, четвёртый стакан воды, помогает остановить крик изнутри, чтобы не разбудить соседей. пальцы мнут написанные строки, я никогда не наберу твой номер телефона. бросаюсь к кровати, мысли пролетают ежесекундно. мои мысли пьяные не от алкоголя. я задыхаюсь в тебе, потуши свой чёртов окурок. темных бабочек полна комната. на мелкие части уничтожит меня ночной бред. утром станет хуже. засыпайте.
* * *
когда приходит солнце, старайтесь не ненавидеть свет
когда приходит солнце, старайтесь не ненавидеть свет
когда приходит солнце, старайтесь не ненавидеть свет
настанет время, когда я смогу разглядывать тебя сквозь оболочку огромного и реального мира, а не через маленькое окошечко сквозь темноту, которая затачивает одинокие души, подобные нашим.
настанет время, когда я смогу взять тебя за руку, почувствовать твоё тепло, коснуться твоей шеи, почувствовать тепло ожога черничного масла и ссадины сгоревших надежд.
– настанет время, когда я укутаю тебя в миллионы одеял, пряча от холода, который я так ненавижу.
– настанет время, когда я смогу отпустить всё прошлое только ради настоящего, хотя я это сделал уже очень давно. ты веришь?
– настанет время, когда я смогу заставить все твои страхи, созданные из изуродованных традиционных ценностей, бежать прочь от моей злости. –настанет время, когда я смогу спрятать все красные волны, прописавшиеся в ребренных этажах, дотронуться до твоих костей, не навредив коже.
а знаешь, что будет тогда?
мы убежим.
* * *
на нашу первую встречу ты принёс самый безразличный взгляд, который я только успела получить. я помнила тебя всегда вдумчивым. ты жил в озарённой божьим светом комнате с одним огромным окном во всю стену, облачённый целиком в чёрное, с ног до головы непроницаемый костюм из тугой кожи, отталкивающий любые чувства как можно дальше вовне. это была комната, поглощающая боль и страх. ты лежал в ней в правой части потолка на подушке, расшитой горящими маками, ты лежал и не двигался, не дышал, не моргал, но ты был живее всех живых, а я стояла за порогом чёрной двери. дышащая, моргающая, но не живая.
как я попала внутрь, ты помнишь? сколько времени нам понадобилось, чтобы понять друг друга? ты знал, когда я смотрела на тебя, подходил ближе, когда я разворачивалась спиной и не чувствовала твоего присутствия в этой разлагающейся матрице. я наблюдала за тобой, и постепенно вещи начали приобретать иной, правильный смысл. люди перестали казаться омерзительными червяками, копошащимися в грязи, они больше не назойливые тупые мухи. привычные вещи раскрывались по-новому. цветущий горный цветок под моим окном был прекрасным даже после того, как на нём не оставалось ни единого манящего к себе лепестка. обычные фразы наполнялись смыслом, источали тепло, оно разливалось повсюду, насыщало собой пространство, увязало в колеблющихся молниях твоей одежды, застревало в волосах, пряталось между ресницами, щекотало горло и в конце концов стирало все границы. два акцептора, спасающие друг другу жизнь. таким я тебя помню, таким я полюбила тебя.