№7.2022. Таня Климова. «Сорок семь, тридцать девять». Рассказ

Таня Климова родилась в 1993 году в Ростовской области. Окончила Литературный институт им. Горького. Живет в Москве.

Таня Климова

«Сорок семь, тридцать девять»

Рассказ

*  *  *

Первое, что услышала от знакомых, было: «Нужно тебе у нашей гадалки побывать, всю правду расскажет». Я провела в этом городе детство, всё детство меня окружало мифотворчество, сотканное из легенд о том, что где-то неподалеку живет бабка-поветунья, избавившая от родового проклятья местную «черную вдову»/снявшая «венец безбрачия»/облегчившая радикулит.

Меня всегда интересовало магическое мышление, которым захвачены преимущественно жители провинциальных городов, поэтому я поехала к гадалке. Гадалкой оказалась не старуха, облаченная в сотни одежд и обвешанная амулетами, как я себе ее представляла, а женщина лет сорока, принимавшая в темной – занавешенной плотной тканью – комнате, расположенной в подклете трехэтажного коттеджа. Она просила меня «медитировать над картами». Спрашивала, что я на них вижу. Я вглядывалась: видела подруг, отдающих последнюю зарплату, чтоб узнать, когда наступит финансовое благополучие; несчастных матерей наркоманов, прикладывающих к губам платок, с надеждой смотрящих на эту женщину – удастся ли победить зависимость?; жен, избитых мужьями, – оставаться или уходить?

Я бы назвала эти фрагменты «триллером», потому что триллер вызывает тревожное ожидание. Я иногда думаю, что каждый житель нашей страны находится в состоянии саспенса – проходит ли через темный переулок, ждет ли отца с родительского собрания, стоит ли в очереди в МФЦ, наблюдает ли через экран смартфона за очередной катастрофой. Хороший триллер обладает огромной силой воздействия, кажется, жизнь в России – это хороший триллер.

Отшельник

Когда мне исполнится тридцать два, я съеду от матери. Куплю ей на сэкономленные деньги телефон. Она зарегистрируется в «Ватсапе» и будет присылать мне дурацкие картинки. Потом мы поедем на море. Она станет бросать в него камни. Первый, второй, третий. Улыбаться мне морщинистым ртом: «Это блинчики, называется блинчики». Потом мы пойдем в кафе. Я протяну ей меню и скажу: заказывай что хочешь. Она посмотрит в сторону, затем на меня, а после – вздохнет: «Баба Нюра так и не побывала в Америке, а всё хотела». Выберет украинский борщ, начнет причитать, что на украинский он не похож. Перегнется через столик, коснется моего лба, посмотрит прямо в глаза: «У меня совсем нет денег, вы же меня похороните?»

Императрица

Она танцевала. Времени было мало, хотелось, чтоб его было много. Сиреневый, пурпурный, фиолетовый, малиновый – расширялись и сужались на ее белоснежном платье, заказанном три года назад на «Алиэкспрессе». «Девушка, одна отдыхаете?» – «Молодой человек, вы не видите, дама без вас разберется?» – «Ты что сказал, ублюдок, давай вали отсюда!» – «Девушка, вы куда, телефон забыли, Никита звонит». – «Алло, задерживаюсь на работе, скоро буду, ужин на плите, ешь спокойно, посуду помою. Сын».

Дьявол

Вот сюда, на шею, нажал, чтоб не орала. Она и перестала. Да какой там враги. Не враги вовсе. Я любил ее сколько себя помню, всё из села ездил к ней в город, она там письмоноской работала, на драндулете своем, она садилась в люльку эту мотоциклетную, визжала – ехал быстро. Нет у нее родственников. Дети взрослые – повздорили с ней – уехали, не приезжают. Лет двадцать – ни слуху ни духу. Говорили, мать с пьяницей живет, а я не пьяница, выпивал как все, она тоже. Любовь у нас была – с юности. Встретились, когда муж ее помер. Андрюхой звали. Вчера во сне кричала: «Андрюха, Андрюха». Я разбудил, дал леща. Черт попутал. Потом на шею стал нажимать, чтоб не орала. Вы меня выпустите на похороны? В последний путь провожу, хотелось бы хоть этот грех на душу не брать. Анюта моя, как же меня угораздило?!

Император

Тоскует он в забавах мира, Людской чуждается молвы, К ногам народного кумира Не клонит гордой головы… «Наталья Семеновна, а кто такой народный кумир?» – «Ой, ребятки, вы же знаете, что Пушкин наш был не только великим русским поэтом, но и певцом свободы. Этим стихотворением поэт показывает, как работает его священное перо – как только божественный глагол касается слуха, ему не страшен царь, над ним лишь бог... А нам, Петенька, простым смертным, снова на выборы идти – галочки безвольные ставить – к царю на поклон. Поэт для вас – не для нас – пишет: «За вами будущее, вам – гордые головы не клонить». Бежит он, дикий и суровый, И звуков и смятенья полн, На берега пустынных волн, В широкошумные дубровы…

Влюбленные

Они целовались на последнем ряду в единственном кинотеатре города. Я слышал, что в Москве есть такие киносеансы, когда всю ночь можно фильм смотреть. Как здорово, вот бы нам в Москву, могли бы всю ночь фильмы смотреть. Они выходили из кинотеатра прямо в снег. Бросались снежками. Ложились на землю, навзничь, раскинутые руки поднимали вверх, опускали вниз – снежные ангелы.

Справедливость

У тети Оли был целый дом – усадьба по-нашенски называется. Пришли какие-то козлы – отгребли половину. Говорят, тетя Оля им задолжала, в кредиты микроскопические впуталась. Они на половине усадьбы целый замок отгрохали, тетя Оля в деревянной избушке осталась, бывшей кухоньке, ходит в магазин в обносках, мелочь считает, страшно смотреть. Главный козел ее выкинуть из усадьбы хочет, да, видно, душа у него все-таки есть – не дает без крыши остаться. Ну, бог им судья, Аленка, а вон и твои из лесу вернулись, посмотри, довольные, с грибами. Обнимай скорее, я пока тете Оле пирог отнесу.

Солнце

Мне нравится этот город. В каждой яме на дороге – история, в трещинке на асфальте – воспоминание. Прохожу по центру, смотрю на дома крошечные – воссоздаю собственную жизнь – от пяти до восемнадцати. Видите, здание с облупленным забором? Как думаете, что за ним? Это детский сад «Солнышко». Кисло-соленый запах супа, вязкость сознания и времени на тихом часу, остывшее какао – губы в разводах. Губы в чужих слюнях – в десять лет учил меня целоваться здесь Дима Желтый из соседнего подъезда. Ему четырнадцать было, взрослый. Прятались за кустом – руки в песке, платье в липучке, ноги в ссадинах. Запах меда. В пятнадцать – косая челка, черные локоны, с подругой забрались на деревянную горку. Вытираю ей слезы, сама реву. Сердце разбито, совсем его не чувствую. Во рту – мятный запах сигарет, «Кисс» назывались, как поцелуй, понимаешь? В кассетном плеере – Земфира, одни наушники на двоих. Город грустил со мной, летел за мною следом. Вот и сейчас – грустит, летит; приезжаю – и отдушина мне. Кто бы мог подумать.

Маг

Дядю Валеру в поселке городского типа знал каждый. Боялись. Говорили, он умел животных оживлять. У деда моего кошка родила котят – все рыжие. Дед человек простой: кошку поругал, котят в ведро сунул, пошел на речку – топить. Топит, говорит, котята захлебываются, а деду не по себе как-то, наблюдает за ним будто кто-то. Оборачивается: смотрят из глубины леса глаза. Яркие. Дед снова к котятам – продолжает душить. Всех задушил, идет, довольный, с ведром. Навстречу дядя Валера – недобро так зыркнул глазами яркими. Дед домой побежал. Наутро просыпается – котята снова в доме, кошка их вылизывает. Он опять с ведром на речку. По пути дядю Валеру встретил, тот глазами яркими – в ведро. Дед ведро перевернул, котят выпустил, топить не стал. Так котята с дядей Валерой жить и остались. А потом и дядя Валера, и коты исчезли. Сейчас в его избе женщина живет, бабам деревенским судьбу предсказывает, с огородов наших кормится.

Башня

Я сижу в полутемной комнате, обновляю его страничку во «Вконтакте». Он с 23:14 не был онлайн. 23:14 было вчера, сегодня 20:09. Мне хочется разложить карты таро, которые жгут ящик письменного стола, но я держусь. Говорят, что, когда человек находится в сильной тревоге, карты с ним плохо работают, а я уважительно отношусь к своим картам. Всё время думаю: зачем он так со мной поступил, неужели я не заслуживаю хорошего к себе отношения, да даже просто объяснения – извини, я тебя больше не люблю? Подскакиваю на вибрацию телефона – ах, разрядился. Нет, не делай этого, ты так только кормишь тревогу, ах, ладно, я же себе не враг, всё ещё не был онлайн. Спокойно. Открываю ящик. Вглядываюсь в лицо колоды – Колесница – мой аркан. После каждого гадания необходимо закрывать колоду своим арканом. Мешаю колоду – спокойно, спокойно. Закрыть глаза, погладить колоду, перетасовать. Вы готовы со мной работать? Солнце – милые мои. Он с ней спал? Башня. Трясутся руки, немеет тело, не могу вдохнуть. Мне страшно. Башня.

Дурак

Заместитель директора АОМЗ повел себя как идиот. Вместо того чтобы как все – сидеть тихо и не рыпаться, поехал на какой-то митинг в город, представляете? Его и тю-тю, свинтили. Говорят, рапорт составили, увольнять будут. Смешной мужик – ему что, больше всех надо?

Смерть

Она выходила из дома и шла на остановку по хрустящему снегу. На припорошенной скамейке в ожидании автобуса чертила узоры. Сумерки сменял рассвет, на скамейке проявлялась гусеница – длинное тельце, три пары худеньких ножек, пятнышки на сегментах. Садилась в автобус, водила пальцем по запотевшему окну. Это будет ветка, на ветке – кокон. Через две остановки – серая пятиэтажка. В ней, на третьем этаже, в одиннадцатой квартире живет старенькая учительница ИЗО Виолетта Федоровна. «Пришла, Машенька? Здравствуй. Сегодня, как и обещала, будем учиться рисовать бабочку».

Колесница

Выйди на мост, прогуляйся по пляжу, сфотографируй мне, отцу своему, статую этой самой свободы.

Вот бы узнать, о чем они думают, каким богам молятся!

Пришли в «Вайбере» фотку мороженого,

а чего они в него добавляют?

Ух, выдумщики.

Это ты куда забрался?

Ох, широко живут!

Мы с матерью сено убирать поедем, к вечеру дожди обещали, не теряй нас, шли всё импортное, не давай скучать старикам, изучать будем.

Иерофант

Александр Петрович сидел на скамейке во дворе школы и курил. Александр Петрович – бывший директор нашей школы, его все любили. Бывало, зайдет в класс в старых кедах, скажет: «Пойдемте, ребята, на улицу, буду вам философию разную рассказывать» (он преподавал математику, а рассказывал философию). Начинал: «Нужно бороться и искать, найти и не сдаваться, моря покоряются смелым, а жизнь дается только один раз…» Шучу, конечно, ничего такого Александр Петрович нам не говорил. Он сажал нас на скамейку во дворе школы, рассказывал о дискриминанте и Виете, линейных уравнениях и тригонометрических функциях, степенях и логарифмах, касательной к окружности и вписанном угле. Нам нравилось сидеть во дворе школы и слушать Александра Петровича. На его похороны пришел весь класс, катафалк, перед тем как поехать на кладбище, остановился у ворот нашей школы, открыли капот – показали Александру Петровичу школу в последний раз. Это было вчера. Мы плакали. А сегодня я смотрю на то, как он сидит во дворе школы и курит. Любимый наш Александр Петрович.

Умеренность

Он вошел в комнату: на постель падал лунный свет, на синтетической простыне спала она. Он сел на кровать, провел рукой по ее волосам. Положил ладонь на подушку, рядом с ее головой – щекочущее движение ресниц: «Если хочешь, ложись ко мне, я уже не сплю». Он лег. Обнял её – обняла в ответ. Лежали обнявшись. «Мне было страшно одной». – «Уже не страшно?» – «Не уходи, будь рядом». – «Я не уйду, буду рядом». «Спокойной ночи». – «Спокойной ночи».

Суд

Отче наш, сущий на небесах! Да святится имя Твоё; да приидет Царствие Твоё; да будет воля Твоя и на земле, как на хлебе… «Бабушка! Я устал. Отпусти меня гулять, пожалуйста, я выучил твою дурацкую молитву!» – «Придет отец – расскажу ему, как ты молитву учил: на земле, как на хлебе! А ну положь иконку на место, положь, я сказала!»

Верховная Жрица

Дорогой Дневник!

Я всё ещё в лагере. Сегодня произошло событие: у меня начались месячные. Я не знала, что они так называются (мама говорила «менструация»), это мне рассказал наш вожатый, Михаил. Его зовут иначе, но он просил называть так – Михаил. Вчера после ужина (на ужин нам давали то же, что и 9 июня) Михаил попросил не ходить с девочками на дискотеку и побыть рядом с ним. А потом произошло нечто странное, что я могу доверить только тебе. Мы сидели около озера, кормили уток, он брал у меня из руки хлеб, а потом сжал ладонь и притянул к себе, туда, где ширинка. Я испугалась, он сказал, что я уже взрослая, что я отличаюсь от других девочек, быстро развиваюсь и это делает меня уникальной. Мне было приятно. Но немного страшно, когда он стал поднимать платье, трогать, я хотела закричать, но он сказал, что взрослые так себя не ведут. Что было после, мне и описывать стыдно. Сначала я чувствовала боль, будто мне разорвали сердце, а потом стало приятно – как на американских горках, когда несешься вниз и уже ничего не боишься. Я бы хотела попробовать еще. Но это наша тайна, Дорогой Дневник.

Звезда

«Думали, внучок, вчера с дедом посмотреть, чего по телеку кажут, включаем, а он как пойдет линиями разноцветными, дед говорит, сломался, чинить нужно, пошелестел чего-то, отверткой поегозил, все то же – линии разноцветные. Ты полезай на крышу, погляди, может, с антенной чего, гроза давеча была, видать, повредила, дед уже не тот, хотел залезть – спину прихватило. Намучались мы вчера без телевизора: дед новости хотел посмотреть, я же нарочного ничего не смотрю, просто люблю, когда люди разговаривают, сразу в обществе себя чувствуешь, приятно. Знаменитости в телевизоре уже не те – молодежь одна, не узнаю никого. Одно светило у нас – Якубович, да и тот, веришь ли, морщинами покрылся да жирком – от жизни безбедной. Ась?»

Сила

– Не трогай его, он ребенок!

– Не трону, если ты голая в озеро прыгнешь, а мы с пацанами посмотрим.

Ее руки тряслись, теребили пуговицы блузки, которую несколько лет назад выудила из шкафа мама, сказала: «Носи, мне уже мало, для тебя хранила». Дышать стало невыносимо, стеклянным взглядом она осматривала всех – бывших одноклассников, напившихся так, что в них прорезалось подростково-жестокое; напуганного двенадцатилетнего мальчика, который случайно попал в сорокалетнего мужика из рогатки; озеро, куда она по глупости согласилась поехать, поверив тому, что одноклассники пригласят жен – будет пикник; опускала глаза на потёртые босоножки – мама просила купить новые, выдавала на них из пенсии, что хранила замотанной в простыню в заплатанном лифчике, – мамины сбережения остались при ней. Стянула блузку под пьяные оклики. Потянула вниз юбку – показались трусы с рюшами. «Полностью раздевайся!» – «Тетенька, пожалуйста, не надо, мне страшно, но я убегу». Она – не убежит.

Колесо фортуны

– Слышали, Путин наругал губернатора за то, что в городе работы нет? Хотел обворовать нас, а ему от президента – шиш, не судьба!

Повешенный

«Ты куда льешь? Пиво под наклоном наливают, чтоб пены меньше было! Ладно, давай я. Короче, я ж рассказываю: просыпается она, Вичка, мужа рядом нет, думает: “Ну всё, к любовнице пошел”, – она ж ему за любовницу и предъявляла весь вечер. Телефона мужнина нет, она ж думает: “Приколюсь”. Поняли? Бежит к ментам, говорит, что так и так, муж пропал. Менты ж, конечно, такие: “Да хорош заливать, небось к любовнице и ушел”, а там один серьезный оказался – его к нам из Ростова пригнали, чтоб дело какое-то страшно важное расследовал. Он посадил на стул ее, сам за стол сел, бумагу нашел какую-то, приметы мужа записал, спрашивал, уходил ли он раньше на ночь, ну, понимаете, прям серьезно отнёсся, респект мужику. Она подробно приметы описывает. Этот мужик искать поехал, Вичка дома осталась, ржет. Звонит телефон – и что вы думаете? – повесился ее муженек в лесополосе. Довела!»

Луна

– Мама, почему ты не спишь?

– Час назад был град, барабанил по окнам – проснулась.

– А не заснула чего?

– Жду, когда спадет темнота, солнце встанет. Сейчас час опасный – перед рассветом.