№4. 2022. Анатолий Детинин. Тираж с опечатками. Иронические записки

Анатолий Детинин работал в газетах: многотиражной («Автоприбор»), районной («Дружба»), городской («Октябрьский нефтяник»), республиканских («Башкирия», «Известия Башкортостана», «Республика Башкортостан»), директором частного издательства, издавал журнал министерства культуры Республики Башкортостан «Башкортостан – дом дружбы». В настоящее время живет в Москве, работает юристом на предприятии.

Анатолий Детинин

Тираж с опечатками

Иронические записки

С ним лучше не встречаться. Но у алкомаркета снова услышалось:

– Как здоровье?

– Пока я меняю внукам памперсы, а не наоборот.

Коллега не унимался, теперь уже по поводу своей очередной длинноногой блондинистой жены:

 – Ну зачем я с этой бестией живу? Знаю, что блудует, вести хозяйство и зарабатывать не умеет…

Из вежливости приходится задавать встречные вопросы:

– Как семья, дочка?

– Здесь все хорошо. Удачно вышла замуж – имеет возможность не работать.

Что-то припоминаю: его доченька, активная птушница, закидывала с подружками сети в кафе при престижных институтах города. И таки добилась своего, теперь ей действительно незачем работать.

…Мы угасаем, становимся менее жизнерадостными и остроумными, приобретаем более яркую противозачаточную внешность. К счастью, многие из сверстников без боя не сдаются и держатся бодро, настолько, что уже в возрасте переженились и выставляют в соцсетях свои счастливые фото с внуками жен. Радуюсь за них, задаю естественный вопрос о родных детях-внуках, на что слышу:

– Да у них давно своя жизнь…

А вот единый блок коммунистов и беспартийных бдительно стоял на защите советской семьи, карал своих членов за аморалку вплоть до вынесения строгих выговоров с занесением в учетную карточку, если таковая имелась. Женившимся второй раз даже запрещал отмечать очередное единственное счастье во дворцах бракосочетания – только в обычных обшарпанных районных загсах. Какое было время!..

…Пока копал картошку, приехал проведать товарищ из правоохранителей с большими звездами. Немного пригубили за новый урожай. Когда на третьем донышке еще оставалось, он засобирался. Ессстессственно, я предложил:

– Зачем зло оставлять? Давай допьем. Ну, кто тебя остановит?

– Я бы выпил, но ты же знаешь, по дорогам такие козлы ездят…

На следующий день картошку докопали. Внучка Софиюшечка, как ее красиво называет братишка, бойко собирала за мной клубни. Изредка куксилась. Подбадривал как мог, хвастался мифическими подвигами в ее годы на колхозных картофельных плантациях, куда нас по осени отправляли со школьных парт. Каждый пацан копал пару рядов, одноклассницы собирали клубни. Ряды уходили за горизонт. Не дай Бог не заметить пожухлый кустик. Сзади нас по диагонали с прищуром, будто по минному полю, шла классная руководительница Анна Ивановна и время от времени очередную пару неудачников с понурыми головами уводила назад к горизонту выкапывать пропущенный кустик.

Мы ее уважали и любили за принципиальность и искренние эмоции. Когда кто-то из нас забывал дома ручку, она могла вытрясти на парту ранец и упрекнуть:

 – Вот кусок сахара ты не забыл, а ручку специально не взял на диктант?!

Или – сорвать выпускной – увести класс с вечера, когда ей показалось, что патлатый районный ВИА играет слишком энергичную музыку…

Все эти веселые моменты вспоминаем с радостью на встречах выпускников, на которых Анна Ивановна после очередного тоста все реже поправляет парик. Двоечник Сашка ей уже с места, не вставая, но все же с поднятием руки с бокалом, кричит:

– Аннушка, за твое здоровье!

Мы безрезультатно останавливаем его как можем. Да и что с него взять – второгодник Сашка уже в десятом классе познал любовь местного женского общежития.

Некоторые одноклассники перестали ходить на встречи. Анна Ивановна на мероприятиях стала заставлять отчитываться, сколько у каждого детей и внуков, мол, показать, как класс разросся. А ведь кто-то оказался бездетным, кто-то наоборот – на стороне неучтенных наследников нажил, а перед сидящей рядом женой не похвастаешься. А на намеки о неуместности ее арифметики Аннушка не реагировала…

В нынешних книжках пишут, что каждый человек рождается со своей программой и никуда от нее не денешься. Думается, наш класс тоже имеет свою программу, и она успешна. В классе есть удачливые библиотекари и предприниматели, чиновники и борцы с алкоголем. Ставший предпринимателем Ромка настолько удачно постиг тайны откатов и обналов, что хватило денег для постройки мечети и помощи церкви. В школе он был маленького роста, очень боевой, в нужный момент без раздумий бросался в атаку даже на рослых старшеклассников. Так же смело выстраивал отношения и вел дела и взрослым. Повезло ему и с женой, знойной библиотекаршей, которая развлекалась тем, что на сельских гуляниях провоцировала чужих мужей, а поутру пеняла на них своему. И вообще любила жаловаться:

– Твой зам на новенькую бухгалтершу слюни пускает!

Ромка рассудительно ее успокаивал:

– Это не худший вариант. Представь, если бы он на мужиков слюни пускал...

Она была умничка, в маму, которая смогла обмануть даже партию в лице первого секретаря райкома. Заведовала дама районной культурой, переехала в выделенный партией особняк, а квартиру по сложившейся практике не сдала, а оставила родственникам. С формальной стороны секретарь не мог ее лишить второй квартиры, с досады ограничился лишь партийным взысканием и ссылкой ее в библиотеку дорабатывать до пенсии.

…Такие редкие встречи с детством приносят минуты счастья. Как будто порадовали своими успехами дети и внуки, а твоя собака победила на выставке не только среди своих, но и в бест ин шоу среди всех представленных пород.

Отец не считал нужным ходить на родительские собрания наследников своих кармических долгов. Когда матушка отчитывалась ему в виде похвал учителей, не без гордости говорил:

– Мой сын!

Когда же всплывали мои подростковые подвиги, пенял на матушку:

– Твой сын!

Спустя годы все повторилось. Жена, когда на редких собраниях наших детей критиковали, бросив на меня осуждающий взгляд, комментировала:

– Есть в кого!

Иногда жена радует. Однажды она твердо отшила наезд моей старшей сестры, чем спасла репутацию мужа. Та даже почти извинилась:

– Ну, я же не знала, что ты умная.

Похоже, до этого момента была уверена, что жениться должен был на такой же недалекой, как сам.

Ощущение счастья приносит иногда и профессия. Здесь как с женой – важно не очень сильно ошибиться. У нас в районе председателем колхоза был назначен отставной майор, танкист, неплохо разбирающийся в тракторах. Глава администрации на планерках его хвалил и ставил в пример за бойкие рапорты по работе с зябью. Но однажды глава приехал глянуть на его поля и зяби не увидел:

– Ну и где же твоя вспаханная зябь?

– А ее разве пахать надо?..

С должности не сняли, так как в районе его любили за веселый нрав и возрождение старых традиций. Оказывается, у многих народов в добрые старые времена была традиция воровать баранов, что не стоит путать с презренным конокрадством. Конечно, как руководитель, он мог в своей бухгалтерии выписать мясо без НДС и угостить своих друзей, но тогда бы терялся весь вкус мяса с букетами опасности и халявы. Ведь перед тем, как приготовить шашлык, надо глубокой ночью совершить мужской поступок – проползти с друзьями по свежему навозу, похитить и прирезать молодую овцу, не спутав с матерым бараном-производителем или заснувшим сторожем, и не оставить следов преступления средней тяжести. Вкус шашлыка получится неповторимым, рекомендую. Правда, лучше предварительно через алкомаркет обеспечить крепкий сон сторожа.

А на десерт отставной офицер может поделиться опытом ухаживания за дамами:

 – Понятно, денег никогда не бывает на подарки, я обычно дарил – звездное небо и серебряную луну.

Он мог написать целую методичку на эту жизненную тему, особенно как обо всем договориться с незнакомой дамой в течение одного быстротечного танца. А вы говорите – вспашка зяби…

Да и занятия по спецподготовке научили его переводить претензии начальства в нужное русло. Его философские курсы из раздела прикладной софистики проверяющие за столом послушать любили. При удачном слиянии обстоятельств его здравый смысл плавно переходил в цинизм. Иногда председателя уносило:

– В слабых государствах победивших активистов баррикад называют революционерами и награждают орденами и почетными грамотами, в сильных – этих проигравших террористов и экстремистов отправляют за решетку. В те же смутные времена в слабых государствах побеждает право наций на самоопределение, в сильных – принцип целостности страны. Так что победившие термины зависят от надежности устоев.

Или:

– При всей своей наивности русский народ давно не ждет от своих правителей помощи, но продолжает надеяться, что мешать существовать будет менее эффективно… Есть кое-где мнение, что обустраивать Россию гораздо дороже, нежели разровнять то место, где она стоит, и построить нечто новое. Но я, как танкист и тракторист, скажу вам, что не родился еще тот бульдозерист, который бы разровнял это место.

– Найти баланс между жадностью чиновников и досадной необходимостью делиться с народом – эта цель еще призрачнее коммунизма. С интересом наблюдаю, что же окончательно вернется: крепостное право или диктатура пролетариата? Почему вижу только радикальные цвета? Полутона – не для нас. А может, потому что я на службе лишнего головой ударялся в башне танка…

Гости вспоминали, что все-таки пьют за счет его колхоза, и не спорили. Поэтому председателя беспрепятственно вело:

 – Вот у каждого времени свои социальные лифты. Мне нравились, какие были в нашей молодости. Любой рабочий и деревенский человек при желании мог стать москвичом, особым спросом пользовались водители, трактористы и – мужики. Несколько сложнее с этим делом было интеллигенции. Но опять-таки, было бы желание. Наша главный экономист в свое время договорилась, чтобы ее оформили штукатуром-маляром, а работала себе по диплому.

Ещё он говорил:

– Всему плохому и хорошему приходит конец, за все плохое и хорошее приходится платить. Поэтому конец с оплатой у каждого бывает разный. А вообще творческое начало не знает конца. Мой друг, первый секретарь горкома комсомола, сначала стал хазратом местной мечети, потом подался в директоры алкомаркета, то есть предпочитает только взаимоисключающие руководящие должности…

Редакционные командировки к танкисту никогда не были скучными. Кстати, редактор на планерках регулярно напоминал, что без очереди и стука в его кабинет могут входить только бухгалтер и водитель. Но при хорошем настроении делился на планерках и личными переживаниями. Например, как еще в годы соцреализма и партийного руководства печатью по линии Союза журналистов отдыхал в санаториях стран народной демократии, где золотые перья восточного блока упрекали его за то, что советские люди при их природных ресурсах могли бы жить и получше.

– И что вы отвечали этим ревизионистам? – вопрошали мы с придыханием.

– В связи с постоянным присутствием сопровождающего лица в штатском был вынужден многозначительно и скромно помалкивать.

Он был требовательным, как моя бабушка: когда приходила на могилку деда, то и там критиковала его за лежание без дела.

В нашей профессии, как правило, работают действительно скромные люди, редко бравирующие своими заслугами и наградами. Только на его пенсии выяснилось, что в нашем собкоровском братстве работает награжденный орденом Боевого Красного Знамени коллега. Он не привинтил его на лацкан пиджака даже тогда, когда выгоняли из партии в смутные годы перестройки. Позднее выяснилось, что его наградили за срочную службу в Чехословакии в августе 1968 года.

– Неужели ты душил Пражскую весну? – снова с придыханием вопрошали мы.

– Было дело. Но от нашей предупредительной стрельбы из реактивных минометов в окрестностях Праги никто не пострадал.

Эмоций в нашей профессии хватает. Послала редакция сделать фоторепортаж об авиационной подкормке полей. Для проникновения в тему напросился у летчиков в самолет, типа кукурузника. В кабине места не нашлось, а вот в грузовом отсеке с емкостью для мочевины стоя вполне разместился. Летчики решили отомстить за беспокойство – стали резко терять и набирать высоту, производить прочие выкрутасы, в итоге я зависал в воздухе, пол под ногами исчезал, как в невесомости, но в отсеке аммиака не добавилось, и сфинктеры меня не подвели. Как сказал один знакомый осеменатор, человек – не скотина, ко всему привыкает. Давно уже привык, что репортажная фотосьемка – процесс не только увлекательный, но и небезопасный: во время исполнения професьон де фуа меня пытались побить пьяницы и полицейские, охранники и чиновники.

У нашего фотографа в пленочную эпоху в лаборатории призывно горел красный свет. Поэтому девчата из отдела сельского хозяйства его уважали.

…Как учили нас в полиграфическом училище на отделении фотокорреспондентов: если нет с собой фотоаппарата, снимай интересный сюжет мысленно. Если нет блокнота для фиксации снизошедшей мысли – записывай на манжете. Сейчас айфон решает все…

Для объективности надо сказать, что у редакторского корпуса случаются и малоприятные моменты. Довелось как-то наблюдать трясущиеся руки трезвого редактора партийной газеты, который ранним утром на заднем дворе типографии сжигал тираж в поддержку проигравшего ГКЧП.

На вопрос о причинах проведения такого пожароопасного мероприятия твердо придерживался версии:

– Тираж вышел с опечатками.

Думаю, в этот августовский день 91-го таких костров из тиражей с опечатками по стране было немало.

Редакторы нашего регионального куста заключили негласную договоренность не брать на работу беглых крестьян, пардон, уволившихся корреспондентов, имевших какие-то противоречия со своим бывшим начальством. При полном удовольствии редакторов она успешно действовала. Но зарекаться и рыть яму другому – грешно. В один прекрасный день в нашей редакции появился взъерошенный редактор из соседнего городка, оказалось – проситься на работу. Выяснилось, конфликтовал со своим учредителем, но увольняться не собирался. Учредитель поступил просто – послал в редакцию наряд полиции в тот момент, когда редактор вычитывал полосы будущего номера после презентации. Понятно, что освидетельствование под конвоем показало наличие в горячей редакторской крови алкоголя, принятого на рабочем месте. Под угрозой быть уволенным с позором по неперспективной статье редактор был вынужден написать заявление по собственному желанию…

Служил у нас журналист с золотым пером, литовской фамилией и русской болезнью. Злые языки в лице беспощадных собутыльников называли его Состаканомс. Кстати, о редакционных непьющих. Почему-то эти бедолаги обычно пребывают в сложном психоэмоциональном состоянии, поэтому о таких мы говорили: «Лучше бы они пили…»

По понедельникам после планерки у учредителя редактор проводил свою. По старой доброй традиции начинал так:

 – То, что вы тащите на страницы нашей лучшей в республике газеты – это не журналистика, не литература и вообще не работа.

Коллектив понуро кивал в ответ. Мы понимали, что все ветви власти и один ее сучок – пресса – должны служить одному общему делу. Только вот какому – теперь неизвестно. И каждый стал счастлив по-своему. Один коллега резко решил уехать в Израиль. Сейчас ему хорошо за семьдесят, в журналистике не устроился, работает охранником в маленьком магазине с большим наганом, снимает чужой угол. Дома имел четырехкомнатную квартиру с двумя санузлами – после мясного и после молочного, и любимую работу в газете. Судя по глазам на фото в соцсетях – счастлив безмерно.

Да что уж там, перестройка в нашей профессии многое поменяла. Один мой товарищ из коллег ел красную икру тазиками, а потом неудачно развелся, стал философом, после чего на какое-то время перешел на собачатину. Бывало, делился:

– От чего зависит судьба? Даже от панариция, выскочившего не на том пальце. Вот у меня накануне свадьбы на безымянном пальце левой руки образовалась опухоль, пришлось даже удалить ноготь. А обручальное кольцо одевается на безымянный палец правой руки. Спросил у невесты, что бы делали, если панариций появился на правой руке? Ответила зрело, мол, тогда бы не поженились…

Что уж там, семейные отношения у коллег складываются по-разному. Один из них, принципиальный и правоверный татарин, вдруг обременился идеей жениться на непорочной девушке; почему-то решил, что в этом направлении лучше всего дела обстоят в горной части Таджикистана. Поехал с Южного Урала за супругой на вершины, не ошибся, привез молодую домой. Все шло замечательно, родился сын. В один прекрасный день она отпросилась у благоверного проведать с новорожденным родных – святое дело. Вместо жены с сыном с гор спустились ее братья и сказали, что не он увидит их больше, если сам не заберется к ним в горы, разумеется, со своим полиграфическим бизнесом. Сейчас ищет новую жену среди местных; говорит, что можно христианку, язычницу, атеистку и с ребенком.

Некоторые коллеги по настоянию жен стали уходить в другие отрасли народного хозяйства и даже в политику. Заниматься ли ею, каждый решает сам. Мой бывший дальний родственник Винстон, приехавший в Союз учиться на врача по направлению коммунистической партии Эквадора, рассказывал, как он будет после учебы хорошо жить у себя на родине. Добавив:

– Если не буду заниматься политикой…

А вот наша системная оппозиция говорит другое:

– Самый выгодный вид бизнеса – политика…

Из окон нашего Дома печати с огромной вывеской из актуального желтого цвета когда-то виднелись в основном серые пятиэтажки. По утрам можно было увидеть, как их жильцы по большому счету в одинаковых одеждах торопились на одинаковую работу с одинаковыми зарплатами. Потом за ними стали вырастать многоэтажки с красивыми фасадами, панорамными окнами и высокими потолками. Из пятиэтажек кто-то поднялся в новые высотки, а кто-то опустился в канализационные колодцы, ближе к теплым трубам. Стоит ли говорить, что теперь у бывших соседей несколько разные одежда, работа и зарплата…

Позвал как-то редактор нас, молодых сотрудников, помочь ему вскопать грядки на даче. Она утопала в яблонях. Соответственно, в хозблоке стояли огромные стеклянные бутыли, на горлышках которых возбужденно и заманчиво растопырились резиновые перчатки – верный признак готовности домашнего вина. Когда грядки и вино были успешно побеждены, по дороге домой мы стали нарушать режим тишины посредством горлового пения. Ришат, с милейшими глазами агента-провокатора, горланящий в нашей компании громче всех, утром спросил меня:

– Ты хотел шефа подставить?

Позднее он как-то поинтересовался:

– Что сам не подался в начальники?

– Создатель миловал. Ведь сколько у этой должности канители, бессонных ночей, мыслей, как бы вовремя избавиться от более способных подчиненных, и прочих переживаний возвышенного толка. Где найти на это дело время и деньги, я понимаю. Не знаю только, где на это найти в себе столько цинизма. Может, в следующей жизни…

…Журналиста нередко раздирает много демонов – противоречащие твоим понятиям о мировой гармонии требования редакторов и учредителей, присущие творческим профессиям эмоции, неумение трезво обращаться с алкоголем, зарабатывать существенные деньги и прочие напасти. Поэтому иногда ссоримся друг с другом. Как-то бывший редактор кричал на весь этаж на бывшего своего подчиненного, ставшего начальником:

– Иуда!

Я такими эпитетами своих бывших подшефных не награждаю, ибо уверен, что в чьих-то глазах и сам хожу в негодяях. Люди зачастую не ведают, что творят, а уж тем более – что говорят...

…С Ришатом, скромно называющим себя галахическим татарином, общаться – большой подарок судьбы. Он, как и все не служившие, любил камуфляжную одежду и тушеную капусту. Его замечательная мама Сара Моисеевна была известным рентгенологом и кулинаром. Когда ему задавали тривиальный вопрос о жизни, с еле заметными игривой печалью в глазах и татаро-идишским акцентом отвечал:

 – Да какая может быть жизнь, когда кругом антисемиты и антитатары?

Так как Ришат был хорошим человеком, то Создатель послал умную жену. Ему сложно было соответствовать ее масштабности и причастности к нефтяному бизнесу, но внешне к этому стремился. В этой ипостаси и нас мудро поучал:

– Не можешь помочь своей жене – не мешай ей…

Иногда все же гневил Бога и жаловался на жизнь:

 – К приезду жены с очередного семинара по проблемам увеличения нефтедобычи скважин побрился, в доме почистил все раковины и унитазы, а она все равно устроила скандал.

Друзья делились бесценным опытом:

 – Больше так не делай. Если хочешь видеть улыбающуюся жену после семинаров, то по приезде домой должна лицезреть, что без нее ты неминуемо приобретаешь легкие признаки деградации и недееспособности.

У Ришата было особое обаяние – вещь вне порядочности и возраста. От него исходила какая-то необъяснимая энергетика; если ехал в общественном транспорте, то даже молодые соседки волнительно прижимались к нему.

Свое умение шутить над собой объяснял просто:

– Один из миллионов сперматозоидов случайно пробился в этой жизни и через несколько лет превратится в органическое удобрение. Как к случайности можно серьезно относиться?

Как-то редактор сорвался на него за то, что Ришат динамично покинул на некоторое время планерку в самый разгар его пламенной речи. Он оправдывался:

– Это не я, а сфинктер виноват. Но я с ним обязательно поговорю.

На его черные вьющиеся волосы, природный интеллект в глазах и орлиный нос между ними у редакционных девчат хладнокровно реагировать не хватало никаких гормональных сил, особенно когда он приезжал со средиземным загаром из братской натовской Турции. Дело доходило до членовредительства в виде его порезанных кожаных турецких курток и прочих актов вандализма.

На систематические предложения жены расстаться он неизменно отвечал:

– Да как же я с тобой разведусь, когда через тебя меня Бог любит?

Он жил с женой и двумя детьми с родителями в их квартире. Спрашиваю, мол, что же, как другие журналисты, не поедешь поработать в маленький городок, где коллеги быстрее получают квартиры, и вернуться в столицу по обмену с дисконтом?

– Я же здесь прописан. Рано или поздно квартира будет моя.

К вопросу об обаянии всегда вспоминается наш директор школы, математик и легкоатлет. Он до глубокой старости участвовал в забегах на длинные дистанции и ухаживаниях за молоденькими учительницами. Зачастую можно было встретить его среди ночных аллей акаций на прогулках под ручку. Что интересно, его в этом не упрекали ни партийные, ни иные надзирающие органы в виде педсоветов и семьи.

…Кстати, Россия и Турция напоминают двоюродных сестер из эмоциональных и некогда богатых семей, которые иногда ссорятся, но чаще, по призыву сердца и разума, живут в любви и согласии. Особенно это очевидно, если ты жил в Уфе или Казани, знаком с одним из тюркских языков. Желательно и английский знать чуть выше нижнего уровня.

…Так как его папу фронтовика-авиатора звали дядя Рахмат, то мы Ришата тепло называли Спасибовичем.

…Наши отцы с фронта вернулись с покалеченными телами и душами, поэтому лишнего курили, пили и матерились, когда не хватало оставленной в лазарете руки поднять бревно на верхний венец сруба…

Поколение, пробуждающееся под заводской гудок, а не с колокольным перезвоном и призывом к намазу муэдзинов, уходит. Почти ушло. Его нам будет не хватать. Как некое переходное событие в этой связи вспоминается пятилетний сын секретаря партбюро нефтяного института, который каждое утро выходил на балкон нашей хрущевки и кричал на весь микрорайон:

 – Аллаааа акбааар!

Это ребенок не мог отвыкнуть от жизни в арабской стране, где несколько лет его родители помогали местным братьям искать и добывать черное золото…

Одноклассница как-то упрекнула, мол, почему ты без пиетета пишешь о наших родителях, которые в райкоме сидели рядом, корпели на службе до глубокой ночи над бумагами, а перед ними висела доска с нашей успеваемостью в школе. Не только до ночи, но и приносили эти ненавистные нашими матушками доклады, которые надо было закончить к утреннему заседанию какой-нибудь партконференции, где начальству в очередной раз хотелось накрутить всем хвоста, почему у коров надои, как у коз. Не пишу, ибо не в силах подобрать нужный тон: с сочувствием, сожалением, восторгом?..

По большому счету я мог вообще не пойти на поводу у своих графоманских приступов, но помог друг-драматург. Бывало, расскажу ему что-то из своей никчемной жизни, он это использует в своих шедеврах и невинно скажет:

– Ну, это же лежало на поверхности…

Все требуют уважения; и родственники, и друзья почему-то норовят увидеть себя в некоторых персонажах. Не помогают никакие доводы, что на этот раз не их имел в виду. Наивные, никому не собираюсь делать бесплатную рекламу…

Отдыхал в Крыму. На претензии санаторного контингента, почему, мол, при таких ценах все так плохо с процедурами, общепитом и вообще с сервисом, персонал с недоумением отвечал:

– Какой такой сервис? Вон вам горы и море – все на месте…

И это произносилось так, будто именно этот персонал, а не Создатель в поте лица работал над вопросом появления здесь этих самых гор и моря.

В следующий отпуск отдохну в деревне. О современной русской деревне на трезвую голову думать невозможно. Товарищ недавно вернулся с похорон дальней родственницы. Дело было в феврале, в занесенной снегом и равнодушием дальней деревушке, где – ни трактора, ни лошадки, ни мужиков. Одни пожилые бабы. Помог им выкопать могилку. Потом они, как будто так и надо, запряглись в сани со скорбным грузом и по глубокому снегу добрались до погоста…

О суровости быта русской деревни напоминают рассказы бабушки о временах гражданской войны, когда русские русских живыми закапывали в вырытые жертвами могилы. На ее глазах учительнице красный отрубил руку, которой она перекрестилась на церковь. Потом сказывали, что белые того самого красного самого закопали живым. Ладно бы одного, а то с двумя дочками. И какой-то неудачливый абитуриент-художник из Вены с гнусными усиками хотел русских мужиков взять на испуг…

В нашей исчезнувшей деревне на 7 ноября мужики всегда кололи свиней, как будто только те были виноваты в революции. Проходило это весело, компаниями, под стопочку, с одновременной засолкой парного сала с чесночком и жарехой из теплой еще печени с лучком да картошечкой.

…У меня очередной переходный возраст; стартовый капитал копить уже поздно, а финишный – еще рано. Старость – это когда от присмотренного местечка на кладбище далеко уезжать не хочется. А я пока на месте не сижу. Когда вечно живая и юная душа покинет мое бренное и желательно весьма дряхлое тело и устремится ввысь в поисках нового пристанища, надеюсь, в следующий раз ей повезет еще больше…