№3.2022. Зугура Рахматуллина. Свой крест. Повесть

Зугура Ягануровна Рахматуллина родилась 26 августа 1961 года в дер. Нижние Лемезы Башкирской АССР. Доктор философских наук, профессор, министр образования Республики Башкортостан (2004–2006), заместитель премьер-министра Правительства Республики Башкортостан, депутат Государственной думы Российской Федерации VI и VII созывов. В настоящее  время – директор Института истории, языка и литературы Уфимского исследовательского центра Российской академии наук. Автор более 400 печатных работ, в том числе монографий и учебных пособий, по проблемам философии культуры и воспитания. Действительный член Российской академии естественных наук. Заслуженный деятель науки Республики Башкортостан. Награждена медалью ордена «За заслуги перед Отечеством» II степени.

 

Зугура Рахматуллина

Свой крест

Повесть

 

1

 

Она ждала его прихода, потому что Рамиль обязательно прибегал, когда его распирало от неожиданного счастья или душила тоска. Диляре Аксановне было не по себе, она знала: встреча будет неприятной. Всю ночь не могла уснуть, проснулась с головной болью, теперь сильно давило виски, и уже с утра встревоженные мысли назойливо вертели в памяти ее смешное детское имя «Диляля». Маленький Рамиль долго не мог выговорить «р», сначала называл Дилялей, а после того, как над ним посмеялись мальчишки, стал называть просто Дилей. Буква «р» к нему вернулась, но сестра навсегда осталась для него Дилей...

Рамиль, как всегда, пришёл в обеденное время, без стука толкнул дверь, смахнул со лба налипшие волосы и по привычке плюхнулся на правый угол старого дивана, застонавшего под тяжестью его рыхлого тела.

– Я ушёл из дома. Вчера, – выдохнул он, торопливо приглаживая седеющие кудри.

Он нервничал, и лицо его пошло багровыми пятнами.

– Знаю, Тамара позвонила, – Диляра махнула рукой. – Тебе как обычно?

Секретарша уже несла крепкий, без сахара, кофе со сливками, поставила поднос на столик и прикрыла за собой дверь.

– А нам, старым жёнам, как быть, Рамиль? – Диляра Аксановна поднялась из-за стола, подошла к окну, задумчиво посмотрела на небо, где уже с раннего утра лениво висели одинокие хмурые тучки. – И что, хочешь сказать, что юная пассия безбожно любит тебя, а не твою денежку или красивую машину?

Она повернулась и, скрестив руки на груди, уставилась на Рамиля стеклянными глазами.

– Знаешь, Диля, у меня будет ребёнок! Наконец-то! Свой, родной, крохотный!

Он заговорил без остановки, захлёбываясь и заикаясь, то вскакивая и смешно прижимая к груди руки, то снова падая на диван и еле дыша от волнения. Да, сделал тогда Тамаре очень больно: что с него возьмёшь, зелёного дуралея-карьериста? Да, самым бессовестным образом принёс будущего сына в жертву какой-то загранкомандировке. Да, навсегда оставил жену без детей, которые снились и до сих пор снятся ей каждую ночь! Да, виноват, сам сделал тогда свой выбор, но почему Тамара, глупая, пошла на поводу? А ведь могла закатить истерику, объяснить по-человечески, чем это грозит им в будущем, врач же она в конце концов! К сожалению, обратной дороги туда, в прошлое, уже нет! Но Диля же знает, что всю жизнь ее братец мечтал о малыше, о наследнике, который продолжит дело отца, будет умножать бизнес и станет опорой и поддержкой на старости лет. Он устал от печальных взглядов детдомовских сирот, устал заглядываться на чужих ребятишек, украдкой гладить их по мягким, как пух, волосикам и, озираясь, протягивать им конфетки, пока юные мамы, забыв обо всем на свете, болтают по телефону или делают дурацкие селфи на фоне толстых тёток...

Диляре хотелось заткнуть уши или просто стукнуть по столу и прошипеть: «Замолчи, совсем сдурел на старости лет». Вот и случилось то, чего боялась больше всего на свете, и ей одновременно было жаль и не жаль брата. Не жаль, потому что знала, что его, доверчивого толстяка, просто облапошила молодая и наглая девица, которая годится ему в дочери, а может, даже и во внучки. Все ясно: высосет красавица-малолетка все его старые соки и деньги, как это обычно бывает, и в один прекрасный день уйдет к молодому и сильному. Чего греха таить – так и будет с этим старым сластолюбцем! Катаракта уже не за горами, а все туда же. Искорка поганого злорадства вспыхнула где-то под сердцем, но тут же погасла, потому что было очень жаль его, ведь столько лет хранила в себе одну нехорошую тайну, о которой потерявший рассудок от любви братец и не догадывался. И никогда, скорее всего, не узнает. Диляре стало не по себе: да, Рамиль много чего ещё не знал.

Она молчала, пропуская мимо ушей обрывки его возбужденной речи, наконец, все это ей надоело:

– Ясно, поздравляю, дорогой! Если все сказал, можешь идти, мне нужно побыть одной. Эх, братец, братец, как ты не поймёшь, что предал не только Тамару, но и меня. Ты хоть задумайся, олигарх-простофиля!

Рамиль запнулся, судорожно глотнул остывшего кофе, посадив на белоснежную сорочку огромное пятно, тряхнул всклокоченными кудрями и сорвался с места, даже не попрощавшись. Диляра Аксановна проводила его взглядом, повернулась к окну и просто смотрела на тоскливо скучающие тучки. Сердце заныло, на глаза навернулись слёзы. Она вздохнула. Что поделаешь? Это – жизнь, добрая и злая, предсказуемая и неожиданная, и у каждого в ней своя дорога, свой крест, как говорит Тамара. Рамиль вдруг разбудил в душе все, что вот уже долгие годы осторожно дремало где-то в глухих закоулочках, не тревожа и не забредая в редкие сны. Но тут всплыли в памяти, словно только того и ждали, одинокие бессонные ночи в холодной постели – в обнимку с мокрой от слез подушкой. Вернулись уснувшие обиды на предателя-мужа, через которые так и не нашла сил перешагнуть.

Да, и от успешных, состоявшихся и вроде симпатичных жён уходят мужья, которых, кстати, они сами, своими же вот этими руками, преданной им до гроба любящей душой, наивным молодым умом, пройдя через вечное безденежье, вонючие запахи, сплетни и злые языки общежития или коммуналки, сделали теми, кто они есть сейчас. И после они, брошенные старые жены, горько плачут ночами, уставившись на тусклую луну, – от обиды, бессилия, разочарования, без конца звонят подружкам и уже седеющим детям, отвлекая от забот и надоедая своим нытьем. По выходным и праздникам одиноко, ссутулившейся тенью, бродят из угла в угол в пустой квартире, если ее, конечно, не разменял или не отобрал совсем одуревший от страсти бывший муж, который совсем ещё недавно клялся в вечной любви и верности. Эти жены изо дня в день, тоскливыми вечерами, под горький стон ветра или жалобный шепот дождя, укрывшись пледом на диване, перебирают старые фотографии и гложут, гложут себя воспоминаниями, когда все было как в сказке, когда они были желанны и любимы. И ждут, ждут, ждут возвращения своих малодушных мужей, которых точно опоили приворотным зельем хитрые и расчетливые полюбовницы. Ждут месяцами, годами, каждый раз вздрагивая от неожиданного звонка в дверь перепутавшего квартиры чужого гостя или телефонной трели от незнакомца, который в темноте набрал не тот номер...

Диляра Аксановна проводила взглядом наконец-то тронувшиеся с места тучки, которые медленно, словно взявшись за руки, поплыли по серому небу, и горько усмехнулась. Самое интересное: ведь иногда эти мужья возвращаются – обессилевшие, обрюзгшие, с кучей всяких проснувшихся болезней, на которые молодые возлюбленные беззаботно махнули рукой. Они, соскучившиеся после бутербродов на скорую руку по котлеткам и лапше брошенных жен, робко царапаются в их двери, настороженно заглядывают в потускневшие от слез и времени глаза, даже падают на колени, раскаиваясь во всех смертных грехах, и клянутся в вечной любви. Что удивительно, бывшие жены иногда прощают их, открывают перед ними настежь двери и иссохшие без мужской ласки души и снова плачут ночами, уткнувшись в заплывшую жиром дряблую грудь блудного мужа, – теперь уже непонятно от чего. И опять они, как эти седые тучки, цепляясь друг за друга, уныло плывут дальше по оставшейся жизни, стараясь не вспоминать прошлое: кто-то до конца, а кто-то до очередной жизненной грозы… И никто их не осуждает. Все верно, потому что это жизнь, и каждый имеет право на собственный выбор. Диляра Аксановна вздохнула: на грустном небе прямо перед ней снова застыла невесть откуда приплывшая тучка, налившаяся дождем словно невыплаканными слезами, – совсем одна на всем бескрайнем небе. Но ведь есть, как эта одинокая немая тучка, и другие старые жены: с каменным сердцем, гордые, не умеющие прощать. Эти жены вырывают с корнем и выкидывают вон, как ядовитый сорняк, из сердца память о предавших мужьях, и даже тогда, когда они, испробовав до оскомины свежей страсти, вновь с надеждой, с раскаяниями и даже со слезами стучатся в родную дверь, равнодушно и без лишних слов выставляют их, как провинившихся мальчишек. Их тоже никто не осуждает…

Она сама прошла через это, даже сын-хирург, бросив важную операцию важной персоне, срочно прилетал из далекой Америки, чтобы уговорить мать простить отца. Нет, не уговорил... Теперь настал вот черёд и ее Тамары. Что она будет делать, Диляра не знала и даже не хотела знать. И у нее свой крест, и Тамара должна пронести его сама...

Диляра Аксановна стояла у окна до тех пор, пока тучка с проседью, как ее волосы, не тронулась с места: медленно, одна, поплыла по тоскливому серому небу. «Тучки небесные, вечные странники», – Диляра Аксановна закрыла глаза. И куда же теперь держит путь это одинокое облачко? В пустоту, навстречу безызвестности? В сети, куда ее хитро заманивает проснувшийся наглый ветер? В будущее? Или… Тупо заныл затылок, и женщина опустилась в свое верное кресло – безмолвный свидетель ее тоски и одиночества, мыслей и сомнений, надежд и воспоминаний.

Со своей единственной, нажитой за долгую жизнь подругой, детдомовской девчушкой, Диляра душа в душу все студенческие годы и вплоть до замужества Тамары прожила в ее квартирке, подарке государства, как она шутила. Учились в мединституте, куда Диляре, отличнице, не удалось поступить сразу: словно все выпускники школ в этот год решили стать врачами, и огромный конкурс был даже среди медалистов. Она не отчаялась, устроилась санитаркой в роддом своего райцентра и успешно поступила через рабфак. Правда, потеряла пару лет, но накопила уйму умений и знаний о больничной жизни, искренне радовалась тому, что среди вчерашних школьников была мудрее и опытнее и ее сразу на практических занятиях отметили преподаватели. А медалистка Тамара стала студенткой сразу, потому что была круглой сиротой, и ее поступление было даже на контроле Министерства просвещения. У девушки была целая папка похвальных грамот и благодарственных писем оттуда за участие и призовые места на республиканских олимпиадах по биологии и химии. Познакомились они на встрече первокурсников и сразу подружились. Тамару, девицу без рода и племени, непонятно каких кровей, как она называла себя, ещё грудничком подкинули к двери квартиры Тамары Романовны, бабы Томы, как любовно звали ласковую няню в детском доме. Девочке, заботливо завернутой в пуховый платок старушки, дали ее имя вместе со звучным отчеством. Бездетная няня привязалась к девчушке, долго обивала пороги больших кабинетов, чтобы забрать к себе, но часто прихварывающей после смерти мужа пенсионерке ребёнка не отдали. Два одиночества сдружились, после Тамара Романовна долго хлопотала и помогла младшей Томе с получением хорошего жилья, а когда ее любимица вышла замуж, написала дарственную и на свою крохотную квартирку. После, ослабевшая, перебралась к своей Тамарочке, помогала как могла по хозяйству и умерла у плачущей Томы на руках в теплой и чистой постели.

Диляре сразу же понравилась эта красивая девушка с сильным, почти мужским характером: без особых эмоций, но ласковая, жёсткая и нежная одновременно. Она сразу ушла из шумного и тесного общежития к новой подружке, жили дружно, тоскливыми зимними ночами под блеклый свет луны, когда их чистые девичьи души томились в ожидании весны, мечтали о любви, вспоминали своих профессоров и смешных однокурсников, падавших в обморок от вида крови, говорили о жизни. Тамара хотела много-много детишек, и именно поэтому выбрала профессию детского врача, а Диляра была уверена, что станет хорошим женским доктором. Тамаре нравился Рамиль, который без конца проходил практику на нефтяном заводе, часто приходил в гости и всегда имел в кармане денежку на конфетки девчонкам. Но он не обращал на Томку никакого внимания. Ей было тоскливо, она иногда даже не слушала грустные рассказы Диляры о молодом профессоре Вахитове в круглых очках и с бородкой, в которого подружка почти влюбилась, и думала только об этом кучерявеньком «братце» с темными бровями, но для парня Тамара была лишь подружкой сестры – не более того. Все равно ей с Рамилем было интересно и весело, он без конца шутил, поднимая девчонкам настроение, сам бегал за продуктами в магазинчик рядом, помогал чистить картошку, крутил фарш из хорошего домашнего мяса и даже выносил мусор. Вместе шумной компанией ездили домой, в деревню, часами мылись в маленькой черной баньке с ее чудными запахами, после долго пили чай с медом и травами, вдыхая тянущийся от мокрых волос и распаренных молодых тел сладкий запах дыма и березового веника. Утром, загрузив Рамиля сумками с мясом и мамиными вкусностями, отправлялись в путь-дорогу на стареньком рейсовом автобусе до вокзала, а потом садились в шумный общий вагон ночного поезда. Как им было весело! Проводить ребят непременно выходила соседка Шакира-инэй, хитро улыбаясь и подмигивая маме Диляры, обязательно напевала свою веселую частушку про студентов:

 

Едем в гости мы в деревню,

Обнимаем сумочку

И купили на гостинец

Маленькую булочку.

Едем в город из деревни,

Обнимаем чемодан,

Ну а в этом чемодане

На гостинец нам – баран...

 

Все смеялись, особенно заливалась звонким смехом Тамара, но Рамиль все равно не обращал на нее внимания и очень скоро женился по великой взаимной любви. Увидев новенькую красавицу-однокурсницу, которая на горе Тамаре перевелась из Тюмени, сразу потерял голову и, как сам говорил, свободу. Но вдруг что-то пошло не так, и перед самым распределением неожиданно для всех они развелись и разбрелись в разные стороны. Но Тамаре было уже все равно, потому что в последнее время на нее засматривался сокурсник с лечебного факультета.

Бывшая жена уехала в другой город и сразу же вышла замуж. Диляра помнит тот день: Рамиль, полуживой после развода, прибежал к девчонкам домой и плакал от обиды и горя, обняв сестру, даже не стесняясь Тамары. Диляра, как в детстве, гладила его по голове, шептала что-то бессвязное, пыталась утешить и тихо радовалась тому, что студенты, слава Всевышнему, не успели обзавестись потомством, а то одной безотцовщиной на белом свете стало бы больше. Рамиль всхлипывал, как тот толстый увалень в детстве, бормотал в плечо Диляре, что не сможет жить дальше один, без жены, и, заглядывая ей в глаза, повторял как попугай один и тот же вопрос: «Почему она бросила меня? Почему она бросила меня?» Тамаре, наконец, надоела вся эта тоска с подвываниями и всхлипами, она подошла к нему, оторвала от подруги и спокойно сказала, что настоящие мужчины не киснут, что начинается всего лишь новый этап в жизни и все образуется. Рамиль от неожиданности сначала поперхнулся, смущенно высморкался в кулак, вытер слёзы, странно посмотрел на Тамару, после на Диляру и тихо попросил чаю. После уже Тамара призналась подружке, что от его взгляда тогда что-то оборвалось в ее груди, она чуть не потеряла сознание и не свалилась с грохотом на пол, как вчера в операционной ее однокурсница Люся. В тот день Рамиль ушёл в своё общежитие, когда уже совсем стемнело, а потом уже приходил каждый вечер то с пирожными, то с яблоками. Вот так и началась их неожиданная любовь. Вскоре ребята поженились, объединили две Томины квартирки в одну большую в центре, а Диляра ушла в общежитие от своей больницы.

Молодожены были счастливы, у Тамары было все: цветы каждый день, модные наряды, работа в детской поликлинике, красивый и ласковый муж, который вечерами мыл ее ножки в крохотной ванночке. Было все, но не было детей. Надежда постепенно сменялась тревогой и тоской: в пустой и огромной квартире по утрам гуляло эхо, а в душе молодой женщины, мечтавшей о детишках, у которых будут настоящие родители, свой тёплый и светлый дом, поселились пустота и тишина. Благо, молчал Рамиль и не заводил пока разговоров о потомстве, но Тамара точно знала – это до поры до времени. Втайне от мужа проверилась у подруги и совсем загрустила: все в норме, все хорошо, даже слишком, но она не беременела. И однажды, случайно обнаружив на рабочем столе мужа открытку с поздравлением с повышением по службе от бывшей жены, поехала к ней. Встреча не обрадовала: у нее были те же проблемы, что и у Тамары. Бывшая перенесла в детстве сложный перитонит после лопнувшего аппендицита, заподозрив неладное в себе, просто развелась, чтобы не лишать любимого человека счастья стать отцом. Уехала в другой город, случайно на улице познакомилась с парнем, похожим на Рамиля, и сразу осталась ночевать. Забеременела тут же, и молодые люди расписались. Оба работают в нефтянке, двое детишек: мальчик и девочка, которая в этом году идёт в школу. Вот и все.

Тамара сразу заехала к Диляре. Подругам стало невесело, но где-то ещё теплилась слабенькая надежда: может, все это – просто совпадение, не более того. Диляра молчала, уставившись на шею подруги, почему-то замотанную платком, и прокручивала в голове разные мысли, Тамара плакала, ей было совсем плохо. Она попросила горячего чаю с мёдом: по дороге домой, в чужом городе, в одном платьишке, без зонта, попала под холодный ливень, промокла до нитки, ещё долго тряслась в автобусе с выбитым стеклом, в котором гулял сквозняк, и теперь у неё болит горло. Видимо, хорошенько продуло. Диляра поёжилась. Продуло? Заболело горло? Горло? И вдруг осколочки детской памяти больно кольнули где-то глубоко-глубоко в встревоженной докторской душе, остро резанули по похолодевшему сердцу нехорошей догадкой, как тот здоровенный кусок зелёного стекла из-под водочной бутылки, выброшенный у их забора. На осколок напоролась тогда ее тоненькая ручонка, искавшая в крапиве затерявшегося утёнка. Диляра была совсем малышкой и пришла с матерью в медпункт на перевязку. Рана была нехорошая, а тети Сайды, фельдшера, не было, но почему-то на стуле сидел, всхлипывая, Рамиль, ее сын. Вспомнила ревущего малыша с замотанной шеей, вцепившегося в подол подошедшей к нему санитарки Шакиры-апай. Оказалось, мальчик утром неожиданно затемпературил, а Сайда, как назло, ещё вчера уехала в райцентр за лекарствами, оставив сына санитарке. Диляра помнит, как погладила его по плечику здоровой ручкой, протянула карамельку, которую берегла для папы, но Рамиль замотал головой и заревел пуще прежнего, размазывая кулачками сопли, и Вилия, мама Диляры, еле успокоила ребёнка.

Рану обработала Шакира, вместе с мамой сделали перевязку. Она получилась какой-то некрасивой, не такой, как у тети Сайды, с торчащей в разные стороны неровной бахромой от разорванного бинта, и Диляре стало совсем невесело. Во-первых, было очень жалко ревущего Рамиля, у которого болело горлышко, а она была ему как старшая сестричка, потому что жили по соседству. Во-вторых, совсем не понравилась эта ужасная повязка, и девочка натянула на неё рукав кофты. Уже дома, в чуланчике, где никто не видел, выплакалась от всей детской души: от жалости к Рамилю и от обиды за себя. Сегодня же, с высоты долгого врачебного опыта, она вдруг засомневалась. А что тогда было с горлом Рамиля? Ангина? Или… Но не свинка же распроклятая? Что же все-таки у него болело тогда? Ни тетя Сайда, ни мама никогда не говорили об этом, а мальчика, помнит, ещё долго лечили, потому что сам с гордостью сказал как-то своей Диле, что он настоящий батыр и совсем не боится уколов, которые каждый вечер делает ему мама...

Диляра ничего не сказала подруге, но уже с утра поехала в родную деревню, где ещё была жива Шакира-инэй, которая после неожиданной смерти своей фельдшерицы наотрез отказалась работать в медпункте дальше и ушла на колхозную ферму. Старушка обрадовалась ей, обняла, посадила за стол и засуетилась перед дорогой гостьей, а после того, как Диляра накинула ей на плечи легкую, как пушинка, кружевную пуховую шаль, которую купила у известной мастерицы, расплакалась. Шакира-инэй была ещё в силе, держала корову, коз и курочек. Была очень горда собой, и это было видно по ее сияющим глазам и улыбке, с которой подвигала Диляре пиалушки и тарелки: вот свой творожок со сметанкой, молочко, свежие яички, ребрышки барашка, зарезанного добрым соседом пару дней тому назад. Сварила с утра, словно чувствовала приезд гостьи, на радость себе и Диляре. Вот и дочери из города помогает как может, внуки на каникулы приезжают отдыхать, копаются в огороде, только прихварывать стала частенько в последнее время, и память что-то начала подводить. Недавно калитку в огород забыла закрыть, родные же козы пробрались и съели всю капусту, оставив, курам на смех, пару общипанных кочанов. Всех осенью под нож пустит, неблагодарных, – старушка в сердцах махнула рукой. Она, подперев щеку рукой, ласково смотрела, как гостья пьёт чай, заедая лепешками и вареньем, и терпеливо ждала: знала, что просто так такие важные люди не приезжают.

Вот как бывает в жизни! Время-то очень быстро пролетело, глазом не успела моргнуть. Девчушкой помнит ещё Диляру, юркую, с косичками, все за руку держала Рамиля своего, братиком называла. Так и выросли вместе – как родные брат с сестрой. А сейчас хорошим женским доктором стала, в деревне «повивальной бабкой» называют, с уважением, по имени-отчеству. Столько молодых мам с малышами прошли через ее добрые руки, совсем недавно две соседки в ее больничке родили, в честь доктора Дилярами назвали своих девочек. А как иначе? Только к Диляре Аксановне! Она ведь теперь знатный человек, в прошлом году под Новый год в женском журнале портрет ее красивый с детишками на руках напечатали, а недавно по телевизору советы девушкам правильные давала. Еще директор школы с гордостью перед концертом на Восьмое марта, куда пригласили всех бабулек, объявил, что Диляра Аксановна перед женским праздником получила хорошую министерскую грамоту – по радио передавали. Конечно, скажет такую радостную весть, ведь училась в школе на одни пятёрки, на медаль окончила, и мама-директор в те времена никакого отношения к ее оценкам не имела, и все об этом знали. Молодец, дочка, вот и Вилия, мама ее, на небесах радуется, это точно. Старушка прослезилась, вытерла глаза передником и подложила в чашу Диляры жирное баранье ребрышко.

После попили чаю, от самовара шёл запах детства, щеки Диляры зарумянились, по всему телу растеклась сладкая истома. Так они часами, в ее редкие приезды, сидели с матерью за самоваром и пили этот божественный чай со вкусом детства. Ох, эти детские воспоминания, сладкие как конфетки, которые привозил с вахты отец, но постучали в окно, и обиженный голос соседа кликнул, что бессовестные козы Шакиры нашли лазейку в его огород, затоптали морковь, он их пытался выгнать, но те перемахнули через изгородь к себе во двор. А белый с серой мордочкой козлёнок застрял в прорехе закрытой калитки: как бы копытце не повредил. Старушка охнула, выбежала за дверь, успев крикнуть Диляре, чтобы допивала чай без неё, а то от остывшего чая печенка вспухнет.

 

 

2

 

Диляра улыбнулась, ей стало хорошо: откинулась на спинку старого диванчика и закрыла от блаженства глаза. Родная деревня, славная Шакира-инэй, беззаботное детство, веселая юность, тесный клуб, веселье и танцы в котором неизменно завершались лихой дракой местных с приезжими – с вырванными штакетниками, разбитыми носами, девичьим визгом и районной милицией. Диляра улыбнулась: какое это счастье, что эти воспоминания, несмотря ни на что, остаются с ней! Самое интересное, в последнее время почему-то прошлое часто напоминает о себе, толкается в сны, ворошит мысли. Все верно, так и должно быть: еще мама говорила, что чем ты взрослее, тем воспоминания о прошлом чаще и дороже. Мама, мамочка, родненькая, как живая, смотрит из прошлого: с аккуратной кубышкой на макушке, в строгом учительском платье с глухим воротом, с большими печальными глазами. Мама… Диляра улыбнулась.

Мамы Рамиля и Диляры приехали в эту дальнюю деревушку по распределению после медучилища и педучилища: Сайда стала фельдшером в амбулатории, а Вилия – учительницей первоклашек. Здесь же встретили первую любовь и обустроили свои судьбы: дружно вышли замуж за хороших деревенских ребят-работяг, в колхозной столовой в один день сыграли скромные свадьбы, завели хозяйство, доили коров, стригли собственных овечек и на заре пекли хлеб, чтобы не покупать твердый, как кирпич, привозной из райцентра. Муж Сайды, Рахим, после нефтяного техникума ездил на Север, зарабатывал хорошие деньги, он же, на беду Вилии, и сманил Аксана, ее мужа, хорошего механика, на большие северные деньги. Мол, и заработки хорошие там, машины купят, своих жён-красавиц будут возить в райцентр, да и веселее и надежнее будет им вместе. Через пару лет ребята отстроились, передали колхозные квартирки жён приехавшим молодым специалистам и стали «ут-күрше», «соседями по огню». Первой родила Вилия – дочку, скоро догнала ее и Сайда: на свет появился рослый и толстый мальчик, чуть не покалечив свою юную маму. Жили рядом как одна большая семья, все праздники, добрые и радостные события отмечали вместе за одним столом, радовались большим покупкам, мужчины помогали друг другу по хозяйству, а жены целыми днями пропадали на работе. Когда же мужья уезжали на вахту, бабушка Диляры помогала подружкам, была и за няню, и за повара, и за старшую подругу. Дети росли крепкими и здоровыми, играли, дрались, как и положено, с деревенской ребятней, маленький Рамиль всегда горой стоял за Дилялю и не давал в обиду задирам с соседней улицы.

Все было хорошо, дети заметно подросли, подруги частенько шушукались, подумывая о том, не пора ли уже за вторыми пойти, но незаметно в дом Вилии подкралась беда. На Севере от мужа родила женщина из его бухгалтерии: с квартирой, с хорошей зарплатой, с белыми волосами и в диковинной пушистой шубе. Из песца, сказала тогда Сайда, которая видела такую в Москве, куда их повезли на школьных каникулах в десятом классе. Письмо со своим фото Вилии прислала сама, когда Аксан был на вахте, в котором и написала, что они давно уже вместе. Больше отца Диляра не видела никогда, с матерью тот развелся, когда девочка была в летнем лагере, а новостей от него не было. Отец оставил матери дом и все огромное хозяйство с коровой и курами, исправно платил положенные алименты и присылал ей, уже студентке, хорошие деньги. Но никогда не искал встреч с дочерью. Когда же она стала врачом, думала, что отец все равно узнал, кто теперь его девочка, и в глубине души гордится ею. Но они так и не встретились.

Диляра до сих пор помнит красного как рак и переминающегося с ноги на ногу вернувшегося с вахты дядю Рахима, который, заикаясь, говорил матери, что новая жена увезла Аксана к черту на кулички к полярникам и адреса его не знает. Не писал он и старой матери, которая до последних дней как могла помогала снохе и внучке. Вскоре и умерла, так и не попрощавшись с сыном. Мама замуж не вышла, окончила заочно пединститут, и ее назначили директором школы. Рахим, словно чувствуя за собой вину, теперь следил за хозяйством и соседки, и каждый раз, возвращаясь с Севера, на немой взгляд Вилии опускал глаза и мотал головой. Нет, ничего не слышал об Аксане, словно в море канул, хотя знал от их общего друга, который встретил его недавно с семьей на отдыхе в Сочи: жена родила уже второго сына, и он даже не вспомнил о бывшей семье.

Жизнь шла своим чередом, и скоро счастливый Рамиль, озираясь по сторонам, прошептал на ушко секрет: мама скоро пойдёт в райцентровскую больничку за малышом, правда, ещё не знает, за братиком или сестричкой. Вот это была радость! Диляра, взвизгнув, в обе щеки расцеловала Рамиля, и они стали каждый вечер придумывать имена: и для мальчика, и для девочки – на всякий случай. Но беда неожиданно пришла и в семью братика: накануне Нового года прямо в амбулатории Сайде, которая вот-вот должна была уйти в декрет, стало плохо, и она упала без сознания. К счастью, Шакира была рядом, побежала к соседям. Начавшаяся метель уже замела дороги, и ее, всю белую, как снег, уложили на сани, увезли в райцентр, а мать привела Рамиля к ним домой ночевать. Но на следующий день Вилия почему-то не пошла в школу, с утра, отворачивая от детишек лицо, напекла вместо хлеба блинов, наложила на блюдечко кучу конфеток, напоила чаем. С какой-то измученной улыбкой вдруг сильно прижала к груди Рамиля, поцеловала в лобик и странно веселым голосом сказала, что сейчас все вместе поедут в соседнее село в гости к тетке отца на целую неделю! А там их ждёт настоящая ледяная горка и много-много новых друзей! Но глаза ее были полны печали, а по дрожащему лицу текли слёзы. Диляра была уже большая и почти поняла: случилось что-то очень нехорошее, потому что ее мама никогда не плакала, даже после того, когда их бросил папа. Рамиль захлопал в ладошки, завертелся как волчок, набил карманы конфетками для новых друзей и сильно ущипнул от радости Диляру. Девочка громко заплакала, но не от боли и обиды, а оттого что ее маленькое сердечко уже знало, что случилось большое горе, и она крепко прижалась к матери.

Тетю Сайду и малышку похоронили, и после Рахим с Вилией, посадив детишек рядышком, сказали, что мама Рамиля вместе с сестричкой улетели на небеса, но все видят свысока и будут плакать, если он не будет слушаться тетю Вилию и Дилю, потому что будет жить вместе с ними в их доме, пока папа не вернется с вахты. Диляра поняла, что тети Сайды больше нет и не будет, и она сейчас вовсе не на небе, а под снегом, в земле, потому что летом сама видела, как мальчишки с соседней улицы похоронили задавленного упавшим деревом кота, от которого остался только небольшой холмик.

Так они и жили вместе, теперь и Вилия присматривала за обоими подворьями, в осенние холода, в зимние стужи и весной топила соседский дом, чтобы не замёрзла в подполе картошка, убиралась, поливала цветы, и к возвращению с вахты Рахима ждал теплый дом. Он помогал Вилии по хозяйству, оставался у них ночевать, если Рамиль наотрез отказывался идти домой. Мальчик привык к своей Диляле, носился за ней как хвост, часто плакал, был толстым и неуклюжим, но очень добрым и ласковым. Носил в школу ее тяжёлый портфель и даже помогал мыть полы и чистить картошку. Делился секретами, рассказывал о своих мальчишечьих мечтах, любил, уткнувшись ей в плечо, слушать страшные истории. Люди в деревне шептались, что Рахим и Вилия живут как муж с женой и у них любовь, но Диляра никогда не видела, как они обнимаются или целуются. Уже повзрослев, решила, что их родители, два одиноких соседа, просто шли по жизни рядом, помогая друг другу, и просто не имели права опускать руки или отчаиваться, потому что нужно было воспитать своих осиротевших детишек и вывести в люди. Дядя Рахим с сыном стали частью их жизни, и хотя в душе Диляра хотела, чтобы папа Рамиля стал настоящим мужем мамы, они не поженились.

Диляра же любила Рамиля как братика, вместе они быстро справлялись с домашними делами, делали уроки, читали письма дяди Рахима и мечтали о том, кем станут после школы. Диляра точно знала, что она поступит в мединститут, станет хорошим женским врачом, будет помогать рожать детишек и у неё никогда мамы с малышами не улетят на небеса. Рамиль же обязательно пойдёт по стопам отца, станет нефтяником, будет работать на Севере и приезжать домой с огромной сумкой денег, с гостинцами для тети Вилии и своей Дили.

Так и получилось. Диляра уехала в город в свой медицинский, а Рамиль доучился в деревне, поступил в нефтяной институт и каждую неделю приезжал в деревню помогать тете Вилии. Увозил огромные сумки с гостинцами, мясом и картошкой себе и Диляре. В один из приездов вернувшийся с вахты Рахим поговорил с сыном, продал своё хозяйство приезжим учителям, все до копейки отдал Вилии и не на шутку обиделся, когда та пыталась отказаться от денег. Пошёл один на кладбище, долго пробыл у могилы своей Сайды. Пришёл с опухшими глазами и бурыми пятнами на лице, долго о чём-то шептался с Вилией на кухне, после посадил всех за стол, грустно посмотрел на Вилию, которая, некрасиво ссутулившись, теребила бахрому скатерти, и сказал, что останется на Севере. Купил там квартиру, подружился с хорошей женщиной-медсестрой, и, может, на старости лет два одиночества обретут покой. Сын же стал настоящим мужчиной, будет и дальше помогать Вилии по хозяйству, а когда доучится, решит сам, как ему быть дальше: приехать к отцу или остаться здесь, рядом с Дилярой и Вилией, которые дали им, двум сиротинкам, тепло и домашний уют. Он снова посмотрел на Вилию, и та заплакала, закрыв лицо руками. Ребята переглянулись, им стало неловко.

Рахим уехал, женился на той женщине, писал письма сыну и Вилии. Рамиль вырос в крепкого, с широкой грудью, красивого парня, в институте учился хорошо, на стипендию, приезжал в деревню, лето проводил там, косил сено, готовил дрова, подправлял ветшающие заборы, перекрыл крышу и даже с деревенскими ребятами выкопал новый колодец. Пару раз на зимних каникулах слетал к отцу, ему на севере не понравилось, и сказал, что после института останется работать дома. В один из приездов летом познакомился в клубе с девушкой, приехавшей после бухгалтерских курсов работать в колхозной конторе, возвращался под утро после свиданий, тихонечко царапался в окно Диляры, она открывала ему дверь, и целый день после ходил полусонный. Но к следующему лету бухгалтерша неожиданно выскочила замуж за командированного ревизора и уехала к черту на кулички. Диляра помнит, как Рамиль горько, со всхлипами, как в детстве, рыдал, обиженно уткнувшись в плечо своей Дили. И она не знала, что делать: утешать его или радоваться, потому что ещё зимой слышала от Шакиры-инэй, что эта девица чуть не увела из семьи хорошего человека, ладно, колхозный председатель, которого побаивались даже трактористы, лично, сам, вызвав того рано утром к себе в кабинет, провёл грозную воспитательную беседу. Рамиль горевал недолго, через пару месяцев до полусмерти влюбился в девушку, которая перевелась на их курс из Тюмени, и после «экватора» женился. Свадьба была в кафе рядом со студенческим общежитием: Рахим собрал всех ребят, приехала и Вилия. Диляра наконец увидела мачеху Рамиля: она скромно улыбалась, была хорошенькой, с ямочками и светлыми волосами и как-то растерянно пряталась за широкую спину мужа, Рахим же не сводил глаз с ее мамы. Словно чувствовал, что эта встреча будет последней – очень скоро он умер от инфаркта прямо за рулем своей машины, успев свернуть на обочину и остановиться. Его привезли в деревню и похоронили рядом с Сайдой, мачеха Рамиля с остекленевшими глазами и до крови искусанными губами еле сдерживала слёзы. Рамиль плакал, уткнувшись в плечо Диляры, а его юная жена растерянно гладила мужа по растрепанным волосам, как мальчишку...

…Старушка вернулась, бормоча под нос проклятия молодому козлу, который повёл козочек прямо в родной огород, где дозревали остатки капусты.

– Ну уж, давай, говори, доченька, зачем в такую даль-то приехала, – Шакира села рядом с Дилярой, погладила по волосам.

Старушка отдышалась, забыла про своих коз и, с лучистой хитринкой в глазах вглядываясь в лицо гостьи, вспомнившей про заболевшее горло Рамиля, таинственно и долго говорила о врачебной тайне, о том, что она знает все болячки детишек, которые прошли через ее руки. Вспомнила и про то, как с маленькой Дилярой, наевшейся жирных кедровых орешков с Севера, прибежали в медпункт ее перепуганные родители. Диляру эти «анамнизы» возвращали в далекое и милое детство, но то, что услышала про Рамиля от бывшей санитарки, которая искусно делала уколы, могла наложить шину на любой перелом и безошибочно, не хуже Сайды, ставить диагнозы, в пух и прах разнесло ещё теплившуюся в душе надежду и подтвердило ее догадки. Да, у Рамиля была свинка, хуже того, с осложнениями, которые, к сожалению, иногда делают в будущем несчастными и пустыми некоторых мужчин. Диляра терпеливо выслушала целую лекцию об этой нехорошей болезни и о том, как долго лечила сына Сайда, как она, бедненькая, надеялась, что у него все будет хорошо. Шакира-инэй покачала головой и сказала, что о болезни мальчика знали только двое: она да Сайда, которая давно на небесах. Долго утешала тогда свою фельдшерицу и сказала, что будет лучше, если никто о болезни сына, даже он сам, знать не будет. Узнает, будет расстраиваться, думать об этом, гляди и накличет на себя беду. К чему лишние пересуды да разговоры, вдруг и минует чаша сия Рамиля. Одному Всевышнему и известно. Старушка вздохнула: видимо, не миновала, если Диляра спрашивает об этом.

Шакира-инэй замолчала, нахмурила брови. Да, сильно болел тогда сын Сайды, ночами, видимо, спать ребеночек не мог. Бедненькая, прибегала с синими кругами под воспалёнными глазами и пару раз уснула прямо в рабочее время на кушетке, прислонившись к холодной стене: еле разбудила, а то народ ведь ушлый, увидят люди, что прикорнула, сочинят небылицу, а что молодайка-то делает ночами, пока сынок спит, а муж для семьи денежку зарабатывает? Не объяснится ведь потом, гляди и любовь по швам треснет, как ее ветхий рабочий халат. Шакира-инэй еще раз покачала головой и в сердцах посетовала: за какие грехи душе ее Сайды такое испытание, ведь хорошая была семья. Приедет с вахты Рахим, обязательно гостинец передаст для ее детишек, а Сайда сколько раз выручала с больничными? Сама и полы помоет, и шприцы вскипятит, и с денежкой поддержит, пока она своим сопливым ребяткам простуду дома залечивает. Пусть души их будут в раю, может, и смилостивится судьба над их сыночком, ведь таким славным и приветливым рос, хорошим парнем стал, высоким и статным, в мать свою. Шакира помнит, как он приезжал в деревню на машине, вокруг которой бегали парнишки и цокали языками: видимо, хорошая была очень, больших денег стоила. А Рамиль – красавец-красавцем, загляденье одно, да и только! Шакира тоже зацокала языком и не поверила Диляре, что теперь он наел толстые щеки и прячет от сестры появившийся живот. После, набрав цветов в палисаднике, сходили на кладбище: могилки подруг и Рахима, ухоженные, с подкрашенными в яркий зелёный цвет оградками, были рядышком – как и шли по жизни. Шакира-инэй присматривает за ними, иногда пересказывает деревенские новости и верит, что души их ее слышат.

Давно не была Диляра на могиле матери, но не заплакала: мама прожила недолгую, но добрую жизнь, до сих пор приходят сюда ее благодарные ученики, которые последовали мудрым советам своего учителя и нашли в этой жизни собственную дорогу. В первое время она часто приезжала в деревню, ходила на кладбище и после долго не могла прийти в себя, плакала и не находила себе места. И однажды недовольная Шакира зло проворчала, что зря она ходит к могилам как на работу, души ушедших беспокоит, обновляет горе и умножает свои печали. Нечего память свою слезами без конца поливать, пусть лучше раздаёт милостыню да поминает добрым словом, сказала сердито. Диляра послушалась, и, действительно, ей стало легче.

После сходили со старушкой на родную улицу: Диляра издали окинула взором родной дом с новой ярко-вишневой крышей, изменившийся до неузнаваемости. Новые хозяева обшили его ровненькой, цвета топленого молока вагонкой, поменяли заборы, вставили хорошие оконные рамы, и только богато усыпанная краснеющими гроздьями рябина в палисаднике та же. Стала еще выше и ветвистее...

Утром, нагруженная гостинцами Шакиры-инэй, Диляра уехала на вокзал и, трясясь в стареньком рейсовом автобусе, все думала и думала о Рамиле, единственном в ее жизни несчастном братике, подаренном судьбой. Слезы катились из глаз и, срываясь, капали на куртку. Она их не вытирала, потому что никто её не узнавал в полупустом автобусе, в котором, подпрыгивая на редких ухабах, дремали незнакомые пассажиры.

В купе соседей не было, и это обрадовало. За окном, навевая скуку и сон, мелькали жиденькие березки, уже тронутые желтизной, но спать не хотелось. Было печально и до слез жаль не Рамиля, а Тамару, у которой есть родной кров – красивый, светлый и уютный, есть работа, на которую ходит как на праздник, большой и добрый муж, от чьего прикосновения у неё кружится голова и захватывает дух. У ребят любовь, светлая, чистая, но до чего же хрупкая и уязвимая. Томка здорова, как никто, может родить кучу славных и здоровых ребятишек, о которых мечтала ещё со студенческих лет, но теперь эта мечта рушится на корню. Диляра понимала, что, к сожалению, жестокая правда Шакиры-инэй может обернуться большой бедой, разрушить добрую семью, счастливый и благополучный брак, окончательно убивая надежду Тамары на звонкий смех детей в их с Рамилем семейном гнездышке. Рамиль бесплоден, и это, что поделаешь, факт... Диляра перевела взгляд с унылых картинок уходящего лета, убегающих за окном поезда, на свои задрожавшие руки, закрыла глаза и прислушалась к нервному стуку колёс. Знала, что Тамара ни за что не уйдёт от мужа, потому что просто умрет от тоски, ведь даже недолгие командировки и разлуку с ним переносила с болью, без конца звонила ей, особенно одинокими вечерами. Да, Рамиль пока о детях не думал, молчал, ему просто было не до того. Он упивался счастьем со своей женой, лихо и легко перескакивал с одной хорошей должности на другую, без конца уезжал на курсы повышения квалификации, осваивал новые технологии, и его, исполнительного, аккуратного, ответственного и видного, давно уже приметило начальство. Рамилю, если честно, пока было не до детского плача и колясок с пелёнками, и он сам как-то признался в этом сестре, но ведь эта самодостаточная, без детишек идиллия не может продолжаться бесконечно долго. Что-то нужно было делать, но что? От резкого рывка завизжавших тормозов Диляра вздрогнула сама, посмотрела за окно, в которое осторожно вглядывались, навевая непонятную тоску, сумерки. Приехали!

Она сразу заехала к подруге, Рамиль был на работе. Тамара выслушала ее, нервно перебирая концы намотанного на шею шарфа, и наотрез отказалась посвящать мужа в эту историю. Закрыла лицо руками, простонала, что это ее судьба, ее крест, который должна пронести и пронесет. Плакать не стала. Сказала, что в перевоплощение душ, родовую карму и непонятные грехи родителей, которых никогда не видела в жизни, она не верит и махнула на все рукой. Пусть все будет так, как есть, сказала Тамара, но Диляра не находила покоя, пытаясь найти хоть какие-то ходы-выходы из тупиковой ситуации, и каждый раз, принимая новую жизнь в свои руки, молила Всевышнего о помощи своему Рамилю и его жене. Наконец, небеса услышали ее мольбу, пожалев или ее, или Тому, или ее братца. Но это было уже не важно!

Совсем скоро в один из обеденных перерывов в ординаторскую влетел Рамиль с выпученными от радости глазами, вырвал свою Дилю из кресла и закрутил по комнате, целуя и визжа, как поросёнок. Благо, никого из врачей в кабинете не было. Свершилось! Его, и именно его из троих претендентов направляют в пятилетнюю командировку в Алжир помогать дружественному народу осваивать нефтяные недра страны, а заодно тихонечко присмотреться к ее интересным технологиям и опыту! Едет через месяц, с семьей! Решено!

– Как? Какая командировка, какой Алжир, Рамиль? – Диляра выскользнула из его объятий. – А ребёнок? А Тамара? Она не выносит его в такой жаре!

Она до сих пор помнит выражение его лица: оно сначала потемнело, потом побледнело, после пошло багровыми пятнами, губы его задрожали, а в широко открытых глазах застыло недоумение:

– Диля! Ты что? Какой ребёнок?

– Твой! Ваш с Тамарой, чей же ещё? – Диляра отряхнула смятое платье и с удивлением уставилась на Рамиля: – Или я секрет раньше времени выдала?

Рамиль со стоном медленно опустился на диван, глаза его потухли, что-то промычав, схватился за голову. Это невозможно! Это невозможно! Какой ребёнок! Он ничего не знает об этом! Тома ничего не говорила! Самое страшное – обратной дороги уже нет! Он столько ждал! Это была его мечта! Он столько шёл к ней! Рамиль, запинаясь, затараторил о безответственности, о будущем, о том, что его, возможно, выгонят из партии, и на его дальнейшей карьере просто поставят крест.

Диляра села напротив, погладила по голове, как в детстве, пытаясь успокоить. Вдруг Рамиль вскочил и, даже не попрощавшись, бросился к двери.

– Ты куда? – Диляра знала, что он побежал к Тамаре в поликлинику, и кинулась к телефону.

Она опередила его. Объяснила подруге, что сказать мужу, что будут делать дальше и все у них получилось как нельзя лучше. Тамара, чтобы не разрушать судьбу любимого мужа, «сделала аборт» у Диляры, а Рамиль, убивший своего неродившегося малыша, точно сына, от горя и собственного предательства чуть не запил и после подарил жене дорогущие серёжки, за которые выложил всю месячную зарплату с премиальными. Подругам было не по себе от обмана, но другого выхода у них не было. Очень скоро Рамиль и Тамара спокойно улетели в Алжир, прожили там положенную пятилетку, благополучно вернулись с хорошими деньгами и без детей. «Тот первый аборт навсегда убил в Тамаре возможность родить ребёнка» – вот и все.

Летели годы, менялась до неузнаваемости привычная жизнь, Рамиль основал свою небольшую нефтяную компанию, набрал хорошую команду, правильно «сделегировал», как смеялся сам, свои полномочия, стал богатым, толстым и успешным. Диляра иногда удивлялась тому, как из вечно хныкающего плаксы Рамиля, который как неуклюжий хвост вечно таскался за ней, вырос Рамиль Рахимович с крепкой хозяйственной жилкой, живым умом, умением смотреть далеко вперед. Как многие толстяки, был смешным и добрым, но справедливым и жёстким, когда нужно. Его открыто побаивались и уважали партнеры, конкуренты считались как с принципиальным, деловым и честным человеком, а коллеги знали как очень ответственного руководителя. Но никто не мог предположить, что у него, выросшего без родной матери, по-детски ранимая душа, что он моет свободными вечерами в ароматной ванночке ножки своей любимой жены, часто бегает к своей сестре «плакаться» и любит, когда она гладит по голове братика, как в детстве. Когда его в шутку называли олигархом, недовольно кряхтел, но не обижался. Построил большой загородный дом с садом, в котором росли диковинные цветы, выучил подруг водить машину, возглавил, на радость жене, попечительский фонд, опекающий детский дом, где выросла Тамара. Он ни разу не упрекнул жену в том, что у них нет детей, не обиделся, когда она, несмотря на его уговоры, не бросила свою отдушину-работу и все так же работала педиатром в поликлинике. Тамару Романовну за простоту и отзывчивость уважали в коллективе, любили детишки, мамы были бесконечно благодарны ласковому доктору, которая безошибочно ставит диагнозы, назначает правильное и недорогое лечение, очень приветлива и никогда ни на кого не повышает голоса. Вечерами Тамара звонила подруге, часами рассказывала о своих малышах, и в голове Диляры была полная каша-малаша из вылеченных от разных болячек ванек, санек, тимуров и ильдаров. А Рамиль, прибегая по привычке к своей Диле, часто корил себя за то, что выбрал тогда между жизнью в Алжире – чтобы провалиться этому пеклу в собственной пустыне! – и малышом – точно сыном, частичкой своей плоти, будущим наследником и продолжателем семейных дел. Ошибся, говорил он и грустно повторял отцовскую поговорку, что «даже конь четвероногий и то спотыкается». Что ж теперь, прошлое не вернёшь, молод был и тщеславен, да и ума, видимо, не хватило. Томку свою на всю оставшуюся жизнь сделал несчастной. Другая давно бы ушла к другому или бы просто прогнала за такое предательство. Детей из детского дома не хотел, отправлял бездетную жену в хорошие санатории, даже за границу, чтобы она хоть как-то могла развеять свою печаль. В глазах его была тоска, Диляре становилось не менее тяжко, но она была уверена в том, что тогда подруги приняли единственно правильное решение.

Шли годы, тускнели чувства, утихала страсть, и любовь Рамиля к жене постепенно ложилась на дно его души. Деньги текли в его руки, как нефть из новой скважины, и братца потянуло на новые чувства. Диляра помнит тот грустный вечер, когда прибежала, вся в слезах, задыхающаяся от обиды и волнения Тамара. Она без сил упала на диван и горько зарыдала. Вчера, отдавая в стирку, нашла на вороте рубашки мужа пятно от яркой помады, чужой и дорогой. На вопрос жены Рамиль даже глазом не моргнул, притянул к себе, поцеловал и улыбнулся: поздравляли своих именинниц с днём рождения, видимо, одна из них на радостях за хорошую премию и оставила след. Он любит жену, и пусть его дорогая и единственная не портит себе и ему нервы всякими подозрениями. Тамара успокоилась, но сегодня по домашнему телефону незнакомый женский голос наговорил такое, что она чуть не упала в обморок. Муж ей изменяет с известной, уже в годах певичкой из филармонии, которая к тому же замужем. Тамара всхлипнула. А вдруг его, такого доверчивого, обманут и вроде бы от него и родят? Ведь уйдёт к ней! Что тогда будет делать? Умрет от тоски одна! Между прочим, только теперь поняла странное поведение мужа в последнее время, его непонятное равнодушие к ее ласкам, позднее возвращение, вечную усталость на работе. Самое интересное, он теперь забывал мыть ее уставшие от беготни по домам своих малышей ножки. Диляра успокоила подругу: закатывать истерики и разбираться в амурах мужа не нужно. Смысла нет, можно только навредить. Более того, все, что ни случается, к лучшему, и обнадеживает то, что дама сердца – не профурсетка сопливая, а зрелая, тем более замужняя женщина, если верить звонку, и в ней Рамиль уже точно не видит мать своих будущих детей. Подумав, приняли решение. Через неделю Тамара увезла мужа на Кавказ, на целый месяц, чтобы поостыл. После возвращения у Рамиля начались проблемы с его баррелями, и он, спасая дело, видимо, махнул на своё увлечение рукой. Тамара же была рядом, прочитала, где могла, всю актуальную информацию на нефтяном рынке, серьезно выслушивала беспокойную речь мужа, давала мудрые советы. Он успокоился, как раньше, начал ходить за ней по пятам, требуя внимания и ласки, и снова перед сном мыл в ванночке любимые ножки жены. Но Диляра все же решила аккуратненько, между делом, «проверить» братца. Как-то пришёл с огромным букетом и тортиком после удачной сделки с арабами, был в настроении, глаза блестели, а светлый костюм с хорошим галстуком удачно вписывался в его колоритный образ. Диляра улыбнулась: как красив ее братик! Она обняла его, звонко поцеловала, и тот, довольный, плюхнулся на диван.

– Рада за тебя, дорогой, – Диляра села напротив. – Как ты красив, Рамиль! Все же какая молодец наша Тамара, умеет тонко, со вкусом оформить твою внешность, даже толстую, прости меня, господи! Повезло тебе! Но что-то от тебя, радость моя, чужими духами несёт: таких у твоей жены нет, это точно! Что, другие ароматы, с нотками восточной ночи, начали нравиться? Или мне показалось?

Рамиль поперхнулся и с удивлением уставился на Диляру:

– Ты что, Диль? За обедом с супругой партнера из Кувейта сидел рядом. По духам только и понял, что это замотанное в черное с головы до ног чудо – молодая женщина.

– Шучу, братец. На свете нет и не может быть больше такой умницы и красавицы, как твоя Тамара. По секрету скажу: она безумно любит и будет любить только тебя. – Диляра улыбнулась. – Мы часто перемываем твои косточки. Если бы ты знал, как у неё загораются глаза только от одного твоего имени! Береги ее, Рамиль, и никому не отдавай! Она красивая и сильная. Обидишь ее – не простит. И так же, как я перед своим, навечно закроет перед тобой дверь.

Рамиль промолчал, допил кофе, долго ковырялся в кусочке торта. Ему позвонили, хмурая тень пробежала по его лицу: что-то не так пошло с последним договором, недовольно буркнул он, поцеловал сестру и захлопнул дверь. Диляра села на тёплый после Рамиля диван, закрыла глаза. Рамиль, Рамиль, братик единственный, любовь ее, печаль ее, почти седой, а глуп, как и многие мужчины. Он и познакомил, в кинотеатре, свою сестричку со своим бывшим сокурсником. Рамиль тогда чудом достал билеты на новый фильм и, довольный, привёл под ручки своих любимых женщин на вечерний сеанс. Друзья встретились, радостно обнялись, и Рамиль, сияя от радости, представил Диляре ухоженного молодого человека в хорошем пальто и меховой шапке. Звали его звучно – Закир, и сам он был громким и шумным. Его место оказалось как раз позади нее, Диляра чувствовала горячее дыхание красивого мужчины, взгляд в спину, от которого ее бросало то в жар, то в холод. Она весь фильм просидела как на иголках, ничего не понимая и просто уставившись на экран, на котором мельтешила чужая любовь и кипели чужие страсти. Ей было не до кино! После сеанса дружно поели пирожного в кафешке рядом, попрощались, и все…

 

 

3

 

Диляра грустно улыбнулась. В ту холодную зимнюю ночь так и не уснула: смотрела на звезды, зацепившиеся за кружево покрытого инеем окна, пока они не растаяли в проснувшемся небе, и до утра слушала спокойное дыхание соседки, с которой делила комнату в общежитии. Без конца ворочалась в постели, думала о неожиданной встрече с этим симпатичным молодым человеком. А ведь в нем было что-то по-настоящему мужское, щемящее душу, сильное, даже жёсткое, и он чем-то, волевым подбородком, что ли, напоминал профессора Вахитова. После той дурной бессонной ночи, перевернувшей ее душу, жаждущую любви и нежности, Диляра думала о Закире уже каждый день, и когда в одно прекрасное утро, забывшись в сладких девичьих грезах, проехала свою остановку, опоздала на оперативку и ей очень хорошо попало от начмеда, твердо сказала себе: хватит, дорогая, помечтала и будет! Но неожиданно Рамиль привёз друга в деревню, где Диляра и Тамара готовили поминальный обед по ушедшим родителям. Увидев в дверях улыбающихся гостей, Диляра остолбенела. От таинственно-пристального взгляда Закира у нее странно закружилась голова, что-то словно оборвалось внутри, а ее гулко застучавшее сердечко как будто пронзило острым скальпелем. Знала, что такое бывает только от любви, настоящей, глубокой и обжигающей, как пламя, потому что странно задрожали руки, ноги ослабли, и ее молодое тело, еще не знавшее мужских ласк, вдруг обмякло. Она чуть не уронила казан с горячей лапшой, но успела грохнуть его на край стола. Крышка полетела на пол, а пар, вырвавшийся наружу, прихватив брызги встревоженного бульона, больно обжег лицо и руки. Хлопотавшая рядом Шакира-инэй охнула, побежала за свежим гусиным жиром, и после все долго смеялись над переливающимся под лампой всеми цветами радуги лоснящимся лицом Диляры.

Закир, поздний и долгожданный сын, родился в городе, родители, ученые-нефтяники, переехали на старости лет в родную деревню, и молодой человек жил один в огромной квартире в центре города. Он полюбил ее: Диляра с миндалевидными глазами и «соболиными бровями», как подшучивала Тамара, была очень яркой и видной, что-то в ней было неуловимо-гордое и притягательное для окружающих. Несмотря на то, что Закир был моложе ее, выглядел старше и уже серьезно занимался большой наукой. Через месяц они поженились, и счастливый муж, к радости общежитской соседки, которая недавно подружилась с хорошим парнем, забрал свою молодую жену в своё жильё. У Закира был прооперированный еще в детстве порок сердца, и его родители были безмерно рады тому, что деревенская невестка – не только мастерица на все руки, хорошая и ласковая хозяйка, но и врач, и сын, которого больше интересовали нефтяные скважины, чем своё сердце, отныне под надёжным присмотром. Жаль, что не успели понянчить долгожданного внука, умерли друг за другом, оставив сына снохе.

Они любили друг друга, страстно, по-настоящему, Диляра делала все для того, чтобы Закир мог заниматься своими бесконечными проектами, и когда родился Салим, пыталась оградить мужа от лишних семейных и бытовых хлопот. Крутилась как белка в колесе, но успевала везде: и дома, и на работе – как и положено хранительнице семейного очага. Диляра стала хорошим доктором, разработав собственную методику и технологию, делала сложные операции, возвращала даже безнадежным простое женское счастье родить здорового малыша. Каждый раз, когда в тишине операционной раздавался крик новорожденного, вспоминала тетю Сайду, улетевшую в небо вместе с малышом по вине нерадивой акушерки, и тихо гордилась собой. Диляра выписывала столичные журналы, где было много интересного и полезного, читала умные и полезные статьи и писала их сама. Теперь ее знали в ученом мире, приглашали на многочисленные конференции, на которых она заводила полезные знакомства, перенимала опыт других и делилась своими идеями.

В их светлом и уютном семейном мирке все было хорошо, от диссертации Диляра отказалась и считала, что лучше остаться хорошим практиком. В семье достаточно одного ученого, она жена и мать прежде всего: что ещё нужно для счастья человеку, у которого любимая работа, тёплый дом, семья, родной и любящий человек, Рамиль, самая лучшая в мире подруга, прилежный сыночек? Даже отказалась от хорошей должности в другой больнице и осталась в своей: Диляра не любила метания с одного места работы на другое, у неё уже были свои постоянные пациентки, надежные коллеги, внимательное руководство. На второго ребенка Диляра не решилась: у сына обнаружили сложный порок его крохотного сердечка, и с мужем сделали все для того, чтобы поставить Салима на ноги. Прооперировали в хорошей клинике, прошли длительную реабилитацию: сын вырос и сам стал кардиохирургом. Диляра улыбнулась – талантливым ученым и успешным кардиохирургом, которого даже признали в другой стране. А как же иначе? Было с кого брать пример! К тому времени Закир стал известным ученым, написал кучу научных книг, статей и учебников, заведовал кафедрой, наотрез отказавшись от административной работы, которая, как говорил, сушит научную мысль и отнимает много времени и нервов. У него были успешные и богатые партнёры, многочисленные хоздоговорные проекты. Покупая очередное красивое украшение для жены, он, довольный, подшучивал, что, в отличие от ее братца-олигарха, который в шаге от инфаркта, потому что даже во сне видит капризные, как весенний день, цены на свои баррели, спит спокойно, хотя в последнее время Диляра, просыпаясь ночами, часто не находила мужа в постели. Закир уходил в свой кабинет с чашкой кофе, почему-то плотно закрывал дверь, часто ночевал там на неудобном диване, а после говорил, что, видимо, бессонница, верная подруга старости, начала стучаться и в его двери. Диляра спрятала далеко баночку с кофе и пыталась поить его на ночь молоком с медом, но бесполезно. Решила отвести мужа на прием к бывшему однокурснику-неврологу, но Закир, как всегда, поцеловав жену, отшутился и отказался.

Все оказалось проще простого. День, перевернувший ее жизнь, Диляра Аксановна помнит, как будто он был вчера. Женщина полетела на очередной научный форум в Питер, куда ее лично, умоляя, пригласили организаторы, оплатили все расходы, заселили в самую лучшую гостиницу на берегу Невы. Все было замечательно, новые идеи, хорошие презентации, но заболели два основных докладчика следующего пленарного заседания, и работу конференции решили завершить на день раньше. Диляра не стала менять билет: решила прогуляться по Питеру, здесь чудные белые ночи, волшебный развод мостов, неземная архитектура и просто божественная атмосфера пропитанного духом врожденной интеллигентности города, в который ей хотелось возвращаться всегда. Тем более и Закир будет ждать жену только завтра к вечеру, а она может помешать ему с новым проектом. Дул ласковый ветер, играя ее волосами, было легко и хорошо на душе. Диляра удачно выступила с докладом на основном пленарном заседании, вызвав кучу вопросов и оживленную дискуссию, обменялась визитками с многочисленными коллегами – и своими, и зарубежными. Любопытные взгляды, неподдельный интерес к теме, искреннее внимание к каждому ее доводу и ответная реакция – она была на высоте! Ей очень шёл небесно-голубой костюм, сшитый специально для Питера, более того, коллега из Якутии шепнула, что колоритные черты лица выигрышно выделяют ее среди других участниц-женщин и она ей даже немного завидует. Диляра была хороша и знала об этом: как сказал профессор Вахитов, его ученица была красивой студенткой, а стала просто потрясающей женщиной.

Она медленно брела по набережной, наслаждаясь тишиной, подставляя лицо ласковому ветерку, и улыбалась – от счастья, от добрых впечатлений сегодняшних встреч, от того, что завтра будет дома. С мужем. Она его любила и люто ненавидела свои и его командировки.

Зазвонил телефон. Диляра ждала вестей от коллеги-хирурга: предстояла ответственная операция молодой роженице, и он должен был непременно сообщить о результатах. Но в трубке робко залепетал чужой голос встревоженной и, видимо, взрослой женщины. Она говорила долго, торопливо, останавливаясь и запинаясь:

– Извините меня, пожалуйста, доченька, но я должна была вам рассказать про всю эту гадость. Потому что благодаря вам я живу, потому что вы спасли мою единственную дочь, я стала бабушкой и вы сделали меня счастливой. Извините ещё раз… – голос задрожал и ещё долгим эхом отзывался в помутившемся сознании Диляры.

Она прислонилась к парапету, не веря услышанному, долго смотрела на тусклые волны устало катившей свои воды реки. Это ее немного успокоило, Диляра опустилась на скамью рядом, закрыла глаза. В висках стучало одно: не может быть, не может быть, не может быть! У Закира любовница, вот уже лет пять. Звонившая женщина знает его в лицо, потому что он выходил из кабинета, когда в те жуткие для неё и дочери времена ждала приема у двери ординаторской. Соседка, как оказалось, школьная химичка, шепнула тогда, что этот видный мужчина – муж доктора, известный учёный-химик, завкафедрой в институте, в школу к ним не раз приходил на встречу с отличниками. Она тогда от души порадовалась за Диляру Аксановну: рядом с ангелом-спасителем во плоти должен быть именно такой видный человек! Но вчерашний день ее совсем не обрадовал: зашла проведать свою приболевшую подругу и на лестничной площадке столкнулась с мужем доктора. Были сумерки, но она узнала его: такие рослые и красивые люди не забываются. Он был не один, а с молодой соседкой ее приятельницы. Взявшись за руки, они, весело переговариваясь, прошли совсем рядом, не обратив на нее внимания. На вопрос, что за кавалер у ее девицы, подружка-старушка недовольно махнула рукой. Пятый год к ней, бессовестный, ходит. Семья у него, да и в годах, почти в отцы годится, а все туда же. Но чертовски красив, прямо как из сказки, и обходителен – настоящий джентльмен из иностранного кино! Профессор он каких-то наук, в институте работает, вроде культурным должен быть, а все туда же: к молодым да сладким тянется. Вот она, интеллигенция! Какой пример своим студентам подает? Но всегда здоровается и улыбается при встрече: конечно, за столько лет родными почти стали. Букеты дорогие девчонке охапками носит, ремонт недавно в квартирке сделал, мебель хорошую привёз, а старый стол с резными ножками, еще крепкий, со стульями занесли ей. Совсем недавно кольцо с бриллиантом подарил, показывала. Ну и что? Стекло стеклом, с маковое зернышко: был бы этот камушек с фасолину, понятно, можно было похвастаться, а тут, подумаешь, денег больших стоит, а вида никакого. Самое любопытное: кавалер ходит, ходит, но замуж не зовёт, водит эту глупышку за нос. Та верит и надеется, что уйдёт из семьи. Не любит, говорит, он свою тетку старую, жалеет только. Ещё лаборанткой, когда на кафедру пришла, в него вцепилась, сейчас уже в аспирантуре, диссертацию вместе ночами, как эта бессовестная смеётся, пишут, когда жена его в командировках. Врач, что ли, она, не знает. А сегодня с утра забегала и оставила кота: домой не вернётся, останется у своего – статью вместе какую-то пишут в иностранный журнал. А кот всю ночь будет мяукать и царапаться в дверь: никого, кроме своей непутевой хозяйки, не признаёт, паршивец. Еще, бессовестная, повертелась перед ее зеркалом в прихожей, чуть вазу не снесла: в курточке новой, очень красивой, голубенькой. Из Казахстана хахаль недавно привез ей и жене, она выбрала этот цвет, а докторше отправила розовый, пусть, говорит, на старости лет молодится! Вот она, современная молодёжь. Профессоров им готовых подавай – с квартирами, машинами, деньгами! Вот и все. А жена, видимо, снова в командировке, если та девица ночевать в ее доме собралась. И как носит земля таких людей…

Напротив, на скамеечку, присели старички: он, сгорбленный, с нависшими кустистыми бровями с проседью, в светлой одежде, в соломенной шляпе, она, с морщинистым личиком и ярко накрашенными губами, кокетливо обмотала шею газовым шарфиком. Они, как влюблённые студенты, держались за руки, на которых тускло мерцали выцветшие со временем обручальные кольца, и смотрели друг на друга. Да… Счастливая равновеликая старость. Мечта каждой женщины. Диляра Аксановна мотнула головой, словно встряхивая нахлынувшую тоску, встала и тихо побрела в гостиницу. Собрала вещи, поехала в аэропорт и вылетела ночным рейсом домой. Молча смотрела в иллюминатор, в ночную пустоту, в которой изредка, как крохотные светлячки, светились рассыпавшиеся в темноте огоньки. Хотела успокоиться: гнала от себя прочь скверные мысли, беззвучно, одними губами повторяя как попугай, что проблемы нужно решать по мере их поступления, но не получалось. Наконец, заставила себя отбросить свои грустные думы, попросила сухого вина, чтобы погасить тупую боль под ложечкой. Хотелось вздремнуть, но не получилось, и встревоженное сознание, потерявшее покой, друг за другом, не останавливаясь, закрутило в памяти картинки из прошлой жизни…

Вот их скромная свадьба в родительском доме, потому что это была мечта матери, сияющие лица друзей, светлые поздравления, суетившаяся Тамара с красным лицом, плачущая от радости за душу рано ушедшей Вилии Шакира-инэй, влюблённые глаза молодого мужа и Диляра в кружевном платье. Как она была счастлива тогда! Вот их своя, собственная, квартира, радостные свекор со свекровью, которые как родную приняли в свою семью сноху, блестящая, без единого «черного шара» защита Закиром кандидатской диссертации. Вот она ждет ребенка, и свою беременность, тяжёлую, токсикозную и выворачивающую ее наизнанку и днём и ночью, помнит с содроганием до сих пор. Она, сама гинеколог, знала, что все это не очень хорошо и для неё, и для малыша. Последние месяцы провела в больнице, где и работала, и смогла сохранить единственную в своей жизни беременность… Страшная нефропатия, ей сделали кесарево, и на свет раньше положенного срока появился Салим, с пороком сердца, слабенький, морщинистый, с синим ротиком, с тоненькими и кривыми ножками и ручонками, с темными волосиками – в папу. Диляра улыбнулась: отчётливо помнит покрытое пушком, родное, скривившееся от громкого, по-настоящему мужского плача личико сына, его кругленький, пуговкой носик, покрытый малюсенькими белыми точками, как зернышками, ямочку на подбородочке и обвисшие, как у старичка, щечки. А каким стал он сейчас, этот недоношенный сын с больным сердечком, которого профессор Вахитов вовремя вытащил на белый свет! И правильно сделал: спас тогда и Диляру, свою любимую ученицу, и мальчонку, которого он после не узнал, встретив на серьезном научном симпозиуме. Высокий, статный, с чёрной шевелюрой, хирург-кардиолог, молодой профессор, уже снискавший уважение и среди своих, и зарубежных коллег, мамина любовь и гордость! Улыбка скользнула по губам Диляры: вот она, жизнь, – пуговка превратилась в гордый орлиный нос, который сводил с ума не одну красавицу и вскружил голову кардиологу Люсинде, с которой Салим познакомился на стажировке в Сан-Франциско. Молодые доктора полюбили друга, перебрались в Нью-Йорк поближе к родителям-врачам невестки, у которых своя авторитетная частная клиника. Салим хорошо зарабатывал, прислал после кучу денег на защиту отцом докторской диссертации, а матери подарил дорогущую модную сумку, на которую приходили любоваться молодые гинекологи. Сноха родила девочку, похожую как две капли воды на своего папу. Салим, молодец, построил загородный дом, перевёз туда семью, стал солидным джентльменом, у него, известного кардиолога и практикующего хирурга, свои пациенты, которые ему доверяют.

Диляра вздохнула, а в душе, где-то в ее глубинах, заныло. Как же они вместе с Закиром, не отрывая от экрана глаз, полных слез умиления, смеялись шалостям крошечной внучки, позирующей по скайпу как заправская голливудская звезда! Собирались полететь к детям в гости, уже собрали документы для визы, и вот на тебе! Диляру передернуло. Надо же! Один телефонный звонок с глухим и запинающимся от волнения лепетом может просто так взять и перечеркнуть привычную жизнь, разделить ее на «до» и «после».

А вдруг? А вдруг все это неправда? Зависть? Или просто злая шутка? Искорка несмелой надежды вдруг вспыхнула, но тут же погасла, потому что Диляра начала вспоминать чужие запахи, пропитавшие волосы мужа, бесконечные неожиданные командировки и незапланированные заседания и совещания, после которых приходил сам не свой, говорил, что устал, и, вытянувшись во весь свой рост на диване, смотрел каким-то странно застывшим взглядом на потолок и мечтательно улыбался. Он даже как-то невнятно пробурчал, что думает о новом проекте очень важном для усовершенствования нефтепереработки. А недавно, проснувшись ночью от оглушительного громового раската и треска молнии, неожиданно скользнувшей по глазам и напугавшей ее, услышала тихий разговор мужа по телефону. Села на кровати, от скрипа Закир вздрогнул, повернулся к жене. Его, оказывается, замучила бессонница. Он тогда снова отшутился: враги-конкуренты не дремлют, а ночная гроза – самое лучшее время для тайных переговоров. Диляра поверила. А вот ремонт в жилье любовницы, если она действительно есть? Да, муж однажды пришел домой сконфуженный и расстроенный: испачкал хорошее заграничное пальто краской. Виновато улыбаясь, сказал, что на кафедре молодёжь затеяла небольшой ремонт, чтобы не ударить лицом в грязь перед иностранными коллегами, которых ждали в гости со дня на день, и сам же отвез пальто в химчистку. Но самое подозрительное: Закир недавно из Москвы привез очень стильную курточку, но эта вещь была итальянская, и купил он ее в ЦУМе, а не у казахов! Все эти странности, порой вызывающие у Диляры удивление, вдруг, именно сейчас, как пазлы, начали предательски складываться в некое цельное полотно, и ей стало совсем грустно.

В аэропорту было безлюдно, ее никто не встречал. Прошел теплый дождь, пахло пряными клумбами, а на темном небе через разбегающиеся облака тускло мерцали звезды. Диляра поехала домой на такси, молча смотрела на спавший город. Была глубокая ночь, но на улицах то там, то здесь тусовалась полупьяная и веселая молодёжь, и редкие прохожие торопливо, поеживаясь и озираясь по сторонам, семенили по тротуару, разбрызгивая лужи.

Диляра открыла дверь, включила свет, прислушалась к тишине, сняла плащ и увидела на вешалке голубую курточку. Рывком стянув ее, тихо сползла по стенке на пуф и бросила перед собой. Закрыла руками лицо.

– Ты … почему? Ты почему сегодня прилетела? – перед ней, наскоро завязывая халат, стоял растерянный Закир и, поняв всю нелепость сказанного, нервно задергал концы пояса: – Прошу тебя, не ходи в спальню. Я провожу ее, вернусь, и поговорим.

Он поднял жену, повёл на кухню и закрыл дверь. За стеной раздались торопливые шаги, нервный шёпот, тихая возня в коридоре, и дверь захлопнулась. Диляра не помнит, сколько времени просидела тогда на кухне, ей казалось, что время остановилось и все это происходит в каком-то тяжелом сне. Вот проснётся, и все развеется, как утренний туман над речкой в родной деревне. Но это был не сон. Снова перед ней вырос Закир, но уже другой, с надменным взглядом и каменным лицом. Постояв, сел перед ней, налил стопку коньяка и заговорил медленно и зло. Так, и чего она добилась своим неожиданным возвращением? Мужа уличила в измене? Ну и хорошо ей стало? Да, отметили удачную защиту проекта, реализация которого, кстати, принесёт очередные бриллианты не только ей, но и спонсорскую помощь ее безмозглым мамашам, которые плодят нищету, не задумываясь о том, как будут кормить дальше своих детей. Да, привёл в дом, в их крепость, девку на пьяную голову, поступил не очень хорошо, но это в первый и последний раз, и больше подобное никогда не повторится. Прямо сейчас он даёт слово – честное, мужское. Что случилось, то случилось. Сама виновата. Был на седьмом небе от счастья после всех этих хороших событий, эмоции и проснувшиеся силы требовали любви, а она была в своём идиотском Питере, и что ему оставалось делать? Грешен, действительно, очень виноват перед ней. И что теперь? Вешаться? Застрелиться из охотничьего ружья, который вот уже столько лет висит в его кабинете? Подумаешь, осквернил их священное ложе. Перестелет постель новым комплектом или, если Диляра захочет, прямо сейчас выкинет вон эту древнюю койку и завтра же купит кровать из карельской березы с витыми ножками. Вчера только позвонили из мебельного рядом. Или в его кабинете организуют новую спальню – делов-то! Опьяневший Закир противно хихикнул. А девица – приезжая, из команды соперников, завтра и следа ее не будет в городе, даже имя не запомнил.

– Хватит, Закир! – Диляра подняла полные слез глаза. – Не лги, пожалуйста, это тебе не идет. Если хочешь, я напомню, как ее зовут, где живет и сколько лет ты мечешься между ней и старой нелюбимой теткой. Только ты курточки перепутал, ты же знал, что я не люблю розовый цвет.

Закир застыл с открытым ртом, но тут же вскочил с места и, нервно размахивая руками, зашагал по кухне. Он вдруг протрезвел, резко остановился перед женой и, чеканя каждое слово, заговорил. Да, у него есть любовница, давно, молода и очень красива – как модель из модного журнала. Миллионы женщин в мире знают, что их мужья ходят на сторону, но делают вид, что все хорошо, потому что мудры и хитры, если нужно. Тамарку пусть свою вспомнит: Рамиль, братец ее, ни одной юбки пестрой не пропустит, если, конечно, повезёт и кто-то позарится на деньги этого толстяка. Пусть поучится уму-разуму у своей Томки-подружки – всплакнёт пару раз, прикинется дурочкой и пойдет жить дальше: куда она, педиатр, денется без нефтяных денежек мужа?

Закир говорил долго. В конце концов, не услышав в ответ ни единого слова, сел снова и сказал:

– Ладно. Может, это и хорошо для всех, что так получилось. Знаешь, я никогда не озирался по сторонам, но и не перешагивал через женщин, которые сами падали к моим ногам. Она любит меня, и мне с ней хорошо. Я пойду спать в кабинет, уйду завтра и больше не вернусь. Все дела по разводу утрясёт мой адвокат.

Вот и все… Но она пережила и измену, и развод, и самое жуткое – одиночество и холодную постель. Прилетел Салим, после встречи с отцом пришёл мрачный, обнял маму, положил седеющую голову на ее колени и ласково заглянул в глаза:

– Я люблю тебя, самая сильная мама на свете! Не хныкать! Ты знаешь, у тебя ещё есть Люсинда, внучка, тетя Тома с дядей Рамилем, любимая работа. Не хныкать! Прорвёмся!

Закиру остались квартира, капитальный гараж рядом, огромный дом в деревне, на которые еще живые родители оформили сыну дарственные. Из совместно нажитого имущества были только крохотная «двушка» в хрущевке в пригороде, большая красавица-машина, гордость Закира, стараниями Салима приплывшая на корабле аж из Нью-Йорка, да еще почти заброшенный садовый участок, купленный на скорую руку у уехавшего к детям знакомого, до которого вечно занятые руки Диляры Аксановны так и не дошли. Закир подключил все свои великие связи и оставил жене только заросший бурьяном сад, но он не знал, что сын дружит с главным архитектором города, которого прооперировал в своё время. Тот и поведал Салиму, что именно через этот участок в ближайшее время пройдёт важная федеральная дорога и заросшей сорняками земле совсем скоро воистину не будет цены. Диляра же из дома забрала только одежду, оставила подаренные мужем украшения, пришла с чемоданами к Тамаре с Рамилем и начала новую жизнь – без Закира. Через пару месяцев Рамиль и сын помогли с покупкой небольшой, но уютной квартирки в спальном районе, а после продажи дачи Салим прилетел из Нью-Йорка, перевёз мать в просторные хоромы в центре города и помог, вместе с дядей, с открытием частной клиники со звучным названием «Аист». Закир же долго писал Салиму на электронку гневные письма, обвиняя его, бессовестного буржуя, во всех смертных грехах. Даже пару раз пришел в клинику и, еле сдерживаясь, долго выговаривал Диляре, что его кинула бессовестная жена и нахально обманул собственный сын, которого он больше не желает знать!

Сын, сыночек ее, опора и смысл жизни! Он сделал все для того, чтобы мать не сломалась и не зачахла от тоски. И ведь получилось! Диляра жила своей клиникой – светлой, чистой, современной, в которой работал добрый и отзывчивый коллектив, собранный по крупицам, и в которую приезжали роженицы даже из других регионов. Сколько девочек назвали ее именем благодарные мамы, знает только она, а книгу добрых отзывов просто не успевали обновлять.

 

 

4

 

Диляра больше замуж не вышла, но у нее появился добрый и надежный друг, кардиолог, с которым учились вместе. Жена его скоропостижно скончалась от инсульта, детей Всевышний им не дал, и он переехал из соседнего региона домой, устроился на работу в центральную городскую больницу. Встретились случайно на расширенной коллегии Минздрава, очень обрадовались друг другу и пошли отмечать такое доброе событие в тихий и уютный ресторанчик. Не наговорились и пошли домой к Диляре пить кофе. Пили его почти до утра, оба проспали на работу и больше не расставались. Им было хорошо и тепло вместе, сходили в мечеть, прочитали никах. Это были светлые и счастливые дни в ее жизни, но друг вскоре умер: инфаркт, к сожалению, не боится даже кардиохирургов. А мужа Диляра часто видела по телевизору: он обрюзг и стал седым, как лунь. Получил очередную престижную премию за новый проект, написал еще пару хороших учебников для студентов-нефтяников и, как прежде, заведовал кафедрой. Молодая жена успешно защитила кандидатскую, написанную мужем, очень скоро и докторскую, с которой также помог Закир, как шепнула Тамара. Свежие кафедральные новости по секрету передавала ей моложавая бабушка-доцент из соседней кафедры, которая привела на прием внучку. Но все это уже было совсем не интересно Диляре. Единственное, что бросилось в глаза на последней телепередаче: Закир плохо выглядел. Некрасивое одутловатое лицо, набрякшие веки, одышка, которую она почти слышала через экран. Да и Тамара, тоже увидевшая его по телевизору, позвонила, словно прочитав ее мысли:

– Что-то не нравится мне твой бывший, подруга, сердце оперированное, что ли, пошаливает. И куда молодая жена смотрит?

Это жизнь, подумала тогда Диляра Аксановна. Но это уже не ее, а его, с молодой женой, жизнь, и она больше не вспоминала ни о передаче, ни о бывшем муже с отечным лицом, ни о его жене. Но совсем скоро о Закире снова напомнила Тамара: его красавица-половина закрутила роман с молодым профессором из московского вуза, продала все имущество, в своё время заботливо переписанное на ее имя мужем, купила Закиру небольшую комнатушку в коммуналке с пьяными соседями и уехала в столицу. От горя у профессора случился приступ, он попал в больницу, и его не стали переизбирать на новый срок. Теперь он не заведующий, остался всего лишь на четверть ставки и практически не появляется на работе, а лекции за него читают ещё зелёные аспиранты. Вот и все.

Жалеть бывшего мужа у Диляры не было ни времени, ни желания. Закир остался в далеком прошлом, куда уже не было дороги, даже узенькой тропиночки. Она не хотела возвращаться туда, где ее предали. И когда в один из дождливых осенних вечеров позвонили в дверь и перед порогом выросла ссутулившаяся фигура Закира в грязном, обсыпанном перхотью, как мукой, пальто, на ее лице не было ничего, кроме равнодушия. Не стала приглашать нежданного гостя в дом, и на его немой вопрос только качнула головой и закрыла перед ним дверь. Навсегда. После он несколько раз приходил к клинике и подолгу стоял под окном ее кабинета. Чего он хотел, Диляра не знала и не желала знать. Неожиданно прилетел Салим, сказал, что отец написал ему на электронку. Сходил к нему, снова, как тогда, пришел мрачный, сел перед матерью.

– Папа серьезно болен, выглядит неважно, живет в какой-то грязной комнатушке, вонь невыносимая в коридоре. Соседи на пьяную голову закинули что-то в унитаз, устроили потоп в квартире, книги его промокли, слесаря вызывал. – Салим взял Диляру за руку, приложил к щеке. – Мама, ты самая добрая мама на свете! Давай простим его! Верни его домой. Он уважаемый и известный человек, даже неудобно как-то. Понятно, ошибся, сделал очень больно и тебе, и мне, но ты же любила его, разве не так?

Салим помнит, как ходили вместе на рыбалку, как отец научил его плавать, а после он спас девочку, которая чуть не утонула в море. Салим стал тогда героем, хозяин отеля на ужине объявил ему и родителям благодарность, и под торжественную музыку нарядные официанты внесли огромный красивый торт, и Салиму с той девочкой самым первым отрезали по кусочку с розочками. Он еще помнит, что долго переписывались с той девочкой: она была из Киева, но потом как-то все подзабылось. Диляра молчала. Как же объяснить сыну, что возврата в прошлое нет и быть не может? Его отец стал чужим, она до сих пор тоскует по другому человеку, который даже с небес приходит в ее сны, а живой Закир не снился ни разу. Вернуть его снова в дом и в душу просто не сможет и не хочет, а лаборанта и кардиолога завтра с утра к нему направит.

– Я дал отцу банковскую карточку, там деньги, и я буду перечислять ему немного каждый месяц – на хорошую еду и лекарства, – Салим встал. – Мама, а ты организуй к нему, если можно, приход врачей. У него сильная одышка, лекции, говорит, читать не может.

– Да, сынок, об этом как раз и думаю, – Диляра грустно улыбнулась. – Пойдем на кухню, я пирог испекла: в твоей Америке такое точно не поешь.

Салим улетел самым ранним рейсом, а Диляра отправила к Закиру своего молодого терапевта, которой доверяла больше, чем другим. После та зашла в ее кабинет и, по-детски захлебываясь, затараторила. Ужас! Больной, к которому сходила, оказался известным ученым, профессором, который когда-то приходил к ним в школу на встречу по профориентации и портреты которого видела в отцовских журналах. Еще раньше он, важный и красивый, часто выступал по телевизору, но сейчас был какой-то неухоженный, в неопрятной одежде, с жирными волосами. Живет в дурно пахнущей комнате со странными соседями. Только книг у него очень много, и он совсем не похож на свое фото на стене, где он с красивой молодой женщиной.

Сделали кардиограмму, анализы взяли: сердце срочно нужно подлечить, давление скачет. Обещал завтра обязательно сходить в свою поликлинику и купить лекарства. После она все же не стерпела и позвонила своей знакомой, которая недавно устроилась методистом в нефтяной. Та сказала, что не ошиблась: действительно, это он, тот самый важный профессор. В свое время ушел из семьи к своей аспирантке, которая все от него поимела, обобрала до нитки и уехала к любовнику в Москву. А жена, говорят, известный врач, взяла и обратно его не пустила в дом. И правильно сделала, молодец какая!

«Диляра Аксановна! Как мужчина мой меня замуж позовет, я ему тоже, как та профессорская жена, скажу: знай, что ты уйдешь от меня только один раз, и я закрою двери навсегда!» – доктор приняла патетическую позу и, озорно тряхнув выглядывающими из-под колпака кудрями, убежала к своим роженицам.

На следующее утро в новостях Диляра Аксановна услышала, что прохожие обнаружили на улице мертвого мужчину без документов, высокого роста, седого, в галстуке и с дорогим темно-рыжим портфелем из крокодиловой кожи. Она пошатнулась, медленно опустилась в кресло и набрала Салима, хотя там, в Америке, уже была ночь: этот портфель редкого цвета, один-единственный во всем мире, специально по ее заказу сшили на юбилей Закира в Бангкоке, куда она полетела на очередную научную конференцию…

Диляра после часто задавала себе вопрос: а как бы повернули ее жизнь, судьба Закира, если бы простила тогда? И каждый раз говорила себе, что сделала правильный выбор: это был хороший урок на будущее, как она думала, и для красавца-сына, и для ее Рамиля. Диляра вздохнула: вот только почему-то братец решил не учиться на чужих ошибках. Он, обрюзгший от бесконечных обедов с партнерами, с давлением и начинающимся диабетом, пока не понимает, что современные молодые жены, начитавшиеся в Интернете захватывающих историй про волшебные браки с взрослыми богачами, охочими до юного тела, – это большой риск для стареющих мужчин, ослепленных хитрыми и алчными профурсетками. Горстями глотают всякие таблетки перед ночами любви, теряют головы, здоровье, даже жизнь – орлы, понимаешь ли, а не вороны, питающиеся падалью… Кто его знает, может, и ее братец когда-нибудь постучится обратно в дверь Тамары… Кто знает…

Тогда, на суде, Тамара потеряла сознание. Рамиль, бледный, с трясущимися руками, стоял в сторонке и, не моргая, с ужасом смотрел, как суетились возле лежащей на полу жены, теперь уже бывшей, чужие люди. После, когда Диляра под руку вывела шатающуюся подругу с серым лицом и искусанными до крови губами на улицу, он подошёл к ним и виноватым голосом пролепетал:

– Тома, дорогая, прости меня, если сможешь. Так получилось. Я не мог иначе.

– Уйди, пожалуйста, прошу тебя. После поговорим, – Диляра устало махнула рукой, обняла всхлипывающую Тамару и повела к своей машине.

Водитель, который знал Рамиля с тех пор, как начал работать у Диляры, посадил женщин и даже не поздоровался с ним, отвернув лицо со стиснутыми губами. А ведь он, бездетный, столько лет ухаживает за парализованной женой и кормит ее с ложечки, когда уходит на отдых сиделка.

Рамиль оставил жене дом, машину, передал через сестру банковскую карточку, но она ее не взяла. Диляра вспомнила своего Закира, и ей стало грустно. Тамара тяжело переживала развод, пару раз у нее был нервный срыв, и подруги часто ночевали вместе. Диляра, сама прошедшая через эту боль, пыталась помочь ей, оставшейся одной в своем огромном и пустом доме, где каждый уголочек и закуточек напоминали о муже. Что-то нужно было делать, и она повезла подругу в Италию. Накупили там всяких нарядов и модных сумочек, Тамара успокоилась и постепенно начала привыкать к своей одинокой жизни. Диляра теперь уже с радостью выслушивала восторженные рассказы подруги о вылеченных мальчиках и девочках и юных мамочках-всезнайках, которые, начитавшись о болячках в Интернете или родительских чатах, занимаются самолечением и совсем не думают о своих детках. Очень скоро познакомилась с моложавым дедом, военным летчиком в отставке, который пришел на прием с сопливыми внучками. Вдовец, живет один, получает хорошую пенсию, но ведет в школе по соседству кружок по авиамоделированию и помогает вечно занятой дочери-экскурсоводу с детишками. По сияющим глазам Тамары Диляра поняла, что у нее все хорошо, и искренне обрадовалась за подругу…

Шло время, но после той последней и неприятной встречи Рамиль не звонил и не приходил. Наступила осень, тучек в окне Диляры становилось все больше и больше, и когда они, лохматые, словно с налившимися слезами краями, начинали плакать нудным моросящим дождиком, ей становилось тоскливо и тоже хотелось громко выреветься в собственном кабинете. Знала, что Рамиль ушёл жить в их самую первую семейную квартиру, на которую обменяли тогда две Тамарины однушки и в которую Диляра с Закиром часто приходили в гости и оставались ночевать. Тамара тогда как могла помогала беременной подруге, у которой что-то пошло не так: и словом, и советами, и борщами, которые варила для всех в большой кастрюле с помятым боком. Квартиру они не стали продавать, ведь столько добрых воспоминаний было связано с ней! Тем более что это уютное жилище стало удобным пристанищем для приезжающих в столицу друзей и знакомых. В последнее время очень просились квартиранты и студенты, оставшиеся без общежития, Тамара согласилась, но почему-то заупрямился, удивив жену, Рамиль. Да, теперь понятно почему.

Диляра соскучилась по Рамилю, по его кудряшкам, которые щекотали лицо, когда он садился рядом и клал свою голову ей на плечо. Она ничего не стала говорить Тамаре, и однажды после работы, уже поздно вечером, забежала в кондитерскую рядом, купила тортик и пошла в гости. Осенние сумерки сгущаются быстро, ей очень хотелось прогуляться среди терпких запахов отцветающих клумб по опавшей листве в этой божественной тишине, по которой скучала в шумной суете сумасшедших рабочих дней. Брела медленно, вслушиваясь во вкрадчивый шелест ветерка, срывающего с деревьев последние листья, которые долго парили в сгущающейся темноте как огромные ночные бабочки. Кружилась голова: и от свежего воздуха, и от запаха прелых листьев, и от легкого волнения, которое царапало где-то под сердцем. Отдышавшись, позвонила в дверь, которая открылась сразу, словно эта бесстыжая девица, хитрая и расчетливая разлучница, знала о ее приходе заранее. Куча нехороших слов пулей пролетела в голове Диляры, но распахнувшая дверь девушка, в простом халатике в цветочек, с округлившимся животиком и ржавыми пятнами на почти детском личике, вдруг радостно улыбнулась:

– Тетя Диля! Здравствуйте! Я вас узнала по фото. Проходите, пожалуйста.

Диляра от неожиданности чуть не выронила торт. Сняла плащ, мокрые сапожки и по привычке сразу прошла в туалет помыть руки. Оглянулась по сторонам: видимо, Рамиль сделал ремонт, все белое, очень чистое, красивое.

– Тетя Диля, проходите в зал, я пока приготовлю чай, – голос был по-детски наивным и звонким, как хрустальный колокольчик. – Рамиль Рахимович в командировке, будет только завтра, ближе к обеду.

В зале стояла новая мебель, легкая и светлая, а на столике в белых рамках две фотографии: на одной Диляра с Рамилем, на другой – девчушка лет пяти на руках, видимо, родителей. Диляра подошла поближе и передернулась: мужчина с ребёнком был как две капли воды похож на ее братца. Такой же рослый, скуластый, с непослушными кудрями, прикрывшими широкий лоб. Нос, глаза, брови, даже улыбка Рамиля. Чертовщина какая-то! Она нервно мотнула головой.

– Это мои родители, – голосочек за спиной словно прочитал ее мысли. – Вас удивило, что Рамиль Рахимович вылитый мой папа? Да, они очень похожи, один к одному. Я, когда столкнулась с ним в первый раз в детском доме, чуть не крикнула «папа». Если бы не видела собственными глазами, как похоронили отца, решила бы, что это он. Папа погиб накануне моего дня рождения, торопился домой, на праздничный стол, который мы готовили с мамой. Но он не пришёл, его сбил на пешеходном переходе рядом с домом пьяный сын какого-то важного человека. Папу не спасли, а того парня даже не посадили. Вот так.

Отца она помнит до сих пор, помнит его большие и теплые руки, его голос, помнит, как привозил из своих поездок игрушки, больно заплетал косички и отводил в садик, когда болела мама.

– А мама… ваша? – Диляра Аксановна взяла фотографию, с которой улыбалась счастливая молодая женщина в платье в горошек.

Мама умерла через год после смерти отца, у неё было больное сердце, и не смогла, даже ради своей девочки, перешагнуть через это страшное горе. Они оба были детдомовские, одни на этом белом свете, и Нурзие, видимо, судьбой было уготовано повторить судьбу родителей и вернуться в этот же детский дом. Все это молодая хозяйка рассказывала уже за столом, аккуратно разливая чай.

– А с Рамилем Рахимовичем как познакомились? – Диляра незаметно водила глазами за ее тоненькими руками с худенькими и длинными пальчиками, на которых поблескивали нарядные колечки с тускло мерцающими камушками, видимо, подаренные счастливым и любящим мужем.

Первый раз детдомовского мецената, как с уважением шептались за его спиной работники, Нурзия увидела на детском празднике. Она вернулась в родной детдом после пединститута воспитателем, ей нравилось возиться с ребятней, да и квартирка, доставшаяся от родителей, была в двух автобусных остановках. Иногда, когда мимо пролетали переполненные маршрутки, Нурзия успевала добежать раньше, чем застрявший в утренней пробке автобус. Рамиль Рахимович был удивительной копией ее папы, и для девушки, выросшей без отца, этот рослый и седой мужчина сразу же стал родным. Ей иногда очень хотелось показать ему свою бесценную семейную фотографию, но не решалась. Да и неудобно было бы, даже нелепо: подходит, например, к тебе взрослая девица и говорит, вот вы так похожи на моего умершего отца. Пару раз они вместе съездили на его большой, как пароход, машине на какую-то оптовую базу выбирать игрушки для малышей. Он спросил только, как ее зовут, и все время обсуждал по телефону какие-то договоры, ни разу на нее и не взглянув. А Нурзие было хорошо находиться рядом с этим добрым и большим человеком, от которого исходило какое-то невидимое тепло и еще пахло хорошими мужскими духами.

В ее начинающейся взрослой жизни еще не было мужчины, она любила и ждала своего Амира, молодого человека, с которым дружила еще с пединститута и который вот-вот должен был вернуться из дальней командировки. Он часто звонил и говорил, что увезет с собой. Вскоре он прилетел, пришел к ней домой, остался на ночь и назвал своей женой… Утром уехал на недельку к родителям, а Нурзия, обгоняя переполненные автобусы, побежала на работу. Она сияла от счастья, поделилась радостной вестью с любопытными тетками и с нетерпением стала ждать встречи со своим любимым. Но в тот день, когда за ней на работу пришел Амир, как на грех, приехал Рамиль Рахимович и снова повез ее на оптовую базу за призами для победителей конкурса детских рисунков. Амир ее не дождался, и больше она его не видела: как уже после нашептала Нурзие старая медсестра, ее парню сказали, что она вот уже целую неделю катается вместе с детдомовским меценатом, который и сегодня увез ее в неизвестном направлении. Вот и все. Она жила как в тумане, телефон Амира был недоступен, в отчаянии поехала к его матери, которая удивилась и сказала, что сын несколько дней тому назад улетел в командировку на целый год. Убитая неожиданной новостью зашла после на работу за бумагами и сама не своя побрела домой. Помнит, что чуть не угодила под колёса, и знакомый голос окликнул ее. Это был Рамиль Рахимович, она села к нему в машину и на вопрос, почему у его помощника сегодня такие грустные глаза, разревелась как маленькая. Они заехали поужинать, Нурзия залпом выпила огромный бокал вина, потом еще и еще, иначе бы ее сердечко просто остановилось. Рамиль Рахимович повез ее домой и остался на ночь. Ей было абсолютно все равно, она просто не думала ни о ком и ни о чем. На следующий день вечером он пришёл снова: с цветами, с тортиком и протянул Нурзие бархатные коробочки. Увидев золотые сережки и кольца с красивыми камушками, она замотала головой и заплакала. Рамиль Рахимович улыбнулся, обнял ее и сказал, что это подарок хорошей и доброй девушке, которая любит чужих детей как родных. В этот раз он ушёл быстро, звонок на телефон, видимо, был неприятным, потому что заскрипел зубами, а лицо его побледнело. Нурзия не знала, как быть и как вести себя в этой ситуации, украшения она убрала, даже не примерив, а утром все же пришла на работу и осторожно спросила у медсестры, почему этот человек так сильно помогает детскому дому? Она сказала, что его жена тоже отсюда, очень хорошо училась, стала после детским врачом и красавицей, как настоящая артистка из кино. Муж очень любит ее и с удовольствием помогает детскому дому, который, как однажды сказал на встрече с коллективом, воспитал для него самую лучшую жену на свете.

Нурзии стало не по себе, и после работы ноги сами понесли ее в центральную детскую поликлинику, и она сразу узнала жену Рамиля Рахимовича. Высокая, в белом халате и в белом колпачке, с улыбкой на приятном лице, доктор стояла у двери своего кабинета и что-то говорила молоденькой маме. После погладила по косичкам девчушку рядом и закрыла за собой дверь. Нурзия выбежала из поликлиники и, задыхаясь от собственных слез, как угорелая, понеслась по тротуару, задевая недовольных прохожих, и все просила Бога простить ее, грешницу. И когда вечером снова постучался в дверь Рамиль Рахимович, отдала ему коробочки с украшениями и тихо простонала, чтобы больше не приходил к ней, а то с собой что-нибудь сделает. Он ничего не сказал, коробочки не взял, погладил по волосам, вытер слёзы и ушёл, тихо прикрыв за собой дверь.

Его не было несколько недель, Нурзия успокоилась, но, когда, выбегая от директора, в конце коридора снова увидела рослую фигуру Рамиля Рахимовича, чуть не упала в обморок. Она поздоровалась и молча, почти бегом, проскочила мимо него, но уже через полчаса, по поручению директора, ехала в его машине выбирать шторы для детских спален и неожиданно, как ей сказали после, в салоне душного автомобиля потеряла сознание.

Очнулась на больничной койке в палате. Рядом, прислонившись к спинке стула, дремал Рамиль Рахимович, а у столика суетилась рыжая девушка в белом халате.

– Наконец-то! – медсестра улыбнулась, тронула за плечо Рамиля Рахимовича. – Очнулась ваша красавица, жива-здорова, а вы испугались. Я выйду, а вы пообщайтесь, только недолго.

Нурзия увидела широко открытые глаза Рамиля Рахимовича, полные слез, он улыбнулся, взял в свои тёплые ладони ее руку и стал целовать пальчики – один за другим, по очереди, как малышу.

– Что со мной? – спросила Нурзия, еле ворочая прилипшим к нёбу языком.

– У нас будет ребёнок, солнышко мое, – прошептал он и без конца целовал и целовал ее пальчики, прикладывал ее ладошку к мокрой щеке, гладил по волосам.

Нурзия устало закрыла глаза: какой ещё ребёнок? Что он говорит? Ей и так скверно, подташнивает, тупо ноет затылок. Слёзы, догоняя друг друга, покатились по ее лицу, обожгли потрескавшиеся губы.

– У нас будет малыш, непременно сын, да, сын, ты беременна, моя дорогая, моя радость, мое счастье!

– Рамиль Рахимович! Что вы говорите? Какой ребенок? Перестаньте, пожалуйста! Я не хочу его. У меня никого нет в этой жизни, а вы – ребёнок!

Он резко встал, накинутый на плечи халат скользнул на пол. Подошёл к окну, долго смотрел на небо, провожая взглядом скользящие по нему белые облака. Сел рядом.

– Ребёнок будет. Наш. И у него будут родители, ты и я, будет свой дом, большой и светлый. Я сделаю все, чтобы вы были счастливы, – он снова взял ее руку, прижал к щеке. – А теперь, дорогая, внимательно выслушай меня.

Давным-давно, когда был молод и глуп, он совершил главную ошибку в своей жизни: заставил жену сделать аборт – ради какой-то загранкомандировки в какую-то страну. Если бы он знал, чем обернётся после эта поездка? И стоило ли ради денег и собственного честолюбия, столько лет жариться под солнцем в пустыне? Нет, не стоило. Этих никчемных командировок затем было столько, сколько звёзд на небе, у него было много, очень много денег, но не было детей. Сестра его Диля – женский врач, знает все про эти дела, она и сказала, что первый аборт – это практически крест на дальнейшей материнской судьбе. Он лишил жену счастья стать матерью, убил собственного неродившегося ребёнка. И вот уже столько лет пытается искупить свою вину, взял шефство над детским домом, где выросла жена, помогает как может, но все равно бесконечно виноват перед ней, потому что он убийца. И брать ещё один грех на душу – это смерти подобно, и тогда точно в той жизни будет за это гореть в аду. Он ни за что не позволит Нурзии сделать это. Разведётся с женой, узаконит брак, если, конечно, Нурзия согласна, потому что у ребёнка должен быть отец! Жена его – мудрый и хороший человек, она поймёт его и простит. Рамиль всегда был ее опорой и не оставит одну: будет помогать, заботиться, поддерживать, потому что вместе они, дружно, мирно, душа в душу, прожили почти целую вечность. Она часть его жизни и всегда останется в ней. Рамиль Рахимович замолчал, вытер слёзы Нурзие и сказал, что волноваться теперь ей вредно, а то сын родится плаксой, как и его отец в детстве, и будут они сидеть ночами у колыбельки, а деньги для семьи кто тогда будет зарабатывать? Он засмеялся, улыбнулась и Нурзия. Видимо, так суждено, решила она, значит, так нужно.

После больницы она уволилась, Рамиль Рахимович переехал к ней, пока в его квартире делали ремонт: будущему малышу, сказал он, нужны обязательно свет и простор. Поженились тихо, без шума, она сшила платье для этого дня, оно получилось очень красивое и легкое.

Нурзия вдруг встрепенулась и, прикоснувшись к животу, улыбнулась:

– Толкается! Сильно! Мужчина ведь.

Долго не могли определить, кого ждут: мальчика или девочку, все спиной поворачивался на УЗИ, поджимал крохотные ножки. Рамиль Рахимович даже купил и розовое, и голубое – на всякий случай. В конце концов врач решил, что похож на мальчика. Вот и все.

– Нурзия, извините, а Амир сейчас где? – Диляра Аксановна протянула хозяйке чашку. – Налейте мне ещё, пожалуйста. Чай очень вкусный.

– Чай Рамиль Рахимович привёз недавно из Баку, – Нурзия улыбнулась. – А про Амира я ничего не знаю. Он уехал тогда и больше не звонил и не приезжал.

Нурзия вдруг изменилась в лице, застыла с чашкой в задрожавшей руке и странно посмотрела на Диляру Аксановну:

– Вы… Вы хотите сказать, что малыш, что ребёнок… У меня до Амира никого не было, с ним я была первый раз в жизни и только один раз. И этот день у меня был безопасный, после прочитала в книжке. Вы думаете…

– Что вы, дорогая! Я ни о чем не думаю и ничего не хочу сказать вам, – Диляра улыбнулась. – Только не нужно говорить о нем Рамилю Рахимовичу. Мой братец – очень взрослый будущий папа, ревнив, как и все мужья, у которых молодые и красивые женушки. Будет сильно переживать, если узнаёт, а его сердечко беречь нужно. И вам нужно беречь себя.

– Что вы, конечно! Я на учете в хорошей клинике, и врач у меня внимательный, анализы все в норме, даже токсикоза сейчас уже нет. Попробуйте вот этот шоколад. Бакинский. Очень вкусный, говорит Рамиль Рахимович, а я боюсь пробовать, – засиявшая Нурзия подвинула к гостье коробочку с конфетами.

Диляра допила чай, окинула взглядом кухню. Все очень чистенько, опрятно, ни одного пятнышка на нарядной белой посуде, словно все только что распаковано.

– Чисто у вас, как в операционной. К вам приходит помощница? – Диляра снова протянула хозяйке чашку.

Нурзия оживилась и заулыбалась. Нет, сама убирается. Времени много, включает красивую музыку: ее доктор говорит, что очень полезно для малыша. И целый день зарядка-уборка во благо ей и ребёнку. Иногда и Рамиль Рахимович помогает – смеётся, что вместо гимнастики.

Диляре было уютно в этом доме, не хотелось уходить, но чай был выпит, а тортик почти съеден. Общение, было видно по уставшему лицу Нурзии, уже утомило хозяйку, и Диляра собралась домой. Уже в дверях она попросила Нурзию не говорить брату о ее приходе: а вдруг он обидится, мол, пришла ведь тогда, когда его нет дома. Нурзия закивала головой: конечно, конечно, и очень будет рада ее приходу снова.

Диляра шла домой, разные мысли буравили тяжелую голову. Вот налопалась за разговорами тортика, завтра будет целый день пить противный кефир, выдула, как Шакира-инэй, три чашки чая с молоком на ночь, теперь утром под глазами будут мешки. Но она была довольна своим неожиданным поступком. Ей понравилась Нурзия, тихая, добрая, в чём-то наивная, очень милая, и она теперь понимала, что эта девушка просто не могла не понравиться ее братику. Пусть все у них будет хорошо, пусть родится здоровый малыш на радость молодой маме и Рамилю, ведь чужих детей не бывает. И вдруг Диляре стало так хорошо, что захотелось петь или закружиться в вальсе, как эти осенние листочки. Звонко рассмеялась и позвонила своей Тамаре, которая долго не брала трубку. Наконец через веселый гомон и шум еле уловила счастливый голос подруги: она в гостях со своим летчиком, и пусть Диляра не мешает ей веселиться. Диляре стало весело самой, остановившись, закружилась в вальсе, мурлыча под нос незатейливую песенку, и молодая пара, прошедшая мимо, с удивлением оглянулась на странную женщину в шляпке, которая, размахивая сумочкой и закрыв глаза, вальсировала с невидимым партнером посреди тротуара под тусклым светом ночного фонаря.

 

 

5

 

Как осенние листочки за окном закружилось время, завертелись друг за другом бесконечные операции, консультации, конференции. Рамиль молчал. Диляре было не по себе, потому что была не готова к такому разрыву. Снился по ночам, она с надеждой брала зазвонивший телефон или каждое обеденное время ждала, что вот откроется настежь дверь, с шумом ввалится братец и плюхнется на свой любимый диван. Ей становилось грустно: Диляра осталась одна в этом огромном мире. У счастливой Тамары поздняя любовь, глубокие, как омут, чувства, в которых с удовольствием и радостью утонула, Салим за океаном, давно оборвалась последняя живая ниточка, связывающая с прошлым, с деревней, с памятью. В один из зимних вечеров неугомонная Шакира-инэй положила сена своим подружкам-козочкам, которых каждый божий год собиралась отправить в казан, но так и не решалась, зашла домой, прилегла отдохнуть и больше не проснулась. Диляра была на очередном форуме в другом городе, на похороны не успела, после зашла в мечеть, и хэзрэт прочитал молитву за упокой ее доброй и светлой души.

Наконец, тихо-мирно наступила зима. Она пришла по-хитрому, ночью, когда все уснули, крепко прихватила морозцем землю, перепившую бесконечного дождя, накрыла ледяной коркой ещё вчера выглядывавшие из-под грязных луж дороги, и город, припорошенный снегом, чистый и белый, встал, как вкопанный. Диляра опоздала на работу, даже было как-то неудобно перед собой. Почему-то вдруг непонятно засвербило в душе: попросила кофе со сливками, как любит Рамиль, села на правый угол дивана, с улыбкой погладила его шероховатую кожу и закрыла глаза. Все, хватит, нечего беспокоиться: слава Богу, плановых операций сегодня нет, будущие мамы в стационаре в полном здравии, под присмотром. Успокоившись, встала и подошла к окну: светло-серое, как ее шубка, купленная в Италии, спокойное небо нагоняло умиротворение, а мелкие снежинки-звездочки, медленно кружась, падали и падали на землю, скрывая ее изъеденные бесконечными дождями черные морщины.

Диляра притронулась к лицу, улыбнулась и села за стол перебирать бумаги. Нужно было непременно пролистать договор о покупке нового ультразвукового аппарата, но вдруг навалилась какая-то лень-тоска, и она отложила все в сторону. Посмотрела в окно. Сегодня во сне неожиданно пришёл Закир, молча постоял, посмотрел на неё и вдруг исчез не то в серой пелене, не то в тумане. Странный сон и не очень приятный, подумала Диляра. И к чему же он? Решила, что все же к сегодняшнему снегу, прогнала прочь ненужные мысли о бывшем муже и снова принялась за этот противный договор: юрист клиники очень просил глянуть на него хоть одним глазком обязательно сегодня.

Договоры, совещания, одна и та же бесконечная круговерть: дом, работа, летом отдых на море или в приличном санатории с нарзаном от замучившей изжоги – и так из года в год, как по расписанию. Диляра Аксановна откинулась на спинку кресла, закрыла глаза. Странно, но почему нет вестей от Рамиля, ведь, по ее приблизительным расчетам, а глаз у нее точно алмаз, малыш вот-вот должен появиться на свет или уже родиться пару-другую дней тому назад, если все, конечно, идет по правилам. Неужели Рамиль решил разрубить все до основания, но зачем ему это нужно? Сестра и жена – это разные песни в конце концов. Не звонит, не приходит. Она вздохнула. Что поделаешь, это его решение. Ну и первой его не наберет, сестра же она ему, даже если он трижды олигарх, будь добр, пусть соблюдает субординацию.

– Диляра Аксановна! Рамиль Рахимович на проводе. Не может дозвониться по сотовому. Возьмите, пожалуйста, трубку, – секретарша прервала ее мысли.

Диляра хлопнула по карманам. Да, телефона нет, видимо, оставила на беззвучном в ординаторской. Не спеша, еле скрывая торжествующую улыбку, подняла трубку и похолодела. Из глухих всхлипов она поняла только одно: при родах умерла Нурзия. Диляру бросило в жар, сдавило грудь, и кабинет поплыл перед глазами.

– Рамиль, родненький, ты где? – еле выдохнула она.

– У меня, – ответил Хафиз, ее бывший сокурсник. – Диляра, приезжай.

Через полчаса она была в центральном городском роддоме, в кабинете Гарифуллина, главного врача. Рамиль, закрыв лицо дрожащими руками, сидел на диване. Диляра смахнула шубу на пол, упала перед ним на колени.

– Все, родной мой, успокойся, успокойся, я с тобой, братик мой, – она гладила его волосы и целовала в соленые щеки.

Рамиль взял Диляру за плечи, поднял ее и тяжело встал сам. Посмотрел на Хафиза, тот кивнул головой. В дверях Рамиль обернулся:

– Диля, прошу тебя, не говори ничего Тамаре. Похоронами займется мой заместитель, а сейчас я хочу побыть с ней.

Диляра бросилась к Хафизу. Что случилось? Она же совсем недавно была у Нурзии, та сказала, что все в норме, наблюдается в хорошей клинике, и выглядела очень неплохо. Хафиз открыл форточку, закурил. Тромб. Тромб у нее оторвался, прямо во время родов, неожиданно для всех. Думали, сердце, долго пытались его завести, ребенка чуть не потеряли. Долго причину не могли понять. Платонов-младший, сын их однокурсника, работает здесь, при вскрытии обнаружил рубцы застарелой пневмонии, двусторонней, и еле заметные следы «подключички»: видимо, девочка в детстве серьезно переболела воспалением легких. Либо катетер ставили руки-крюки, либо по какой-то иной причине на месте его введения образовался хороший тромб, о котором никто и не знал. Все анализы и коагулограмма были в норме, беременность протекала без осложнений, но девчонка, к великому сожалению, видимо, просто попала в пресловутую статистику возможных тромботических осложнений. Кстати, Хафиз изначально предлагал кесарево: узенький таз, плод крупный, возможны риски, но Рамиль, олигарх чертов, набрался из интернета всякой всячины про «кесарят»: потомство его долгожданное, понимаешь, должно быть здоровым и появиться на свет нормальным, как он сам, путем. Хафиз смачно выругался. Еще девчонку отговорил, и та наотрез отказалась от операции. Первое сильное натуживание – и тромб оторвался. Ребенок жив-здоров, весь в папу, богатырь и кучерявенький, как он сам. Хафиз хмыкнул: бывает же такое – его сын весь в маму, а девчонки – в него. А здесь законы генетики не так сработали. Хафиз повернулся к Диляре, увидел ее широко открытые испуганные глаза и задрожавшие побелевшие губы.

– Диляра, успокойся, твой Рамиль здесь в принципе не виноват. Девчонка была уже обречена: эта гадина созрела давно и ждала своего часа, могла оторваться в любой момент и в любом месте. Вдруг у нее ребенок был бы на руках, или была бы за рулем машины, – Хафиз помял потухший окурок, выбросил на пол, задумался, подобрал и кинул в пепельницу. – Только одного не понял, почему он привел жену к нам, а не к тебе. У тебя и условия царские, и аппаратура современная. Конечно, хорошую палату-люкс мы ей приготовили, но она наотрез отказалась от нее и попросилась к молоденьким девчонкам, тоже первородкам. А я не стал задавать Рамилю разных вопросов, он тоже промолчал.

Диляра махнула рукой. Поругались они серьезно после того, как ушел от Тамары, а она, со своей глупой гордыней, все ждала, когда братец придет с повинной. Дулись друг на друга, как дети малые. Диляра закрыла лицо руками и заплакала. Хафиз не останавливал: пусть наревется, легче станет, хотя ей, вспомнил он слова из одного фильма и горько усмехнулся, по должности и плакать-то не положено.

От Хафиза Диляра уехала сразу домой, выпила успокоительное, долго кружила вокруг телефона, но звонить Тамаре не стала – так захотел Рамиль. Позвонила брату: он не ответил и написал, что хочет побыть дома, один, и пусть она не волнуется за него. На следующий день Тамара позвонила сама и сказала, обрадовав, что уезжает на семинар в дальний район, где не будет связи. Ну и хорошо: зачем ей чужие печали, тем более бывшего мужа. Да и Диляре со своей бедой было сейчас не до подруги.

Потянулись тревожные дни: Диляра еле уговорила Рамиля пожить на время у нее. После своих переговоров и сделок, уставший, с поникшими плечами, он серой тенью бродил вечерами по комнатам или пил кофе, уткнувшись стеклянным взглядом в невидимую точку на стене, и молчал, пугая сестру. Вскоре зашел в гости Хафиз, принес бутылку хорошего вина и сказал, что у ребенка все нормально, готовят к выписке и послезавтра ближе к полудню его можно забрать домой. Это была первая хорошая новость за эту грустную неделю, легкая улыбка тронула и губы Рамиля, а Диляра пошла на кухню накрывать стол. Она давно приготовила ужин, только есть было некому.

На следующий день уже поздно Диляра все же набрала Тамару. Она подняла трубку сразу, и ее счастливый голос затараторил без остановки:

– Диляра! Я в ресторане. Мой лётчик сделал предложение, и я согласилась! А какое красивое колечко мне подарено, если бы ты только видела! Я счастлива! Послезавтра летим в Стамбул, в Голубую мечеть! Ты слышишь меня? Диляра! Почему ты молчишь? Он отошёл покурить, вон уже идёт. Диляра, что молчишь и дышишь в трубку? Ты не рада?

– Я рада за тебя, Тамарочка, очень рада, – Диляра не смогла сдержать слёзы и зарыдала в трубку. – Прости, но я не могла не позвонить тебе. Мне плохо, Тамара.

– Ты где? На работе? Быстро ко мне, через полчаса буду дома. Он меня отвезет.

Тамара, как всегда, не стала задавать ненужных вопросов, и через полчаса уже отпаивала подругу чаем с мелиссой. Когда Диляра успокоилась, села перед ней и коротко сказала:

– Рассказывай.

Слушала молча, только нервно теребила колечко на безымянном пальчике.

– Где Рамиль? – Тамара задумчиво уставилась на своё колечко.

Диляра глотнула чаю. В обед был на переговорах с новыми партнерами, вроде китайцы. Наверное, уже у неё дома. После похорон ему приснилась мертвая Нурзия, он проснулся, и ему показалось, что кто-то ходит по квартире и стонет. Была метель в ту ночь. Она увезла его к себе. Вот уже неделю ночует у неё, без конца скачет давление, и она каждый вечер делает ему уколы. Ему плохо, ещё хуже Диляре: уколы Рамиль не умеет делать. От микстур успокоительных и таблеток у неё изжога, а от молока уже тошнит. На работе никто не знает о ее проблемах, да и операции каждый день.

– Мальчик как?

Диляра улыбнулась. В роддоме у Хафиза пока. Как две капли воды похож на Рамиля, толстяк, плакса и с волосиками-завитушечками. У Нурзии сердце остановилось сразу после первых сильных потуг, долго пытались его завести, ребёнка чуть не проморгали, ладно, успели: малыша вынули уже из мертвой матери. Оторвался тромб, притаившийся еще с детства, и о нем никто не знал…

Тамара принесла вино, разлила по бокалам:

– Это жизнь, судьба, что ли. Нужно выпить, Диляра. Станет легче. И пусть душа этой девочки будет в раю.

Диляре позвонили: подъехала машина. Тамара обняла подругу:

– Дорогая моя! Все это очень печально, только, прошу тебя, не изводи себя, пожалуйста, это не твой, а их крест. Ничего здесь не поделаешь! Рамиля искренне жалко, сил и терпения ему.

Диляра вздохнула и уже в дверях оглянулась:

– Тамара! Нурзия не аферистка, как мы с тобой думали, а несчастная детдомовская девчонка. Но самое страшное, дорогая, и она, и Рамиль понесли не свой, а наш с тобой крест. До встречи, Тамарочка, и счастья тебе безмерного, ты его заслужила!

Тамара резко оттолкнула подругу от двери, выдернула из шубы, смахнула шапку:

– Подожди! А ну-ка сядь! Рассказывай!

Обе сели на скамеечку. Тамара принесла остаток вина, бокалы, поставила на пол.

Да, Диляра ходила к Рамилю домой, ещё осенью, соскучилась по братику своему непутевому: после ее звонка той ночью, когда он ушел из дома, Диляра, злая, прогнала его, а в последний раз встречались на суде.

Как раз был день смерти дяди Рахима, вспомнила всех, деревню, мать, Рамиля, стало грустно, и пошла в гости. Брат уехал на переговоры, дома была его жена, совсем еще ребенок. Диляра горько улыбнулась. Так и останется в памяти в ситцевом халатике и с жиденьким хвостиком на макушке. Кстати, в отличие от Тамары, безродного подкидыша, девочка пять счастливых лет прожила в хорошей семье, с любящими родителями. Отца сшиб на машине пьяный мажор. Она его помнила и безумно любила, и ее папа, бывает же такое в жизни, как две капли воды похож на их блудного олигарха. Фото видела: один к одному Рамиль.

Диляра вздохнула:

– Ее родители жили в твоём детдоме, после поженились. По иронии судьбы и девочка их попала туда. Не скисла, хорошо училась, окончила институт и вернулась в детдом учить и воспитывать детишек. Обыкновенная, миленькая, чуть-чуть наивная. Тетей Дилей меня назвала. Ее, переспав, бросил молодой человек: или слукавил, что женится, или действительно поверил сплетням, что она подружка детдомовского мецената. Девчонке не повезло: забеременела после первого раза – молодой здоровый организм, как благодатная почва, принял первое же семя. А Рамиль вошел в ее судьбу, к сожалению, не к месту и не вовремя.

Нурзия, когда в первый раз неожиданно увидела перед собой двойника отца, потянулась к нему – взрослому, сильному, доброму. Это беда девчонок, выросших без отца. Диляра вздохнула: сама знает. До сих пор влюблена в своего Вахитова, благо тот, близорукий, не увидел восторженных глаз своей студентки перед носом. А может, и заметил, но, наверное, Диляре просто повезло больше, чем другим наивным деревенским девчонкам: он был порядочным человеком и, в отличие от некоторых коллег, разрушивших не одну девичью судьбу, был верен своей жене и науке, в которой преуспел. А Закир чем-то напоминал ей профессора, которого она безответно любила и даже тихонечко плакала ночами, прикрыв голову подушкой, чтобы не разбудить Тамару.

Что интересно: как в кино выстроилась цепочка событий, и именно их Рамиль вдруг оказался рядом с несчастной обманутой девушкой в тот день, когда ей хотелось просто умереть. Она переспала с ним пару раз и после сказала «нет». Но неожиданная беременность перепутала и без этого запутанную жизнь девочки. Рамиль решил, что отец ребёнка он, поведал Нурзии про «свой страшный грех молодости»: как заставил ее, Тамару, сделать аборт, убил неродившегося ребёнка, лишил навечно жену возможности иметь детей. И он не желает такой же участи Нурзии и не возьмёт ещё один грех на душу. Девчонка, добрая душа, в свою очередь, кинулась спасать Рамиля от геенны огненной и согласилась выйти замуж за нелюбимого и толстого человека, от которого уже попахивает старческим духом…

Диляра замолчала. Допили вино и сидели просто, прислонившись друг к другу, как в молодости.

– Мне пора, – Диляра поднялась, поцеловала подругу. – Завтра у нас с Рамилем ответственный день, нужно отдохнуть. А тебе – счастья! Безмерно, до слез рада за тебя. Видела твоего мужчину, столкнулась с ним у лифта. Вы с ним хорошая пара, и глаза у него надежные…

Рамиль ее заждался, пытался улыбнуться, но красные глаза его были полны отчаяния и грусти.

– Как твои китайцы? – Диляра прошла на кухню, загремела кастрюльками, бормоча под нос. – Нужно покушать папочке и тетушке и отдохнуть! Сил не хватит управиться с малышом: вон какой родился батыр-богатырь!

Рамиль поковырялся в ужине, отложил приборы. Выпил залпом свой кофе, Диляра молча помыла посуду, тронула его за плечо: пора спать. Но спать никто не хотел. Диляра сидела на диване, подогнув ноги, а Рамиль рядом, положив голову ей на плечо, говорил и говорил без остановки. Он боялся заснуть и снова увидеть во сне словно застывшее от удивления неживое лицо своей несчастной Нурзии.

– Слушай, Диль, – он дернул ее за руку. – Вот думаю: твой отец, дядя Аксан, ушёл из семьи, и Закир твой тоже бросил сына. Мать моя умерла, когда я был совсем маленьким, и мать моего сына умирает при родах, даже не увидев его. Что это? Странное совпадение? Карма какая-то? Свой крест, как любит говорить Тамара?

Рамиль заглянул в глаза сестры. Может, это расплата за его всякие грехи, за то, что он богат и успешен, а кругом те, у кого нет порой денег даже на приличную одежду и еду? Хотя какие грехи у нее или Салима, ведь они врачи и спасают людей? А тетя Вилия? Всю жизнь отдала школе, чужим детишкам, на похоронах яблоку негде было упасть. Даже бывшие ученики из Москвы прилетели.

– Диль, а ты знаешь, что у наших родителей была любовь?

У Диляры удивленно взлетели брови. Да, да, они любили друг друга, она не знает, а Рамиль видел сам. Как-то сильно проголодался, забежал домой, а там тетя Вилия с миской яиц и банкой молока. Диля была в летнем лагере, а отец только что прилетел с вахты. Они стояли рядом, отец говорил, что любит ее и вся деревня знает об этом, зачем им мучиться, и дети, и они давно стали родными. Он будет любить ее вечно и никогда не предаст, а Сайда на небесах только будет рада за них. Мама ее молчала, а потом сказала, что ждёт Аксана, что он обязательно вернётся, одумается и вернётся, и им всем будет тогда неудобно. Рахим ничего не сказал, взял ее миску с яйцами и молоко, поставил на стол, обнял Вилию и начал целовать. Она не отталкивала отца, только тихо плакала. Потом Рахим поднял ее и понёс в спальню. Рамиль убежал во двор и долго ждал, когда уйдёт тетя Вилия. Спрятался в кустах, она прошла мимо него, не заметив, и улыбалась. И тетя Вилия, значит, любила отца, иначе ударила бы его, закричала и убежала, а не улыбалась. И после не раз видел в окно, как они друг за другом, оглядываясь, уходили в баню или в лесок за их сараем, когда они, дети, делали уроки. Но они не поженились. Отец стал жить с другой, а тетя Вилия так и не дождалась своего бывшего мужа, умерла рано. Да и не дождалась бы в любом случае, потому что, уже взрослым, спросил у отца про дядю Аксана. Рахим сказал, что отец Дили счастлив со своей новой женой и сыновьями, давным-давно переехал в Тюмень, окончил институт, стал большим начальником, а у ее Дили есть два родных братца, может, когда-нибудь они и встретятся, кто знает. Отец просил тогда не говорить об этом ни ей, ни ее матери. Вот и все.

Диляра ничего не ответила.

– Диль, Диль! – Рамиль взял ее за руку. – Слушай, ты теперь известная почти на всю страну, а вдруг твои братья отберут тебя у меня? И ты меня забудешь? Тогда я останусь совсем один с малышом и умру от тоски.

Диляра сильно дернула его за кудри:

– Дурачок ты, братец. У меня на всем белом свете есть только ты, Салим с семьей и Тамара. Да, теперь и сыночек наш. Какие ещё братья? Полвека я им была не нужна, теперь-то зачем мы друг другу?

– Диль! Вот еще о чем думаю. Я старый уже, почти седой, толстый, с давлением, сердце, нервы никудышные. А вдруг я умру? Мало ли что? Тромб, может быть, где-нибудь уже созрел и дожидается своего часа? Авария какая на дороге, вон сколько калечат и калечат друг друга шумахеры дурные, радио по утрам со своими дорожными сводками уже надоело. Или вдруг инфаркт какой: вон партнёр-саудит, мне в сыновья годится, упал прямо на переговорах. Вчера позвонили. Ну ладно, если что, сын останется с тобой. Так ведь? А если и с тобой что-нибудь случится? Ты тоже вся седая уже и таблетки каждый вечер глотаешь. Я же все вижу. Все под Богом ходим…

– Самое смешное, Рамиль, и я об этом переживаю, – Диляра вздохнула. – Ничего, прорвёмся, братец. Не думай о плохом, говорят, мысли сбываются. Ты что, забыл, что у нас есть Салим? Он мечтает о сыне, а у снохи проблемы с этим. У Джульки нашей будет братик – ну, если все пойдёт по худшему сценарию.

Она погладила Рамиля по руке. Нет, все будет хорошо: они будут жить долго, а братик ее ещё станет дедушкой. Им просто нельзя иначе, не имеют права.

– А как с малышом будем управляться, Диля? Он ведь живой человечек, смотреть за ним нужно, кормить, пеленки стирать!

Диляра рассмеялась. Братец со своей нефтью совсем отстал от жизни! Пелёнок уже почти нет в продаже! Есть подгузники на любую попу! Она их уже накупила, в комоде места нет. А кормить будут специальными смесями – их много, разных фирм, правда, часто у малышей на них бывает аллергия. Ничего страшного! В шкафчик над кухонным столом может заглянуть: на коробочках нарисованный малыш один к одному с их мальчиком. Возьмут няню, добрую и взрослую, чтобы от греха всякого подальше. Будет жить вместе с мальчиком. У Диляры есть на примете хорошая одинокая женщина. Она часто помогает молодым мамам. С ней она уже позавчера договорилась: завтра к их приезду с малышом будет здесь. Пока все поживут у Диляры, и ей будет веселее, и Рамилю. После станет ясно, как быть дальше. А сыночка-то как назовут? Рамиль качнул головой, нет, пока не думал, но ему хотелось бы назвать сына хорошим именем, потому что Хафиз сказал, что ребенок мог уйти вместе с мамой, но остался жить, и именно поэтому будет жить долго и счастливо вопреки всему.

Диляра поднялась с дивана, погладила Рамиля по спине:

– Дорогой мой, нам все же нужно немного отдохнуть. Почти утро, водитель приедет ровно к одиннадцати. Время есть. У нас сегодня нелегкий день. Иди в спальню, а я лягу в кабинете.

Рамиль не стал ложиться, попросил кофе, подошёл к окну. Блеклое зимнее небо, раздвигая темноту, готовилось встречать новый день. Да, новый день, начинающий новую жизнь, полную новых испытаний. Рамиль впервые, неумело прижав руки к груди, уставился на небо и зашевелил губами. Диляра не стала его окликать, поставила кофе на столик и тихонечко закрыла дверь: пусть помолится, и пусть у них все будет хорошо.

Она легла, но сон не шёл: в голове толкались разные дурные мысли, а пробравшиеся через закрытые шторы проснувшиеся солнечные лучики нахально скользили по лицу и глазам. Зазвонил будильник, заведённый на всякий случай, Диляра накинула халат и пошла умываться.

Позвонили в дверь. Диляра крикнула из ванной:

– Рамиль! Это водитель, видимо, раньше подъехал. Он в последнее время стал забываться, что же поделаешь, стареем вместе. Отдай ему сумку с вещами и скажи, что мы все же попьём чаю. Пусть подождёт. Глаза слипаются.

Звонок раздался снова.

– Братик, спишь, что ли? – но ее голос повис в мёртвой тишине, она похолодела, успела схватиться за раковину, и внутри ее словно что-то оборвалось.

Диляра охнула, уронила крем на пол, спотыкаясь, побежала в зал и остановилась как вкопанная. Рамиль спал, откинувшись на спинку дивана, и безмятежно посапывал как набегавшийся за день малыш. Только лицо его, опухшее от бессонных ночей и слез, словно скривилось от боли. Диляра закрыла дрожащей ладонью трясущиеся губы, слёзы брызнули из глаз, схватившись за сердце, опустилась рядом с диваном. Она смотрела на это родное лицо, на морщины и глубокую печальную складку у губ, смахнула со лба вихор, осторожно прикоснулась к его плечу, но Рамиль только помотал головой и даже не открыл глаза.

Диляра не стала его будить, пусть поспит ещё чуток, сон сейчас для Рамиля – лучшее лекарство и отдых. Это Диляра привыкла к ночным операциям и получасовой полудреме, чтобы снова как в ни в чем не бывало приняться за свою работу, которой нет конца и края. Мужчины-неженки, что с них возьмёшь. Она улыбнулась, поцеловала его в лоб, погладила по волосам. От нетерпеливого звонка, который снова нервной трелью растекся по квартире, ее передернуло. Скрипя коленками, Диляра поднялась и, прихрамывая, пошла в прихожую, распахнула дверь. На пороге стояла Тамара с покрасневшим от утреннего мороза лицом:

– Здравствуй, подруга! А где наш папа? Когда едем за сыном?