№2.2025. Роман Ненашев. Жизнь коротка

*  *  *

Корабль бороздит океанскую влагу,

летит самолёт.

А мы всё сидим, и из дома ни шагу

в такой гололёд.

Весь день наблюдаем, как день убывает,

следим из окна

за тем, как небесная рыба вплывает

в аквариум сна.

Живая вода и вода неживая

смешались в одно,

и рыба скользит, плавником задевая

стеклянное дно.

И так хорошо от морозного вздоха

и вида реки,

что кажется, миг – и начнётся эпоха

с прекрасной строки.

Но чёрные буквы из надписи стёртой

смешались, увы,

и был зашифрован параграф четвёртый

девятой главы.

Нам снилось, что ключ от таинственных знаков

(открой и прочти)

с ключом от квартиры почти одинаков,

подходит почти.

Спал город, дома опрокинув в чернила,

дремали леса.

Урча, с подоконника кошка дразнила

созвездие Пса.

Мы снились друг другу рисунком с натуры,

пустые сады

вмещали прозрачные наши скульптуры

из твёрдой воды.

Во сне встрепенёшься: «С какой это стати,

чего это для?»

Но снег одеялом лежит на кровати,

забвения для.

Созвездие Льва и созвездие Овна

горят на груди.

И двое во сне улыбаются, словно

вся жизнь впереди.

*  *  *

Нас вычеркнут однажды, и привет –

как будто нас и не было на свете.

Не более чем выдумки в газете,

нелепые – нас не было и нет.

Мы призраки былого ремесла,

эпохи, прошагавшей под речёвку,

нас век смахнёт, как выцветшую чёлку,

как пыль с библиотечного стола.

Как певчих птиц с неведомых картин,

запутавшихся в русском алфавите,

нас вытолкнут – давайте, мол, летите.

И мы взлетим.

*  *  *

Было страшно и неправильно,

было так, как не должно, –

и последняя испарина,

и лицо как полотно.

Ты-то думал, что короткую

спичку вытянет другой

и судьба с пустой коробкою

на тебя махнёт рукой.

Всё шарады будут, ребусы,

всё подсказочки к концу

да весенние троллейбусы

по Садовому кольцу.

И казалось, что безбрежная

жизнь качается в окне

и не в силах центробежная

сила вынести вовне.

Но она, конечно, вынесла

то, что выдано в кредит,

и сквозь дыры в шторе вымысла

вечность сонная сквозит.

И при каждом дуновении

ледяного ветерка

штора вздрогнет на мгновение –

и колышется слегка.

*  *  *

Этой ночью, пожалуй, смиряешься с мыслью о том,

что господь – это снег – бесконечное ровное поле.

И молчит человек, и сказать ему нечего, что ли,

онемевшим, зашитым суровыми нитками ртом.

А вокруг – красота, в чёрном воздухе белые реки,

вязнет клён по больное колено в пушистом снегу.

Что, как автору, мне о молчащем сказать человеке,

если имя ему я никак подобрать не могу…

Был бы повод иной, так придумал бы сказку иную,

где с надеждой глядит человек в белоснежную тьму.

И Господь наклоняется сам к человеку вплотную.

И не видит его. И не любит его потому.

Скорин

Отдел встревожен – гудит и спорит,

волненью вняв:

завскладом Павел Петрович Скорин

пропал на днях.

Во вторник вышел со всеми вместе,

пошёл домой.

И вот такие дурные вести,

о боже мой…

Стремясь глухую сдержать тревогу,

порыв слезы,

сидим гадаем, шагают в ногу

гипотезы:

лежит в кювете, бредёт по кругу

лесной тропой,

сменил гражданство, уехал к югу,

ушёл в запой.

– Да молодую нашёл невесту,

лукавый сыч!

– Считаю, шутки сейчас не к месту,

Михал Ильич!

– Я ж для разрядки, простите, Люда.

Не к месту, да…

Из философских: пришёл откуда,

ушёл куда?..

Все эти слухи отводят гневно,

меняя тон,

его супруга Любовь Андревна

и сын Антон.

Директор Тюрин молчит в кручине,

держа фасон.

А накануне коллеге Нине

приснился сон:

гуляет будто она за речкой,

вокруг – сады,

а Пал Петрович сидит со свечкой

вблизи воды.

Бормочет тихо, кривясь от боли,

над кипой смет:

«Все цифры, Нина, сегодня в сборе,

а смерти – нет…»

Встаёт, заходит в речную тину

вперёд спиной.

И вдруг за платье хватает Нину:

«Пойдём со мной!

Нам нужно альфу, затем омегу

поднять со дна!»

И вот, споткнувшись, уже по снегу

бежит она.

И будто кто-то с глазами волка

ей вслед глядел…

Похоже, будет довольно долго

бурлить отдел.

————–

Пройдёт полгода, расставив точки

и городки;

пойдут по клумбам цвести цветочки,

расти ростки.

Из дома выйдешь (заняться нечем)

в сплошную синь.

– Любовь Андреевна, добрый вечер!

Как вы? Как сын?

В ответ пошутит, что жизнь, мол, чаша,

а дни – вода,

и вдруг заплачет: – Простите, Саша…

Всё как всегда…

И от внезапности этой встречи

сбоит чутьё:

теряешь мысли, и части речи,

и дар её.

Молчишь неловко и смотришь мимо,

и мир молчит.

И ощущаешь, как нестерпимо

июнь горчит.

*  *  *

Вернёшься в город, понимая,

что лето кончилось уже,

а ты везёшь остатки мая

в садово-дачном багаже,

что от зимы одни убытки,

что свет меняется на тьму

и эти скромные пожитки

теперь полгода ни к чему.

С деревьев рыжая, сухая

листва летит за горизонт.

И, с сожалением вздыхая,

что дачный кончился сезон,

поймёшь вдруг, вынув из коробки

случайно вползшего жука, –

не лето выдалось коротким –

жизнь коротка.