№12.2024. Эвелина Бронникова. Апатичный триптих для корифеев

1. I. светочувствительность

светочувствительность,

утренний тремор.

до стакана воды

дотянуться немыслимо,

паутинные заросли между всеми

деталями тела.

силы слабые:

невыносимы

ежедневные ритуалы,

какое-то реалити-шоу –

тупое и длинное,

где я сижу и молчу,

потому что колется жизнь.

ничего не поможет,

ничего не увидят,

ничего и не будет

вообще.

голоса говорят, что нет

голосам с другими:

родными, друзьями, близкими.

заспиртуйся.

усни.

не мысли.

антисуществование –

это что-то для слишком смелых,

поэтому завтра всё повторится:

тупое и длинное реалити-шоу,

светочувствительность,

тремор.

1. II. гимн стагнации

бывает, что выйдешь – и хочется слиться с толпой,

а вокруг никого – только город-слоёный-пирог:

смотрят развязки изюмом и курагой

домов и машинок, смешными нарядами

бабушек с лапами ели на голове.

город – живой-не-живой:

несётся сквозь кал, попсу и людей-уродов,

замирает в проёме света и тьмы,

вяжет шаль из залысин смысла,

а после смеётся-смеётся,

смеётся с тобой.

смотрит прорехами окон и грязью чисел,

женщиной в разноцветной ветровке,

попрошайкой-старушкой,

беременной кошкой,

трупом под простынёй,

следственным комитетом,

пресс-службой,

редактором местной газеты,

сотней безрыбных ларьков и банков,

чьей-нибудь черепахой,

мамой, женой, любовницей.

город смеётся,

пережив повреждение страха,

и многоликость – как сенсорный перегруз.

нет того места-слоёного-пирога,

не бывает изюма и кураги вообще:

есть эта улица-бродячая-такса с ушами, как у слона,

существует звонкая ненависть как концепция,

войны-скандалы-смерть и люди-уроды.

и ты идёшь, слоёный пирог

многослойный, как лук,

из отчаяния, мемов и эстетики отвратительного:

сам по себе, сквозь старушек резные листья,

сугробы мусора, горы цветов и реки блевотины.

кажется, где-то в подвале рожают котят.

ты улыбнёшься: так будет действительно долго,

но даже это не навсегда.

III. стелла

за окном волокнятся тучи:

как сладкая вата, их нить тонка.

рождается дождь-отросток,

упавшие облака.

так спокойно и просто.

переводная ночь.

но стелла не спит,

созидает:

многое нужно выписать и соткать.

над лощиной вырастет остров,

в пустыне завьётся река,

хорошее и плохое – прочь, и

ни одного,

ни одного

человека.

стелла грезит и бодрствует давно,

и столько же предстоит.

закрытые веки – тяжесть

тектонических плит,

стелла видела всё,

слышала все

небесные и земные сыпи,

стелла устала,

стелле хочется счастья

и выпить.

*

но ещё не придумали алкоголя.

стелла знает подобное горе:

однажды случилось вывести человечество.

забавная живность:

бегали и махали ручками,

и делать им было нечего.

человечество заскучало.

стелла с опаской вздохнула,

подарила им речь.

и слова пузырились на краешках ртов.

человечество выводило музыку,

краски и буквы, дома и замки,

напитки, съедобную пищу.

укрытые небом, спали личинки

на прекрасной и сладкой подушке мира.

и слова пузырились на краешках ртов,

но человечество вырвало.

клубочками дыма в воздухе,

сколопендрами на земле,

красными змеями в море

они выводили беспечную жизнь.

они слишком долго думали.

они породили гриб.

слишком рыжий гриб.

и все.

*

дождь-отросток отлил своё,

кашлем курильщика прожила гроза.

стелла не спит,

стелла потягивает напиток.

может быть, снова когда-нибудь сотворит

бегающих и забавных.

но легче моря клочок превратить в вино,

быть совсем одной,

чем бесконечная битва уродства и добродетели.

стелла ложится спать.

как и другие звёзды, тонет в рассвете.

и тучи подтаивают,

как сладкая вата

в желудке у диабетика.