* * *
От мании, аддикции, привычки
И от других сковавших мысли пут
Я еду в самой поздней электричке
Из пункта М в какой неважно пункт.
В полупустом вагоне по-иному
Дрожит окно и тусклый свет течёт.
Колеса с формализмом метронома
Побегу моему ведут отсчёт.
И голос музыканта с хрипотцою
Ко мне одной как будто обращён
С вопросами всегда живого Цоя
О песнях, не написанных ещё.
Через состав пройдёт, шатаясь, дервиш,
Остановившись, поглядит в упор:
«Тебя никто не ждёт, куда ты едешь?
Ты не умеешь жить наперекор,
Сойди сейчас, возьми билет обратный.
Или закончишь так, как я, сестра».
А я отвечу тихо:
«Ты не брат мне».
Он выйдет.
Я останусь до утра,
Чтобы беда внутри перемололась
На подступах к рассвету – рубежу.
«Конечная», – объявит чей-то голос.
«Начальная», – неслышно возражу.
* * *
У моей России в изголовье
Лежит земля медвежья и китовья,
И Берингово море в том краю
Мне пело колыбельную свою.
Покуда солнца рыжего глиссада
Не дотянулась до Калининграда,
Покуда день в небытиё не канул,
Перекипают в кратерах вулканов
События.
И, становясь дымком,
Летят как будто птичьим косяком
В былое – за край света, – не иначе.
А завтра солнце встанет над Авачей
И гейзерной умоется водой,
Лист календарный – чистый, молодой.
Все повторится в новом преломленье.
Рассвет придёт в далёкое селенье,
Из юрты выйдет старый ительмен,
Узнает новости, к земле прижавшись ухом,
Поговорит с черноголовым Кутхом
О времени тревожных перемен.
На языке диковинном своём
Они предскажут:
«Мы переживём
Любую мировую непогоду
И победим вражинную чуму...»
Я родилась там. Может, потому
Хочу я верить северным народам.
Военный врач
Госпиталь военно-полевой
Принимал бойцов с передовой,
Двое суток в череде задач
Всё не спал седой военный врач.
Он прооперировал подряд
Двадцать искалеченных солдат,
Одного – буквально – воскресил.
И закончил, выбившись из сил.
Вышел в ночь. Присел и снял очки,
Пахли травы, тренькали сверчки,
Лай собачий таял у села,
И луна сияла и росла.
Он не знал: две ночи и два дня
Наступала чёрная стерня
На вот это шаткое крыльцо –
Это Смерть к себе звала бойцов.
Ныла, выла, стыла у дверей,
Но никто, никто не вышел к ней.
Эта ночь – спокойна и свежа.
Только ангел кружит не спеша
Над простым больничным бытиём.
Им не спится с доктором вдвоём.
Кружит ангел – лёгок, белокрыл.
Врач сидит, глаза полуприкрыв,
И белеет за спиной халат.
Доктор тоже, кажется, крылат.
Накануне
Школьный двор отвык, режим нарушив,
От кипучей жизни по минутам,
И звонок, за лето отдохнувший,
Невпопад звенел и ноты путал.
А учитель, списки классов сверив,
Всё смотрел в окно и видел ясно,
Как ворвётся завтра в эти двери
Год учебный – шумный, громогласный.
Разгоняясь серебристым смехом,
Разбавляясь умным разговором,
Он прогонит наконец-то эхо
Из широких школьных коридоров,
И, быть может, приглушит тот клейкий
Страх, умытый тихими слезами,
За мальчишек с праздничной линейки,
Что на фронте свой сдают экзамен.
Эти дети, что вошли несмело
В кабинет учителя однажды,
Выросли в бойцов.
Войной задело
Каждый выпуск.
Каждый.
Каждый.
Каждый.
Но учитель даст себе зароки
Не искать больных противоречий...
И, как прежде, завтра на уроке
Будет говорить о добром, вечном.
Дворник
Что должно – делает.
Но в деланье не ждёт
Возврата довоенного порядка.
А этой ночью снова был прилёт,
Погибших нет.
Но детская площадка
Разрушена.
У взрослых игры злы,
Никто не запретит условных спичек,
В песочнице готовит из золы
Война крестообразный свой куличик.
Дымится, тлея, посреди двора
Пластмассы груда – в прошлой жизни горка.
Вздыхает дворник, говорит: «Пора»,
Скупые слёзы смахивая горько.
Находит где-то доски и канат,
Стучит и сверлит – пятый час при деле,
И вот уже летят
летят
летят
Воскресшие крылатые качели.
Он смотрит на смеющихся ребят
И верит горячо и беззаветно:
Крылатые качели победят
Когда-нибудь крылатые ракеты.