№10.2024. Кристина Денисенко. Будет дождь

Незваная гостья

Не звала я тебя даже в страшном сне

На любимый порог, да к столу. Я пас.

Мне б с лица твоего боль не пить совсем,

И не черпать беду из бездонных глаз.

Отчего разлилась между стен рекой,

Смыла с окон покой вместе с рамами?

К справедливости бы побудить людской,

Но ей поприща нет в сердце каменном.

Закружил твой подол тишину и крик.

Будто в доме играет с огнём юла.

И в моём, и в соседском… Да сколько их,

Где своё и бессонница отжила?

И ты с каждым витком обретаешь вес,

Как бутон по весне, лопнул сбитый дрон.

Я вгляделась в тебя всей душой извне.

Ты страшнее, чем в книжках из ряда вон.

Ты незваная гостья с дороги в ад.

Разыгрались грозой небеса навзрыд.

У меня на подкорках рубцы болят,

У тебя же, война, мир в руках… болит.

Вечер двух стариков

Эти струны не помнят касаний пальцев.

Время плесенью чёрной цветёт бедово.

Что ни нота – минор, что ни отзвук – снова

Льётся горечь прискорбная через край.

Я как ты не умею держать гитару.

Красный бант развязался, побитый молью.

Отчего, мой родной, ты сердечно болен?

Ведь я знаю, душой ты ещё не стар.

Я сегодня спою для тебя негромко

Про туман в палисаднике и про осень.

Наш калиновый куст до того разросся,

Что из окон не видно вечерних зорь.

Ароматами трав дом как есть наполнен.

У тебя на коленях мурлычет кошка.

Отчего-то теперь я боюсь немножко

Темноты и неправильно взять бемоль.

Ты молчишь, утопая в янтарном свете.

И стакан, весь заплаканный воском, жалок.

Мне с тобою прожить даже вечность – мало,

И об этом хотелось тебе напеть.

В тусклом зеркале мы, как всегда, бок о бок.

Я надела сегодня любимый фартук.

Просто страшно смотреть отчего-то в завтра.

А на улице, кажется, будет дождь.

Мы с тобой просто…

В сонном погосте молочного тела

дремлет вчерашней любви перелётная птица.

Пляшущей нежности молнии биться

не перестали.

Не переспали

с мыслью расстаться сердечные стаи.

Я без тебя, пустотой обрастая,

еле живая.

Я еле живая.

Я тебя знаю пожарищем буйным.

Ты меня знаешь лилейности уйму

той, кто накормит своих тараканов

пульсом холодного скрипа пиано,

пульсом стихов беспощадной Сибири.

Выключи «были».

Не отлюбили

птицы мои

боль клевать с отдающих ладоней

вольному волю, а робкому робость.

Что тебе стоит надежды угробить…

В кольях терновых израненной птицей

сердце по-прежнему жаждет забиться

звонкой капелью, блуждающим нервом.

Сколько собой ради света не жертвуй,

я для тебя ни своя, ни чужая.

Ты птицелов.

Я несчастье вкушаю

быть тобой пойманной, быть сопричастной

к всепоглощающей пагубной страсти,

к бархатным чувствам и к мятости крыльев…

Мы с тобой просто неправильно сбылись.

Природа

Твой облик молод и красив в любой отрезок дат.

На радость сердцу старика и сердцу мальчугана

Под вечной синевой твоих небес рассвет багряный

Качает солнце на Гомеровых ладонях в такт

Размахам крыльев бабочек над пропастью во ржи,

И ты слаба и беззащитна, словно тонкий стебель,

И в то же время ты, как Бог, в которого не верил

Заклятый атеист, – сильна.

Нам без тебя не жить!

Ты поэтична до корней поверженных лесов,

До высушенных рек руками правнука Адама,

Ты кормишь материнским молоком, кому не надо

Ни щедрости, ни красоты, кто сам себе есть бог.

Когда-то благолепий станет меньше, чем теперь.

И древние законы не помогут оживиться.

В стеклянных городах не будет места даже птицам…

И ты к пустой груди приложишь заводных детей.

Нам без тебя не жить, природа-свет, природа-мать!

И я любуюсь небосклоном в запоздалый вечер,

Жаль, человек – твоё дитя, уже бесчеловечен,

Так будь же дольше сильной!

Чтоб не дать себя сломать.

Город богатырь

Он смотрит на меня громадными глазами

(Как будто всё прошло, как с белых яблонь дым)

То сердобольно, то до дрожи импозантно,

То так, как смотрят лишь в глаза своим родным.

Прохладный август смёл с густых ресниц набаты,

Омыл лицо из восходящего ковша,

И на его ладонях мир, войной распятый,

Как новорожденный заплакал, чуть дыша.

Оазис роз – оазис веры и надежды,

Крестами украшает выцветший кафтан,

И под льняной рубахой так же, как и прежде,

Большое сердце бьётся в такт его мольбам.

Мой город православный до последней крыши,

Где гнёзда ласточек внимают небесам.

Он святостью в любое время года пышет,

Как летом – благодатью яблоневый сад.

Распухшей веной Кальмиус на крепкой шее

При лунном свете бурно проявляет мощь.

Он богатырь. Отец. В его глазах чернеет

Рокочущая переломным часом ночь.

К нему привязана любовью витиеватой,

И каждый старый тополь мне почти свояк,

И наш Донецк прошёл свой Рубикон когда-то

Во имя тех, чьи души с Богом говорят. 

Простите, люди

Ещё не время белым лебедям покинуть осень

И в низком небе сбросить с крыльев почернелый лес,

Я вместо них бескрылым рядовым в зенит вознёсся

И над макушками черешчатых дубов исчез.

Ещё цветёт амброзия у сложенных подвалов

И припорошенная пеплом клонится к земле,

Как жаль, что богом было мне отмерено так мало

Неравных поединков, и с тоской наедине

Я, кажется, боюсь, что вклад мой оказался скудным.

Мне не вернуться воином в осиротелый дом.

Я не успел спастись мальчишкой на одну секунду,

И лебеди взлетали в небо в мареве густом.

Я с ними обменялся взглядом и просил остаться.

До первых холодов в родном краю страх обогнуть.

Разрывам вопреки и вопреки ничтожным шансам

На тишину над берегом и в пепле, и в снегу.

Ещё не пал на землю лист со сгорбленного дуба,

Но может быть, совсем чуть-чуть осталось подождать.

Простите, люди, что взрывной волной и след мой сдуло,

И посмотрите, как красиво лебеди кружат.