№4.2024. Гульнара Хальфитдинова. Память крови

Сердце-Сити

Город – самый большой на свете –

Cердце твоё.

Слышишь? Стучат. Может быть, ответишь?

Кто в нём ищет жильё?

Чтобы встречались родные души,

Накинул ты улиц сеть.

Но есть кому, обнимая подушку,

Молча в окно глядеть.

Знать не желающие соседей,

Все они – твоя боль.

Воздухом дышат садов-беседок,

Выращенных тобой.

И те, кто рядом, и те, кто в мыслях,

По правде и так – шутя,

И кто по ошибке к друзьям причислен,

И те, кто помочь хочет,

И те, кто как будто бы солидарен,

Но зависть уже грызет –

Все они здесь собрались недаром,

Все они – твой народ.

Рядом – театры, мечеть, арена,

Цирк – город твой многолик.

Ты для всего в нём находишь время,

А не теряешь ли?

Вот угольщик – чёрным, пожарный – красным

Очерчивают твой быт,

И физик, и, скажем, сектант – всё пазлы

В картину твоей судьбы

Из тысяч осколков, штрихов и взглядов.

И чей-то случайный жест,

И чьё-то дыхание где-то рядом,

И много чего окрест –

Всё украшает твой пёстрый город.

Все – для кого он родной,

Счастливые гости, и те, кто от горя

бежит –

все несут огонь.

Все греют друг друга, не зная сами,

сколько в сердцах огня.

Город, где только кирпич и камень,

не простоит и дня.

Самый огромный город на свете

Сердце-Сити зовут.

Многих транзитом проносит ветер,

Немногие в нём живут

С вечной пропиской, ведь носит каждый

За пазухой Сити свой

и унесет навсегда однажды

часть этого света с собой.

*  *  *

Среди тысячи душ окружающих

Его – нет.

Дорогая Реальность,

пожалуйста,

не гаси свет.

Даже если глаза открою я,

даруй туман

и терпения теплокровного

сгусти обман.

Среди тысячи душ окружающих

Его – нет.

Не внушай это мне

безжалостно,

не дай во тьме

укатиться в овражьи заросли,

в страшный сон.

Я держусь, будто крепко за руки

держит Он.

Среди тысячи душ окружающих

Его – нет.

Отчего до сих пор жива ещё? Мнится мне –

Он со мной. Я не верю голосу

пустоты,

балансирую – тоньше волоса

все мосты.

Он скучает и любит, не ведая –

нет меня.

Каждый день я пишу портрет его,

не ленясь.

Среди тысячи душ он не числится.

Вдох и жест

я ловлю без ума – среди тысячи

Он есть.

Снег на ресницах солнца

в конце зимы…

Радуга, восходящая

от земли…

Кружево пены на гордой горной реке…

Эхо, зовущее путника вдалеке…

Он ближе некуда – в сердце моём – дом.

Среди тысячи душ окружающих –

Он.

Память крови

Я память крови чувствую в себе.

Как будто по ущельям, рёбрам скал

несет меня косули дикий бег,

тихоню превращает в смельчака.

Оскалилась, глядит – голодный волк –

в упор и – сквозь. Во временных слоях

забыла, кто я есть теперь, и вот

со старой раны соль слизнула я.

Орлицы клёкотом окликнула с высот –

И сердце – окрылённое – в зенит!

Страх превратился в памяти полёт,

в ушах не ветер – прошлое звенит.

Обвила ноги белою змеей –

избавила от чёрной слепоты –

от жажды мести. Стала кровь землёй.

Душа – бела, как солнечный батыр.

Из заточенья вырвался в поля

мой Акбузат, как память из оков.

Я – тот крылатый конь, батыр, земля,

на каждой пяди пролитая кровь.

Драконьих вздыбив тысячи голов,

взяла в кольцо и вызвала на бой.

По кругу – от себя – взахлёб, в галоп…

Лоб в лоб схожусь в бою сама с собой!

Вот память крови – разъярённый лев, –

рыча, легла дороги поперёк.

И я омыла руки, осмелев,

в прибое гривы золотой её.

Пугливой лани, хищника, орла

свободу я почуяла в груди.

Она когтила душу и рвала,

клевала сердце, дух мой пробудив.

Как будто обезглавленный дракон,

растила головы – три, где была одна!

Так памяти неистребим закон:

утопишь в забытьи – всплывет со дна.

Невидимый огонь не потушить –

предстанет передо мной на берегу,

когда из гривы пламенной души

последний волос вырву и сожгу.

Мой тарпан

И я хочу тарпана приручить,

Одним броском навеки заарканить.

Отец, ты завещал мне крови память,

Но от искусства ловкого ключи

не передал. Не смею упрекать.

В конюшню вольный ветер не загонишь.

Подчас мне кажется – беглец в моих руках.

Он взглянет искоса – и след в пыли всего лишь.

Случается – сам встанет под седло,

как мерин, а не царь древнейших бестий.

Поводья трону – нет, не повезло:

по крупу хлещет плеть, а он – ни с места.

А то, едва почуяв седока,

рванёт в галоп, и, выдохнуть не чая,

очнёшься на земле, в груди – тоска:

мой бесподобный конь не приручаем.

Размеренности жду – резвится он.

Спешу – томит медлительностью адской.

В уютном стойле не сдержать огонь.

И нет иного у меня богатства.

На склоне жизни мирно рвёт траву –

Сбежал, сбив жерди загородки хлипкой.

Тебя, тарпан, я Временем зову.

Лети! Я вслед тебе смотрю с улыбкой.

Волк

Волк обитает в сердце у меня.

Порою воет на луну средь бела дня,

о рёбра бьётся  – сосен частокол, –

и кровь течёт с разодранных боков.

То осторожен и пуглив, а то свиреп –

не усмирить, не приручить, не запереть.

Полна грудная клетка до краёв.

Волк – счастье и проклятие моё.

Казалось бы, что зверю за корысть

моим порывам горло перегрызть –

желаниям, что порождает страсть, –

он, как овец, их задирал не раз.

Недремлющий, всегда настороже,

таится на сердечном рубеже,

как только я против себя иду –

противится его бессмертный дух.

Опасные хотения мои –

послушная отара перед ним.

Так древний обережный волчий вой

меня спасает от меня самой.

*  *  *

Соскучился ли ты по мне?

А я вот очень-очень-очень.

Здесь – ожиданье между строчек

свидания наедине.

Пообещал: лишь ты и я,

Забудем обо всём на свете.

Смирилась, зная: слов на ветер

Ты не бросаешь. Ведь не зря?

Вся обратилась в слух, но нет –

Жизнь день за днём шумит базаром.

Жду как спасительного дара

Желанной встречи тет-а-тет.

Хочу прервать безумный бег,

Твоё дыхание пригубить,

Не лечит время. Время губит.

Не доскучаться по тебе.

Мы жаждою истомлены.

Я рвусь к тебе душой и телом.

Так обними меня всецело,

Покой блаженной тишины.

*  *  *

Наконец исцелилась душа.

Округлилась, как в небе луна.

Восхищения ждать, не дыша,

нет нужды –

я отныне – полна.

Ожиданий удушливый дым

сдуло ветром – и слёз больше нет.

И участия счастья не жду

как подарка извне.

Мне того, что имею, – с лихвой,

и кормушкой в морозном саду

нараспашку душа – свет живой.

Если холод берёт на излом,

налетай, будто гроздь снегирей,

угощайся созревшим теплом –

моих сил хватит всех обогреть.

И не бойтесь, что ярко горит

россыпь ягод в ночи маяком –

жажда мести не жжёт изнутри,

безобидное пламя – легко.

Наконец – исцелилась душа.

Наконец – округлилась луна.

И не надо себя утешать –

улеглась штормовая волна.

Наконец – безмятежность в груди –

сердце больше не требует жертв.

Раны я не хочу бередить –

затянулись уже.

Видно, кто-то подумал тайком

и шепнул прямо в душу: «Прости!»

И душа стала домом для птиц,

а не сгорбленным ловчим крюком.

Я прощаю, взлетаю, свечусь –

ни к кому на поклон не иду,

и заёмного жара не жду –

я исполнена солнечных чувств.

Память болью не тлеет в рубцах,

нет зазубрин от жгучих обид…

Посвящаю озябшим сердцам

свет души – пламя зимних рябин.